Тот самый Ларионов

В нашумевшем докладе на «Росконе-2004» критик Андрей Шмалько – он же писатель Андрей Валентинов – пишет буквально следующее:

«Современную Фантастику создал Фэндом, наша «фэн-тусовка». Все мы – писатели, издатели, критики, художники, книготорговцы, читатели, - все, искренне «желавшие странного»… Фэндом наш не просто «фэн-тусовка»… а самый настоящий тред-юнион фантастов».

Шмалько – критик жесткий, любящий бросить вызов общественному мнению. Тем ценнее его добрые слова.

И далее:

«Фэн Ларионов, фэны Байкалов с Синицыным, неумирающий фэн Семецкий. Сколько у каждого публикаций, а то и книжек? Сколько они сделали для Фантастики?».

Неспроста в этом ряду упомянут Ларионов.

Владимира Ларионова знают все, кто имеет прямое отношение к фантастике. Правда, до поры до времени не всем было известно, что он не просто хороший друг, старожил конвентов и ценитель фантастики, а еще и великолепный, грамотный и, кстати, нельстивый критик. Бывают люди с абсолютным музыкальным слухом – у Ларионова абсолютное чутье на слово. Его коробит от малейшей фальши, неточности, любой словесной ошибки. Должно быть, поэтому Ларионов так долго не решался сам переступить этот порог – начать писать. Когда к чужому слову предъявляешь такие высокие требования, то и к себе относишься не в меру сурово. Литературно-критические работы Ларионова появились в печати в 2000 году, а уже в 2003-м были удостоены «Золотого кадуцея» - одной из самых почетных премий в номинации «критика, публицистика и фантастиковедение» (Харьковский международный фестиваль фантастики «Звёздный Мост-2003»).

А на «ИПК-2004» он получил премию «Интерпресскон», как один из отцов-основателей этой конференции.

Действительно, еще в апреле 1989 года Владимир Ларионов провел в Сосновом Бору, где он живет и по сей день, первый в северо-западном регионе конвент «ФантОР-89», с которого и началась длинная череда питерских фантастических конференций, впоследствии ставших ежегодными, престижными и традиционными. Позднее, в 1991 году, именно он совместно с Александром Сидоровичем подготовил первый «Интерпресскон», прошедший также в Сосновом Бору. Подробнее об этом читайте статью самого Ларионова «Первый контакт» (журнал «ПИТЕРbook» # 6 за 1999 год) и ее сетевую версию на сервере «Русская фантастика» в разделе «История Фэндома»: http://fandom.rusf.ru/convent/69/fantor_1989_4.htm

Одна из наград Ларионова косвенная, но не менее почетная. В 2004 году на «Евроконе» в Пловдиве (Болгария) лучшим журналом года был признан киевский журнал «Реальность фантастики», в котором Ларионов с момента основания этого издания состоит членом редколлегии и литературным редактором. Не приходится удивляться, что первая книга Ларионова – сборник интервью. Ларионов не просто читает тексты. Он видит за текстами человека.

Извлекать из текстов человека привыкли историки литературы, но кто сказал, что современная литература не достойна историографии? И, кто, кроме давнего и искреннего поклонника фантастики, каковым Ларионов и является, способен донести до читателя, что писатель-фантаст не машина по производству книг, но личность. Со своими пристрастиями, надеждами, страхами, даже «тараканами»…

Мне лестно попасть в качестве фигуранта в этот сборник – Ларионов не дружит с плохими людьми и не интересуется плохими писателями. Имена, которые встретятся вам в этой книге, хорошо известны любителям фантастики. Хотя дружить со многими из них Ларионов начал раньше, чем они, как говорят нынче, «раскрутились». Потому что ему, повторюсь, интересно не имя, а человек. Сам по себе. Независимо от регалий и тиражей.

Лично я порой хвастаюсь своей дружбой с Ларионовым. И люди меня понимают.

Мария ГАЛИНА

От автора-составителя

В сборник вошли избранные интервью с фантастами, взятые мною в разное время и по разным поводам. Практически все эти беседы ранее были опубликованы в периодике или выложены в интернете, иногда, правда, в сильно урезанном виде. В книге приведены оригинальные варианты интервью, я убрал лишь некоторые повторы и устаревшую сиюминутную информацию. Возможно, отдельные моменты моих разговоров с писателями теперь уже потеряли свою актуальность, тем не менее, мне кажется, что материалы в целом будут интересны поклонникам фантастики, поскольку представляют собой своеобразные слепки-свидетельства уходящего времени, являются дополнительными штрихами к портретам известных фантастов. Я надеюсь, что любознательный читатель, ознакомившись с беседами, собранными в этой книге, сможет более чётко представлять ситуацию в отечественной фантастике начала третьего тысячелетия.

Некоторые беседы сделаны с обращением к интервьюируемым писателям на «ты». В этом нет никакой фамильярности. Дело в том, что с большинством из своих визави  я уже очень давно и хорошо знаком, мы много лет дружим и регулярно общаемся. Иногда мне было легче и привычнее разговаривать накоротке, да и общение в таком ключе получалось более естественным и непринуждённым. Если мой собеседник и издание, в котором предполагалась публикация интервью, не возражали против употребления местоимения «ты» - беседа в таком виде и выходила.

В предлагаемом вашему вниманию сборнике четыре десятка интервью с тремя десятками необычных людей, рассказывающих о своих взглядах на фантастику и мир. Беседы я расположил согласно алфавитному порядку букв, с которых начинаются фамилии интервьюируемых, чтоб не было никаких обид.

Эта книжка должна была выйти несколько лет назад в Москве, для того изначально и собиралась. Но… Не сложилось тогда. Выражаю искреннюю благодарность энтузиасту и подвижнику Сергею Соболеву буквально заставившему меня вернуться к идее выпуска сборника «Беседы с фантастами», пусть и в фэнзинном исполнении. Надеюсь, мы с ним сделаем ещё не один такой сборник, ведь список замечательных авторов и интересных личностей  в фантастическом цехе отнюдь не исчерпывается фамилиями тех писателей, беседы с которыми включены в это издание.

 

Искренне ваш, Владимир Ларионов

 

Кирилл БЕНЕДИКТОВ:

«Не хочу замыкаться в рамках одного жанра…»

Кирилл Станиславович Бенедиктов родился в 1969-м году в Минске. Закончил исторический факультет МГУ и Колледж Европы в Бельгии. Работал за рубежом, в том числе в Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), много путешествовал. В фантастике дебютировал в 1990-м году рассказом «Даргавс, город мертвых» в белорусском журнале «Парус». Автор романов «Завещание Ночи» (2001) и «Война за Асгард» (2003), «Путь шута» (2005), а также ряда повестей и рассказов, опубликованных в сборниках и периодике. В 2004-м году вышёл сборник К.Бенедиктова «Штормовое предупреждение». Лауреат премии Бориса Стругацкого «Бронзовая Улитка», обладатель премии «Странник» и других фантастических наград. Живёт в Москве.

Кирилл, твой объёмный и весьма многоплановый роман «Война за Асгард», вышедший в 2003-м году в серии «Русская фантастика» издательства ЭКСМО, получил на прошедшей в Москве литературно-практической конференции «Басткон-2004» премию «Чаша Бастиона» а на «Росконе-2004» - приз «Бронзовый Роскон». Думаю, что эту книгу ждут и другие премии… Как родилась идея создания романа?

Идея созревала долго и мучительно. После первого курса Университета, во время археологической экспедиции на Кавказе, я увидел во сне Стену, еще не представляя, кто и зачем ее построил. Потом были какие-то наброски о путях развития изолированных социальных групп. Еще позже появились файлы с биографиями семи главных героев, многие из которых имеют реальных прототипов. Затем начались годы профессиональных занятий политической аналитикой, прогностикой, появлялись различные сценарии будущего. И, наконец, летом 2001 г. все эти разрозненные фрагменты соединились в единую концепцию. С этого момента работа над идеей романа закончилась, и началась работа над текстом.

Как бы ты определил жанр этого произведения?

Когда я писал «Войну», мне казалось, что это жесткая социальная фантастика, почти антиутопия. А когда появились первые отзывы на книгу, в них стало мелькать слово «киберпанк», что меня изрядно удивило. Приходилось слышать, что это – фантастика ближнего прицела. Наверное, элементы всего вышеперечисленного в романе есть, но для меня важнее всего то, что это роман о людях и обществе, в котором они живут. Вынуждены жить. То есть, все-таки, это - социальная фантастика.

Мне кажется, роман «Война за Асгард» появился как нельзя вовремя. Он послужил своеобразным аргументом в дискуссии о кризисе в современной фантастике (о том, что фантастика в последнее десятилетие якобы сдаёт свои позиции, о её «русеньком» языке, об отсутствии ярких и нестандартных фантастических произведений) в пользу обоих спорящих сторон. Можно сказать, что твоя «Война» несколько примирила противоборствующие стороны. Сторонники «литературного» подхода к оценке современной фантастики удовлетворены добротной сюжетной канвой, языком и стилистикой «ВЗА», последователи «технической парадигмы» довольны фундаментальным научным подходом к описываемым событиям (хотя некоторые апологеты предельной наукообразности и придираются к отдельным техническим неточностям).

Как ты оцениваешь состояние современной фантастики и её перспективы? Надо ли выводить её из гипотетического кризиса (говорю «гипотетического» поскольку лично я очень сомневаюсь, что жанр находится в кризисе)?

Работая над романом, я не задумывался об участии в какой-то дискуссии. На мой взгляд, кризис фантастики (литературы, кино, театра) – один самых устойчивых мифов. Вспоминается диалог двух критиков: «О чем твоя новая статья?» - «О смерти французского кино». – «Как, опять?» - «Но это же вечная тема…». Если верить некоторым публикациям, то российская фантастика находится в перманентном кризисе уже лет пятнадцать. На самом деле – это всего лишь излюбленные критиками разглагольствования на «вечную тему».

В любом явлении можно при желании углядеть элементы кризиса и разложения. А можно увидеть ростки нового и необычного. Это как посмотреть. Разговоры о нынешнем кризисе в фантастике вызваны мутным потоком литературы среднего и весьма среднего уровня, которую в последние годы стало выгодно издавать и продавать. В фантастике произошло что-то вроде самозарождения «коллективной Донцовой» - появились десятки авторов, пишущих примерно на одном и том же уровне примерно одни и те же тексты для целевой аудитории. Можно ли считать это кризисным явлением? Конечно, нет. Просто «снизилась планка» уровня мастерства автора, пишущего для массового читателя. «Штучные» авторы никуда не делись, более того, они продолжают появляться, они пишут действительно художественные тексты и не собираются снижать планку в расчете на неразборчивость читателя. Массовый читатель потребляет литературу бессистемно, но отличить дерьмо от пряников, безусловно, способен. А то, что качественно написанная вещь якобы не будет хорошо продаваться – это не более чем ещё один миф, выдуманный теми, кто органически не способен писать качественно.

Я не считаю себя вправе говорить о том, что надо делать, чтобы вывести фантастику из кризиса, тем более, что, как и ты, не верю в этот кризис. Я знаю только одно: любое дело нужно делать хорошо. Халтурить нельзя. Ни в чем. И тогда не будет никакого кризиса.

Как долго ты писал «Войну за Асгард»?

С июня 2001 по июнь 2003 г. Два года, почти не отрываясь. Вспоминаю об этом с легкой дрожью.

Будут ли продолжения?

Обязательно. Я же оставил героев на пороге величайшего приключения в их жизни. Когда-то я планировал описать события «Войны за «Асгард» в небольшой повести, которая должна была стать чем-то вроде пролога к объемной саге. Однако раньше продолжений появится приквел, в котором читатель встретится с двумя уже известными ему героями (но только двумя; остальные будут новыми), и кое-что узнает о том, как, собственно, человечество дошло до жизни такой. В частности, будет дан ответ на вопрос, «а куда девался Китай?», который мне приходится слышать довольно часто.

Про толщину книжки «Война за Асгард» и мелкий кегль, которые якобы отпугивают потенциальных читателей, тебе уже все уши прожужжали. Поведай об истории появления этого фолианта на свет.

Летом 2002 г. я отдал в издательство первую часть романа. Там было листов 15 – маловато для сольной книжки, но все же в пределах нормы. Редактор прочитал, одобрил, спросил: «сколько тебе еще нужно на завершение?» и подписал со мной договор. В тот момент я был искренне уверен, что писать мне осталось не больше десяти листов. Однако по мере продвижения к финалу объем все рос и рос, причем распухала не только вторая, но и первая часть. Когда текст перевалил за сорок листов, я подумал, что надо бы разбить его на две книги. Увы, идея эта показалась хорошей только мне. Редактор сказал, что в середине романа нет никакого сюжетного водораздела, поэтому единственный выход – сокращать уже готовый текст. Я робко пробормотал: «А как же «Песни Гипериона» Симмонса? (имея в виду, что там издательство специально разбило единый роман на две книги - «Гиперион» и «Падение Гипериона»), но редактор только устало усмехнулся и промолвил: «Вот дорастешь до Симмонса, тогда и поговорим…». После этого разговора объем романа вырос еще на двадцать листов, и стало ясно, что этого колосса будет неимоверно сложно продавать. Во-первых, толщина и вес, во-вторых, цена. Тогда я принялся сокращать, и десять листов улетело в корзину. Оставшиеся пятьдесят набрали тем самым мелким кеглем – если бы не он, книжка вышла бы в размер огромных томов Робина Хобба. Зато теперь, глядя на книжные полки, я испытываю что-то вроде гордости – моя книга САМАЯ ТОЛСТАЯ.

Кирилл, расскажи немного о себе.

Я родился в Минске, в Белоруссии. Жил там до семи лет, и до сих пор очень люблю этот край. Езжу туда, когда выдается время - благо у меня под Минском маленький домик. Учился в Москве, в веселой и совершенно раздолбайской школе на Рязанском проспекте, без каких бы то ни было уклонов, кроме, пожалуй, винно-водочного. В пятом классе к нам пришел из Академии Педагогических Наук учитель истории по фамилии Жуков – проверять на нас новые методики преподавания. Методики оказались настолько эффективными, что я навсегда «заболел» историей. Поэтому, когда после десятого класса возник вопрос, куда поступать (рассматривались мореходное училище, школа-студия МХАТ и истфак МГУ) без особых колебаний выбрал последнее. В Университете занимался сначала доколумбовыми цивилизациями Латинской Америки, но затем свернул с узкой тропы археолога и ушел на кафедру Новой и новейшей истории. Занимался французскими ультраправыми, писал диплом по Ле Пену. А после Университета было столько всего, что для рассказа об этом никакого интервью не хватит...

Знаю, что ты много лет проработал за границей...

Сначала я год проучился в Колледже Европы в Брюгге (Бельгия). Это такое послеуниверситетское высшее учебное заведение, которое готовит в основном функционеров для различных структур Единой Европы. Я специализировался по этническим конфликтам и миротворческой деятельности, а преподавателем моим был доктор Дитрих Манке, старший советник Министерства Обороны ФРГ. После Колледжа я некоторое время проработал в ОБСЕ – Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе. Участвовал в деятельности миротворческих миссий, в том числе на Балканах, занимался мониторингом за соблюдением прав человека и т.д. Позже я работал в Азии, в основном, в Южной Корее. Но эта деятельность с ОБСЕ уже ничего общего не имела...

Поражает твоя эрудиция. Подозреваю, что память у тебя - феноменальная. Специально её тренировал или сразу вундеркиндом родился?

Хороший вопрос - сразу вспоминается анекдот про «мальчика с феноменальной памятью». Так вот, это не про меня! Если серьезно, то я себя вообще не помню лет до пяти, но если верить записям родителей, то я очень рано научился читать и постоянно удивлял взрослых какими-то странными замечаниями. Допустим, бабушка мне рассказывает, кто такой Пушкин, а я (года в три, наверное) заявляю: знаю Пушкина, это тот, которого Дантес убил. Я тогда очень интересовался разговорами взрослых и, видимо, запоминал интересную для себя информацию. Специально тренировать память начал уже позже, в Колледже – имелись там всякие любопытные методики. Вообще-то память – штука удивительная. Это, как чулан: там хранится масса всяких ненужных для ежедневного употребления вещей, а необходимый предмет можно искать часами... Ты никогда не задумывался, что лучше всего запоминается как раз то, что совершенно неактуально (по крайней мере, в данный момент)? Я с первого курса Университета помню, как звали аккадского царя, которого его же придворные убили каменными печатями сорок два столетия тому назад (Римуш), но кому эта информация может понадобиться?

Ты одинаково уверенно себя чувствуешь, работая в разных направлениях. Рассказ «Объявление», опубликованный в сборнике «Псы любви» - мистика, повесть «Орихалк», вышедшая в антологии «Фэнтези-2003» - понятно что, рассказ «Ультра-Лайт», вышедший в киевском журнале «Реальность фантастики» - сатирическая миниантиутопия. Роман «Война за Асгард» кому-то напоминает произведения Тома Клэнси, а кому-то – раннего Фредерика Форсайта....  Твои личные предпочтения? Что бы ты хотел писать?

Наверное, и то, и другое, и третье. Я не хотел бы замыкаться в рамках одного жанра. Просто иногда от какого-то конкретного направления очень устаешь. Этой осенью я писал повесть для сборника «Фэнтези-2004», и когда закончил, сказал себе: «Все! Забыть о фэнтези на год. Никаких больше магов, демонов, никаких условностей. Только жесткий боевик в декорациях ближайшего будущего…» А вообще-то больше всего мне хочется написать псевдо-исторический роман с лихо закрученным сюжетом на материале моей излюбленной эпохи – испанского завоевания Латинской Америки. Порой возникает искушение попробовать свои силы в чем-то совсем новом. Например, написать пьесу...

В сетевых форумах при упоминании имени Кирилл Бенедиктов рядом обязательно всплывают какие-то кроты. Что тебя связывает с этими насекомоядными млекопитающими?

Ну, во-первых, крот – это мой нагуаль, животное-двойник (интересующихся отсылаю к трудам Карлоса Кастанеды). Я знал об этом с детства. Но потом, как часто бывает, детское интуитивное знание размылось в мелочах взрослой жизни, и я бы, наверное, забыл о нем, если бы на глаза мне не попалась совершенно замечательная сага в жанре «звериной фэнтези» английского писателя У. Хорвуда «Данктонский лес». В оригинале это две связанные друг с другом трилогии, но на русский была переведена только первая, и то не до конца. Главными героями саги являются кроты, нарисованные Хорвудом с огромной симпатией. Кроты Хорвуда – разумные и даже цивилизованные существа, у них есть свое сложно организованное общество, философия, религия, они даже ведут между собой религиозные войны... Я бы горячо порекомендовал всем прочесть эти книги, но, увы, эти произведения очень сложно найти в магазинах...

Кстати, идея пьесы, о которой я упоминал, тесно связана именно с романами Хорвуда – я лелею мечту написать инсценировку его романов для детского театра...

А ещё что планируешь сделать?

Планы, надо сказать, обширные. К лету надо сдать в издательство приквел к «Войне за «Асгард» и сразу же приниматься за продолжение. Заглянуть в будущее еще дальше сложно, но одно академическое издательство вроде бы заинтересовалось перспективой издать мою книгу (нехудожественную) о древних цивилизациях Южной Америки. Возможно, придется временно переквалифицироваться в ученого. Что же касается самых ближайших планов, то сейчас я в спешном порядке заканчиваю небольшую повесть в жанре альтернативной истории, главным героем которой будет не кто иной, как покоритель государства ацтеков Эрнандо Кортес. Короче говоря, с планами у меня полный порядок.

Где бы еще взять время на то, чтобы реализовать все эти проекты...

Февраль, 2004 год.

Юрий БРАЙДЕР:

«Горечи в душе больше, чем веселья»

 

Юрий Михайлович Брайдер (1948-2007) - известный писатель-фантаст. Окончил Минский техникум связи, работал в органах МВД. Много лет создавал фантастические миры в соавторстве с Николаем Чадовичем, их первый совместный рассказ «Нарушитель» был опубликован в 1983 году. В середине восьмидесятых - начале девяностых годов творческий дуэт Ю.Брайдера и Н.Чадовича ярко заявил о себе рядом оригинальных и злободневных повестей и рассказов, вошедших в сборники «Посёлок на краю Галактики» (1989), «Ад на Венере» (1991), «Телепатическое ружьё» (1994). Автор романов «Евангелие от Тимофея» (1991), «Клинки Максаров» (1994), «Бастионы Дита» (1996), «Миры под лезвием секиры» (1997)), «Гражданин преисподней» (2001), «Гвоздь в башке» (2002), «Враг за Гималаями» (2003) и многих других произведений. В этом ряду заметно выделяется «Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви» (2001) – книга особой философской глубины, наполненная ироничными размышлениями о нравственных ценностях и смысле жизни. Юрий Брайдер был членом Литературного жюри премии Международного Конгресса фантастов «Странник». Награждён жанровыми премиями «Меч Руматы» и «Меч в зеркале», дважды становился лауреатом премии «Звёздный Мост».

Юрий Михайлович, на одном из конвентов мне довелось услышать от Николая Чадовича рассказ, о том, как вы познакомились, как у вас дело дошло до соавторства, совместного творчества. Хотелось бы еще раз услышать эту историю.

Не знаю, что о нашем совместном творчестве рассказывал тебе Чадович, но мы действительно в некотором смысле связаны с ним около 30-ти лет. За такой период люди неизбежно меняются и не всегда в лучшую сторону. Одно дело — 1964 год, наше знакомство, другое — 1983 год, выход первого рассказа, совместно написанного нами, и совсем – совсем иное нынешний 2001, когда лучшая часть жизни уже позади. Тут от самого себя устанешь, а не то что - от соавтора. Скажу короче — в настоящее время факторов, разделяющих нас гораздо больше, чем факторов связывающих. Но это только мое личное мнение.

Последние ваши произведения не имеют отношения к циклу «Миры Тропы», предполагается ли написание новых вещей в рамках данного цикла?

После того, как были сделаны семь романов цикла «Тропа», у коллег и читателей сложилось мнение, что мы писатели серийные, бесконечно жующие одну и ту же однажды найденную тему. Даба опровергнуть это заблуждение и были написаны последующие романы, где присутствуют элементы мистики, сатиры, альтернативной истории и жанра «экшен». Планируется написание фантастического детектива и твердой научной фантастики. Хотелось бы сделать и что-то юмористическое, но это сложнее — горечи в душе больше, чем веселья. Затем настанет черед «Тропы». Надо добить этот цикл до конца. Планируется еще три-четыре романа, большинство из которых будет посвящено истории предыдущих странствий Артема.

Сюжет «Дисбата» также не исключает возможного продолжения романа. Что скажешь по этому поводу?

Многие наши произведения имеют открытый финал, но это связано с тем, что подлинная мера романа, как жанра, не сюжетная завершенность, а характер изображенного в ней жизненного процесса. Согласись, что каждый отдельный кусок жизни неминуемого финала, к счастью, не имеет. Что же касается «Дисбата», то его продолжение не планируется. В этом мире бесы взяли верх и у нашего героя нет ни сил, ни союзников для борьбы с ними.

После выхода в свет вашего романа «Жизнь Кости Жмуркина, или гений злонравной любви», я слегка беспокоюсь за здоровье авторов, задевших огромное количество действительно существующих индивидуумов. Для продвинутого любителя фантастики не составит труда разгадать, кто именно скрывается за персонажами с «говорящими» фамилиями Самозванцев, Чирьяков, Савлов, Топтыгин или Кишко. Образы директора-администратора ТОРФ’а Верещалкина, постоянно голодного трезвенника-новеллиста Гофмана-Разумова, небесталанного хулигана из Сибири Вершкова, сотника Бубенцова – автора нескончаемой эпопеи «Синдбад возвращается в Багдад» и многих других участников не таких уж давних событий получились вас убийственно похожими на реальных людей. Не боитесь возможных неприятностей: кровных обид, ответных наездов и т. д.? Прокомментируй, пожалуйста.

Мести со стороны лиц, упоминавшихся в романе «Жизнь Кости Жмуркина», я не боюсь. Во-первых, его персонажи — образы чаще всего обобщенные. Например, писатель Вершков совсем не тот человек, о котором ты думаешь, а по крайней мере три человека в одном. Во-вторых, и это главное, писатели-фантасты давно перестали читать друг друга. Поэтому ответных наездов бояться нечего.

Кто был прототипом главного героя Кости Жмуркина? Наверное, вы оба? Или это еще более собирательный образ?

Конкретного прототипа у Кости Жмуркина нет. Как известно, в романе «Доктор Живаго» Пастернак пустил свою собственную личность в странствие по фактам чужой биографии. Здесь же все наоборот — только не подумай, что я замахиваюсь на славу Пастернака — по некоторым фактам моей биографии странствует совсем иной характер.

Роман «Жизнь Кости Жмуркина» написан недавно, или рукопись какое-то время «пролежала в столе»?

Повесть под тем же названием была готова еще в 1992 году, однако по разным причинам не была опубликована. Главы о ТОРФе и литературной деятельности Жмуркина были написаны в 1998 году.

Романы «Жизнь Кости Жмуркина» и «Дисбат» (отчасти) можно назвать сатирическими. Вещи эти у вас, безусловно, удались. Работа в сатирическом направлении будет продолжена?

Сатирический жанр всегда был нашим любимым жанром. Но не все, что ты любишь делать, удается.

Как вы, находясь в разных городах, без компьютеров (сужу по отсутствию у вас электронных адресов), ухитряетесь писать совместно? Съезжаетесь? Пишете каждый свой кусок по отдельности? Созваниваетесь по телефону? Вопрос совсем не оригинальный, но, всё-таки, что-нибудь поведай по этому поводу.

На этот вопрос отвечать не хотелось бы. С Чадовичем я в последнее время встречаюсь на разнообразных конвентах.

Последние ваши произведения, мягко говоря, отдают пессимизмом. С чем это связано: возраст, разочарование в жизни, отсутствие экономического роста в СНГ, плохая погода, невкусная водка? А, может быть, я ошибаюсь в своей оценке?

К пессимистическому взгляду на мир рано или поздно приходит любой писатель, если, конечно, он не законченный идиот. Связано это и с жизненным опытом, и с пониманием того, что литература не способна изменить людей к лучшему. Увы, зло неодолимо, а творческая личность волей-неволей становится изгоем общества.

Вы оба входите в литературное жюри престижной премии «Странник», а, следовательно, находитесь в курсе событий в современной фантастике. Прокомментируйте, пожалуйста, нынешнее положение дел на фантастическом фронте.

В те времена, когда мы начинали писать, в жанре фантастики выходило пять-шесть новых книг, чаще всего ублюдочного характера. Про переводную литературу говорить не буду. В прошлом году вышло 188 фантастических книг. И это только русскоязычных авторов. Конечно, много хлама, но есть и настоящие шедевры, достойные Букеровской премии. Фантастика на подъеме. В этом свете писатели моего поколения, даже такие достойные как Евгений Лукин, Михаил Успенский, Вячеслав Рыбаков выглядят древними монстрами.

Юрий Михайлович, как тебе живется и работается в Беларуси? Чем еще занимаешься, кроме написания романов? Выходят ли в Белоруссии ваши книги или вы работаете только с российскими издательствами?

Лично я занимаюсь исключительно литературным трудом и из дома выхожу редко. Наши книги в Беларуси – про Белоруссию забудь – не выходят, более того – в этой республике мы никому не известны. Возможно, это и к лучшему.

А как ты относишься к предстоящему объединению России и Беларуси?

А как ты относишься к предстоящему браку слона и Моськи? Перефразируя Довлатова, можно сказать, что любовь этих столь разных стран чревата трагедией. Россия кончит, а Беларусь лопнет. Короче, я против.

 

Январь, 2002 год.

Юлий БУРКИН:

«Жизнь – это чудо»

 

Писатель, поэт, музыкант и исполнитель собственных песен Юлий Сергеевич Буркин родился в 1960 году. Закончил Томский государственный университет, работал журналистом. Первая книга - сборник «Бабочка и Василиск» (1994) вышла в комплекте с музыкальным диском-гигантом «Vanessa io». Автор романов «Цветы на нашем пепеле» (2000), «Звёздный табор, серебряный клинок» (2001), «Бриллиантовый дождь» (2004); повестей «Королева полтергейста», «Вика в электрическом мире», «Пятна грозы» и других произведений. В соавторстве с Сергеем Лукьяненко написал юмористическую трилогию «Остров Русь» (1997), в соавторстве с Константином Фадеевым - роман «Осколки неба, или Подлинная история «Битлз» (1997). Выпустил четыре сольных песенных альбома. В 2002 году вышел его мультимедийный диск «Юлий Буркин. Книги (фантастика), песни (рок)». Лауреат премий «Странник» и «Большая Урания». Живет в Томске.

Юлий, за роман «Цветы на нашем пепле» ты получил приз «Большая Урания» этим летом у себя в Томске и премию «Странник» осенью в Санкт-Петербурге. Как себя чувствуешь в роли лауреата? Премии вдохновляют, стимулируют дальнейшее творчество?

Я отнесся к награждению премией «Странник» спокойно, ведь уже, как минимум, трижды ожидал, что получу его. Считал, например, что его может получить книга «Осколки неба», написанная в соавторстве с Костей Фадеевым, но ее «прокатили». Перед этим «Бабочка и Василиск» тоже номинировалась. Я считаю, что «Цветы» достойны премии, но боюсь, что все-таки мне дали её за имя, так сказать, «за совокупность». И когда мне вручали «Странник», я сказал: «Умное жюри, правильное решение. Наконец-то моей хорошей книжке дали заслуженную премию». Народ посмеялся. Думали, что я шучу, а я серьезно говорил. Я не хотел обидеть предыдущих лауреатов, я имел в виду, что наконец-то МОЕЙ хорошей книжке досталось по заслугам.

Хотя, радость конечно была. Я - один из организаторов томского фестиваля фантастики «Урания-2001», и когда по итогам голосования всего зала мне именно за «Цветы...» досталась главная премия – «Большая Урания», я себя чувствовал несколько неловко. Мне все время казалось, что кто-нибудь может злословить: «Буркин фестиваль организовал и сам себе приз вручил...» В особенности это касается общественности моего города. Небольшой провинциальный город - прекрасное поле для склок. Так что, когда мне вручили «Странник», я ощутил радость не столько от самого этого факта, сколько от того, что теперь можно забыть мои опасения насчет «Урании». «Странник» подтвердил, что эта моя книга и впрямь достойна высокой оценки.

Вдохновляют ли премии? Случилась удивительная штука. Эта премия показала, что удивительно консервативный Фэндом наконец-то отказался от идеи, что человек не может одновременно писать и хорошие песни, и хорошие книги. Собственная неуниверсальность большинства заставляет с большим подозрением относиться к «многостаночникам». И стоило мне увидеть, что этот стереотип сломан, как я начал усиленно заниматься музыкой. Сейчас готовлю трехчасовой «живой» концерт. То есть, премия вдохновила, но не в том направлении.

Гонорары вдохновляют лучше. Но премия, это все-таки хорошо не только в моральном смысле. Для Томска - сибирского города, расположенного в стороне от магистральных железнодорожных путей, большое событие, что его житель отхватил какую-никакую литературную премию аж в Питере. (А я заинтересован в том, чтобы считали - САМУЮ КРУТУЮ!) Про меня сразу в одной из самых популярных местных газет – «Буфф-сад» - полосный материал вышел да с моим портретом на обложке, одно местное телевидение сюжет тут же сделало... Теперь мне легче будет говорить со спонсорами очередного фестиваля «Урания-2002», с администрацией города, и шансы на то, что фестиваль опять состоится, увеличились.

Кстати, о сюжете по ТВ. Вот электронное письмо, которое я в тот день отправил Сереге Лукьяненко:

«Hello, Сергей!

Слушай, я тебе сейчас прикол расскажу. Тут на днях пришла ко мне съемочная группа с одного местного телеканала. Стали расспрашивать про «Странник» и прочее. Девка-журналистка - дура-дурой. Ну, поговорили. Прощаясь, она мне сообщает: “Cюжет о вас будет на следующей неделе, в среду, в наших «Хороших новостях».

Ну, я вчера сел возле телевизора, любопытно же... Нет про меня сюжета. А сегодня утром она мне звонит и говорит: «Юлий Сергеевич, у нас сюжет о вас уже готов, но я его вчера не пустила, так как не уверена, все ли я там верно сказала. Сегодня будет. Вот в чем я не уверена: ваша первая книжка вышла в 94-м с пластинкой. На этой пластинке вы под музыку читаете свои фантастические рассказы. Так?»

Представляешь, как я обалдел?

Я ей сказал, что если бы это прозвучало, я бы сперва их студию спалил, а потом бы и сам повесился.

Но, ты знаешь, это еще не конец истории. Я ей объяснил, что на пластинках у меня песни, которые я пишу... Через полчаса она мне снова звонит и говорит:

- Юлий Сергеевич, это ведь вы на «Дне пива» пели с ансамблем вневедомственной охраны?

- Какой, блин, вневедомственной охраны! - заорал я.

- Значит не вы? Ну, извините... - и трубку повесила.

Вот теперь жду, что сегодня в новостях будет…»

Юлий, подозреваю, что в тебе пропал видный лепидоптерист – бабочки занимают значительное место в твоём литературном (повесть «Бабочка и василиск», роман «Цветы на нашем пепле») и песенном («Vanessa io») творчестве. Ты неподражаем в умении находить связь между узорами на крыльях бабочки и чудесами мира. Откуда это? Прокомментируй, пожалуйста.

Во-первых, просто красиво - цветы, которые еще и летают. Я бы любимой девушке с удовольствием бы подарил букет бабочек, а она бы их отпустила в небо. Красиво? Во-вторых, меня завораживает идея превращения гусеницы в куколку, а затем в бабочку - три совершенно разных организма с разными функциями... В-третьих, завидно: нам приходится все о хлебе насущном думать, лишь изредка - любить, а бабочка всю «прозу» проходит предварительно в инкарнации гусеницы, а потом порхает и любит, ни о чем не думая.

А к конкретным насекомым у меня любви особой нет, я же не энтомолог.

Претензии некоторых критиков относительно недостатков романа «Цветы на нашем пепле» сводились в основном к тому, что люди-бабочки анатомически невозможны, а уж летать они ни за что бы не смогли. Ты даже ответил привередливым зоилам песней «Танцуй, поэт, рок-н-ролл!». Хочешь что-нибудь добавишь по этому поводу прозой?

«Танцуй, поэт, рок-н-ролл!» не совсем по тому поводу написана…

Насчет, смогли бы или не смогли летать, еще поспорить можно. Это утверждают люди из той породы, которые никогда в жизни и в самолет бы не поверили, пока не увидели его своими глазами. Но были другие люди, которые несмотря ни на что заставили летать то, что тяжелее воздуха, и теперь это – обычное дело. Я, например, до сих пор не могу поверить в электрического ската, и пока эта рыбина не шарахнет током лично меня, не поверю. А еще есть рыбы с фонариками... Жизнь - это чудо, в ней множество форм, в которые невозможно поверить, не потрогав руками.

Надо учесть при том, что теплокровные - это одно, а насекомые - совсем другое. Пограничная форма может дать сюрпризы.

Что же касается полулюдей (прежде всего полудев) - полубабочек, то этот образ давно беспокоит фантазию художников от Фразетты до Севы Мартыненко. Это и впрямь красиво, но всегда - кич. Я же попытался в своей книге, сохранив красоту, отойти от законов кича. Мои «бабочки» и нужду справляют, и трахаются не по-детски. («...кич есть абсолютное отрицание говна в дословном и переносном смысле слова». Милан Кундера «Невыносимая легкость бытия»).

Созданию вашего совместного с Константином Фадеевым романа «Осколки неба, или Подлинная история «Битлз», в котором феномену ливерпульской четвёрки даётся чрезвычайно необычное объяснение, предшествовала цепь загадочных событий и совпадений. Ты пишешь в послесловии ко второму изданию книги «…данный роман не мог не быть написан. Его появление на свет было предопределено». Происходило ли в твоей жизни что-нибудь таинственно-мистическое, связанное с квартетом «Битлз» и вашей книгой, уже после выхода этого замечательного произведения, названного Сергеем Бережным «внезапным шедевром», (к мнению Сергея я, кстати, с удовольствием присоединяюсь)?

В основном мистика пёрла перед началом работы и в ее процессе. Чуть-чуть и после выхода первого АСТ-шного издания, но об этом я писал... Сам по себе выход «Осколков» в «ЭКСМО» после того, как книга в пух и прах провалилась в АСТ, достаточно странен, не правда ли? Мне тут на днях пришла в голову мысль: не мы ли с Фадеевым и АСТ устроили обвал бакса августа 98-го? Ведь именно этот обвал заставил АСТ уценить залежавшиеся на складе «Осколки» до пяти (!) рублей, благодаря чему тираж, обреченный из-за отвратительного АСТ-шного оформления на гибель, быстренько дошел до народа...

Чудом и мистикой было бы, если бы по этой книге поставили художественный фильм. И его поставят, правда, скорее всего через десятки лет, когда «Битлз» станут эпосом, и когда портретное сходство перестанет быть сдерживающим фактором. Кинутся за материалом для сценария и увидят, что лучше этой книги ничего нет.

О мистике ещё. Один мой хороший знакомый, если не сказать, старый друг, украинский писатель-фантаст (называть не буду) практически прекратил работу над своей Главной Книгой в связи с тем, что описываемые им события в личной и общественной жизни почти сразу происходят в реальности. А события по логике сюжета достаточно неприятные.

Помогают ли тебе в литературном творчестве твои музыкальные таланты (отповеди критикам не в счёт)? В 1994 году ты проделал необычный эксперимент - выпустил сборник «Бабочка и василиск» в комплекте с музыкальной пластинкой. Предполагается что-либо подобное в будущем?

На «Звездном мосту» в Харькове, когда Завгар вручал мне своего «Волгаконя» «За самый оригинальный проект в российской фантастике», я его поправил – «за самый идиотский проект». Дело в том, что делали мы свой «комплект» в дикие перестроечные годы, начали в 92-м, закончили в 94, именно за эти два года люди окончательно перестали покупать виниловые диски-гиганты, переходя на СD или слушая кассеты (стандарт «музыкального центра»), а денег, оставшихся от производства «винила» на «Мелодии» осталось так мало, что книгу выпустили чуть ли не на газетной бумаге, отвратительно сброшюрованную...

Вроде, сразу после Нового года в «ЭКСМО» выйдет переиздание, и мне не стыдно за эти тексты (десять лет работы: когда-то мы писали не спеша), кроме, разве что, повести «Рок-н-ролл мертв», но ее там и не будет. Тиражик алмаатинский был малюсенький, так что массовому читателю это будет, надеюсь, интересно.

«Музыкальные таланты» скорее мешают - в том смысле, что, как я уже говорил выше, вызывают недоверие к моей писательской состоятельности. А помогают на опосредованном уровне: учат ощущению гармонии, ритма. Время музыка, конечно, отнимает много, а толку от нее (в смысле материальной отдачи) мало, но «не хлебом единым». Это хобби, это для души. Я, может быть, книги-то пишу только для того, чтобы иметь возможность и время заниматься музыкой. (Шутка.)

Еще касательно времени... Когда я по какой-то причине долго не занимаюсь музыкой, я и прозу меньше пишу, как-то две эти музы друг друга подстегивают. Я не люблю быстро и много писать прозу. Я много лет работал (и сейчас работаю) журналистом. Лет пять мне это нравилось, я был фанатом профессии, но потом необходимость к определенному сроку выдавать нагора определенный объем качественного публицистического текста стала угнетать. Тогда я научился делать это «левой ногой», автоматом, и все довольны. Однако мне очень не хочется чтобы это же случилось и с художественной прозой.

По поводу новых литературно-музыкальных проектов... Скоро в Москве должен выйти мультимедийный дисочек, там будут все мои книги и больше полусотни студийных записей песен (все, что было на прежних дисках + три новых) в формате mp3.

Кстати, как дела с песней (песнями) написанной для сериала «Ночной дозор» по роману Сергея Лукьяненко? Войдёт ли она в будущий фильм?

Понятия не имею. Не ко мне вопрос, а к Сереге и к АСТ. А я далеко живу от мест, где делают фильмы. За что не люблю столицу, так это за уклончивость, уже полгода трясу с вопросом: пойдет песня? Молчат. Наиболее вероятно, что не пойдет. Думаю, нынешнюю телебратию отпугнет романтический пафос, надо ведь, чтобы «пипл хавал». А если возьмут, значит, народ приличный за дело взялся, значит и кино будет хорошее

Теперь немного о твоём романе «Звёздный табор, серебряный клинок». Зачем ты разместил в Интернете инструкцию по эксплуатации этой книги, ведь доступ в сеть имеют далеко не все читатели? Проблемы с редакторами были у многих фантастов (Дяченко, Логинов, Еськов и другие), некоторые авторы даже прекращали сотрудничество с обидевшими их издательствами. А может быть, всё это - своеобразный пиар?

Доступ имеют не все, но я оправдался хотя бы перед этими. Прекращать сотрудничество я не собираюсь, Леониды Шкуровичи на дороге не валятся. Хорошо, хоть этот нелепый случай произошел с самой неказистой моей книжкой. Насчет «пиара» тоже верно. Я хотя бы частично попытался обратить минусы в плюсы. Не скрою, помещенное в Интернет письмо я предварительно согласовал с издательством. Обрати внимание, в нем нет наездов на «ЭКСМО», и не потому что их вымарали, а потому что их и не было. Целью «Инструкции» не было ссориться с «ЭКСМО», цели были другие, названные выше.

Почему ты решил сделать героями романа цыган? (Хотя, действительно, что может быть естественнее цыганского табора, кочующего в космосе). Какова этимология слов «джипси» и «джуз»?

Когда-то давно прочел чей-то рассказ про слепого музыканта, бывшего космолетчика, который, как космический Гомер, поет свои баллады экипажам кораблей, которые его поят и кормят, пересаживая с рейса на рейс. Подумал, - «красиво». Подумал, можно было бы роман сделать со всеми этими балладами. Потом еще «Баллада о «Бэте-2» Дилани зацепила - про народ, который сам не знает зачем и куда летит... И вот в момент кризиса достал эти мысли, сдул с них пыль, стал писать. И вполне логично поющие космические бродяги превратились в табор...

У меня двоякое к этой книжке отношение. С одной стороны это поделка, лубок, это как раз первый случай «писания левой ногой», звоночек, что пора бы приостановиться. С другой стороны, в этом ее прелесть. Я всегда старался писать на пределе своих возможностей, потому что Большая Литература, как и Большой Спорт держатся на рекордах. Но Большой Спорт - это тяжело, натужно и вредно. В простецкой утренней гимнастике рядового обывателя есть своё сермяжное обаяние. Возможно, кое-что по поводу этой книжки объяснит эпизод из моей переписки с Андрюшей Лазарчуком, его письмо - первое («Мишка» - это Успенский):

«Привет!

Ну, спасибо! Шибко порадовал стариков. Я не мог оторваться до шести утра - пока не дочитал. А Мишка, который эти дни был в меланхолии, сегодня пугал всех внезапным хохотом.

<...>

И еще - закон парных случаев. В нашей космоопере, которую будет АСТ печатать, тоже фигурируют космические цыгане... И как это назвать?

Такие дела».

«Андрюша, честно тебе говорю: ничего не понимаю. Столько уже лестных слов об этой книге прочел, а когда дописывал и до самого последнего времени был уверен, что после нее коллеги со мной здороваться перестанут. Если бы не малодушие и жажда получить гонорар, отправил бы ее в сортир.

Правда, периодически у меня появлялась мысль, что, возможно, в этом сумбуре, свалке ничем не оправданных эпизодов и то - недотянутости, то - «перетянутости» во всем - в сюжете, в выразительности, в идее - есть какой-то шарм... Но потом смиренно говорил себе, что это не более чем самооправдание и готовился к тумакам.

Единственное, чем могу объяснить этот феномен, что вся эта книжка написана без малейшего напряга, нигде я не пытался прыгнуть выше головы. Что хотел, то и делал. Но ведь в русском языке выражение «что хотят, то и делают» имеет явственный негативный оттенок: «хотят и делают» всегда что-нибудь дурное.

Тут Ройфе мне прислал свое мнение: мол, надо эту книжку подсовывать людям и наблюдать за ними. С тем, кто до конца дочитал, можно водку пить. Не дочитал - нет смысла. Если эта книга действительно может служить таким индикатором, я уже рад.

Без кокетства говорю».

«Джипси» – так, вроде бы цыган в Штатах зовут, а «джуз» – это у казахов и киргизов что-то вроде клана, семейства в широком понятии.

Как экзотические новеллы «Корабли Изубарру» и «Новый Галактион» оказались внутри романа? Скажи пару слов об их авторе - Анне Богданец.

Правильнее было бы вообще поговорить о сотрудничестве писателей. Две из шести моих книг написаны с соавторами. Я получал от этого огромное удовольствие. Работается веселее и гораздо быстрее. То есть не в два раза быстрее, потому что два человека трудятся, а в несколько раз. Мы с Сережей Лукьяненко писали две первые повести из трилогии «Остров Русь» по месяцу, а в одиночку мне на одну такую повесть месяца четыре надо было бы. Дух соревновательности есть. Удивлять друг друга хочется. Мы план составляли на несколько глав вперед, а потом распределялись примерно так: «У тебя драки хорошо получаются – ты описывай эту эпизод, а я вот это напишу – здесь любовная сцена». Потом обменивались написанными кусками, хохотали, правили, обмывали каждую главу... И дальше работать.

С Костей Фадеевым совсем по-другому было. Он много лет писал юмористические миниатюры для театра, у него сценический взгляд прекрасный и у него масса идей, причем моментальных, но окончательное текстовое воплощение в книге - мое. И в результате «Осколки неба» мне нравится больше всех остальных книг. Видимо дело в том, что с Лукьяненко мы были на равных, мы как бы играли в буримэ, а с Костей мы взаимодополняли друг друга, это более «продвинутый» вид соавторства.

Специфика творчества такова, что художник просто обязан считать себя гением, иначе нет смысла этим заниматься. Потому большинство писателей, поэтов, артистов и им подобных не могут трезво оценивать чужие достоинства, видят только себя. И это нормально. Но мне повезло: я умею восхищаться чужим талантом, и мне приятно сотрудничать с талантливым человеком. Вот и «Звездный табор, серебряный клинок» не обошёлся без второго автора. В текст романа вкраплены две новеллы томской писательницы Анны Богданец.

Мне давно уже нравится то, что пишет Анна, а с публикацией ей как-то не везет. Особенно мне полюбилась новелла «Корабли Идзубарру». Я ее показывал разным людям, но в печать рассказ не брали. Тогда я предложил Анне вставить эту новеллу в мою книгу (с указанием авторства, конечно, с копирайтом и с гонораром), она не только согласилась, но и специально для меня написала вторую новеллу. Полноценным соавторством это не назовешь, но, надеюсь, с одной стороны, эти новеллы украсили мой текст, с другой, они откроют любителям фантастики новое имя. Я уже и организаторам «Роскона» и номинатору «Интерпресскона» Вадиму Казакову отписал, чтобы они не пропустили эти новеллы мимо своего внимания, так как это абсолютно самостоятельные работы Анны Богданец.

Сам я, кстати, по ряду этических причин в номинациях «Интерпресса» участвовать больше не буду, хотя это и мой любимый конвент. Во всяком случае, пока там не сменятся номинационная и счетная комиссии. Однако на приз «За лучшее убийство Семецкого» претендовать собираюсь, так как в его присуждении названные комиссии участия не принимают.

Чувствуется, что твой герой Роман Безуглов любит кино – в романе «Звёздный табор» полно ссылок на отечественные и зарубежные ленты. А какие фильмы предпочитает сам Юлий Буркин?

Многие. На днях впервые посмотрел «Черная кошка, белый кот» Кустурицы, чуть не сдох со смеху. С полгода назад мне Серега Лукьяненко «Беги, Лола, беги» подсунул - класс. Кстати, «Класс» - прекрасная мелодрама, «Большие огненные шары» про Джерри Ли Льюиса. Любимый отечественный фильм – «Формула любви». Недавно «ДМБ» первый пересмотрел, угорал. «Кое что о Марте».. Еще любимые фильмы: «Амазонки на Луне», «Великолепный», «Назад в будущее», «Часы, услуга и большая рыба», «Сны Аризоны», «Горячие головы», «Привычка жениться», «Как царь Петр арапа женил». Короче, люблю комедии и мелодрамы, а больше всего, когда и то, и другое.

В нынешнем году в Томске ты организовал и провёл уже второй по счёту конвент Фестиваль фантастики «Урания» (кстати, это ведь название вида бабочек), судя по всему удался. Он будет ежегодным? (Очень хочется побывать у вас в Томске).

Надеюсь. Только не я организовал и провел, а я, Константин Фадеев и еще ряд членов оргкомитета.

Много лет назад в журнале «Интерком» я читал твои размышления-предложения по поводу создания «фантастического профсоюза». На конференции «РОСКОН-2001» доклад о плюсах и минусах организации Гильдии фантастов делал харьковский писатель Андрей Валентинов. Прокомментируй, пожалуйста. Возможен ли фантастический Союз писателей (и не только писателей)?

Возможен. Но сейчас я против него. Такая структура была бы полезна в те «полусоветские, полутоталитарные» времена, когда издательский бизнес и книжный рынок только формировались. А теперь - всё. Поезд ушёл. Поток дерьма уже сломал все, в том числе и этические, плотины. Я не поверю, что СЕГОДНЯ подобная организация будет преследовать не коммерческие, не клановые, а нравственные (к чему я тогда призывал) интересы.

Что же касается коммерческих интересов... Тогда зарубежных писателей печатали бесплатно, пиратство было, а нам нужно было платить гонорары, потому нас и не печатали. Теперь пиратство пресечено, и при всей его уродливости рынок жизнеспособен, он позволяет выживать и нам. Пиши лучше, будут платить. Всё.

Расскажи о своих папе и маме, которые произвели на свет такого разностороннего ребёнка.

В семье нас было пятеро, я - младший. Отец, Сергей Константинович - фронтовик, преподаватель экономической географии в университете, эрудит-энциклопедист, мама, Тамара Артемьевна, работала в торговле, веселым была человеком. При такой семье им приходилось вкалывать день и ночь, так что дома мы оставались больше с бабушкой по отцовской линии Маргаритой Сергеевной. Бабушка была та еще. Дворянка. Трижды замужем. Две судимости. Два высших образования. По вечерам нам вслух читала Брэдбери и Стругацких...

Видиков не было, компьютеров тоже, так что досуг организовывали себе сами - журнал рукописный выпускали, устраивали литературные конкурсы, старшие ставили домашние спектакли...

Над чем работаешь? Чем в ближайшее время порадуешь поклонников твоего творчества?

Пишу сейчас очень странную книгу. Неторопливо. Видимо, как реакция на испуг, что начинаю халтурить, это будет не фантастика. Рабочее название «Декаданс или Кровавая случка в марсианском аду». Эпиграф: «В нашей жизни возможны две трагедии. Одна - когда не получаешь того, что хочешь, вторая - когда получаешь. Вторая хуже». (Оскар Уальд).

О чём ещё спросить замечательного писателя и музыканта Юлия Буркина?

Что ж, как старый журналюга могу подкинуть пару-тройку вопросов и ответов.

У вас есть отработанная схема, по которой пишутся книжки?

У меня нет. Каждая книга писалась как в первый раз, каждая - по-своему. Сейчас, например, я пишу книгу очень странным образом: почему-то прописываю эпизоды не с начала, не с конца, а как попало. А потом я буду переставлять их, как стеклышки в калейдоскопе, пока рисунок не появится.

И судьба у каждой книги - своя. Вот, например, «Цветы на нашем пепле» чудом спаслись от гибели. И автор этого чуда - компьютерный дизайнер Гена Макаров из одной томской газеты. Дело было так. Издательство АСТ приняло книгу в работу, однако в печать мой файл (я передал рукопись именно в электронной форме) не шел более полугода. А потом я получил из издательства послание: «Срочно вышлите файл книги «Цветы на нашем пепле». Пора сдавать в печать, а у нас полетел компьютер, файл уничтожен".

Что ж, дело обычное. Я лениво полез в свой комп... И обнаружил, что этот файл убит и у меня... Вот тут уже волосы у меня встали дыбом. Четырехлетний труд пошел насмарку. Я судорожно вспоминал, кому я мог давать распечатки черновиков, кому из томичей мог скачать файл... Вспомнил, что самую последнюю, чистовую, распечатку делал с помощью Гены Макарова (у самого у меня принтер хилый). Позвонил ему на работу, но оказалось, что там он уже и не работает. Узнал домашний телефон и без всякой надежды позвонил ему домой: «Гена, помнишь, ты мне распечатывал рукопись. А не мог ли где-нибудь сохраниться этот файл?..» И вдруг он заявляет: «Да, я его себе домой в машину закинул, чтобы почитать...»

На радостях, что рукопись не уничтожена мы с ним хорошенько попили пивка, файл он мне переписал, я выслал его в Москву... Если бы не он, не было бы ни книги этой, ни, соответственно, премии «Странник»...

Когда человек начинает фантазировать и почему?

Я - писатель-фантаст, а вовсе не фантазер. Это далеко не одно и то же. На самом деле нет, наверное, более циничных, неверующих во всякие сверхъестественные вещи людей, чем фантасты. Например, читаю я в газете, что стоит в Томске этакий домик, в котором есть уголочек, где время течет быстрее, чем везде... Я смеюсь, потому что понимаю, что я бы написал это в 200 раз интереснее, и люди действительно поверили бы.

Фантасты - люди самые что ни на есть трезвомыслящие, и они понимают, что фантастика - не более чем художественный прием, который делает произведение более занимательным. Бывает, правда, встречаются и контактеры, и экстрасенсы, пишущие фантастику. Но, как правило, это слабые авторы.

В песне можно спрятаться за ритм, за рифму, а в прозе все на виду. Вы, как человек пишущий и то, и другое, можете сказать, с чем работать проще?

Песни я стал писать лет с четырнадцати. Это получалось само собой. А проза пошла позже и труднее. Я упорно этому учился и чувствовал, что у меня не получается… В стихотворении есть рифма, а в песне еще и ритм, и мелодия, и аранжировка, и манера исполнения... Все это вместе работает и, в принципе, те несколько слов, которые стали текстом для песни, могут быть совершенно пустыми, но песня в целом получится хорошая. Проза - более «голая», что ли. Там сразу видишь, чего автор стоит. Вот я открыл книжку, просмотрел десять страниц и понял, что дальше читать я ее не буду... А почему это «не идет», а то «идет» - никто не может сказать.

И вся критика – это ерунда. Есть куча примеров, когда вещь не принимали профессиональные литераторы, но книга становилась классикой. «Три мушкетера», например. Вроде бы развлекательное чтиво. Никто не считал ее большой литературой, а она уже полтора века пережила, и долго еще жить будет. В тоже время какой-нибудь «Улисс», который признан чуть ли не самым великим произведением ХХ века, единицам интересен.

Не боитесь, что ваши книги постигнет «улиссовская» судьба?

У меня ситуация как раз другая. Они признаны миром любителей фантастики, издателей, книготорговцев. Вообще издательская политика сейчас очень простая: если издатель не чувствует, что он может заработать на книге деньги, то и печатать ее не будет. А деньги издатель зарабатывает только тогда, когда книгу покупают. А книгу покупают для того, что бы ее читать.

Бывает ситуации, когда «горит контракт», надо срочно сдавать книгу? А как насчет творческого вдохновения? Оно приходит тогда, когда надо?

Приходит. Как происходит в раковине брюхоногого моллюска? Внутрь нее попадает песчинка и появляется жемчужина. И сейчас этих моллюсков разводят искусственно. Подсовывают им песчинки… А как актер каждый вечер выходит на сцену и играет? Играет вдохновенно. Кто сказал, что писатель не может так же?

Вы уже ответили, будет ли еще проходить в Томске фестиваль «Урания», но не ответили, для чего он был создан...

Началось с того, что я просто писанулся перед друзьями. Приехал в очередной раз в Петербург, мы там сидели в комнате, пили, и я сказал: «Блин, как мне надоело уже ездить к вам! А вы никогда ко мне не приезжаете. Уроды. Вот я устрою фестиваль фантастики в Томске, и вы все будете ко мне ездить!» Ну и мы загорелись этой идеей с Костей Фадеевым, стали искать спонсоров. Мэр Томска Макаров, спасибо, очень помог. А то, что это действительно нужное дело, стало видно уже в процессе. Интерес у томичей огромный, на встречах с приезжающими писателями - толпы. И в прессе много пишут, в том числе и в столичной. Ведь сейчас наш конвент - единственный за Уралом.

Сколько у вас в городе писателей-фантастов?

Был очень известный, настоящий мэтр, Виктор Колупаев, который, к сожалению, скончался весной 2001 года. Есть Саша Рубан, Сергей Смирнов, Паша Фаенко недавно появился на горизонте. Ну, я. Добавим в этот список и Фадеева, хотя он, все-таки, больше юморист. Есть Анна Богданец, Ирина Ежова, у которых книг пока не выходило, но обязательно выйдут... Кого-то еще я забыл, прошу прощения заранее... На самом деле - это безумно много. Потому что в Кемерово, например, нет ни одного заметного фантаста, в Омске - ни одного, в Красноярске только Михаил Успенский остался, а Лазарчук в Питер перебрался. Томск пропитан чем-то таким, что заставляет людей думать по-особенному...

А вы не собираетесь в столицу или Питер?

Актуальный вопрос, потому что кое-кто зовёт меня «укреплять московскую организацию фантастов». Но у меня есть одно большое «НО». Я, если уеду в Москву, больше или лучше писать не стану. Значит, и получать буду столько же. А учитывая, что жизнь там значительно дороже, на самом деле получать я буду как бы меньше. Мне это надо? Но есть заинтересованные люди, которые взялись найти мне там хорошую работу. Не найдут, сильно переживать не буду, мне и тут пока хорошо. Но если найдут - сорвусь. Кому тут, в Томске, был нужен Колупаев в последние годы жизни? Где ему памятник? А ведь это была фигура мирового значения.

Концентрация талантливых людей в Томске слишком высока. Это и хорошо, с одной стороны, но в житейском смысле не слишком удобно. Если, например, все живущие в городе - актеры, кто же в театры ходить будет?

... Хватит? Я же говорю, что публицистику я уже давно пишу левой ногой и могу наструячить еще страниц пятнадцать без остановки.

Я бы назвал материал так: «Юлий Буркин: брюхоногий моллюск, мечтающий быть бабочкой».

Ноябрь, 2001 год.

Мария ГАЛИНА:

«Обычный человек интересней супермена»

Мария Семёновна Галина родилась в 1958 г. в Калинине (Тверь), но считает себя одесситкой, поскольку школу и университет закончила в Одессе. Кандидат биологических наук, работала в Норвегии в Бергенском университете. Прервав научную карьеру в середине 90-х, занялась литературным трудом. Переводила зарубежную фантастику, широко известна как поэт, публицист и литературный критик Автор книг «Покрывало для Аваддона» (2002), «Прощай, мой ангел» (2002), «Волчья звезда» (2003), «Гиви и Шендерович» (2004), «Глядящие из темноты» (2004)», «Берег ночью» (2007) и др. Использовала литературный псевдоним Максим Голицын.. Редактор-составитель серии интеллектуальной фантастики «Другая сторона» издательства «Форум», член редколлегии киевского журнала «Реальность фантастики». Лауреат Гран-при Международной Ассамблеи фантастики «Портал», премии «Серебряный кадуцей» фестиваля «Звёздный Мост», нескольких призов читательских симпатий журнала «Если» и прочих жанровых наград. В 2005-м стала обладательницей премии Anthologia журнала «Новый мир» (за достижения в современной русской поэзии), в 2006-м получила Большую премию «Московский счёт» за лучшую поэтическую книгу года («Неземля»). Живёт в Москве.

Маша, по образованию ты – биолог, защитила кандидатскую диссертацию по специальности «биология моря». Как вышло, что стала профессиональным литератором?

 

Наверное, любой ответ будет до какой-то степени ложью. Но если коротко, то в советское время профессия научного сотрудника могла обеспечить хоть какую-то свободу и независимость. В том числе и свободу передвижения – командировки, экспедиции. К физике и математике душа не лежала, к химии тоже, а биология вроде самое то. Обычно человек идет в биологию потому, что любит животных, потом выясняется, что биологи не столько их любят, сколько режут. Я тоже в этом замешана. Ассистировала при совершенно никому не нужных опытах, проводимых просто для отчета, для отмазки… Это одна из тех вещей, которые я себе не прощу никогда. Отчасти поэтому пошла в гидробиологию, – казалось, рыб можно не жалеть. Но рыб тоже было жалко. В какой-то момент стало тошно, скучно… Я забрала трудовую книжку и ушла. Сразу, как Союз развалился, и уже не нужно было где-то числиться. Хотя и экспедиции были интересные, и всякие экзотические места…

Это одна из правд. Другая, наверное, все же в том, что я лучший писатель, чем биолог. Человек предпочитает заниматься при прочих равных тем, что у него лучше получается.

Каким был твой литературный дебют? Первая публикация, первая книжка?

 

У меня вообще все не как у людей. Первая публикация стихов прошла очень давно, в конце 70-х, в многотиражке «Антарктика», обслуживающей китобойную флотилию «Слава», приписанную к Одессе. В многотиражке работала Сонечка Кобринская, большая любительница поэзии, она там печатала своих любимых одесских поэтов.

В 1993 вышли две книги стихов, за одну мне заплатили гонорар, огромный по тем временам – полторы тыщи рублей, а зарплата у меня была 120. И я сразу захотела бросить работу и жить на гонорары. Но тут грянула инфляция. Гонорар испарился как сухой лед – бесследно. В 1991, кажется, году была первая - и последняя - публикация стихов в «Юности», потом очень скоро этот журнал тоже превратился в ничто...

Первые мои романы под псевдонимом Голицын вышли в 1996 году. А повести под своей фамилией - в 2000-м, все четыре сразу. В разных местах. И те, что были написаны семь лет назад, и три, и два года назад, причем в приличных журналах - в «Волге», в «Неве», в «Крещатике»… Еще у меня была популярная книжка про животных… Так что первых книжек у меня много.

 

Любопытно, как тебе удаётся сочетать работу литературного критика и прозаика?

С огромным трудом. Не потому, что эти занятия отнимают друг у друга время, хотя и это есть, а потому, что здесь замешаны разные схемы человеческих отношений. Как критик ты подкусываешь тех, с кем дружишь как писатель. Сама по себе критика – дело вполне естественное для любого читающего человека. Прочел что-то, появилось какое-то мнение, высказал его – какая разница, всему свету или группе товарищей? Критика всегда пристрастна, поэтому руки до какой-то степени развязаны. Но если ты еще и сама сочиняешь, то надо, по крайней мере, стараться, чтобы тебя не могли упрекнуть в том, в чем ты, как критик, упрекаешь других. А то нечестно выходит. И стыдно.

Ты пишешь замечательные стихи, фантастику, современную реалистическую прозу. К чему больше лежит душа?

Я не делаю различий между современной прозой и фантастикой. Жизнь сама по себе фантастична, потому и реалистическая проза тоже вполне фантастична. В любом случае выдумываешь – поступки героев, мотивы, реплики, сюжетные повороты… Я написала цикл вполне бытовых рассказов – «Курортная зона» – про Одессу, мой родной город, но там есть и элементы фантастики… Кажется, кто-то из персонажей Бабеля говорил: «Немного чуда, и человеку уже легче жить на свете». Без чуда, без тайны и жизнь скучна, и литература. Даже у такого реалистического писателя, как Чехов, и то был свой «Черный монах»…

А вот стихи пишутся совершенно другим участком мозга, они как бы и не пересекаются с прозой… Совсем другой род деятельности.

Ты занимаешься переводами. Поделись опытом, на что нужно обращать особенное внимание переводчику?

Лично я самоучка. Потому свои правила выработала сама. Первое и главное – из всех вариантов фразы выбирай тот, что короче. Самый короткий, скорее всего, будет самым лучшим. Второе – у каждого, даже самого плохонького писателя есть свой ритм. Поймаешь его – сможешь дышать ему в затылок, думать как он, даже те моменты, которые вроде бы непонятны, начинаешь угадывать…Остальное известно – не стесняйтесь лезть в словарь, избегайте «ложных друзей переводчика». Пример из близкого языка – украинского. По-украински сирень – бузок. А ее часто переводят, как «бузина». По созвучию.

Знаю, что ты комментировала первоиздание «Жизни животных» (что, кстати, означает термин «первоиздание»?) Брема. Что-нибудь об этой работе.

Книга эта должна вот-вот выйти – огромная была работа.

«Первоиздание» – это просто перепечатка первого русского сокращенного издания Брема. Его многотомники еще до революции урезали до пяти, трех, двух томов… Урезали следующим печальным образом – выкидывали все байки о животных, местные легенды, которые он собирал, забавные случаи, а оставляли систематику, краткие сведения по биологии… Но ведь именно систематика с тех пор изменилась радикально, а с биологией вообще жуткие вещи произошли – Брем описывает, скажем, чудовищные, огромные стада антилоп, которые волнами катятся по африканским равнинам, до океана, и тонут, потому что сзади напирают другие такие же стада… А теперь эти антилопы все в Красной Книге. Вот это мы с моей приятельницей-зоологом и комментировали – где старую систематику сменила новая, где вид вымер, где просто животное «оболгано ни за что», названо глупым, или свирепым. С тех пор ученые поняли, что такие «человеческие» критерии не применимы к животным…А есть там душераздирающие описания – охоты, например, - такие бессмысленные по своей жестокости вещи, от которых у любого гринписовца сердце на месте разорвалось бы…

НФ, фэнтези лежат в русле твоих интересов. Ты следишь за процесссами в этой области, сама пишешь. Что скажешь о современном состоянии фантастики?

Нормальное состояние. Сейчас в фантастике работает очень много писателей по-настоящему высокого уровня, наверное, больше, чем было в советское время. Да, нынешняя «фантастическая» среда не породила такого явного лидера, каким были Стругацкие, но, может, это и хорошо – единоличный лидер все-таки подавляет. Кажется, что существует лишь он один, а потом уж - все остальные. Сейчас много ярких имен, и никто не подражает друг другу, не забивает друг друга…Я не говорю о потоке, наполнителе, контексте – но ведь его и раньше никто в расчет не брал. Хотя раньше контекста, конечно, было меньше. Так и хороших вещей было меньше…

Какая фантастика тебе нравится? Женщина-фантаст в наше время не исключение, но, всё-таки, фантастику пишут и читают, в основном, мужчины. Как Мария Галина пришла в фантастику? Что-то в детстве прочитала особенное? Какое фантастическое произведение нравилось в детстве? Вот я, например, в 6 лет прочитал в «Пионерской правде» «Гриаду» Колпакова, изруганную критиками в пух и прах, и «попал». Стругацких, Уэллса и прочих открыл для себя чуточку позже. А ты?

Ой, это ужасно смешно. Я лет в семь или девять прочла Георгия Мартынова – «Каллисто» и «Каллистяне». Позже – его же «Звездоплаватели». И меня просто сшибло. Тем, что могут произойти вот такие вещи – прилететь инопланетяне, братья по разуму, такие хорошие… Как раз сегодня ни с того ни с сего вспомнила об этом романе, поскольку ездила за город, под Москву, где по сюжету все и началось; это же цирк – профессор Куприянов на даче вышел утром за калитку, поглядел на синее небо и в синем утреннем небе заметил серебристую точку. И сразу понял, что это что-то не то… Потом соседи подошли, толпа сбежалась… А ведь попробуйте заметить в утреннем небе серебристую точку до того, как ее еще раньше, ночью, заметили телескопы – и профессиональные, большие, и астрономов-любителей. Но тогда это воспринималось совершенно некритично. А Стругацкие попадали мне в том порядке, в каком выходили их книги – с «Шести спичек»…Так что они росли вместе со мной, можно так сказать. Или наоборот…

Да, я тоже взрослел с произведениями братьев Стругацких. А у Мартынова, кроме того, что ты назвала, подростком очень любил романы «Спираль времени» и «Гость из бездны»…

Была ещё книга Леонида Оношко «На оранжевой планете» – про полет на Венеру, довольно бесхитростная, но почему-то сердце замирало – ужасы, тайны, цветы-людоеды, ящеры…. Людей ведь к литературе подталкивают далеко не шедевры, - шедевры они начинают ценить, когда наработают какой-то опыт чтения. Подталкивает что-то усредненное, но увлекательное.

Нередко главные герои твоих произведений - аутсайдеры, более чем заурядные индивидуумы, попавшие в необычные обстоятельства. Тебя привлекает исследование поведения обыкновенного человека в экстремальных ситуациях?

Я думаю, что обычный человек интересней супермена. Супермен всегда действует однозначно. Обычный же человек по слабости своей уклоняется, сомневается, ошибается. Значит, и писать интереснее про такого – он всегда может удивить автора. А, следовательно, и читателя. Да и мы все не супермены, лично мне слабые герои как-то ближе. Хватит с нас сильных… Не люблю ни Рахметова, ни Базарова, ни горьковских романтических маргиналов. Вдобавок ко всему, они еще и инафантильны. Безответствены. По-моему нет ничего прекрасней и интересней, чем обычный человек. И страшнее.

Несколько слов о недавно вышедшем в «ЭКСМО» романе «Глядящие из темноты». Почему на обложке твоего романа стоит имя Максим Голицын?

У этого романа очень несчастливая судьба. Он написан лет шесть назад, под дефолт издательство от него отказалось, потом он попал в «Махаон», но серия начала агонизировать, потом – еще в одно издательство, где серия тоже закрылась, хотя уже и обложка была готова. И когда Олди, мои терпеливые литагенты, написали мне, что есть возможность пропихнуть его в ЭКСМО, но отдел маркетинга хочет мужчину, я подняла мой старый псевдоним. Рукописи должны печататься, а то они тянут автора вниз... Потом, мы как раз ремонт затеяли, деньги были не лишними. Они никогда не лишние. Самое смешное, что я каждый раз получала за него аванс. И каждый раз этот роман назывался по-другому. Каждое издательство его переименовывало. Последний вариант не самый худший, хотя у нас нынче все что-то высматривают в темноте: и Лукьяненко («Ночной дозор») и Олег Дивов («Ночной смотрящий»).

 

Выходит, один из главных персонажей романа этнограф Леонард Калганов это не есть прозрачный намёк на фантаста Леонида Каганова? Шесть лет назад писателя Каганова ещё никто не знал…

Как ни странно, это действительно совпадение. Леонида Каганова я в то время и вправду не знала. Зато когда-то давным-давно была знакома с Лёней Колгановым, поэтом. Непечатный такой поэт. Говорят, он сейчас живет в Израиле. Понадобилось назвать главного героя, и я просто чуть-чуть подправила имя Лени, потому что оно мне показалось звучным. Вообще-то, тот Леня на героя нисколько не похож…. А с Леонидом Кагановым пришлось объясняться на «Росконе» - через пять лет после того, как роман был написан, и его фрагменты появились в сети и в печати. По-моему, Лео на меня не обиделся.

Расскажи о своей работе в качестве главного редактора московского журнала «Библиоглобус».

Тут мало что можно сказать. Журнал маленький, отслеживает книжные новинки. Большую часть его занимает библиография. Небольшой раздел развернутых рецензий. Соответственно и начальник я маленький. Зато демократичный. Вообще, начальником быть приятно, но надо мной еще один начальник, а над ним - ещё. Все равно полной независимости нет.

О чём твой новый роман «Гиви и Шендерович», который только что вышел в издательстве «Мосты культуры» (Москва)/ «Гешарим» (Иерусалим»)?

Он очень веселый и путаный, про приключения двух челноков-растяп, которые из Одессы отправились в Турцию, чтобы закупить партию воздушных шариков. В результате они оказались втянуты в совершенно мистическую историю, где главную интригу закручивает падший ангел Азаил (он же – Азазель). Там много чего наворочено, в частности, всякие апокрифические истории про царя Соломона и Александра Македонского. Как ни странно, фигура Александра Македонского до сих пор отбрасывает огромную величественную тень на весь Ближний Восток – и мусульманский, и иудейский. Я просто взяла множество преданий – о книге Рагуила, о Енохе и его общении с ангелами, о потопе, о престоле царя Соломона, о его перстне, о том, что Александр Македонский дошел до райских врат, но вынужден был повернуть обратно, о Гоге и Магоге, о запретном городе Ираме, о грядущем конце света, что-то додумала, что-то переписала чуть иначе, – и объединила их в одну историю – с началом и концом. Получилось относительно связно и довольно забавно.

Твои планы?

Когда-нибудь – написать что-нибудь избыточное и пышное, как восточный ковер. При этом чисто фантастическое, жесткую НФ. А пока – пристроить новую повесть. Она тоже очень смешная. Про страшные последствия ролевых игр по Толкиену.

Август, 2004 год.

Гарри Гаррисон:

«Читайте побольше фантастики!»

 

Гарри Гаррисон родился в 1925 г. Первой опубликованной в |США его книгой был роман Deathworld (1960). Именно Deathworld стал первым крупным произведением известного фантаста, переведённым на русский язык. Роман вышел в 1972-м году в «БСФ» под названием «Неукротимая планета» и мгновенно приобрёл у советских любителей фантастики культовый статус.«Неукротимую планету» с заложенным в ней принципом «всякое действие рождает противодействие» читатели воспринимали по-разному: кто - как экологический роман-предупреждение о том, что война, объявленная природе, не может быть выиграна, кто - как политическую сатиру о борьбе спецслужб с собственным народом, а кто-то, не утруждая себя расшифровкой намёков писателя, просто от души наслаждался головокружительными приключениями неугомонного Язона дин Альта на далёкой планете Пирр. Позднее писатель продолжил похождения своего героя в романах Deathworld 2 («Специалист по этике», 1964) и Deathworld 3 («Конные варвары», 1968), составивших знаменитую трилогию «Мир смерти». Широко известен многотомный юмористический цикл Гаррисона «Стальная крыса» - космическая опера-детектив с обаятельным Джимом ди Гризом, межзвёздным преступником, превратившемся в поборника закона. Не менее популярна серия пародийно-сатирических антимилитаристских романов «Билл, герой галактики», часть из которых написана Гаррисоном в соавторстве с другими фантастами. В англоязычной критике «Билла» иногда даже называют «Уловкой-22» научной фантастики». В трилогии «Запад Эдема», состоящей из романов West of Eden («Запад Эдема», 1984), Winter in Eden («Зима в Эдеме», 1986) и Return to Eden («Возвращение в Эдем», 1988) писатель излагает историю альтернативной Земли, где уцелели и эволюционировали динозавры, создавшие высокоразвитую биологическую цивилизацию.

Гаррисон плодотворно работает в самых разных направлениях научной фантастики.. Вы любите хроноклазмы? Для вас - живая и весёлая повесть The Technicolour Time Machine («Фантастическая сага», 1967) о том, как неуклюжие и бестолковые действия голливудской киногруппы, отправившейся в прошлое снимать художественный фильм о древних викингах, отражаются на реальной истории открытия Нового света. Вас интересуют техно-триллеры? Погружайтесь в перипетии борьбы спецслужб за открытие в области искусственного интеллекта в романе The Turing Option («Выбор по Тьюрингу», 1992). Вам по душе социальная фантастика? Читайте демографическую антиутопию Make Room! Make Room! («Подвиньтесь! Подвиньтесь!», 1966) об ужасающих последствиях перенаселения в самом близком будущем (к счастью, апокалиптические прогнозы Гаррисона пока не сбылись).

Успешен писатель и в так называемой «малой форме». Широко известен сборник его остроумных новелл War with the Robots («Война с роботами», 1962), название которого говорит само за себя. Но Гаррисон талантливо писал рассказы не только о роботах. С проблематикой романа «Подвиньтесь! Подвиньтесь!» перекликается тема рассказа A Criminal Act («Преступление», 1966). Нарушителей закона, ограничивающего деторождаемость в нём попросту отстреливают... Пронзительно трагичен рассказ The Streets of Ashkelon («Улицы Ашкелона», 1961). Эту вещь (в некоторых переводах она называется «Смертные муки пришельца») из-за её острой антиклерикальной направленности долгое время не решалось опубликовать ни одно издание в США, первая публикация состоялась в Великобритании. В «Улицах Ашкелона» Гаррисон чётко обозначил свою позицию, позицию убеждённого атеиста, сторонника научного познания мира.

В общей сложности Гаррисоном написано более пятидесяти романов. Он стал отцом-основателем и президентом международной организации World SF, объединявшей профессиональных фантастов, работал главным редактором старейшего американского НФ-журнала Amazing Stories, хорошо известен как редактор-составитель ряда фантастических антологий.

Гаррисон - лауреат премии «Небьюла», обладатель премии журнала «Локус». В настоящее время живёт в Ирландии.

 

Cкажите, Гарри, почему вы решили стать писателем?

Всегда любил читать научную фантастику. После армии я обучался изобразительному искусству и какое-то время работал рекламным художником. И, пока рисовал, чтобы заработать себе на жизнь, потихоньку начал писать художественные тексты - и даже зарабатывать на этом. Потом переключился на фантастику. Чем дальше, тем меньше я рисовал и тем больше писал. В 1956 я переехал в Мексику уже как профессиональный литератор, фрилансер.

Одна из ваших книг Bill, the Galactic Hero on the Planet of Bottled Brains («Билл, герой галактики, на планете закупоренных мозгов»), вышедшая в 1990-м г., была написана в соавторстве с Робертом Шекли. Несколько слов об этом замечательном человеке.

 

Боб был в нашем поколении самым талантливым. Именно он - отец и изобретатель современного фантастического рассказа, короткой новеллы. Многие писатели, включая Кристофера Приста и Терри Пратчетта, сотрудничали с ним, просто чтобы набраться опыта.

В 1998-м году вы посетили конференцию «Интерпресскон» под Санкт-Петербургом (мы там с вами пиво вместе пили). Что вам особенно запомнилось?

Помню только то, что была употреблена огромная партия водки. И что множество писателей и читателей толпились вокруг меня, чтобы взять автограф. Конвент был bolshoi во всех смыслах.

Чего ждёте от «Еврокона-2006» в Киеве?

Я бы хотел поообщаться с писателями, издателями, любителями фантастики… И, конечно, надеюсь, что мы неплохо проведем время - и водки, опять же, выпьем.

Как вы относитесь к фэнтези?

Лично я прекрасно без него обхожусь.

Что посоветуете молодым писателям?

Читать побольше фантастики, чтобы не повторять уже кем-то написанное. Общаться с фэнами и другими писателями. Побольше пить и веселиться на конвентах.

Существует мнение, что фантастика при всей её научности является самым религиозным видом литературы после собственно религиозной литературы. Один из русских фантастов сказал, что беллетризованное описание желательных и нежелательных миров, есть не что иное, как молитва о ниспослании чего-то, или сбережении от чего-то; что фантастика - это шапка-невидимка, в которой религия проникла в мир атеистов. Прокомментируйте, пожалуйста.

Как раз наоборот, научная фантастика - крайняя степень светской литературы. Это фактически атеистическая литература. Конечно, фантастика исследует проблемы религии, - как, впрочем, и любые другие. В науке нет места для Бога - и в научной фантастике тоже.

Вы любите путешествовать, знаете девять языков. А по-русски говорите?

Я жил в Мексике и Италии, поэтому говорю на большинстве романских языков. Говорю по-датски, поскольку жил в Дании. Но в России я был только дважды, и оба раза – недолго. Моя мать родом из Санкт-Петербурга и она, конечно, говорила по-русски, но все, что я помню, это слово «нужник».

Расскажите об истории вашей семьи. Как встретились ваши родители?

Предки моей матери, испанские евреи, были изгнаны из Испании в 1492 году. Они бежали в Голландию, а затем - в Латвию. Мама родилась в Риге, но когда она была еще ребёнком, семья переехала в Санкт-Петербург. Позднее, мой дедушка, часовщик, эмигрировал в Америку и выписал их всех туда. Бабушка по отцу родилась в Кэшле, Ирландия, а дедушка был из Корка. Они тоже эмигрировали в США, отец родился уже в штате Нью-Йорк. Мой будущий отец работал в типографии, однажды кто-то из коллег познакомил его со своей женой, а у той была симпатичная сестра. Так встретились мои родители. Типичное американское происхождение.

Теперь и вы живете в Ирландии (как-то вы сказали, что в этой стране низкие налоги). Быть может, вы оказались здесь потому, что чувствуете - это родина ваших предков?

Я жил во множестве стран, просто потому, что это доставляло мне удовольствие.Моя жена Джоан и я чувствовали себя как дома в любом дружелюбном окружении.Почти 30 лет мы жили в Англии, и я уже стал подумывать о том, чтобы остаться в этой стране насовсем. Но потом мы посетили Ирландию, и мне показалось, что здесь уютней. Эта страна, как никакая другая, напоминает Америку - люди здесь очень дружелюбные и открытые. Так что мы переехали и купили здесь дом. И ни разу не пожалели об этом. Несколько лет спустя я нашел свидетельство о крещении своей бабушки в церкви в 40 милях от нашего нового дома. Это было странное, но замечательное ощущение - обнаружить вот так неожиданно свои корни.

Ваше отношение к Интернету?

Интернет - отличный помощник в любом исследовании, прекрасное средство общения. Он делает мир гораздо меньшим и значительно более приемлемым местом для жизни.

Играете ли вы в компьютерные игры?

Нет, не играю. После рабочего дня, проведенного за компьютером, последнее, что мне хочется - снова пялиться в монитор.

По мотивам вашего романа «Подвиньтесь! Подвиньтесь!» режиссёр Ричард Флейшер снял фильм Soylent green («Зелёный сойлент»), который в 1974-м стал лауреатом «Гран-при» фестиваля фантастического кино в Авориазе, а вы за участие в создании этой ленты получили премию «Небьюла». Что слышно об экранизации цикла «Крыса из нержавеющей стали»? Писали, что вы продали киношникам права на все романы о Стальной крысе.

На «Стальную крысу» приобрёл права сроком на 20 лет продюссер Билл МакКатчен. Студия отказалась уже от четырех неудачных сценариев, которые переделывались целых шестнадцать раз. Теперь Билл сам пишет сценарий.

Как обстоят дела с переносом на экран «Фантастической саги», которую хотел снимать Мел Гибсон?

В своё время мы обсуждали этот проект с Гибсоном, и Мел был настроен тогда весьма оптимистически. Маршалл Брикман, тот, что пишет сценарии для Вуди Аллена, сделал отличный сценарий. Но потом они отказались от опциона, и права тут же приобрел продюсер «Шрека».

Как вы спасаетесь от депрессий?

Пью или пишу.

Над чем сейчас работаете?

Работаю над документальной книгой о механических аналоговых компьютерах. Мне хорошо знакомо компьютерное оснащение американской армии во время второй мировой войны, поскольку в дни моей службы в ВВС я занимался расчётом целей, обслуживая артиллерийские турели (я закончил артиллерийское училище по специальности «наводящий турельных орудий»).

Март, 2006 год.

 

 

Василий ГОЛОВАЧЁВ

«Я так живу»

 

Василий Васильевич Головачев родился в 1948 году в г. Жуковка, Брянской области. В 1972 году закончил Рязанский радиотехнический институт. Член Союза писателей России и Украины с 1983 года. Автор множества романов и повестей, издававшихся огромными тиражами. Наиболее известны его произведения: «Реликт» (1999), «Черный человек»(1990, 1996), «Бич времен» (1995), «Схрон» (1996), цикл «Запрещённая реальность» (семь романов, 1994 - 2005), цикл «Катарсис» (пять романов, 1998-2007). На конференции «Роскон-2003» В.Головачёв награждён специальной премией «Фантаст года», как лидер совокупного рейтинга продаж фантастических книг, на «Росконе-2005» получил почётное звание «Гигант фантастики». Лауреат премии «Аэлита-2004». Живёт в Москве.

 

Василий Васильевич, ваших книжек в прошлом году продано больше, чем у всех остальных фантастов. В связи с этим хотелось бы узнать, что чувствует самый продаваемый автор? Каковы ощущения писателя, определяющего лицо современной фантастики? Можно ли говорить о какой-то особой ответственности такого автора перед читателем?

Автор чувствует себя нормально. А ощущения те же - ты в ответе за все, что делаешь. Хочешь, чтобы было ещё лучше? Делай. Я, как в рекламе пива - за качество отвечаю!

В продолжение предыдущего вопроса: каков общий тираж ваших произведений?

Суммарный тираж моих произведений уже давно перевалил за 18 миллионов экземпляров.

А в прошлом году, сколько ваших книг вышло?

Суммарный тираж прошлого года - около 1 миллиона экземпляров.

Заведующий редакцией фантастики издательства «ЭКСМО» Леонид Шкурович говорил, что на звание «Фантаст года» реально претендовали лишь несколько писателей, «бесконечно далеко оторвавшихся от своих конкурентов». Кто эти авторы?

Эти авторы: Александр Бушков, Ник Перумов, Сергей Лукьяненко, Евгений Гуляковский. Если не считать меня.

Завидуют ли вам коллеги по цеху?

Это их боль.

Василий Васильевич, какое определение фантастической литературе вы бы дали? Каково, по вашему мнению, место фантастики в общелитературном процессе?

Фантастика - литература! Не хуже других жанров! Может быть, острее. Всё остальное - от лукавого.

Ваше кредо?

Искать!

Вы ведёте мастер-классы для молодых авторов на конференции «Роскон» и в московском ЦДЛ. Каким качеством, в первую очередь, по вашему мнению, должен обладать начинающий автор? Должен ли писатель, делающий именно фантастическую литературу, знать что-то особенное?

Автор должен в первую очередь владеть языком и органично переходить из реальности жизни в реальность литературного процесса.

А вы кого бы назвали своим учителем?

Их двое. Станислав Лем и Иван Ефремов.

У вас есть какой-то особенный (по возрасту, по образованию) читатель?

Мои книги читают люди всех возрастов.

Василий Васильевич, как вы ухитряетесь организовать своё время, чтобы так плодотворно работать?

Я так живу.

Как обстоят дела с зарубежными изданиями ваших книг? В какой стране имя Василий Головачёв пользуется наибольшим успехом?

За рубежом у меня вышла только одна книга - в Чехословакии, ещё в советские времена. Есть рассказы, переведённые на немецкий, польский, болгарский, английский, китайский языки, на языки стран СНГ.

Для конструирования образов ваших героев вы используете черты собственной незаурядной личности, что-то берёте у друзей или всё полностью выдумываете?

Вы сами ответили на свой вопрос.

Вы собираете старые журналы «Техника-молодёжи» и «Знание-сила». Это хобби или нечто другое?

Это – овеществленное детство.

В одном из интервью вы сказали, что у человечества нет будущего. Цитирую: «Я отрицательно отношусь к человечеству. Считаю, что человек разумный - тупик цивилизации. Во всяком случае - такой, какой он есть сейчас: лживый, агрессивный, себялюбивый, меркантильный, злобный, трусливый и т.д. Космосу такие «разумы» не нужны». Возможен ли выход из тупика? Есть ли рецепты «исправления» хомо сапиенс?

Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что я прав. Слой людей, которым даже в голову не приходит, что они мешают другим жить, все увеличивается. Это печально.

Несколько слов о вашем новом романе «Беспощадный» и вообще о планах.

Если бы я мог пересказать роман в нескольких словах, я бы не писал.

О чём бы хотел Василий Головачёв спросить у Василия Головачёва?

Что дальше?

Апрель, 2003 год.

Александр ГРОМОВ:

«Любить человечество в целом – очень преждевременно»

Александр Николаевич Громов родился в 1959 году. Закончил Московский энергетический институт. Работал в НИИ Космического приборостроения. Литературный дебют (рассказ «Текодонт») состоялся в 1991 году. Известность А.Громову принесла публикация романа «Наработка на отказ» в журнале «Уральский следопыт» в 1994 году.  Автор романов «Мягкая посадка» (1995), «Год Лемминга» (1997), «Шаг влево, шаг вправо» (1999), «Запретный мир» (2000), «Тысяча и один день» (2000), «Крылья черепахи» (2001), «Завтра наступит вечность» (2002), «Первый из могикан» (2004), «Исландская карта» (2006), «Русский Аркан» (2007) и многих других произведений. Лауреат премий «Аэлита» и «Бронзовая Улитка», награждён Беляевской премией, собрал внушительную коллекцию жанровых наград от «Басткона», «Звёздного моста», «Интерпресскона», «Роскона», «Странника», «Портала», «Сигмы-Ф» и «Филиграни». Считается приверженцем классической «твёрдой» НФ. Живёт в Москве.

Александр, тебя называют хранителем лучших традиций классической социальной фантастики. Откуда именно такие приоритеты в твоём творчестве? Прокомментируй, пожалуйста.

Очень трудно заниматься такого рода самокопанием. Подмывает сказать: «А мне нравится, и всё!». Обычно бывает так: я пишу книгу и с интересом жду, когда придет умный критик и объяснит мне, о чем она. Это даже не совсем шутка.

Однако попробую объяснить. Сам метод социальной фантастики, открытый еще Уэллсом, до смешного прост: берется какой-либо социум (лучше небольшой, с ним проще работать, но можно взять и все человечество), над ним учиняется какая-нибудь гадость и отслеживаются последствия. Всё. Предполагаю, что для успешной работы по этому методу автор должен обладать одним главным качеством: не любить человечество. Я его и не люблю. По-моему, любить нужно людей (некоторых), но любить человечество в целом - очень преждевременно. Если попытаться сравнить его с организмом, то нельзя не прийти к выводу, что организм этот серьезно болен и признаков выздоровления не наблюдается - скорее, наоборот. Думаю, сегодняшнее человечество не заслужило и тех благ, которые имеет.

Словом, пишу о том, что царапает больнее всего. Правильно делаю. Если писать о том, к чему равнодушен, то и результат выйдет посредственный. А так, по меньшей мере, неоднозначный. Вроде бы случались и удачи.

Ты замечательно владеешь словом. Отсюда вопрос: когда ты начинал писать, это сразу же была именно фантастика, или ты пробовал себя и в реалистической прозе?

Нет, я сразу начал писать фантастику, а на своем первом литсеминаре на глупый вопрос «Зачем вы пишете?» ответил: «Потому что писать фантастику мне интереснее, чем ее читать». Это до сих пор почти правда. Не могу сказать такое о реалистической прозе. Мною написан всего-навсего один нефантастический рассказ, да и тот о троглодитах.

Саша, а как ты думаешь, научная фантастика, действительно, уступила фэнтези главенствующее место, или это только временное «помрачение» умов российских читателей?

Никак не возьму в толк: почему считается, что фэнтези неуклонно вытесняет «твердую» НФ? Издатели утверждают обратное. По сути, у нас в России фэнтези уже окончательно заполнило свою «экологическую нишу», где и пребывает, не замахиваясь на большее. Я могу сколько угодно утверждать, что в потенциале фэнтези как метод перспективнее НФ, но для дальнейшего развития он на свою беду требует недюжинного таланта и непроторенных путей. Пока же дело обстоит так: в большом количестве штампуются пустышки-перепевы, худо-бедно удовлетворяющие запросам инфантильного читателя, а раз запросы удовлетворяются и тиражи раскупаются, то у авторов не пропадает стимул продолжать в том же духе. Классический замкнутый круг. Я над ним посмеиваюсь и с тем большим уважением отношусь к немногочисленным авторам, пытающимся разорвать его. Но пока - воз и ныне там.

Впрочем, и при разорванном круге НФ вряд ли серьезно пострадает - у нее просто-напросто свой читатель.

Каковы, по-твоему, основные тенденции, пути развития отечественной фантастики? Есть ли у неё перспектива?

По большому счету - есть. Фантастику люди читают и почитают от спокойной, сытой, скучной жизни в спокойной, сытой, скучной стране. Нельзя ожидать большого интереса к фантастике в стране, которая сама насквозь фантастична. Кажется, (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!), Россия мало-помалу выползает из состояния дурной фантастичности. Так что перспективы я считаю хорошими. Все у нас будет - и массовый читательский интерес, и разнообразная НФ, и, может быть, взлет настоящей фэнтези.

Как тебе, профессиональному писателю, живущему только литературным трудом, удаётся избежать участи штамповщика конвейерного чтива-жвачки для непритязательного потребителя?

Да очень просто удается: я, к сожалению, медленно думаю, а думать привык. Нельзя писать быстрее, чем думаешь, непременно получится лажа. Как результат, станет очень противно и исчезнет главный стимул писать. Гонорары? Этот стимул существует, но не главенствует. Среди многих способов зарабатывать себе на жизнь писательство - один из самых неблагодарных. Можно заработать гораздо проще.

И все-таки не скрою: приходится писать больше, чем хотелось бы. К счастью, ненамного - у меня довольно скромные бытовые потребности.

Новые вещи создаёшь по заказу? Издатель ограничивает тебя какими-то рамками, ставит условия?

Рамки хорошо известны и издателю, и мне: книга должна раскупаться. Следовательно, она не должна быть занудной. Как ни крути, как ни задирай нос, фантастика - жанр коммерческий, вложенные средства должны приносить издательству прибыль, массовый читатель не должен разочаровываться. Лучше глупая книга, чем занудная, а если у автора есть мысли, он должен быть любезен донести их до читателя в такой форме, чтобы читатель не вывихнул челюсть, зевая. По сути, в этом и заключается профессионализм писателя.

Вот и все рамки. Впрочем, иногда я предлагаю издателю самому выбрать один из двух-трех моих проектов, но только в том случае, если работать над ними мне одинаково интересно. Иногда издатель предлагает свои темы - я волен вдохновиться ими или не вдохновиться. До сих пор почти всегда было «не».

А в какой форме (крупной, средней, малой) предпочёл бы работать, если бы мог выбирать, не оглядываясь на требования издателей и запросы читателей?

Наверное, писал бы роман, затем 2-3 рассказа, потом опять роман и так далее. К повестям чувствую меньшее влечение. Многократно отмеченную премиями и всячески хвалимую повесть «Вычислитель» писал без особого удовольствия.

У тебя есть какие-то свои особенные творческие секреты?

Один есть. Если работа почему-либо не идет, иной раз беру какую-нибудь умную и созвучную мне книгу произвольного жанра, начинаю про себя спорить с автором, «завожусь» и нередко привожу себя в рабочее состояние.

Ты наделяешь своих героев чертами собственного характера?

Конечно, но не всех. Иных списываю с натуры, иных просто придумываю. А если наделяю своими чертами, то непременно усиливаю ту или иную свою ипостась.

Можно тебе комплимент сказать? Я считаю, что пока у нас есть такие писатели, как Александр Громов, спор о том, можно ли считать фантастику литературой, просто не уместен. Моё, сугубо личное, мнение состоит в том, что большинство текстов из так называемого «литературного мэйнстрима», обласканных критикой, по многим параметрам проигрывают произведениям, созданным отечественными авторами из фантастического цеха. Саша, а ты кого из современных русскоязычных фантастов отметил бы особо?

Рыбакова. Лукьяненко. Логинова. Дивова. Из недавно взошедших на литературный небосклон - Плеханова.

Что бы ты посоветовал начинающим авторам?

Уметь зачеркивать написанное. Понять главное: цеховая система Средневековья - правильная система, если речь идет о штучном производстве. Хотите стать мастерами, а не штамповщиками, - работайте над шедевром, хотя бы одним-единственным. Стиснув зубы. Сколько потребуется, столько и работайте. Поверьте, это окупится.

И еще: не надо стараться быть большими знатоками фантастики, оставьте это критикам! Чем больше читаешь фантастики, тем сильнее укрепляется ложное убеждение: все в ней уже придумано, все опробовано, ничего нового выдумать не удастся, нечего и трепыхаться попусту, проще подражать эталонным образцам. «Знатоки» так и делают - обычно с жалким результатом. Не бойтесь «изобретать велосипеды» - они иногда получаются что надо.

Александр, ты лауреат множества престижных фантастических премий. А как относишься к фантастическим конференциям – «конам», во время которых тебе эти премии вручают? Ты ведь на конвентах регулярно бываешь. Что тебе это даёт?

Необходимый отдых, конечно. Приятное и полезное общение с друзьями-коллегами. А еще я помню: если бы меня, начинающего автора, не заметили на литсеминаре при «Аэлите-90», мне потребовалось бы куда больше времени, чтобы стать профессиональным фантастом.

Июль, 2002 год.

Олег Дивов:

Две беседы с Олегом Дивовым

Олег Игоревич Дивов родился в 1968 году. Учился на факультете журналистики МГУ, служил в армии, работал журналистом, профессионально занимался копирайтингом и созданием рекламных концептов. В фантастике дебютировал романом «Мастер собак» (1997). После выхода антиутопии «Выбраковка» (1999) постоянно находится в зоне пристального внимания читателей и критиков. Автор романов «Лучший экипаж Солнечной» (1998), «Закон фронтира» (1998), «Саботажник» (2002), «Ночной смотрящий» (2004), «Храбр» (2006) и других произведений. Лауреат премий «Золотой Кадуцей», «Интерпресскон», «Портал», «Роскон», «Странник», «Сигма-Ф», «Филигрань» и многих других фантастических наград.Входит в жюри Мемориальной премии имени Кира Булычева и творческий совет журнала «Если». Живёт в Москве.

Олег Дивов:

«Я предпочел бы несколько отдельных жизней»

Олег, давай поговорим о твоей книге «Саботажник», вышедшей в «ЭКСМО-Пресс» в 2001-м году. Небывалый прецедент - оба произведения, составившие её (роман, давший название книге и повесть «Предатель») были номинированы на престижнейшую профессиональную фантастическую премию «Странник-2002». В романе «Саботажник» очень много узнаваемых персонажей: мичман Харитонов, прапорщик-фантаст Майкл Воровский, мельком поминаются погибшие в морской пучине судовой библиотекарь Семецкий и водолаз Лукьяйнен. А ещё есть «боевая активная органика», «семечки», «Сигма-Ф», «Мост», «фантомные боли», «дети ржавчины», «стожары», «делириум тременс», «Буховский», «Двадцать две уловки воина», «сельва», которая «не любит чужих» и многое другое, включая «периметр», напоминающий о «Неукротимой планете» Гарри Гаррисона. Какую цель преследовал Олег Дивов, разбрасывая по тексту романа все эти фишки и феньки?

…А ещё там есть прямые цитаты из Пьецуха, Венички и многих других. Цель я преследовал элементарную – подчеркнуть в тексте пародийный элемент и один-единственный раз позволить себе то, чем многие мои коллеги заполняют книгу за книгой. Но уж позволить, так от души! Больше не буду. Ну, почти.  

Между прочим, только выписав бойню на «периметре» до конца, я сообразил, что это же чистой воды дедушка Хэрри Х. Собственно, тогда и было принято решение дожимать «стебалово» до логического конца. Некоторые говорят, что переходы от «хи-хи» к «серьезно» в книге слишком резкие. Не знаю. Видимо, мы по-разному понимаем «серьезность». Пресловутая «ярко выраженная философская подкладка книги» (не сам придумал, цитирую) – это уровень шестого-седьмого класса средней школы.

Персонажи романа «Саботажник» много говорят о вечной жизни. Сам-то как относишься к бессмертию? Принял бы сей божественный дар?

Думаю, я предпочел бы несколько отдельных жизней. Чтобы каждую прожить по-своему. Унизительная несправедливость мира в том, что жизнь дается человеку только раз, она очень коротка и, дабы сделать что-нибудь всерьез, приходится с самого начала и до упора колотить рогами в одни и те же запертые ворота. А я, допустим, мог бы стать… Кем-то еще. Не только литератором. Но, чтобы прилично делать свое дело, нужно на него положить – что? Правильно, жизнь.

«Непрерывного» бессмертия, описанного в «Саботажнике», достоин, наверное, лишь тот, кто найдет в себе силы так же непрерывно совершенствовать духовную сферу. До состояния качественного прорыва. Интересно еще, в какую сторону и с какого конца его прорвет, конечно… Воспарит он, аки птица, или - как болотный крокодил с планеты Клякса?

Кстати, о божественных дарах. На греческом имя Див означает именно «божественный». В «Слове о полку Игореве» упоминается демонический Див - мифологический персонаж арийского происхождения. Дивов - дивная, замечательная, редкая, слишком уж подходящая для писателя-фантаста фамилия. Прокомментируй, пожалуйста.

Честно говоря, меня эта лирика никогда не занимала. Я с детства знаю, что «Дивовыми» в XV веке стали называть потомков французского рыцаря Гавриила (Габриэля?) Дивоша, каким-то образом прибившегося ко двору князя Московского Василия I Дмитриевича. В следующем году будем праздновать шестьсот лет фамилии. Побочный эффект ее «искусственности» – то, что все Дивовы родственники, в том числе и те, которые зовутся Divoff.

Цитирую высказывание одного из героев романа «Саботажник», писателя Майкла Воровского: «...смысл моей жизни - глубинный, потаённый, который вдруг мне открылся через улыбки читателей, - в том, чтобы им, моим читателям стало хорошо!». Писатель Олег Дивов о смысле своей жизни может так же сказать? А писатель Михаил Тырин эти слова произносил когда-нибудь?

Михаил против этих слов, как минимум, не возражал. Хотя слова – мои. Реальный Миша не хотел становиться прапорщиком, но на этом превращении настоял прототип мичмана Харитонова, которому надоело комиковать в одиночку. Евгений Харитонов, собственно, и выдумал прапора Тырина, получившегося слишком уж похожим на оригинал и потому переименованного в Воровского.

Я уже когда-то высказывался о своем отношении к работе, примерно так: «Это мой способ заработать деньги, и одновременно немного переменить мир к лучшему. Хоть чуточку». И правда, когда подумаешь, что кому-то от твоей писанины стало легче жить – да это же здорово, черт возьми!

Судя по твоему творчеству (в частности, роману «Выбраковка»), рафинированным эскапистом, чуждым политике, далёким от трагедий, грязи и неприятностей реальной жизни, тебя не назовёшь. Со времени выхода «Выбраковки» в свет прошло три года. Устраивает ли тебя нынешняя ситуация в России? На твой взгляд, нуждаются ли сейчас наши соотечественники в «выбраковке»?

По большому счету, жизнь – дерьмо. Глобально. Но если не замахиваться на обобщения, а присмотреться к частностям, оказывается - жить можно. Да, мне на этой планете никогда не нравилось. Поглядишь, бывало, в небо, и подумаешь – боже, какой прекрасный мир, и что за уроды его населяют! Но… Позиция взрослого отличается от позиции сопляка и нытика способностью, критически воспринимая существующий уклад, найти в нем свое место. В отличие от многих «прогрессивных литераторов», я не испытываю желания ни взрывать земную цивилизацию, ни громогласно предавать ее анафеме. Можете назвать это конформизмом. А можете пофигизмом. А можете назвать правильно: «кажется, вырос мальчик». Кстати, пофигизма это отнюдь не исключает.

Что касается «выбраковки». Подавляющее большинство соотечественников ее по-прежнему радостно приветствует, лишний раз подтверждая тезис Владимира Леви: «умом Россию не понять без помощи психиатрии».

В повести «Предатель» весьма оригинально идентифицировано  происхождение руководителей нашего государства (нынешний президент – полуэльф, его предшественник – полуорк), определена расовая принадлежность некоторых профессиональных групп (милиция, спецназ, пожарные), уголовного мира.

Я исходил из психофизиологических характеристик рас. А народ - который, как известно, не обманешь - подтвердил мою правоту. До моих ушей дошла байка про то, как нетрезвый юноша, влекомый ментами под руки, кричал: «Пустите, я же вас насквозь вижу, полуорки гнусные!».

Главные герои некоторых твоих произведений - городские мачо, эдакие крутые парни из большого города. Верно ли, что ты, используя свой богатый опыт бывшего копирайтера, создал и сознательно поддерживаешь легенду о том, что в жизни писатель Олег Дивов - один из этих парней? Или так оно и есть, без всякой легенды?

Вообще-то, отличительная черта мачо – предельный эгоцентризм и неспособность к глубокому сопереживанию. По определению критика Дмитрия Володихина, мачо – это «концентрированный мужик». У меня их даже среди отрицательных героев нет. Они мне ни с какого боку не интересны. Настолько, что я вряд ли смогу их грамотно выписать.

Да, меня привлекают образы людей, способных принимать жесткие решения и, это очень важно, отвечать за последствия. То, что такие персонажи частенько по жизни оказываются не шибко счастливы и хронически одиноки, еще не делает их мачо.

Что касается моего имиджа и реального облика… Понимаешь, мы, видимо, редко задумываемся о том, какое огромное количество людей живет по принципу мышки в норке. Они не служили в армии; не вылетали с треском из институтов; никогда не стояли на горных лыжах и скейтборде; не умеют водить машину и уж, тем более, ремонтировать ее с помощью кувалды и какой-то матери; не обучены более или менее стильно одеваться; скрежещут зубами, услышав слово «спортсмен»; шарахаются от красивых женщин… Я сам многого не умею и не хочу, я лентяй и домосед. Тормоз, раздолбай и саботажник. Но, по мнению «мышек», я именно то, что ты сказал – человек, старающийся выглядеть крутым мачо. А у меня всего-навсего была нормальная молодость, со всеми сопутствующими глупостями, включая душераздирающие романы, пьянки-гулянки, битье автомобилей, высокие заработки и ежегодное увольнение по собственному желанию… Скрывать это, кося под тихого ботаника, я не намерен. Хотя по сравнению, допустим, с Вохой Васильевым, я почти домашний мальчик. А, допустим, Владимиру Березину (который, между прочим, и бросил в народ со страниц «НГ» эту идею про «книжки о фантастических мачо» и «грамотный дивовский самопиар») мы с Вохой в подметки едва годимся…

Олег, для того, чтобы писать тебе нужны какие-то особенные условия: комфорт, тишина, уединение, музыка, ещё что-то? Или тебе побольше спать надо? Ты ведь сам рассказывал, что увидел некоторые свои сюжеты именно во сне.

Стараюсь научиться работать днем. Получается плохо, я - существо ночное. Пишу под нейтральную музыку, у меня есть самопальная подборка из Алана Парсонса, обычно она и крутится туда-сюда. Хотя конкретно сейчас играет Rainbow, а за окном полдень. Но я ведь и не рассказ сооружаю, верно?

Подходящие «к использованию» сны нынче меня посещают редко. Но это не значит, что их совсем нет. Снятся мне, на самом деле, не сюжеты, а законченные эпизоды, вроде частей кино, из которых потом можно вырастить композиционно полноценный текст. Первые части романов «Закон фронтира», «Толкование сновидений» и «Предатель» – как раз такие «киношки», воспроизведенные на бумаге дословно и дотошно.

Ты иногда бываешь на конах. Я до сих с удовольствием вспоминаю ночной «допрос» с обильным применением средств для развязывания языка, который ты мне устроил на «Интерпрессконе-2000». На твоём сайте http://divov.net.ru/div.htm выложены подробные личные впечатления писателя Дивова от московских «Росконов»... Тем не менее, в двух словах: твоё отношение к фантастическим конвентам?

«Фэн-клуб Олега Дивова» – не мой сайт. Его создала и поддерживает группа энтузиастов. Они меня полгода искали, когда сайт уже вовсю работал, и нашли только через редакцию «Если». Я им помогаю информационно и эпизодическим присутствием на форуме. Мне такое положение вещей кажется удачным.

Мое отношение к конвентам в двух словах: не возражаю. Хотя и не делаю из них культа. Именно на конах я познакомился со множеством иногородних коллег и, как говорят в Питере, «единочаятелей». С некоторыми прямо-таки подружился.

Ближайшие планы (творческие и жизненные)?

Как можно скорее доделать проекты двух-трехлетней давности и взяться за новые вещи. Увы, они чрезвычайно трудоемкие, и этим пугают меня. Но без «наворотов» писать уже скучно. И вообще, лучше запороть экспериментальный текст, чем бесконечно долбить в одну точку с укрепленной позиции, где все углы пристреляны. Мало чести. Еще – научиться писать рассказы получше. А самое главное – растить сына. Всё, как у людей.

Кстати, как продвигается работа над совместным с харьковчанином  Алексеем Бессоновым романом-альтернативкой про авиаторов? Или этот проект окончательно похоронен?

У нас довольно сложная задумка - предполагается «сдвоенная альтернативка». И она все еще в подвешенном состоянии, по моей вине. Интерес к проекту с обеих сторон не утерян, просто жизнь иногда встает поперек работы.

Олег, а что такое «сдвоенная альтернативка»?

Под «сдвоенной альтернативкой» имеется в виду текст, в котором пересекаются две альтернативных реальности (а нашей и вовсе нет).

Твои увлечения?

Сейчас их практически нет. Всё лето плавал на большие дистанции (годков двадцать назад я это делал почти профессионально). Может, зимой снова встану, после длительного перерыва, на горные лыжи. Может, брошу играть на компьютере (наконец-то взялся за Fallout Tactics)… Я последние годы прожил довольно скучно – ремонт квартиры, ремонт машины, переезды, какая-то бесконечная дачная возня. Похороны с удручающей регулярностью. Не самые удачные продажи «Толкования сновидений». Облом (не по моей вине) теле- и радио-проектов, куда меня звали ведущим, на это было положено некоторое количество времени и здоровья. Затяжная полоса рутины. Умные авторы прячутся от нее в литературу – и душе приятно, и карману полезно. Слабые -прячутся в бутылку. Я как-то не умею ни того, ни другого. Ну, трепыхался полегоньку, пока само не прошло (тьфу-тьфу-тьфу).

Какую погоду любишь?

Мое время – осень. Да, с годами я научился радоваться любой погоде, кроме откровенной жарищи, но органичнее всего чувствую себя в сухую осеннюю серость, чтобы без дождя, но и без яркого света.

Где предпочитаешь отдыхать?

Я, видимо, навеки прикипел сердцем к природе Тверской области – есть там одна деревенька в 300 с лишним километрах от Москвы, где я, в общей сложности, прожил около семи лет. Сейчас, с изменением климата, там прямо курорт, вода как парное молоко. Пять озер разной сепени великолепия под боком, роскошный сосновый бор, приветливое население, знающее меня с грудного возраста… Если б не семейные обстоятельства, я бы там не отдыхал – жил с мая по ноябрь. Жил и работал.

А на «югах» меня всегда поедом ела ностальгия. Ну, такой я загадочный тип.

Сентябрь, 2002 год.     

 

Олег Дивов:

«По-настоящему

сильные книги всегда появляются вне трендов…»

Ваша последняя на данный момент книга «Храбр» – это часть более объёмного проекта? Собираетесь продолжать цикл? Вы очень много времени посвятили изучению эпохи Киевской Руси, наверняка вам есть ещё что сказать. Да и Илья Урманин у вас такой симпатичный получился. Правда, не всем нравится его происхождение…

Илья Урманин, Добрыня и Микола мне самому нравятся. К сожалению, не хватило сил довести «Храбра» до кондиции (планировалась еще одна повесть, в серединку, и небольшой эпилог). Я просто физически не смог это сделать: устал. И если «Храбр», при всех своих достоинствах, выглядит недоделкой – увы, так и есть. Развитие цикла силами других авторов обсуждалось, но ЭКСМО отнеслось к этой идее без восторга. Сказали, планка очень высоко задрана, да еще и вбок сдвинута - ведь «Храбр» не «историческое фэнтези», которое многие пишут левой задней ногой, а нечто совсем другое. «Храбр» сам себе жанр, и если отдать его на откуп другим авторам, серия неминуемо потеряет в качестве… А меня историческая проза на данном этапе больше не интересует. Перегорел я.  

Роман «Храбр» снабжён обширным авторским комментарием, изложенным в двух «Приложениях». Не так давно, беседуя с писателем Геннадием Прашкевичем, я услышал от него, что «автор должен растолковывать читателям суть своих книг». Похоже, вы придерживаетесь того же мнения.

«Храбр» не роман, а все-таки блок из двух повестей. И еще, это книга-провокация, выполняющая вполне определенные задачи. Если хотите, образовательный проект начального уровня. Беллетризованный научпоп. Отсюда и приложения. 90% читателей заведомо «плавают» в теме Киевской Руси, либо находятся в плену совершенно диких стереотипов - для меня, например, было откровением узнать (от образованных вроде людей), что я «реанимирую норманнскую теорию». Да и в неандертальцах наши образованцы так хорошо разбираются, что хоть бейся лбом об стену (для них все неандертальцы относятся к группе Эрингсдорф, потому что о «классических», этой загадке природы, сейчас редко пишут). Больше мне, к счастью, ничего ужасного инкриминировать не смогли, но и того хватило.

Резюмирую: какая книга, такой и справочный аппарат. «Ночному смотрящему» тоже не помешало бы послесловие (меня ведь Сам Дмитрий Быков, Великий и Ужасный обвинял в незнании сельской жизни), однако послесловия там нет и не будет. Художественной книге не нужны костыли, пускай сама справляется. Значит, если я делаю чистую беллетристику, то молчу потом, как рыба. Если нечто пограничное – могу и подсказать читателю, на что имеет смысл обратить особое внимание. Почему нет?

Критик Е. Харитонов назвал генерацию фантастов, годы рождения которых приходятся на конец шестидесятых, «поколением пограничников». К «пограничникам», кроме О.Дивова, относят А. Бессонова, В. Васильева, С. Лукьяненко, Е. Прошкина, М. Тырина... Это – писатели, выросшие в СССР и примыкающие к «четвёртой волне» (Ю. Брайдер и Н. Чадович, Э. Геворкян, А. Лазарчук, С. Логинов, Е. и Л. Лукины, В. Рыбаков, А. Столяров, М. Успенский, Б. Штерн и др.). Я говорю «примыкающие» потому, что в силу известных исторических причин и сопутствующих им непростых коллизий на издательско-книжном рынке, подзадержавшаяся с публикациями «четвёртая волна» получила возможность активно издаваться примерно в те же годы, когда стало входить в силу и «поколение пограничников». Кого-нибудь из лидеров ваших предшественников, той самой «четвёртой волны», вы отмечаете для себя особо?

У всех поименованных есть очень хорошие тексты. Тут и говорить нечего – только шляпу снять можно. А сегодня даже нужно – в память Юры Брайдера. Вот и закончилась история Кости Жмуркина. Так грустно мне не было со дня смерти Булычева.  

В целом «девяностники», они же «пограничники», очень близки по духу к «четвертой волне». Просто мы, по большей части – облегченный вариант. Лайт-версия. Старшие мощнее и тяжеловеснее. А у нас даже серьезнейшие философские проблемы маскируются то под стёб, то под трэш.

Кого-то из отечественных фантастов (именно фантастов) вы могли бы назвать своим учителем? Кто из них заметно на вас повлиял или не было таковых?

Повлияли в первую очередь те, кого читал в детстве – Стругацкие, Варшавский, Ларионова (Булычева, что интересно, я понял только повзрослев, и тогда уж полюбил)... Повлияли самим фактом своего существования, тем, что советские люди могли писать такое вот, и это даже печатали. Если говорить о стиле, то знаменитая «стругацкая гладкопись» многому научила меня, хотя ориентировался я все-таки на реалистическую прозу.  

В каком направлении, по вашему мнению, будет в ближайшие годы преимущественно развиваться отечественная фантастика? Основной её, так сказать, тренд, генеральный вектор?

С одной стороны, должны упрочиться позиции «контент-прозы» - текстов, начисто лишенных художественной ценности, с чистым и незамутненным стилевыми изысками содержанием. Это общий тренд нашего книжного рынка, не только фантастического. Вспомните шум вокруг нечитабельной Чудиновой. Да и успех Минаева, ваяющего книжки для тех, кто читать в принципе не может, но очень хочет, многих подстегнет. Впору писать трактат «Канцелярит как средство книжной коммуникации» и открывать для молодых талантливых авторов курсы по снижению качества текста. Про что они будут писать, в данном контексте совершенно неважно.

С другой стороны, есть объективно очень мощный читательский запрос на «светлую утопию». Он тоже без внимания не останется. Вероятно, первое место в хит-параде займет книга о том, как русские убили всех арабов, а потом оккупировали Америку и загнали негров обратно в рабство.

С третьей стороны – есть и такая – сияет и манит Букеровская премия Ольги Славниковой. Наконец, госзаказ, о скором пришествии которого столько говорили, действительно скоро грянет, и остается только радоваться, что фантасты вряд ли смогут к нему присосаться.

Я рассуждаю о трендах весьма приземленно, но это именно приземленный разговор. По-настоящему сильные и успешные книги всегда появляются вне трендов, они сами их задают.

Относительно того, что «фантасты вряд ли смогут присосаться» можно подробнее? Почему вы считаете, что госзаказ фантастике «не грозит»?

Сужу хотя бы по тому, что до сих пор фантастов воспринимают всерьез только частные структуры. И пускай разброс довольно широк – от небезызвестной «Группы Островского» и компании «Финам» до коропорации SHARP, сами фантасты, в массе своей (подчеркиваю: в массе своей) относятся к таким проектам без горячего энтузиазма. Это первое. Второе – то, что в случае формирования госзаказа, «размещать» его вряд ли подрядят человека вроде Ефима Островского. Скорее всего, субподрядчика будет искать пресс-служба Кремля, и кого именно она нароет, сказать трудно. Зато легко сказать, кому предложит работу субподрядчик: малооплачиваемым мейнстримерам, имена которых более-менее «на слуху». Здесь дело, собственно, не в «авторе-исполнителе», а в целевой аудитории. Основной удар придется на офисный планктон и вообще лоу-миддл-класс, который фантастику потребляет весьма разборчиво, ориентируясь на «модное» или «идейно близкое» чтение. Представляете человека, у которого на одной полке Пелевин и Никитин? Я видел такое не раз. Чтобы добиться желаемого результата – однозначного результата - от такой аудитории, ей надо подсовывать автора, которого она не примет за «еще одного фантаста». Нужно что-то свеженькое. Это свеженькое будут искать среди Прилепиных. С ними и обращаться проще.

Вы неоднократно говорили, что рамки фантастики для вас становятся тесными, что читателей ждёт встреча с новым Дивовым. С новым (но всё-таки хорошо узнаваемым) Олегом Дивовым читатели уже встретились в ваших книгах последних лет: «Ночной смотрящий» (2004), «Храбр» (2006)… Планируете сделать нечто совсем особенное? А, может быть, фантастика для вас – не окончательный приют?

Сейчас уходит в ЭКСМО «Оружие Возмездия» – то ли роман, то ли сборник новелл о моей службе в Вооруженных Силах. Надеюсь, что получилась очень смешная и очень добрая, но, тем не менее, правдивая книга. У нее нет четко очерченной целевой аудитории, она «для всех». Тот, кто служил, прочитав ее, лишний раз убедится, что служил не зря. А кто не служил, лишний раз поймет, что в армии нормальному человеку делать нечего, хотя там помереть можно не только от дедовщины или тоски смертной, но и от хохота. «Оружие Возмездия» – очередной «новый Дивов». Плановый, так сказать. И что будет дальше, я, честное слово, не знаю. У меня полный компьютер незавершенных фантастических текстов, по большей части рассказов и повестей. Займусь пока ими. А там поглядим.

Как я понимаю, «Оружие Возмездия» – книга автобиографическая. И, как вы говорите, «правдивая». То есть, она совсем не фантастическая? Или не совсем фантастическая?

Совершенно не фантастическая, чем и интересна. Единственный ее минус для меня – она сделана от первого лица. То есть, в центре повествования постоянно болтается сам автор. Не «лирический герой», а именно автор, как он есть. Писать такое оказалось довольно утомительно. Это ведь миф, будто я очень откровенный парень. Я правдивый, но не открытый. Увы, не было выбора: либо под увеличительным стеклом буду я, со своим личным опытом и вывернутой наизнанку душой, либо книга скатится до уровня сборника «армейских баек».

Ваша супруга – Светлана Прокопчик – тоже писатель, к тому же, она, как и вы, пишет фантастику. Вас посещали мысли о возможной работе в соавторстве? Будучи абсолютно самостоятельными креативными единицами, но постоянно находясь в контакте, вы как-то помогаете друг другу в творческом процессе? Советуетесь, консультируетесь?..

Мы «как-то помогаем», но эта помощь довольно осторожная. Она сводится, в основном, к вычитке готовых текстов. Светлана может дать мне сто очков вперед по части жизненного опыта, тут мои консультации просто не нужны. Наоборот, это она сильно помогла мне по «Ночному смотрящему». Я немного работал как литредактор с ее романом «Крест». Иногда мы вместе слегка «креативим» (Света очень хороший сюжетник), но о полноценном соавторстве речи не идет. Главная наша помощь друг другу – в чисто бытовой повседневной поддержке. Когда живешь в одной квартире с литератором, рано или поздно возникает желание его убить и съесть. Если вместе живут два литератора, у них просто нет выбора, им приходится быть друг к другу снисходительными и терпимыми. Заботливыми. Это важно.

Когда-то вы сказали, что одной из первых прочитанных вами в глубоком детстве книг был сборник повестей американца Хола Клемента «Экспедиция «Тяготнение» (там же – «У критической точки») и что «после этого надо было писать фантастику». Действительно классная книжка. Сам её неоднократно перечитывал (а ещё – «Огненный цикл» того же Клемента). И ведь построено всё строго на научной базе – НФ чистой воды. А читается взахлёб… (Может быть, всё потому, что «Экспедицию «Тяготение» Аркадий Стругацкий переводил…) Вы к НФ как относитесь?

Да, я читал Клемента в шесть-семь лет, и Барленнан до сих пор один из любимейших моих литературных персонажей. Сейчас мне понятно, что он чересчур «очеловечен», как и все клементовские алиены, но… Старая любовь не ржавеет. Я уважаю именно такую научную фантастику – где наука не заслоняет героев. Азимов, отчасти Кларк… По той же причине я не понимаю восторгов вокруг Ефремова. Не надо его политологические и евгенические трактаты тащить за шиворот в литературу, он как беллетрист выглядит слишком бледно на общем фоне.

Уже много лет отечественная фантастика существует в отсутствие навязываемой идеологии. Нужен ли, по вашему мнению, фантастике идеологический стержень?

Навязываемой идеологии нет, но «самостийной» полным-полно, что ни автор, то идеолог. Идеология как рыночный идентификатор важна безусловно. Мои книги многие покупают за то, что я фашист и русский патриот, а многие не покупают за то, что я либерал и западник – и наоборот. То есть, читателю важно нечто такое в тебе разглядеть. А уж что ты пишешь на самом деле – твоя проблема. Свою личную платформу я давно определил: это «воинствующий гуманизм с человеческим лицом».

Вы верующий человек? Фантастика и религия: есть ли у них точки соприкосновения? Существует мнение, что фантастика является самым религиозным видом литературы после собственно религиозной литературы. «Беллетризованное описание желательных и нежелательных миров, есть не что иное, как молитва о ниспослании чего-то, или сбережении от чего-то… Серьёзная фантастика… это шапка-невидимка, в которой религия проникла в мир атеистов…» (В. Рыбаков). Прокомментируйте, пожалуйста.

Хорошая фантастика, на мой взгляд, всегда богоборческая литература (в лучшем смысле этого слова) – взять хотя бы «За миллиард лет до конца света». Просто столкновение идет не с выдуманными божками, а с Мирозданием, как оно есть. Поэтому формулировка Рыбакова, которую вы приводите, мне также представляется верной и четкой. Да, молитва. Должен быть такой мотив, его не может не быть. Просто этот отчаянный вопль в небо бессмысленно трактовать в контексте традиционных религий.

Мои личные воззрения легче всего понять, обратившись к роману «Саботажник». Капеллан Причер, который умудряется сочетать искреннее религиозное чувство, нравственную чистоту и органическую потребность в бескорыстном служении людям с профессией военного – вот вам и ответ. Человеком надо быть хорошим в первую очередь, тогда и принадлежность к некой конфессии пойдет тебе впрок. Думаю, на меня очень сильно повлияло то, что мои родители были реставраторами икон. Для меня все это существует россыпью – церковная живопись, вера, религия, святые отцы, их прихожане…

За роман «Саботажник» вы, кстати, в 2002 году премию «Странник» получили. Тогда ещё очень престижную… Жанровых литературных премий у вас - немереное количество. Олег, несколько слов о том, насколько важны (и важны ли) премии для писателя? Если б вам поручили придумать новую фантастическую премию, какой бы она была, за что бы её присуждали?

Премии важны, когда их не дают. Я гляжу со сцены в зал и вижу голодные глаза поколения «нулевиков»: им нужно признание, нужна эта железяка, чтобы поставить на полку и думать – вот, меня тоже считают достойным автором. Ведь при «демократическом голсоовании» премия – реальное отражение количества поданных за тебя голосов.

Когда премий набирается штук двадцать, это уже, конечно, надоедает. Лично я не могу столько шутить со сцены. Хочется отойти в тень и освободить место для других авторов. К сожалению, фэндом не спешит вывести на пьедестал тех, кому там самое место. Я в этом смысле очень переживаю за Тырина, Прошкина, за никак не отмеченный блестящий дебют Пронина. Меньше, чем мог бы, взял Брайдер – «Жизнь Кости Жмуркина», кажется, вообще прошла незамеченной. Марию Галину в упор не видят («Портал» в данном случае не показатель).

Многих в упор не видят… Особенно это характерно для «младшего фэндома», который (мое сугубо личное мнение) сейчас одержим желанием проталкивать своих, какую бы муть они ни писали. Лишь бы, точно по Б.Стругацкому, «сделать приятное хорошему человеку». По сравнению с этим единым порывом даже знаменитые в прошлом «корпоративные голосования» группы «Бастион» – детский лепет. И если сейчас основные «сборщики призов» дружно уйдут с пьедестала, место освободится вовсе не для Бенедиктова или, допустим, Овчинникова, которые делают однозначно качественные тексты. Даже Зоричам ничего не обломится, я думаю. Всплывет какая-нибудь инфантильная ерунда, где на каждой странице - могучее слово «является», а герои изъясняются чистым канцеляритом. И будет очень стыдно.

А вообще, чем равнодушнее ты к премиям, тем лучше. Помню, в самом начале пути, когда я познакомился с механизмом вручения премий, мне сразу пришло на ум: парень, тебе этих железок не видать никогда. Принимают тебя вроде хорошо, но просто голосов не хватит, инерция брендов не позволит… Я сразу успокоился. И через год железяки посыпались градом. Сейчас они у меня живут в большом картонном ящике, потому что на полках нет места, да и пыль стирать надоело.

Поэтому лично для себя я мечтаю о Нобелевской премии по математике. А для других… Наверное, будь моя воля, я возродил бы «Странник» в прежнем качестве. С крепким и суровым профессиональным жюри. Без этой порнографии с черными и белыми шарами для всех желающих.

«Правильная премия» вроде бы образуется из Мемориальной премии Булычева. Ведь в ее жюри собраны люди, лично знавшие Игоря Всеволодовича. И, насколько я могу судить, уже на стадии номинирования очень сильно проявляется протестный фактор. То есть, жюри костьми ляжет, но зарубит текст, не соответствующий заявленному статуту премии: высокое качество и глубокий гуманизм. Правда, тут своя собака зарыта. Рано или поздно мы перенаграждаем друг друга. Такие авторы в жюри, будто нарочно. А если запретить награждать членов жюри, тогда выбор сократится до неприличия. Вот, пожалуй, основная проблема русскоязычного фэндома – сотни романов, сотни рассказов, а выбор очень мал. Снижать планку? «Младший фэндом» уже это делает на «демократических голосованиях», с огоньком и юным задором, а главное, искренне – зачастую ребята просто не понимают, чем качественнный текст отличается от некачественного. Они еще и ругаются: что такое, на конвентах награждают одних и тех же… А вы писать лучше не пробовали? Или читать хороших авторов? Поимейте совесть, протолкните на пьедестал, допустим, Скирюка с его «Блюзом черной собаки». Ага, дождешься от них, как же.

Дискуссия о месте фантастики в литературном процессе не затихает, и вы не остаётесь в стороне…

Я давно говорю, что «мейнстрим» и «фантастика» это не форматы, а два разных набора задач. То есть, мейнстрим может сколько угодно пользоваться «нашими» художественными приемами, но от этого не станет фантастикой. Не хочется пересказывать мою статью в «Если» по этому поводу. Коротко говоря, разница такая: мейнстрим отвечает на вопрос «почему», а фантастика на вопрос «зачем». Для мейнстрима «зачем» не вопрос, мейнстрим всегда опирается на традиционные смыслы. Фантастика вольна создавать новые смыслы на голом месте. То, что фантастика этого сейчас не делает – ее проблема. Моя проблема. Наша.

Ваши взаимоотношения с кинематографом? Предложения экранизировать какое-либо из ваших произведений поступали?

Сил нет об этом говорить. Предложения приходят уже лет семь-восемь регулярно, причем от довольно авторитетных людей и компаний. Только за прошлый год – дважды. Как правило, это не случайный контакт: те, кто ко мне обращаются, меня читали, потому и пришли. Переговоры проходят отлично. Начинается какая-то возня… И все кончается. Это попахивает элементарным невезением. А может, и везением! Наши сейчас так снимают, что хоть святых выноси.

А что вы думаете об отечественном фантастическом кино последних лет («Дозоры», «Волкодав» и т.д.)?

Ни слова не скажу, хоть режьте.

Ваши планы?

Пока что – пытаться закончить свои многочисленные недоделки, а там видно будет. Мне в последнее время как-то невесело. Я устал быть взломщиком стереотипов и разрушителем штампов. Десять лет я отдал «русской фантастике», работая наперекор ее главным шаблонам – инфантильному языку и инфантильным героям. Тем временем основной поток фантастических текстов становился все дурнее и безответственее. И сейчас десяток-другой авторов, пытающихся ему противостоять, тонет в этом сером месиве. Надоело. Пора выныривать. Знать бы еще, где дно, а где поверхность.

Апрель, 2007 год.

Марина и Сергей ДЯЧЕНКО:

«Мы в ответственности перед всеми, кто вокруг нас»

 

С Сергеем Дяченко я впервые повстречался в Одессе на «Фанконе-97». Тогда я был мало знаком с творчеством супружеского тандема из Киева, но дебютную книгу Марины и Сергея - «Привратник», прочесть уже успел, авторов на заметку взял. Перед отъездом Сергей подарил мне недавно вышедший украинский литературный журнал «Радуга», почти весь объём которого занимал новый роман М. и С. Дяченко «Ведьмин век». Раскрыв журнал в купе поезда, я не мог оторваться от его страниц, пока не дочитал роман до конца. Меня, прожжёного почитателя фантастики, эта вещь потрясла своей красотой, необычностью сюжета, пронзительностью чувств героев. Потом были «Скрут» (1997), «Пещера» (1998), «Казнь» (1999), «Армагед-дом» (1999), «Долина Совести» (2001), «Пандем» (2003), «Алёна и Аспирин» (2006), «Vita nostra (2007) и другие книги замечательных киевских авторов. На одном из «Интерпрессконов» под Санкт-Петербургом познакомился я и с женой Сергея Дяченко - красавицей Мариной. Но истинным поклонником творчества Марины и Сергея я стал именно тогда, на железнодорожном перегоне Одесса – Санкт-Петербург. Персонажи Дяченко живут в мирах, созданных безудержной фантазией писательского дуэта, обладая иногда совершенно невероятными способностями, тем не менее, их переживания подлинны, любовь реальна, ощущения правдивы, они настоящие, они похожи на нас. С безжалостной откровенностью и одновременно очень деликатно авторы обнажают чувства своих героев, заставляя читателя верить, любить, надеяться и делать выбор вместе с ними.

М. и С. Дяченко многогранны и нестандартны в своём творчестве. Здесь им, безусловно, помогает талант и профессиональная разносторонность. Сергей Сергеевич (род. в 1945 г.) в прошлом врач, психиатр, кандидат биологических наук. Закончил сценарный факультет ВГИК, является автором сценариев ряда научно-популярных и художественных лент, среди которых наиболее известны 6-серийная телеэпопея «Николай Вавилов» и художественный фильм «Голод-33», лауреат Государственной премии Украины. Марина Юрьевна (род. в 1968 г.) окончила Киевский театральный институт, профессиональная актриса театра и кино, преподаёт искусство сценической речи.

Супруги Дяченко – лауреаты множества жанровых наград, в их числе: приз «Еврокона-96» за лучший дебют, несколько «Бронзовых Улиток» от Бориса Стругацкого, «АБС-премия», премии «Аэлита», «Странник», «Интерпресскон», «Сигма-Ф», ряд призов «Роскона» и фестиваля «Звёздный мост», премия российского Интернета «Русская фантастика».

Как бы вы назвали то направление, в котором работаете? К примеру,

А. Столяров, позиционировал в своё время себя, А. Лазарчука и В. Пелевина, как основателей турбореализма, В. Звягинцев разрабатывает жилу альтернативной истории, А. Валентинов - криптоистории, А. Саломатов пишет жесткую авангардную прозу, А. Громов тяготеет к социальной НФ. А у вас? Магический реализм? Сюрреалистическая притча? Философско-сказочная проза?

МАРИНА: Скорее всего, все-таки магический реализм. М-реализм, («Маринкин реализм»), как любит хвастаться Сережа. Хотя... мне все-таки представляется, что автор «пишет, как он дышит», а последующей классификацией должны заниматься (если захотят) какие-то более другие люди.

У вас огромное количество поклонников, вы собрали целую коллекцию

престижных фантастических премий, вас много и хорошо издают. Это свидетельствует о том, что вы «идёте верной дорогой». А как насчёт того, чтобы поэкспериментировать? Готовите ли вы читателям в будущем какие-то сюрпризы (допустим, что-то в стиле киберпанк)?

Верна ли та дорога, по которой шел автор - станет совершенно ясно лет через сто. Что до экспериментов - мы ведь меняемся, и очень сильно, эксперименты находят нас, а не мы их...

Немного о творческих замыслах. Чем заняты сейчас?

Пытаемся написать новый роман. Очень трудно - задумка большая и хорошая, жалко испортить.

О чём он?

Роман будет, по всей вероятности, неожиданным для наших читателей. Но это не будет киберпанк (мы, вероятно, недостаточно панки в душе, во всяком случае, пока).

Ваш роман «Долина Совести» просто осыпан наградами (только что, 21 июня, вы получили за него ещё и «АБС-премию»). Вы предполагали, что этот роман будет так высоко оценен? У этой вещи есть какая-то история?

Разумеется, всякий раз, когда новая книжка выходит в жизнь, автор почти уверен, что уж теперь-то мир станет лучше... Да, у «Долины совести» есть история - «Долина» выросла из рассказа «Оскол».

Кстати, спасибо вам за новую повесть «Эмма и сфинкс» из недавно вышедшего одноименного сборника! Она помогла мне ещё более утвердиться в понимании того, что хоть человеческая жизнь и есть совокупность прожитых дней, но это отнюдь «не механическая сумма», а, скорее, их временнАя производная. Даже если часть дней из множества были неудачными, несчастными – не стоит отчаиваться. Не надо ставить на себе крест - жизнь в целом обязательно состоится. Быть может, это слишком прямолинейный, «в лоб», подход к пониманию этой вещи, но он очень хорошо помогает избавиться от излишних рефлексий по поводу неприятностей.

А сами вы о чём думали, когда писали «Эмму»?

Честно говоря, мы не столько думали, сколько... ощущали, что ли? «Эмма» пожалуй - одна из самых «интуитивных» наших вещей. А за добрые слова – тебе тоже спасибо.

Занимаетесь ли вы помимо литературной деятельности чем-то ещё? По-прежнему руководите творческой мастерской «Третья сила» в Киеве? Есть ли у вас ученики-продолжатели в Украине, в России? Можно ли говорить о школе Дяченко?

МАРИНА: Сейчас придет Сережа и радостно ответит, что таки да, можно... Кроме литературной деятельности, мы иногда пишем статьи, сценарии. Сережа участвует, как эксперт в кинофестивалях, семинарах, просмотрах и прочих мероприятиях, связанных с кино. Я работаю в театральном институте (немножко - чтобы не терять форму) преподавателем сценической речи, кроме того, я там общаюсь с интереснейшими людьми. Много и серьезно занимаемся английским (в том числе, учим дочь). Мастерская «Третья сила» давно видоизменилась, превратившись в своего рода клуб. Нам эта мастерская принесла - прямо и опосредованно - знакомство с многими замечательными людьми: с Мишей Назаренко, например, с Алексом Мустейкисом и его женой Инной, с Владимиром Пузием (Ареневым) и Яной Дубинянской... Я бы очень осторожно говорила об учениках-продолжателях. Конечно, лестно считать, что имеешь последователей, как какой-нибудь литературный столп. Но! Только спустя лет тридцать, после третьего издания «Времени учеников», можно будет сказать что-то определенное.

Как обстоят дела на фантастическом фронте в Украине? Издаётся ли фантастика, на каком языке? Находит ли читателя?

Издается - вот, Яна Дубинянская, кстати, издается на украинском языке. Разные журналы печатают фантастические рассказы на украинском - например, журнал «Одноклассник» с подачи Володи Пузия. Выходят книги... Но, конечно, масштабы поменьше, чем в России. Пока, во всяком случае.

Вопрос, который вам неоднократно задавали, но, тем не менее: как вы пишете вдвоём? Как распределяются роли в творческом процессе? Кто идеи генерирует, кто за клавиатурой сидит, кто обед готовит? Про магическую роль кота Дюшеса я уже наслышан. Кстати, как его здоровье?

Здоровье Дюшеса в порядке, тьфу-тьфу, спасибо. Что до нашего творческого процесса, ты мы с некоторых пор решили подернуть его флером тайны - для большей интриги. Вот, мол, пишем себе вдвоем, а как пишем - никому не скажем :-).

Испытываете ли трудности с поиском новых идей, тем, сюжетов?

Трудности? Гм... Сюжеты не сыплются на нас, как из мешка, идеи не лезут назойливо в голову, но и трудностей особых мы, пожалуй, не испытываем. Вокруг нас жизнь, как-никак, и внутри нас жизнь, так что время от времени совершенно естественным образом что-нибудь приходит, снится, появляется...

Создавая произведение, вы задумываетесь об ответственности перед читателем? Вы пытаетесь его чему-то научить? Вообще, вы пишете для себя или для читателя?

Пишем для себя. И для читателя. И, разумеется, мы в ответственности перед всеми, кто вокруг нас. Вышел на балкон с чашкой горячего чая -ответственность. Сел за руль - ответственность вдвойне. А взялся писать - вроде как сел за руль с чашкой горячего чая :-).

И еще мы пытаемся научить нашу дочь писать аккуратно, а кота - не мяукать на рассвете. И постоянно учим друг друга - терпению, прежде всего.

Каким вы представляете себе своего читателя? Его возраст, образование, пол?

Наш читатель может быть и мужчиной, и женщиной. Он горожанин. Гуманитарий, но и технарь. Молод, но и в летах. Любит собак, но уважает и кошек. Имеет склонность к искусствам. Возможно, читал в детстве пьесы Шварца. Обладает музыкальным слухом. Не очень богат, но и не нуждается. У него в среднем полтора ребенка. Мало думает о карьере. Любит поспать по утрам.

У Сергея за плечами сценарный факультет ВГИКа, Марина – в прошлом актриса. Ваши совместные произведения уже находили сценическое воплощение («Последний Дон Кихот», «Оскол»). А как дела с экранизациями? Ведь некоторые ваши вещи так и просятся на экран. Поступали ли предложения от кинорежиссёров? Не пытался ли Сергей задействовать свои киношные знакомства и связи, чтобы что-то сделать в этом направлении?

Экранизация - дело серьезное. Тут одного желания мало, тут вступают «в бой» множество факторов, не имеющих отношения к искусству. Мы терпеливо ждем нашего шанса - настоящего шанса. Всему, как говорится, свое время...

Ваше отношение к религии?

Как к личному, даже интимному делу каждого человека.

Хватает ли времени на увлечения? Есть ли у вас хобби? Как отдыхаете?

Писательство – наше любимое хобби, и оно же профессия. Это так приятно!

А отдыхаем по-всякому. Сергей играет в бадминтон, летом много плаваем, ныряем. Мы оба «водные» люди. Зимой ходим в бассейн. Читаем. Смотрим кино. Занимаемся с дочкой. Воспитываем кота. В общем, не скучаем.

Июнь, 2002 год.

Виталий ЗАБИРКО:

Фантастика - прежде всего художественная литература, и это первейший и основной критерий, по которому она должна оцениваться. Независимо от того, научная ли это фантастика или фэнтези. Являясь приверженцем НФ, я, тем не менее, с удовольствием читаю и перечитываю Толкиена. Но... но только первую книгу, «Хоббит», с прекрасным ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫМ переводом. Переводчик не только сумел высветить художественные достоинства произведения, но и передать интеллектуальную насыщенность книги, написанную знатоком фольклора народов Великобритании. Однако переводы последующих книг отнюдь не блещут художественными достоинствами, более того, из них выброшена интеллектуальная составляющая из-за непонимания переводчиками, что это такое. В результате получились выхолощенные пересказы, в которых сохранилось только действие. Хорошо по поводу подобных пересказов поиронизировали Стругацкие устами кота Василия из «Понедельника...»: «Затем, естественно - калёная стрела, все три головы долой, Иван вынимает три сердца и привозит, кретин, домой матери... Каков подарочек!»

К сожалению, таких «подарочков» у нас до девяноста процентов современной фантастики.

Написание серьёзной НФ требует знаний во многих областях, поэтому недоросли от литературы опасаются работать в этом жанре, что касается фэнтези, то здесь, вроде бы, особого ума не надо - всё происходит по щучьему велению. Вот и хлынули сюда авторы, застывшие в умственном развитии на уровне двенадцатилетних детей, не имеющие понятия о художественной литературе и не подозревающие, что без интеллектуальной составляющей настоящего художественного текста никогда не получится (мол, в школе писать научили, значит, я уже писатель). Дети эту галиматью читают (они всё читают, всё впитывают), но когда подрастают и понимают, каким низкопробным чтивом их кормили, навсегда отворачиваются от фантастики (к слову: в детстве мне нравились Казанцев и Колпаков, но когда вырос из штанишек с бретельками, то очень жалел, что в моём детстве были они, а не Кир Булычёв. Сколько времени потрачено на то, чтобы выдавить из себя псевдолитературный мусор!).

Чему отдаёте предпочтение: малой, большой или средней форме? Если бы издатели одинаково и безотказно брали у вас романы, рассказы и повести, что бы вы писали с большим удовольствием?

Это зависит от тех задач, которые ставлю перед собой, разрабатывая тот или иной сюжет. С другой стороны - исходя из классического определения - у меня написан всего один роман: «Все пули мимо». Остальные крупные произведения - это, по сути, повести. Всё дело в прозе жизни: чтобы написать добротный роман, необходимо минимум два-три года, а иногда и десять. Но откуда взять столько времени, если за крупную повесть, которую пишешь год, получаешь гонорар меньше зарплаты дворника за тот же период?Так что, имей я время, то писал бы и то, и другое, и третье. Что касается нынешних условий, то предпочёл бы писать рассказы и повести от четырёх до восьми авторских листов. Я никогда не сажусь за стол, если в голове не готов сюжет с завязкой и развязкой. Когда наращиваешь на «скелет» сюжета литературное «мясо», то это интересно на протяжении шести-восьми листов, а дальше наступает охлаждение в работе. Творчество заканчивается, так как автору уже известны все литературные изыски, остаётся только рутинная работа по написанию, а рутина никому не доставляет удовольствия.

Ваши взаимоотношения с издателями? Вы ведь сами когда-то были издателем...

Мои нынешние отношения с издателями так же просты и тривиальны, как отношения между продавцом и покупателем. Написал, предложил на продажу, купили, либо не купили, если купили, то заплатили. Проблема в том, что многие современные издатели рассматривают книги исключительно как товар, на котором можно сделать деньги. Они и делают деньги, издавая любую галиматью, ничуть не заботясь о качестве товара. Когда тиражи низкопробного чтива стали падать, издатели попытались возвратиться к изданию добротной литературы, но беда вся в том, что ценитель художественной литературы давно отвернулся от фантастики, а подростки, с упоением читающие топорно написанную бесконечную сагу о битве человечества с монстрами, вылезшими из унитаза, пока ещё не в состоянии отличить настоящую художественную литературу от поделок (по себе знаю: когда в двенадцать лет попытался читать «Солярис» Станислава Лема, он показался скучным и малопонятным, но когда в шестнадцать снова прочитал роман, для меня навсегда канули в небытие Казанцев и ему подобные).Впрочем, кое-какие издательства пытаются держать высокий уровень художественной литературы, отметают откровенно графоманские рукописи, месяц-два (а не одну неделю) скрупулёзно редактируют произведения, доводя их до нормального уровня, однако они не в силах противостоять потоку псевдолитературного хлама, и, зачастую, не выдерживая конкуренции, тихо вымирают. Что и случилось с издательством, в котором я работал.

Как рождается замысел нового романа? Вам нужен побудительный толчок (какое-то событие в вашей жизни или вне её, прочитанная научная статья и т.п.)?

У преферансистов есть хорошая поговорка: «Знал бы прикуп - жил бы в Сочи». Так и с авторами - знал бы, что стукнет в голову... Хорошо, если озарение. А если серьёзно, то всё зависит исключительно от фантазии автора. Что-то удивило, что-то поразило, что-то приснилось, и далее на этой основе идёт построение сюжета, иногда не имеющего ничего общего с исходными данными. Например, в молодости я на спор написал рассказ по заданной теме. Тема была проста: об Аленьком цветочке. Я подумал несколько часов, и за три дня написал научно-фантастический рассказ, не имеющий ничего общего со сказкой Аксакова, но спор выиграл (рассказ никогда не публиковался как самостоятельное произведение, позже я включил его отдельной главой в повесть «Тёплый снег»). «Побудительным толчком» к написанию повести «Войнуха» был сон. Я вскочил среди ночи и до утра от руки написал два авторских листа (никогда более у меня не было такой производительности - остальные полтора листа повести я дописывал четыре месяца).В общем, рождение замысла нового произведения происходит почти так, как описано в рассказе Варшавского «Секреты жанра». Дочка просит папу написать рассказ о Красной Шапочке и Сером Волке, и он садится и пишет космическую страшилку под названием «Красный скафандр». Рассказ написан мастерски, и если бы автор сам не признался, никто бы не догадался, что заложено в основу сюжета.

Какой, по вашему мнению, должна быть научная фантастика? Ваше определение НФ?

Умной, интеллектуальной, художественной литературой. Автор обязан разбираться в тех научных дисциплинах, которые так или иначе представлены в произведении. При этом не важно, будет ли автор излагать свои идеи или пропагандировать современные научные теории, гипотезы и т.п. Главное, чтобы текст был ХУДОЖЕСТВЕННЫМ и научные воззрения органически вплетались в повествование, не вызывая у читателя недоверия и отторжения.Что касается моего определения НФ... Зачем её как-то определять, чем плох термин «научная фантастика»? В одном из своих интервью я уже высказывался по этому поводу и теперь повторюсь.Надоели разговоры в кулуарах различных конвентов:- Ты в каком жанре пишешь?- Турбореализма.- Вау-у!- А ты?- Апофигизма. - Вау-у-у!- А я ва-аще пишу ахренпоймизм!- Вау-у! Вау-у-у!!!По-моему, приклеивание ярлыков к НФ и придумывание новых направлений осуществляется авторами с единственной целью: чтобы их посредственное творчество нельзя было оценивать по законам художественной литературы, составляющей частью которой является научная фантастика.

Считаете ли вы кого-то своим учителем?

Братьев Стругацких. Никогда не был знаком ни с кем из них лично, и всё же возьму на себя смелость считать себя их заочным учеником. Не будь их творчества, скорее всего, не было бы писателя Виталия Забирко (в ранних произведениях даже подражал им, правда, весьма коряво). Читал и перечитывал их произведения, смотрел, как строится сюжет, как выписаны диалоги, как подаются характеры персонажей... Вообще, считаю, что писатель должен учиться всю жизнь, поскольку нет предела совершенствованию. Если писатель возомнил, что он уже на вершине, значит, его творчество обречено на спад.Естественно, на любого литератора оказывают влияние его любимые писатели. В фантастике для меня такими писателями являются Бредбэри, Лем, Шекли, Саймак... В серьёзной художественной литературе: Лагерквист, Маркес, Парницкий, Кавабата, Уайлдер, Эко, Мерль (его проза, но не фантастика!), Уорен, Чехов, Шолохов, Пушкин (его гениальная проза)... По моему глубокому убеждению, если фантаст не читает серьёзную художественную литературу, хороший писатель из него не получится.Были в моей жизни и те, кто непосредственно принимал участие в становлении моего творчества. Это и Виталий Бабенко, пригласивший меня на Всесоюзный семинар молодых-писателей фантастов, когда я, отчаявшись после долгих лет «непубликации», подумывал бросить литературу и с головой уйти в науку, и Дмитрий Биленкин, поддержавший добрым словом и мудрыми советами в трудные минуты, и Виталий Пищенко, опубликовавший все мои произведения, накопившиеся «в столе» за восемнадцать лет, и автор первого в СССР детектива «Последнее дело Коршуна» Вадим Пеунов, беседы о литературе с которым были для меня единственной отдушиной на периферии. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, вспоминаются только светлые моменты литературной жизни, а ссоры, обиды и разногласия давным-давно канули в небытие.

Недавно вышла ваша новая книга «Мародёр»…

Главный герой «Мародёра» - беглец-переселенец из будущего. В этом романе я впервые обращаюсь к путешествиям во времени, если не считать короткой повести «Парниша, открой дверь!» (1992), где герой скачет по выдуманным временам.

Предполагается ли продолжение романа «Мы пришли с миром...»?

Очень не люблю писать продолжения - скучно писать о тех же персонажах, хочется чего-нибудь новенького и не только по теме, но и иных героев с иными характерами. Хотя, чего греха таить, в раннем творчестве я использовал приём, позаимствованный у Стругацких: в ряде произведений появлялись герои предыдущих повестей, рассказов, но при этом в одних повестях главные герои становились второстепенными, в других - второстепенные главными. Единственным примером в моём творчестве, когда главный герой из одного произведения переходит в другое - это трилогия «Путевые заметки эстет-энтомолога». В 1991 году я написал повесть «Ловля млечника на живца» и считал её полностью законченной, а тему закрытой. Но когда через десять лет приступил к написанию повести «Имитация», мне вдруг показалось, что будет весьма любопытно, если главным героем окажется эстет-энтомолог из повести «Ловля млечника на живца». Сюжет «Имитации» тоже был законченным, тема закрытой... но, странное дело, дилогия из-за этого плохо совмещалась, поэтому для логического завершения цикла была написана третья повесть «Крылья судьбы». Чтобы уже никогда не возвращаться к этому герою!.. Хотя, кто знает? Никогда не говори никогда.

И - несколько слов о недавно законченном вами романе «День Пришельца».

Как-то не принято автору давать оценку только что законченной вещи. Находясь в эйфории от завершения работы, он считает именно последнее произведение самым лучшим. Но мне действительно кажется, что «День Пришельца» в смысле художественной литературы - моя удача. В романе нет ни рукомашества, ни дрыгоножества, нет кровавых перипетий, зато есть мягкий юмор, ирония, есть грусть, есть многообещающая концовка. Сюжет, в общем, незамысловат: молодой учёный, занимающийся изучением аномальных явлений, получает приглашение на празднование Дня Пришельца в российской глубинке. Коллеги подтрунивают над ним, но он всё-таки решается и едет, надеясь среди фанатов НЛО найти настоящих очевидцев аномальных явлений. Что там дальше, говорить не буду. Если купят и издадут, прочитаете. Надеюсь, что почитателям фантастики, как хорошей художественной литературы, понравится.

Что бы вы посоветовали молодым авторам?

Я ещё не встречал людей, которые называли бы себя учёными, имея за плечами среднюю школу, где они ходили на уроки физики. В то же время любой, кого в школе научили писать буквы, складывать из них слова, а из слов - предложения, почему-то вправе мнить себя писателем.Единственное, что могу пожелать молодым: если вы не хотите прослыть авторами литературы «для умственно отсталых», учитесь писать художественную литературу, читайте классиков фантастики и серьёзной прозы, учитесь у них строить сюжет, писать диалоги, обозначать характеры персонажей. Тогда есть вероятность, что вы из автора станете писателем.

Ваши ближайшие планы?

Человек я не суеверный, но вот что странно: стоит мне рассказать о своих планах - и задуманное произведение остаётся ненаписанным. Впрочем, в этот раз сделаю исключение, и вот почему. Когда я заканчиваю произведение, оно мне настолько надоедает, что я стараюсь переключиться на написание чего-то совершенно иного. Кардинально меняю не только тему, но и место действия. По хронологии моих произведений за последние годы это выглядит так: «Слишком много привидений» (действие на Земле), «Путевые заметки эстет-энтомолога» (действие в космосе), «Рай под колпаком» (Земля), «Антропогенный фактор» (космос), «Мы пришли с миром» (Земля)... Далее у меня была задумка написать произведение на космическую тематику, но я имел неосторожность рассказать сюжет другу... И вместо этого сюжета начал писать роман «Мародёр», в котором действие происходит на Земле. После «Мародёра» хотел приступить к отложенному на время сюжету... И написал «День Пришельца». Сейчас имею твёрдое желание всё-таки взяться за тот многострадальный сюжет... получится ли?

Ноябрь, 2006 г.

Василий ЗВЯГИНЦЕВ:

«От своего мнения не отказываюсь»

Василий Дмитриевич Звягинцев родился в 1944-м году в Грозном, окончил Ставропольский медицинский институт, работал врачом «Скорой помощи», служил военным врачом на Сахалине, более десяти лет провел на комсомольской и профсоюзной работе, работал в политорганах МВД. Первая публикация - «Уик-энд на берегу» (1987). Автор романов «Одиссей покидает Итаку» (1990), «Бульдоги под ковром» (1995), «Право на смерть» (1995), «Разведка боем» (1996), «Вихри Валгаллы» (1997), «Время игры» (2001), «Дырка для ордена» (2002), «Билет на ладью Харона» (2003), «Бремя живых» (2004), «Дальше фронта» (2005), «Хлопок одной ладонью (2006), «Скорпион в янтаре» (2007) и других произведений. Лауреат премий «Интерпресскон» и «Аэлита», награждён Беляевской премией.. Живёт в Ставрополе.

В своё время, пытаясь найти в Интернете что-нибудь о писателе Василии Звягинцеве, авторе культового фантастического цикла «Одиссей покидает Итаку», я наткнулся на сайт ГУВД Ставропольского края, откуда скачал замечательный документ, изданный небольшим тиражом более десяти лет назад и предназначенный для внутреннего пользования в УВД Ставрополья. Это «Памятка сотруднику ставропольской милиции о профессиональной этике и культуре поведения». Написана она лично Звягинцевым, который будучи в восьмидесятые годы офицером органов внутренних дел, отвечал за подготовку такого рода документов. Привожу выдержку с сайта: «Ветераны милиции г.Ставрополя помнят, насколько художественными и совершенными были речи руководителей УВД того периода, как виртуозно ими использовались цитаты из классиков отечественной и зарубежной литературы. Секрет раскрывался просто - эти речи готовил В.Звягинцев». О таких подробностях не узнаешь из скупых строк биографической справки, приведенной в сборнике «Десант из прошлого» (Ставрополь, 1988 г.), тиражируемой в Интернете.

Василий Дмитриевич, расскажи о своей жизни подробнее. Врач по образованию, ты сейчас занимаешь должность советника губернатора Ставропольского края. Хотелось бы узнать о твоей работе в медицине (ты был врачом «Скорой помощи» в Кольчугине, военврачом на Сахалине), о твоей деятельности в политорганах системы МВД.

О биографии. Небольшое уточнение - я занимаю должность не советника губернатора края, а главного специалиста информационно-аналитического сектора аппарата губернатора. Обычному читателю это без разницы, но с точки зрения бюрократической некоторая раз­ница есть. По должности имею классный чин "советник госслужбы 2 ранга", что примерно равняется армейскому подполковнику.

Насчет работы в медицине особенно интересного сказать нечего. Районная больница в небольшом промышленном городе Владимирской области (он, кстати, описан в «Боях местного значения»), станция «Скорой помощи» со штатом три врача и четыре фельдшера, три автомашины. Зона обслуживания - весь район, т.е. два десятка сел и деревень. Никаких особо интересных медицинских случаев. Хотя, кое-что было… Например, как-то пришлось оказывать первую помощь мужикам, у которых взорвался самогонный аппарат. Вполне боевые травмы – осколочные ранения, ожоги, контузия, плюс глубокий психический стресс (с водкой в магазинах тогда было туго).

После Кольчугино меня призвали в армию, и я положенный срок отслужил врачом на крайнем юге Сахалина, напротив Японии. Воспо­минания самые лучшие, масса материала, чтобы написать роман-анекдот из жизни «несокрушимой и легендарной», да все недосуг.

Демобилизовавшись, вернулся в Ставрополь, где желание переквалифицироваться из врача в философа привела меня в партийно-комсомольские органы.

Поясняю для молодежи: в то время в аспирантуру по философии беспартийных не брали (наука идеологическая!), а чтобы учиться заочно, нужно было работать по профилю, вот и пришлось потрудиться в должности заведующего лекторской группой крайкома ВЛКСМ.

А дальше так и пошло. Когда при Андропове создали политорганы в системе МВД (для повышения уровня борьбы с преступностью и улучшению воспитания личного состава) меня туда пригласили, благо и чин офицерский был, и еще кое-какие данные.

Служил я офицером по связи с прессой, начальником пресс-группы политотдела УВД края. К этому периоду и относится написание упомянутого тобой труда (кстати, первая моя книжная публикация, причем в твердой обложке!).

Замечу еще одну забавную деталь. Служба моя пришлась на знаменитые перестроечные годы, когда сначала обострилась борьба внутри КПСС между «правыми» и «левыми», а потом между коммунистами и демократами. Так я тогда играл роль своеобразного Клеточникова, агента «Народной воли» в Петербургской охранке. И регулярно информировал наших «демократов» о планируемых против них властями акциях и провокациях. Многие из них после «победы демократии» стали большими людьми, вплоть до вице-премьеров правительства края, министрами, а я и тут не подсуетился, должностишку не выпросил.

В 1990 году, почти за год до путча, я добровольно уволился из ор­ганов и вышел из КПСС. Занялся литературой и книгоизданием. На этой ниве к своим заслугам отношу нахождение, редактуру и издание первой книги никому тогда неизвестного и ненужного Перумова. Он об этом не любит вспоминать, поскольку коллизия между «Кавказской библиотекой", «Северо-Западом» и автором с нравственной точки зрения небезупречна. Строго говоря, это было одной из причин краха нашего издательства. А могли бы и процвесть, издавая эксклюзивно все перумовские труды.

Как ты пришёл в фантастику, с чего все началось? Неужели с детства мечтал стать писателем-фантастом?

Писателем мечтал стать с детства, более того, был в этом уверен лет с шести, когда начал писать свой первый роман. (Половина школьной тетрадки в «три косые»). Чуть позже убедился, что с мои­ми взглядами при Советской власти меня никогда не издадут. Начал писать в стол, сладострастно описывая, в том числе, и крушение Советской власти и реставрацию монархии. (Три общих тетради в 1964-66 годах). Нынешнюю кавказскую войну тоже описал, в 1967 году, правда, там мятеж сепаратистов был успешно подавлен за несколько месяцев. Написал продолжение «Дня триффидов» (как развивались бы события, описанные в романе Уиндема здесь, у нас, тоже с политическим фоном).

Короче, вышло так, что специально не планируя стать именно фантастом, я стал им логикой жизни, поскольку все, что не являлось кондовым соцреализмом, так или иначе - оказывалось фантастикой.

Меня поражает энциклопедизм твоих знаний, феноменальная память. Ты ее (память) как-то специально тренировал или этот великолепный биологический компьютер достался тебе от природы?

Память специально не тренировал, хотя бог его знает. Чтение, начиная с пяти лет, самой разнообразной литературы, по сотне и больше страниц в день, наверное, развитию памяти все же способствовало. В 50-е годы моя родная тетка была директором краевой библиотеки, я, бывало, с утра до вечера бесконтрольно карабкался на десятиярусные полки и читал все, что под руку подвернется, и сказки, и «Цусиму», и справочник по астрономии и т.д.

Были, разумеется, и природные задатки. Все, что меня инте­ресовало, запоминал с одного раза и на всю жизнь. До сих пор помню тогдашнюю расстановку книг в хранилище абонемента (полсотни те­матических разделов, около 100 тыс. экземпляров).

Насколько я знаю, роман «Одиссей покидает Итаку» изначально писался «в стол», для друзей, поскольку в те времена и речи не могло быть о его опубликовании. Кстати, когда именно создавались первые части будущего цикла? В не таком уж давнем прошлом любое заполнение бумаги несанкционированным текстом считалось подозрительным. Возникали ли у тебя неприятности в связи с этим?

Именно так, в стол и для друзей, причем почти все герои име­ют прототипы и мы с ними подробно обсуждали ка­сающиеся их эпизоды. Некоторые детали проигрывали на местности, как, напри­мер, сцены гонки с агграми в Москве и т.п. Начал писать роман именно как «Одиссей» в конце 1976 года. Потом в него вошли некоторые куски из неоконченных романов конца 60-х, начала 70-х годов.

К печати роман начал готовить с подачи Игоря Пидоренко и Евгения Панаско в 1985 году, тогда он был готов процентов на шестьдесят. Борьба за публи­кацию - отдельная история, кстати, в защиту нашего сборника «Де­сант из прошлого» Аркадий Натанович Стругацкий в 1987 году писал письмо в ЦК КПСС. Известный Медведев тогда же изготовил «закрытую» раз­громную рецензию, которая попала нам в руки из Госкомииздата.

Прямых неприятностей у меня не было, поскольку КГБ в Ставрополе было «вегетарианское», все свои силы тратило на обеспечение дачи Брежнева в Кисловодске и партийно-правительственных санаториев Кавказских Минеральных Вод. До диссидентов у них руки не доходили. Кроме того, я хоть и имел репутацию «вольнодумца», но умел писать речи и статьи для начальства, кроме того, большинство друзей-приятелей тоже имели отношение к власти. А на своих стучать было не принято. И дядька у меня был полковником КГБ в Москве, то есть я относился к тому типу людей, которым некая фронда дозволена. Но один товарищ, зам. редактора «Ставропольской правды», убежденный коммунист-черносотенец, прочтя «сталинский» кусок романа, сообщил, что это здорово, но не будет напечатано никогда. На что я ответил: - "Суслов гуманнее тебя, Гроссману он пообещал публикацию романа «Жизнь и судьба» через 200 лет, а ты уж слишком свиреп».

Роман вышел ровно через полтора года.

За книгу «Одиссей покидает Итаку», которую теперь называют культовой, ты в 1993 году получил сразу четыре престижные литературные премии — «Аэлиту», «Интерпресскон», Премию имени Беляева и специальную международную премию «Еврокон». Какова была реакция Василия Звягинцева на признание читателей? Получение премий как-то стимулировало дальнейшее литературное творчество?

Реакция на признание читателей была положительная, естественно. Я человек самокритичный, почему и умею свои книги редактировать, как чужие, в то же время в меру тщеславный. И, в общем, догадывался, что по тем временам книга получилась не рядовая и успех иметь должна. Однако сам успех был больше ожидаемого. Вовремя, то есть, книжка вышла. Через пару лет того эффекта бы уже не бы­ло, что и подтверждается хотя бы тем фактом, что за минувшие 8 лет других премий я уже не получал.

Вывод - надо суметь оказаться в нужное время в нужном месте. И еще - когда вдруг начинается свобода, нужно иметь, что предъявить, вытащив из стола. Как раз на этом вот переломе времен. Начавшие писать только когда «можно стало», заведомо проиграют. Потом, конечно, могут и выиграть, но уже «на другом поле».

А на счет стимула - не знаю. Писал и пишу ровно так, как умею и о том, что мне в данный момент интересно.

В твоих книгах ты создаёшь, конструируешь альтернативную историю. Причем делаешь это так добротно и достоверно, что читателю иногда начинает казаться, что это он, читатель, живет в виртуальном мире, а настоящий, «правильный» мир – где-то рядом, в ответвлении истории, описанном Звягинцевым. Именно там живут настоящие, живые герои, там происходят значительные события и вершатся судьбы мира… Прокомментируй, пожалуйста.

Не знаю, что тут и комментировать. Кое-что об этом эф­фекте написано в статье Валентинова «Нечто о сущности криптоистории». (Нашел в Интернете). Наверное, дело в том, что наша прошлая исто­рия настолько искажалась и фальсифицировалась, что стало выгля­деть неправдоподобно и ирреально. А я и мне подобные «альтернативщики» стараются писать точно и логично в пределах предложен­ных обстоятельств. Вот и выходит «добротно и достоверно». Ну и еще - случившееся с Россией в 20 веке есть настолько грубое насилие над разумной жизнью, что любой другой вариант развития событий выглядит куда естественнее. Ну и еще, за пределами базового фантастического допущения я стараюсь сохранять абсолютную точность в деталях и фактах. Стараюсь поточнее прописывать психологию геро­ев, чтобы поступали адекватно ситуации.

Вот все вместе, наверное, и приносит желаемый эффект.

Не возникало ли у тебя желание написать самостоятельную вещь, не связанную с циклом «Одиссей покидает Итаку»?

Именно сейчас я такую вещь и пишу.

(Примечание В. Ларионова: к моменту публикации этого интервью роман Василия Звягинцева “Дырка для ордена» вышел в издательстве «ЭКСМО-Пресс» в серии «Времена выбирают»).

Полгода назад ты сказал о Владимире Путине: «Наш нынешний президент - офицер с врожденным понятием чести и достоинства, слово всегда держал, и действительно болеет за интересы России и более-менее представляет, в какую сторону надо двигаться. Конечно, ярких результатов не очень много, но за полтора года народ в нем не разочаровался, и, по данным всех социологов, уровень оптимизма в стране по сравнению, скажем, с 1998 годом, стабильно растет». Как ты сейчас оцениваешь политическую ситуацию в России и действия нашего президента? Может быть, в одной из твоих будущих книг события в мире и России, свидетелями и участниками которых мы сегодня являемся, получат совершенно иное развитие?

От своего мнения не отказываюсь. Более того, в интервью, данном «Вечернему Ставрополю» в феврале 1999 года, озаглавленном «Нам нужен гуманный диктатор», я фактически нарисовал портрет Путина (создал фоторобот, если угодно), хотя тогда на слуху были совсем другие персонажи. Ситуацию в России и действия президента оцениваю так - стабильности действительно стало больше, оптимизм в стране действительно растет, что подтверждается хотя бы ростом несырьевого сектора экономики. В литературе и кино стало меньше «чернухи», народ помаленьку богатеет, что видно хотя бы на примере членов нашего клана, с которыми мы встретились в Питере. (В.Звягинцев имеет в виду VI Конгресс фантастов России и его участников. В.Л.).

А вообще президенту следует руководствоваться словами Столыпина: - «Дайте мне спокойных 20 лет и вы не узнаете Россию». Если хотя бы в этом веке удалось пожить без смут и потрясений, тогда не слишком и важно, Путин или кто-то другой. Но это должен быть типаж, озабоченный именно судьбой России, а не торжеством очередных «идей» или собственным благом. Повторяю - о чем-то подобном я сейчас и пишу.

В книге «Жизнь Кости Жмуркина», хорошо знакомых тебе Юрия Брайдера и Николая Чадовича, есть замечательный персонаж - сотник Бубенцов, автор многотомной эпопеи «Синдбад возвращается в Багдад». Он тебе никого не напоминает? Вообще, как ты относишься к литературным приколам, доходящим иногда до издевательств друг над другом (вспоминаю яростную «пикировку» Василия Звягинцева с Романом Арбитманом)?

Сотник – напоминает. К приколам отношусь хорошо. По крайне мере, Арбитман больше «не возникает». В новом романе у меня есть два эпизодических персонажа, подполковник Юрий Манфредович фон Брайдер и подполковник Владимир Ларионов.

Ты никогда не интересовался, каков возраст твоих читателей? Есть ли среди них очень молодые люди? Или это все-таки среднее поколение, которому близки переживания твоих героев, понятны их желания и отношение к жизни.

Читатели у меня разные. И «шестидесятники», вроде Андрея Балабухи, который помог мне получить премию им. А.Беляева, написал первую профес­сиональную рецензию. Эти люди ностальгируют по своей юности и не­реализованным шансам. Чем я нравлюсь таким, как ты (35-45 летним), тебе должно быть известно лучше. Молодежь тоже читает. Друзья моего сына и дочки, к примеру (27-30 лет), и даже студенты. Каждый находит свое. Одни крутизну, другие психологию, третьи - новый фактаж.

Недавно у меня была встреча со студентами-первокурсниками журфака нашего университета, так очень даже неплохо воспринимают. Но для них это больше экзотика, боевик из не слишком понятной жизни, здесь скорее больше работает динамика и стиль, я надеюсь. Не зря один умный юноша сказал - в России есть три крутых писателя: Звягинцев, Головачев и Петухов. Вот так.

Ты входишь в жюри профессиональной литературной премии «Странник», присуждаемой за достижения в фантастике, а значит, должен быть в курсе того, что внутри и вокруг нее (фантастики) происходит. Как оцениваешь ситуацию, сложившуюся в последнее время?

Ситуация в нашей фантастике вполне нормальная. Есть де­сяток лидеров, десятка два авторов крепкого среднего уровня. Туфты печатают мало, поскольку издатели у нас не дураки, многие сами из фэнов. С оценками рецензентов, пишущих о фантастике и процессах в ней, по большинству позиций согласен. Более же всего я рад, что в дис­куссии со Столяровым в 1994-1995 годах оказался прав я, а не он. Суть была вот в чем – он утверждал, что российская фантастика шансов не имеет, всегда будет проигрывать западному масскульту, и всем надо уходить в камерный «турбореализм», писать мало и для «посвященных». Все вышло ровно наоборот, по моим данным западную НФ и покупают и читают гораздо меньше отечественной. Что радует.

В интервью одной из ставропольских газет ты сказал: «Русская литература, в том числе фантастическая, есть русская уже по определению, по духу; ничего искусственного, подчеркивающего ее родину, привносить не нужно». Есть ли у тебя время читать современную русскую литературу? Каких авторов (спрашиваю не только о фантастике) ты бы отметил особо?

Современную русскую не-НФ скорее просматриваю, чем читаю, ибо во-первых, ее мало (в основном в толстых журналах), во-вторых, она малоинтересна по причине неуважаемой мною «камерности», дурацкого принципа, что «истинная литература не должна быть увлекательной». В-третьих, ненавижу бесконечное повторение дурацких же мыслей: «В наше ужасное время», «Бывали хуже времена, но не было подлей», и т.п. Время самое нормальное, и писать нужно соответственно, а не изобретать занудные страшилки в духе хоть Петрушевской, хоть Бондарева с Прохановым. Речь идет о современной литературе, пишущей о современной жизни. Номинирующейся на Букеров и т.п.

С историческими романами, к примеру, дела обстоят получше. Но чего-то выдающегося и здесь не назову. Вот прочел недавно роман «Хоровод», навскидку автора не вспомню (тоже знак, кстати) Уткин, кажется. Отличная стилизация под авантюрный роман 19 века. На фоне 1-й Кавказской войны, кстати, в наших краях дело происходит.

А вообще, занятый собственными трудами, для отдушины, и чтобы быть в курсе, читаю в основным своих коллег-приятелей, Бушков меня тоже развлекает. Иногда детективы, но ни Акунин, ни Маринина не очаровали. Самый лучший из прочитанных в последнее время - Катериничев, три книги «про Барса».

На интернет-сайте «СВАРОГ» я нашел ресурс «Виртуальная история России от В.Звягинцева»: http://svarog.sitecity.ru/album_1681.phtml . Выложены обложки твоих произведений и коллажи-иллюстрации к ним. А ты пользуешься Интернетом? Твое отношение к глобальной мировой Сети?

Интернетом пытаюсь пользоваться, но мне сугубо не везет. Провайдеры какие-то халтурные попадаются, пару месяцев обслуживают, а потом то – разоряются, то – аппаратура у них ломается. Сейчас вот уже третий месяц опять не могу толкового найти. Так что даже адреса у меня нет. А «Сварог» я посмотрю при случае.

Ты считаешь себя оптимистом или пессимистом?

А разве не видно?

Счастливый ли ты человек?

Да. Потому что успел дожить и до реализации моих абсурдных для советских времен фантазий, и до того, что при жизни вышли почти все написанные книги.

Январь, 2002 год.

Александр Зорич

Две беседы с Александром ЗОРИЧЕМ

 

Александр Зорич - литературный псевдоним писательского дуэта харьковчан Яны Владимировны Боцман и Дмитрия Вячеславовича Гордевского. Оба соавтора родились в 1973 г. в Харькове в семьях преподавателей Харьковского Государственного университета. Каждый имеет два высших образования: математическое и философское. Оба - кандидаты философских наук. Длительное время работали на философском факультете Харьковского Национального университета.

Первый роман творческого тандема «Знак Разрушения», написанный в жанре эпического фэнтези, вышел в 1997 г.. За ним последовали «Семя Ветра» (1997), «Пути Отраженных» (1998), «Люби и властвуй» (1998), «Ты победил» (2000), киберпанковая дилогия «Последний аватар» (2000) - «Сезон оружия» (2001), романы «Боевая машина любви» (2001), «Светлое время ночи» (2001), альтернативно-историческая дилогия «Карл, герцог» (2001) - «Первый меч Бургундии» (2001), «Консул Содружества» (2002), научно-фантастическая трилогия «Завтра война» (2003) - «Без пощады» (2005) - «Время – московское» (2006), мистико-исторический детектив «Римская звезда» (2007).

А.Зорич - лауреат приза «Расширяющаяся Вселенная» киевской ассамблеи фантастики «Портал-2004», награждён несколькими премиями конференции «Басткон» и премией «Филигрань-2007».

«Не понимаю писателей цельных и суровых…»

ВЛ.  В ноябрьском номере журнала «Знамя» выходит ваша повесть «Мы неразделимы». О чём она? Как вам удалось пробиться в это серьёзное издание да ещё с фэнтезийным произведением?

Яна: Пробиться оказалось легко. Поскольку мы не пробивались. Это скорее плод даосского «неделания». Главреду «Знамени» Сергею Чупринину попал в руки наш исторический роман «Карл, герцог». Следует думать, понравился. Чупринин выразил желание посмотреть что-нибудь свежее из нашей малой формы. Поначалу мы растерялись. Ни одного свободного от эксклюзивов текста под рукой не было, поэтому мы предложили Чупринину новую повесть, написанную для альманаха «Фэнтези-2005». Были уверены, что повесть «не пройдет», даже если приглянется Чупринину. В первую очередь потому, что фэнтези журнал «Знамя» со дня своего основания никогда не публиковал. В общем, послали. Когда же Чупринин сказал, что берет, удивление наше пределов не имело, но и тревожно было. Потому что всегда страшно быть первыми. В данном случае, первыми фэнтезистами на страницах почтенного журнала с традициями.

Дмитрий: Действие повести, как диктует канон стиля фэнтези, происходит в вымышленном мире, где стрельба из лука, как и некогда в мире нашем, является почитаемым воинским искусством. Собственно, повесть о том, как молодой офицер учится стрелять из лука у женщины-мастера, а точнее, пытается начать учиться. Кончается повесть трагично. Но, надеюсь, какую-то общечеловеческую, высокую ноту нам взять удалось.

ВЛ.  Можно ли в свете случившегося сказать, что мэйнстрим перестаёт смотреть на фантастику свысока? И вообще – кто в гетто, по-вашему, живёт?

Яна: Мне все чаще кажется, что Страшный Зверь Мэйнстрим, который смотрит на фантастику свысока, существует в первую очередь в воображении самих писателей-фантастов. Им так удобней. Воображая такого зверя, им легче жить и халтурить. Презирая этого зверя, отказывая ему в здравомыслии, пугая им младших коллег, куда проще писать невесть каким языком невесть какие глупости. Защищаясь лозунгом: «Они всё равно не поймут…»

Дмитрий: Как ни горько это говорить, но в гетто живет все-таки именно фантастика, а не мэйнстрим. И никакими «тиражами», которые у фантастических произведений и впрямь велики, от этого не открестишься. Потому что никто не сказал, что в гетто непременно должно жить меньшинство. Большинство тоже может жить в гетто. Запросто! Те высокие литературные стандарты, которые в фантастике появились стараниями Ефремова и Стругацких, сейчас, к сожалению, стремительно отходят в прошлое. Культурно вменяемому человеку читать среднюю фантастическую книжку временами физически трудно. А это значит, стена вокруг гетто будет все выше...

ВЛ.  А.Зорич является автором сценария тактической стратегии «В тылу врага», посвящённой событиям Второй мировой войны (разработчик – фирма Best Way, русский издатель – 1С). Игра имеет высокий рейтинг (стоит сейчас на третьем месте в европейском топе продаж компьютерных игрушек). Что вы, как писатель и сценарист думаете о будущем компьютерных игр по фантастическим произведениям?

Яна: Будущее у компьютерных игр по произведениям отечественных фантастов неопределенное. Наши разработчики по сей день побаиваются фантастики точно так же, как до самого недавнего времени ее чуралась наша киноиндустрия. Но все может измениться в течение ближайшего года. Будем бороться.

ВЛ.  Как сделать игру популярной?

Дмитрий: На словах все просто. Игра должна иметь: хороший движок, отличный дизайн, интересный сюжет и удачные сопроводительные тексты. Движок и дизайн выходят за пределы нашей, писательской, компетенции, а над сюжетами и текстами приходится потеть. Потому что они должны быть одновременно: оригинальными, лаконичными, выразительными... Плюс хороший черный юмор... И, наконец, если игра делается на исторический сюжет - необходима, черт возьми, историческая правда.

ВЛ.  Каких ошибок, по вашему мнению следует избегать издателям компьютерных игр?

Дмитрий: Нет ничего хуже порнографии. Издатель хочет, чтобы полное прохождение игры занимало как можно больше времени. Чтобы пользователь 100, 200, 300 часов чистого времени потратил на то, чтобы вычистить 20, 30, 40 карт (уровней) от демонов Ада (инопланетных крафтов, танков Роммеля - неважно). Издателю это выгодно, потому что таким образом удается глубоко вовлечь игрока в свой мир, в свой брэнд, отсечь брэнды-конкуренты. И вот получается: миссий должно быть 30, а хорошего сценарного креатива есть, ну, скажем, на 18. Что будет в остальных 12 миссиях? Правильно, порнография, то есть механический, лишенный интриги отстрел надоевших монстров в уцененных декорациях. Как этого избежать? Приглашать хороших сценаристов, а не страдать гейм-дизайном на коленке.

ВЛ.  Я знаю, что по вашей повести «Топоры и лотосы» собирается делать компьютерную игру компания Вest Way. Что именно заинтересовало производителей?

Дмитрий: Кажется, руководство Вest Way было очаровано словом «берсальер» (тут надо вообразить большой смайлик).

Яна: Если серьезно, в «Топорах и Лотосах» им понравился глобальный размах, милитаристический драйв, симпатичные враги (тойланги) и яркое, запоминающееся «поле боя» (battlefield - широко употребляемый разработчиками термин). Ведь что нужно для фантастической игры? Самое главное: разнообразные, красивые ландшафты «с легендой», то есть «на планете Фриз в горах огромные ледники, от ледников откалывают айсберги, айсберги сплавляют по рекам, в теплых местах из них делают чистую воду, а потом телепортируют ее на Марс, чтобы там яблони колосились погуще». Примерно так. Кроме ландшафтов, нужна интрига. А кроме интриги, нужны интересные противоборствующие стороны. По мнению Вest Way, Зорич может им все это предоставить.

ВЛ.  Как вы считаете, что необходимо фантастическому произведению, чтобы оно стало привлекательным для «сценаризации»? Как оно должно быть «заточено»?

 

Дмитрий: Ясно, что книга должна быть ярким, интересным фантастическим произведением с чисто читательской, «потребительской» точки зрения - зачем делать игры по вторичным и вялым книгам? Ясно также, что не всякая хорошая книга подходит. Ну, какая может быть игрушка по «Солярису»? Или по повести «За миллиард лет до конца света»? Мистический триллер-бродилка? Ой-ой, лучше не надо... Книга должна давать Мир - богатый, логически непротиворечивый, насыщенный технологиями и конфликтами. Недаром чуть ли не самая первая стратегическая игра реального времени была сделана по «Дюне» Фрэнка Херберта. И недаром она стала культовой.

ВЛ.  Московская компания «13 рентген» делает настольную игру по вашему роману «Завтра война» под названием «Завтра война: Вторжение Клона». Настольная игра по роману – это что-то новое... Или я ошибаюсь? Прокомментируйте, пожалуйста.

Яна: Да, в России, по нашим данным, такого еще не было. Хотя вот, пожалуйста: недавно состоялась презентация игры по «Ночному дозору». Возможно, нас ожидает в ближайшее время прорыв в этой сфере досуга...

Дмитрий: Что касается проекта «Завтра война: Вторжение Клона». Это будет классическая настольная игра с рисованым полем, красивыми фишками-звездолетами и талмудиком правил, которые креативщики из «13 рентген» разрабатывают в тесном контакте с нами. Не исключено, что «Вторжение Клона» станет заодно и самым стильным отечественным проектом подобного рода. Специально под проект нарисованы пропагандистские плакаты 27 века (российские и конкордианские). Веселенькие: «Плакат военного времени «Защити Священный Огонь» символизирует нерушимое единство пехлеванов и демов, женщин-ашвантов и мужчин-ашвантов перед лицом угрозы со стороны трехголового змея, изблеванного Ангра-Манью: российского гегемонизма, европейского атеизма и азиатского буддизма».

ВЛ.  На украинский язык переведены и выпущены киевским издательством «Зеленый пес» два ваших романа «Люби и властвуй» и «Ты победил». Что на очереди? Устраивает ли вас качество переводов?

 

Яна: На очереди «Боевая машина любви» и «Светлое время ночи». В течение трех-четырех месяцев книги должны выйти. А качество переводов привело нас в детский восторг. Я по-украински читаю со словарем, тем не менее, прочла с удовольствием. Было, однако, такое ощущение, что книги писал кто-то другой. Чужой текст, совершенно неродной!

Дмитрий: Чтение себя в переводах – это выход в открытый космос чужого языка. Причем – без скафандра...

ВЛ.  Перспективно ли издание фантастики в Украине на украинском языке?

Яна: Вероятно, да. Хочется верить в это. Хотя трудности очевидны: в Советской Украине выросло два поколения абсолютных билингвов, которым безразлично - на каком языке читать, на украинском или на русском. А поскольку русских книг больше и они дешевле за счет того, что российские объемы книгоиздания не сопоставимы с украинскими, имеем исчезновение украинской книги... Как ни ругай коммунистов, а до развала СССР на украинском выходило куда больше «художки».

ВЛ.  Каковы тиражи ваших произведений на украинском языке? Как расходятся ваши (и не только ваши) фантастические книжки на украинском?

Дмитрий: Наши украинские тиражи, страшно сказать, 2-3 тысячи экземпляров! По российским меркам это пугающе мало, однако эта цифра соответствует аналогичной польской. Вообще же 10 тысяч – это почти потолок для книги в Украине. 30 тысяч – уже бестселлер... Что же до расходимости, то, насколько я знаю, украинская фантастическая серия, в которой издан не только Зорич, но и Аренев, и Дяченко, и ряд дебютантов, расходится как горячие пирожки. Ведь на рынке в этой сфере был полный вакуум. То есть фантастика-то была. Но только русскоязычная...

ВЛ.  Что бы вы посоветовали издавать украинским издателям: фэнтези или более традиционную фантастику (назовём её условно – НФ)?

Яна: Украинцы любят «этно», они привязаны к почве, к природе, к своим корням. Так сложилось, такова, вероятно, украинская душа. А потому у жанра фэнтези в Украине традиционно сильные позиции. Но не все украинцы таковы. Например, в Харькове, Донецке и Днепропетровске, и это подтвердит любой книгоиздатель, читатели фантастики отдают предпочтение НФ, ведь это центры тяжелого и точного машиностроения, космической индустрии, крупные промышленные города... Так что если бы я давала совет львовскому издателю, я бы настаивала на фэнтези. А харьковчанина агитировала бы за НФ!

ВЛ.  Почему вы стали писать под псевдонимом? Откуда появилось имя «Александр Зорич»?

Яна: Когда мы начинали писать в соавторстве, мы были очень молодыми, нам было по двадцать... И нам казалось, что если роман будет подписан двумя нашими реальными именами, книга будет выглядеть не как художественный текст, а как научная монография... Свою роль, конечно, сыграло и пристрастие к литературным играм. Вот спрятаться вдвоем за одним псевдонимом – то-то будет весело!

Дмитрий: Что же до Зорича, то это в честь фаворита Екатерины II Великой, а вот имя, только не смейтесь, в честь навеки первого русского поэта... Это уже потом нам сказали, что с точки зрения каббалистической нумерологии эти имя и фамилия нашему дуэту подходят, потому что уравновешивают мужской и женский принципы в нашем дуэте. Это мистическое объяснение нам очень нравится.

ВЛ.  В издательстве АСТ вышло долгожданное продолжение романа «Завтра война» и читатели, наконец, узнают о дальнейшей судьбе кадета Военно-Космической Академии Саши Пушкина. Несколько слов о вашей новой книге «Без пощады».

Дмитрий: Мы старались удержаться в горизонтах, очерченных романом «Завтра война»: возрождение традиций «настоящей» научной фантастики, обстоятельное выстраивание биографий главных героев, демонстрация чуждых ментальностей - в первую очередь, клонской... Снова не обошлось без ученых. Их присутствие, похоже, становится нашей визитной карточкой. Разумеется, дана и широкая панорама военных действий, ведь за название первой книги надо отвечать. Война идет полным ходом, враг силен как никогда, за спиной - Москва. И жизнь у молодых лейтенантов только началась, и награды первые на груди, и умирать не хочется, а придется...

ВЛ.  А будет ли продолжение у второй книги?

Яна: Последняя книга трилогии «Завтра война» называется «Время – московское!». Она уже наполовину готова. Надеемся закончить до зимы.

ВЛ.  Чем ещё Александр Зорич в ближайшее время намерен порадовать читателей?

Дмитрий: В октябре-ноябре в АСТ выйдет сборник нашей малой формы под названием «Ничего святого». Туда войдет самое интересное «малое» с крошечными авторскими предисловиями к каждой вещи.

ВЛ.  Как ваши студенты относятся к тому, что вы пишете фантастику?

Яна: Критикуют, бывает, довольно остро. Пытаются вступать в дискуссии, которые мы, впрочем, беспощадно пресекаем. Некоторые относятся хорошо: читают наши книги на занятиях, улыбаются. Многих студентов откровенно развлекает тот факт, что я - писатель. Однажды слышала краем уха такую фразу: «Вы думаете, отчего Яна Владимировна сегодня такая добрая и шару на зачете покатила? Книжка у нее новая вышла!»

ВЛ.  Какой роман мечтаете написать?

Дмитрий: Традиционный, позитивный роман про русскую современность. Без, как говорится, «вот этого всего»: братвы, политики, постмодернизма, без трупа в зеленом чемодане, без медиакратии и спецслужб. Ну и - разочарую любителей фантастики – без гномов, живущих в соседнем подвале, без Петра Баалзебубова, мага седьмой ступени. Легко видеть: задача почти нерешаемая.

ВЛ.  Как вам удается работать, и работать успешно, сразу во всех фантастических жанрах (киберпанк, утопия, фэнтези, альтернативная история, НФ-боевик)?

Яна: Тут какая-то естественная авторотация, помимо нашей воли. Написали эпическую фэнтези, устали от жанра, сама собой приходит мысль дописывать исторический роман «Карл, герцог». Закончили работу над «Карлом», выработали все симпатии к Средним Векам, душа просится в космос... В космосе хорошо, но холодно и ученые кругом. Устали от ученых - начинаем писать фэнтези, про людей суровых и цельных, которые убивают за один косой взгляд и любят своих женщин до умопомрачения... Я вот как раз не понимаю писателей цельных и суровых, которые умудряются всю жизнь в одном жанре проработать. Призвание, наверное?

Сентябрь, 2004 год.

«Писатель на баррикадах – явление противоестественное…»

Владимир Ларионов: Как получилось, что вы стали писать именно фантастику, да ещё вдвоём?

Яна: Все дело в нежном возрасте, в котором мы начали соавторствовать. Мы выдали на гора первую совместную вещь, когда нам обоим еще не исполнилось по восемнадцать лет. Представления о литературном процессе у нас были самые туманные, но все-таки были. В советской школе нас научили, что когда в книге речь идет о том, чего нет или не может быть в природе – это фантастика. А мы писали исключительно небывальщину: големы, звездолеты, магические машины... В общем, как сказали бы в голливудском боевике, мы были «совершенно сумасшедшими сукиными детьми». Какой уж тут реализм!

Дмитрий: Тут еще есть такой нюанс. Чтобы писать реалистично, «о жизни», нужно эту самую жизнь хорошо знать. А те мечтательные студенты первого курса, какими мы тогда являлись, хорошо знали только собственные фантазии. Ничего «реалистичного» мы в том возрасте написать просто не смогли бы. А потом, наверное, сработала инерция... Но мы нисколько не жалеем. Прошло четырнадцать лет, а мы все еще сумасшедшие, и слава Богу!

В.Л.: Вы успешно работаете в разных фантастических направлениях: НФ, фэнтези, альтернативная история, киберпанк. К чему больше лежит душа?

Дмитрий (смеется): Это как спросить у человека, который был женат пятнадцать раз, к какой из пятнадцати жен у него больше лежит душа. Ответ простой: каждая была любимой, когда звал ее под венец. А потом любимой становилась какая-то другая женщина...

Яна: Когда мы писали «Карла, герцога» – то есть альтернативную историю – мы были без ума от французского средневековья. Когда сочиняли фэнтези – учились стрелять из лука. Теперь влюбились в космос и любимый жанр у нас – военно-патриотическая научная фантастика. Мы от него не устаем, мы им дышим. Но мы очень ветреные люди. Не исключаю, что завтра нас неодолимо потянет в мелодраматический хоррор...

В.Л.: Недавно в издательстве АСТ вышел ваш новый роман «Без Пощады». Это космическая опера, вторая книга патриотической трилогии «Завтра война», рассказывающей о России будущего – великой, сильной державе (в романе это Российская Директория, в которую входит и территория нынешней Украины). Чем вас привлекла эта тема?

Яна: Как преподаватель университета, я имела возможность наблюдать студенческие настроения в русскоязычном Харькове. Однажды эти наблюдения натолкнули меня на мысль о том, что больше всего на свете русским не хватает надежды. Какой-то спокойной уверенности в том, что все будет хорошо. Утопии не хватает, глобальных целей... Мы с Димой много спорили на эту тему. Из этих споров и родилась утопия о России 27 века.

Дмитрий: Да, идеология, не побоюсь этого слова, – штука очень важная. Наивно было бы утверждать, на правах тотальной истины, что литература кому-то что-то «должна» – учить, наставлять, давать ориентиры и так далее. Она не должна, но – может, имеет право. А писатель, в свою очередь, имеет право эту возможность либо использовать, либо игнорировать – преследуя в последнем случае задачи сугубо художественно-эстетические. Наконец, писатель может попытаться обвенчать розу алую с жабой черною – к чему мы и стремимся в трилогии «Завтра война», где, параллельно с построением Русской Утопии, выстраивается также, хотелось бы верить, цельная поэтика, поэтика науки и воинского служения.

В.Л.: Когда читатели получат завершающий трилогию роман «Время – московское»? Несколько слов о нём.

Яна: Когда вышла «Завтра война», нас много ругали. И критики, и так называемые «простые читатели». За то, что мы, де, понапридумывали героев, сюжетных линий, обстоятельств и все это повесили в воздухе. Тогда мы написали «Без пощады» – продолжение «Завтра войны». Мы искренне надеялись успеть все разъяснить, расставить все точки над «i». Однако, не вписались в объем. Наверное, проблема в том, что о войне не получается писать лаконично, это убедительно доказал еще граф Толстой... В общем, сейчас мы пишем продолжение продолжения.

Дмитрий: В книге «Время – московское» мы твердо обещаем рассказать конец истории о скромном герое лейтенанте Пушкине, о его многотрудной личной жизни и завершении глобальной войны с Конкордией. В ней же памятливые и требовательные читатели найдут ответ на вопрос: зачем в «Завтра войну» введена сюжетная линия с инженером Роландом Эстерсоном, а в «Без пощады» – с ксеноархеологом Татьяной Ланиной. Мы надеемся, что книга выйдет сравнительно скоро, не позже лета 2005 года.

В.Л.: На постере, рекламирующем вашу трилогию «Завтра война» крупными буквами написано «Горжусь Россией!». Хотелось бы узнать, учитывая последние политические события в Украине, каково нынче быть украинским писателем, пишущим о великой России?

Яна: Не хочется присваивать себе лавры мучеников за великорусскую идею... Но все же отмечу, что из университета, где мы проработали восемь лет на философском факультете, нам пришлось в сентябре прошлого года уволиться, хотя мы оба были доцентами и в научном плане все у нас было хорошо. Но – уволились. Просто не было сил весь этот сумасшедший дом более выносить. А в Союз Писателей Украины нас, представьте себе, пока не принимают! Фактически, Зорич в Украине – официальный безработный. Несмотря на пятнадцать вышедших книг (не считая переизданий и переводов)! И все потому, что у нас на Украине полная свобода-демократия, и с каждым днем она все полнее. Ну, а на фоне свободы такие мелочи как культура письменного слова – просто-таки исчезающе малые величины, да-с.

Дмитрий: Писатели вообще люди наивные. Зорич здесь – не исключение. Как по-настоящему наивные люди, мы не сомневались в победе господина Януковича, но американский доллар в очередной раз показал, что он – могучая бумажка. Обобщая, скажу, что быть украинским писателем, пишущим о великой России, хлопотно и огорчительно. С другой стороны, именно здесь, на Украине, русофильские взгляды закаляются, как сталь у Островского. А с третьей стороны, боюсь, как бы не кончилось все это баррикадами. Вроде бы, писатель на баррикадах – явление противоестественное. Наша, писательская, баррикада – книги. Однако события идут к тому, что, скорее всего, на эту противоестественность придется закрыть глаза.

В.Л.: Ваши планы?

Яна: Сейчас заклинатели цифровых бурь из известного концерна «1С» делают по последним книгам Зорича компьютерную игру, которая так и будет называться: «Завтра война». Так что в ближайших планах у нас окончание сценария к этому почти кинематографического размаха проекту. Очень хотелось бы выйти из такой передряги живыми.

Дмитрий: Не отложишь в сторону и роман «Время – московское!» Книга стоит в издательском плане АСТ на апрель, а мы ее все еще не закончили. Срывать издательские планы нам очень не хочется. А потому с некоторых пор у нас с Яной двадцативосьмичасовый рабочий день.

Январь, 2005 год.

Алексей КАЛУГИН:

«Закрутить сюжет – самая простая задача»

 

Алексей Александрович Калугин родился в 1963 г. Окончил медицинское училище по специальности фельдшер-лаборант. Служил в Забайкальском военном округе (стройбат и специальность каменщика в придачу). После армии окончил вечернее отделение Всесоюзного института инженеров пищевой промышленности (спец по консервированию). Параллельно работал в Институте биологической и медицинской химии. В 1996 году уже в должности научного сотрудника готовился к защите кандидатской диссертации по теме исследований ферментов генно-инженерного комплекса. В том же году выходит первый роман Калугина – «Лабиринт» (позднее переросший в трилогию). В результате Алексей, без колебаний оставив научную карьеру, делает выбор в пользу литературы. Автор романов «Тёмные отражения» (1999), «Снежная слепота» (2000), «Игра в реальность» (2001), «Полёт мотылька» (2003), «Там» (2003), «На исходе ночи» (2004), «Геноцид» (2006), «Дело об архиве Уильяма Шекспира» (2006), «Подземелья Эйтана» (2007), «Деграданс» (совместно с Г.Прашкевичем, 2007), «Мечта на поражение» (2008) и многих других произведений. В 2004 г. стал лауреатом премии Бориса Стругацкого «Бронзовая Улитка».

Живёт в Москве.

Алексей, как случилось, что в своём творчестве ты отдал предпочтение именно фантастике?

Сначала - потому что сам любил и много читал фантастику. Позднее понял, что этот жанр дает почти уникальную возможность разговаривать с читателем об очень серьезных вещах, обходясь без дидактики и занудства. Хороший фантастический роман чаще всего строится по рецепту «слоеного пирога», - в нем присутствует несколько пластов повествования. Читатель, в зависимости от уровня подготовленности и от того, насколько ему это интересно, может сам выбрать, как глубоко «вгрызаться» в этот «пирог».

 

Возникают ли у тебя трудности с придумыванием сюжетов? Откуда приходят образы героев? Раскрой читателям часть секретов своей творческой кухни.

Трудностей с сюжетом - никаких. Главным образом потому, что я начинаю работу над романом, отталкиваясь не от сюжета, а от некой идеи, которую хочется реализовать. Иными словами, - от того, о чем хочется в данный момент говорить с читателем. В начале существует только место действия, один-два главных героя, несколько совершенно абстрактных имен и названий, записанных в отдельном файле, которые, возможно, могут пригодиться в работе, и самое общее представление о стилистике будущей книги. Все остальное появляется само собой по ходу работы. Начиная работу над романом, я чаще всего сам не знаю, чем он закончится. Главным недостатком такого метода работы является то, что в конечном итоге много готовых страниц, а то и целые главы уходят в мусорную корзину. Насколько роман получился, я определяю по тому, как близко удалось подойти к реализации той сверхзадачи, которую я ставил перед собой, садясь за работу.

Образы главных героев чаще всего полностью вымышленные, хотя в них, конечно же, присутствуют отдельные черты реальных людей. Если помнишь, был такой старый французский фильм «Великолепный», где Бельмондо играл писателя-неудачника. Смех смехом, но именно таким образом, как там показано, в мои романы иногда попадают эпизодические персонажи.

Знаю, что твой роман «Не так страшен черт» записывают на CD. Расскажи об этом подробнее.

С предложением выпустить мои книги, озвученные профессиональными чтецами и записанными на компакт-дисках в формате Мр3, ко мне обратились представители издательского центра «Экстра-Принт». Честно говоря, я несколько скептически относился к такому варианту издания книг. Но, пообщавшись с совершенно разными людьми в Интернете, обнаружил, что большинство из них поддерживает идею выпуска аудиокниг. Если вспомнить, в советские времена выпускалось очень много пластинок с инсценировками детских книг и сказок, да и радиопостановки пользовались популярностью. Наверное, сейчас мы возвращаемся к тому же, только на ином техническом уровне. Записать полный текст романа на виниловый диск было невозможно, а на CD – запросто. Для первого диска я выбрал роман «Не так страшен черт». У романа линейный сюжет, изложение ведется от лица главного героя, поэтому он должен легко восприниматься на слух. Но есть тексты, которые необходимо адаптировать для аудио-записи, иначе восприятие их слушателями может оказаться неадекватным авторскому замыслу.

В издательстве «ЭКСМО» вышло уже полтора десятка твоих книг, до этого ты некоторое время работал с издательством «Армада» (цикл «Резервация»). Меня всегда интересовал вопрос, что чувствует профессиональный писатель, зарабатывающий на хлеб литературным трудом? Как ему уйти от соблазна гнать ради заработка однообразные произведения, ориентированные на непритязательного потребителя, не превратиться в «автора-килобайтника»? Прокомментируй, пожалуйста.

В «Армаде» помимо трилогии «Резервация» выходили еще три мои книги. Кстати, все они переизданы «ЭКСМО» в новой авторской редакции.

Михаил Чехов в свое время сказал, что если артист не испытывает страха перед выходом на сцену, то это плохой артист. Не знаю, относится ли то же самое к авторам, но лично я, несмотря на то, что уже пять с лишним лет зарабатываю только тем, что пишу, до сих пор, отдавая в издательство новую рукопись, испытываю жуткий мандраж и успокаиваюсь только после того, как узнаю, что рукопись принята.

Качество текста, который в конечном итоге выходит из принтера, определяется только личным вкусом автора и тем, сколько извилин у него в мозгах. Ну и, наверное, той мерой ответственности, которую чувствует автор по отношению к тому, что он делает. Можно, например, сдать в издательство совершенно неправленый текст, в расчете на то, что всю грязь вычистит редактор, - работа, мол, у него такая. Кстати, очень удобная позиция, - все недостатки можно списывать на редактора. А можно намеренно ввести для себя определенные правила, которые будут затруднять работу над текстом, - с тем,

чтобы не перейти невзначай к автоматическому письму. У каждого свои секреты, хотя есть и общедоступные методики. Довлатов, как известно, считал, что в предложении не должно быть даже двух слов, начинающихся на одну и ту же букву.

Так же, как медведя можно научить кататься на велосипеде, так и любого человека, затратив какое-то время и приложив необходимые усилия, можно научить правильно складывать слова в осмысленные предложения. Но, если он не понимает, что, всего лишь поменяв местами пару слов, можно в корне изменить смысл фразы, то с этим уже ничего сделать невозможно.

Закрутить как следует сюжет, на мой взгляд, самая простая задача в работе над текстом. И если ограничиться только этим, то книжки можно выпекать, как блины.

С другой стороны, если есть потребители подобной продукции, то должны быть и производители. Хотя вопрос о том, кто кого породил, невзыскательные читатели - ремесленников от литературы, или наоборот, настолько же сложен, как и проблема курицы и яйца.

Любопытной, на мой взгляд, стороной данного вопроса является то, что когда разговариваешь с литераторами, то сильные и интересные авторы чаще всего сами заостряют внимание на своих неудачах и просчетах. Те же, чьи тесты не стоят бумаги, на которой они напечатаны (увы, довелось общаться с представителями этой братии), почти всегда уверены, что написали эпохальную книгу, которую просто «никто не понимает».

 

Кстати, испытываешь ли ты какое-нибудь давление со стороны издательства «ЭКСМО-Пресс», с которым сотрудничаешь в последнее время? Не загоняет ли тебя издатель в жёсткие рамки, обусловленные спецификой серии?

У меня нет никакого письменного договора о сотрудничестве с «ЭКСМО». Вся наша совместная работа строится на устном джентльменском соглашении о том, что каждую свою новую рукопись я первым делом предоставляю на рассмотрение именно в «ЭКСМО».

Давление? Напротив, когда я перешел в «ЭКСМО», то почувствовал такую свободу, что по первому времени даже несколько растерялся. По счастью, быстро пришел в себя. Я никогда предварительно не оговариваю с издательством будущую книгу, - как я уже говорил, чаще всего я и сам не знаю, какой она будет, - а приношу законченную и полностью выправленную рукопись, в которой уже нереально что либо изменить. Издательству остается только сказать «да» или «нет».

Но проблема, которую ты затронул своим вопросом, все же существует. Есть определенная зона издательского интереса, за рамки которой нельзя выходить, если хочешь печататься в данном издательстве. Проблема возникает, когда эта зона начинает смещаться в сторону от твоих интересов. А именно это сейчас и происходит в «Эксмо». Одну за другой издательство отклонило две мои книги: подготовленный мной сборник «Новые Марсианские Хроники» с очень хорошим, на мой взгляд, авторским составом, и новый роман «Между центром и пустотой». Как мне кажется, редакция фантастики издательства «Эксмо» сейчас делает мощный крен в сторону чисто развлекательной продукции. Чем незамысловатее сюжет, чем проще и невыразительнее текст, тем больше шансов, что рукопись будет принята. Нынче в издательстве вполне комфортно чувствуют себя авторы, одно имя которых года три назад вызывало смех. Самое страшное в данной ситуации то, что делается это не с лукавым подмигиванием, - мол, нам все равно, на чем деньги зарабатывать, - а с полной уверенностью в своей правоте, в том, что это и есть объективное отражение лучших сторон современной фантастики.

Алексей, и что же ты собираешься делать в сложившихся обстоятельствах? Над чем сейчас работаешь?

Сейчас работаю над романом под условным названием «И черт с нами». Это будет фантастический детектив, в котором действуют те же герои, что и в романе «Не так страшен черт». Готов материал для авторского сборника рассказов. Нужно только выбрать время, чтобы заново просмотреть все тексты. А потом найти того, кто возьмется издать такой сборник.

В целом, виды на будущее не очень-то веселые. Поскольку все издательства, публикующие фантастику, уже успели отказаться от моего последнего романа «Между центром и пустотой», создается впечатление, что я со своими нынешними предпочтениями не попадаю в зону издательских интересов. А, значит, в самое ближайшее время, чтобы как-то заработать на жизнь, придется заниматься халтурой. Тут надо заметить, что в данном контексте под словом «халтура» я подразумеваю работу, которая сделана, может быть, и хорошо, но душу не греет.

17-го июля 2003 года решением Секретариата Союза писателей России создан Совет по фантастической и приключенческой литературе, который возглавляет секретарь СП Виталий Пищенко. Ты принимаешь активное участие в работе СФП. Расскажи о нём.

Я являюсь членом Совета, можно сказать, со дня его основания. О необходимости подобного объединения писателей-фантастов говорили давно и много, и даже предпринимались неудачные попытки его создания. Пока Совет, который работает меньше года, только объединил в себе ведущих писателей-фантастов. Учреждены литературные премии Совета. В каком направлении будет развиваться его деятельность в дальнейшем, мне пока сказать трудно. Лично я благодаря Совету наконец-то официально оформил свой писательский статус. Прежде, до того, как я получил билет Союза писателей, во всех анкетах и заявлениях в графе «место работы», мне приходилось писать «временно неработающий». Увы, для чиновников наличие более двадцати изданных книг не является основанием для того, чтобы считать их автора писателем. Единственный раз человек, принимавший анкету, собственноручно вычеркнул «временно неработающий» и написал поверх этого «писатель», когда я проходил собеседование в посольстве Великобритании перед поездкой в Англию. Но это был британский чиновник.

Твои пожелания читателям.

Поменьше смотреть телевизор и побольше читать книги. И непременно такие, которые потом хочется перечитать. И чтобы больше никаких дефолтов!

Декабрь, 2001 год – август, 2004 год.

Павел КРУСАНОВ:

«Меня привлекает эстетика Империи...»

 

Павел Васильевич Крусанов родился в 1961 г. в Ленинграде. Часть детства прожил в Египте (его отец работал на строительстве Ассуанской плотины). Окончил педагогический институт им. А.И.Герцена (ЛГПИ). Работал осветителем в театре, садовником, техником звукозаписи, инженером по рекламе, печатником офсетной печати, редактором в разных издательствах. Дебютный авторский сборник «Где венку не лечь» вышел в 1990 г. Автор книг: «Одна танцую» (1992), «Знаки отличия» (1995), «Рунопевец» (1997), «Отковать траву» (1999), «Укус ангела» (2000), «Бессмертник» (2000), «Ночь внутри» (2001), «Бом-Бом» (2002), «Другой ветер» (2002), «Американская дырка» (2005) и др.

Лауреат Премии года журнала «Октябрь» (1999), финалист «АБС-премии» (2001). Живёт в Санкт-Петербурге. 

Существует мнение, что Крусанов в «Укусе ангела» угадал, почувствовал, выразил имперские ожидания читателя, описав стремление россиян к восстановлению былого могущества страны под железной рукой, да и сам является носителем имперского сознания, «имперцем», потому и роман вызвал такой резонанс. А вот критик Володихин пишет, что «роман Крусанова «Укус ангела» - прямой, никак не закамуфлированный выпад против Империи». Прокомментируйте, пожалуйста. Как вы думаете, не являются ли наблюдаемые сейчас изменения в общественно-политической жизни (утверждение «нового» старого гимна, настойчивое желание государства установить контроль над ТV, возрождение субботников, фактическое возвращение в некоторых регионах к безальтернативным «выборам» и пр.) признаками реставрации Империи? Какой она будет? Какой хотели бы ее видеть вы?

Что касается сознания, то у меня, как и у большинства моих соотечественников, оно, разумеется, имперское. Именно у большинства, хотя либерально-радикальная интеллигенция, пытающаяся накрыть все поле общественного мнения и даже заменить собой понятие «народ», утверждает, что картина иная. А откуда взять другое сознание, если мое поколение выросло и прожило половину жизни пусть и не в самой соблазнительной на свете (позволю себе быть милосердным к прошлому), но все же Империи? Сознание – не та вещь, которую можно поменять в магазине на нечто равноценное пусть и другого размера. При этом я отнюдь не приветствовал бы возвращение Империи ни в ее советском изводе, ни в романовской, значительно ныне романтизированной, версии. Тот строй духа, о котором идет речь, вожделеет некой идеальной формы, вожделеет Небесной Империи – она еще только ждет своего создателя. Вместе с тем носитель духа, конечно же, осознает, что Небесная Империя, как и всякий трансцендентный объект, скорее всего недостижима. В этом смысле я «имперец» леонтьевского, что ли, толка, потому что в первую очередь меня привлекает не порядок, не могущество, не «железная рука», а эстетика Империи. Хотя в известном смысле эти вещи взаимосвязаны.

Теперь об «Укусе ангела» и мнении, будто это прямой выпад... и так далее. Подобное мнение порождено, скорее всего, некоторым сгущением красок в финале. Но это не выпад – это своего рода наказ. Империи не следует воплощать идею всемирности, она должна иметь границы и, если не врага, то соперника на этих границах. Уничтожив последнего соперника, Империя уничтожит и себя самое. Впрочем, до этого еще никогда не доходило – тем интереснее художественный опыт.

Если же говорить о признаках реставрации Империи, то делать выводы, на мой взгляд, преждевременно. А те выводы, которые делаются, носят откровенно чумовой характер. Почему, скажем, утверждение в качестве гимна музыки Александрова должно свидетельствовать об этой самой реставрации, а гипотетическое утверждение музыки Глинки, автора «Жизни за царя» – об укоренении «либеральных ценностей»?

Вместе с главным редактором издательства «Амфора» Вадимом Назаровым вы возглавляете амбициозный проект «Наша марка». Насколько успешно проходит, говоря словами Виктора Топорова, «импортозамещение прозы для продвинутых»? Правильно ли координаторы проекта просчитали логику книжного рынка в смысле приоритета русской интеллектуальной словесности?

Проект безоговорочно удался. Когда «Амфора» его только запускала, было ощущение некоторого бодрящего трепета, ощущение издательского риска. И в самом деле — отечественная интеллектуальная проза традиционно считалась маргинальным явлением, а тут оказалось, что стабильно расходится пятитысячный тираж такого, к примеру, непростого автора как Андрей Левкин. Из двенадцати уже вышедших в сериях «Наша марка» и «Поколение Y» книг, только одна откровенно не оправдала надежд, зато три книги выдержали уже по два-три повторных тиража. Разве это не удача, когда каждое четвертое издание становится интеллектуально-игровым бестселлером? Речь не идет о конкуренции с жанровой, скажем, детективной литературой — это разные ниши, — но совершенно очевидно, что в последние годы появился рынок русской интеллектуальной литературы и он имеет тенденцию к расширению.

Петербургские сочинители, группирующиеся вокруг «Амфоры» постоянно напоминают о себе не только своими культовыми творениями – в январе был обнародован программный литературный манифест под названием «Заявление для публичного оглашения», в апреле появилось эпатажное Открытое письмо В. В. Путину с требованиями расширения границ Империи. Прокомментируйте эти заявления амфоровцев. Какими грядущими испытаниями пугают нас Носители коллективной беззаветной санкции Объединенного петербургского могущества?

Открытое письмо В. В. Путину, над которым Объединенное петербургское могущество взяло шефство, — это лишь часть акции «Незримая Империя», которая была проведена в апреле нынешнего года в Манеже. Рассматривать данное письмо в отрыве от акции в целом, извлеченным, так сказать, из контекста можно, но это требует от человека дополнительных усилий воображения, на которые способны не все, что и продемонстрировали некоторые отстойные журналисты, вроде В. Шубинского. Впрочем, это проблема чувства юмора каждого.

Посредством подобных акций, начиная с январской, проведенной в клубе «Проект О.Г.И.», Объединенное петербургское могущество через носителей его коллективной беззаветной санкции обозначает свое расширяющееся присутствие в сегодняшней ускоренной реальности. Содержание грядущих испытаний до поры не подлежит разглашению, однако упоминание о них должно вызвать в обществе подспудную мобилизацию сил для успешного их преодоления. Следующая акция носит название «Минус интеллигенция». О месте и времени ее проведения будет объявлено дополнительно.

С романом «Укус ангела» вы стали в нынешнем году финалистом фантастической «АБС-премии», Ваши произведения входили в список номинаций московской конференции фантастов «Роскон-2001». Таким образом, вы теперь имеете некоторое отношение к фантастическому цеху. Многие авторы, не желая заполучить клеймо «писатель-фантаст» , усиленно открещиваются от этого «звания». Ваши комментарии в связи с этим. (Не боитесь, что вас обзовут фантастом?). Каково ваше отношение к фантастической литературе вообще?

Признаться, при моем довольно открытом образе жизни мне ни разу не приходилось сталкиваться ни с одной организацией «фантастического цеха». Невольно складывается впечатление, что эти организации носят эзотерический характер и еще более корпоративны, нежели Объединенное петербургское могущество. Прежде чем принять посвящение в «писатели-фантасты», я хотел бы знать порядок и условия инициации, которые при подобной закрытости, само собой, потребуют от соискателя нелегких жертв. Я должен посоветоваться с семьей.

Если говорить об отношении к фантастической литературе вообще, то я разделяю мнение, что есть литература, которая становится частью твоего личного опыта, и есть та, которая не становится. Вот, собственно, и все.

«Укус ангела» написан в модном ныне жанре альтернативной истории. Вы согласны с такой идентификацией? Насколько вам знакомо это направление фантастики?

Да, пожалуй, «Укус ангела» написан в жанре альтернативной истории, если я правильно понимаю семантику термина, но это направление фантастики мне не знакомо. О чем скорблю.

Предполагаются ли в серии «Наша марка» публикации произведений писателей, традиционно приписанных к цеху фантастов? Не так давно в «Амфоре» вышла замечательная книжка Александра Етоева «Бегство в Египет». Кто еще из фантастов внесен в издательский план?

Честно говоря, Вы открыли мне глаза на Етоева. От Вас я впервые узнал, что он фантаст. Перспективных издательских планов я раскрывать, разумеется, не могу, но что касается ближайшего времени, то «Амфора» готовит к выходу книги таких фантастов как Игорь Клех, Вячеслав Курицын, Сергей Носов, Владислав Отрошенко, Дмитрий Григорьев, Илья Бояшов, Наль Подольский, Алексей Цветков, Илья Стогов и многих, многих других.

В названии романа «Укус ангела» критик Сергей Бережной усмотрел перекличку с фамилией автора: «укУСАНгела – крУСАНов». Так было задумано или получилось случайно?

Совершенно случайно.

У вас не возникает желание написать продолжение «Укуса ангела»? В романе вроде бы расставлены все точки над «и», но, как издатель-коммерсант, вы наверняка представляете, как хорошо продавался бы сиквел…

Продолжения не будет. Однако есть, частично уже исполненный, замысел двух следующих романов, которые вкупе с «Укусом ангела» составят своего рода трилогию, не связанную ни сюжетно, ни сквозными персонажами. В идеале должна сложиться этакая гегелевская триада: тезис, антитезис и синтез. Если, конечно, Господь попустит.

25 мая состоялось вручение Российской литературной премии «Национальный бестселлер», вы были членом Малого жюри. Как чувствовали себя в роли судьи-эксперта? Ваш коллега Артем Троицкий сказал, что ему вообще не понравилась ни одна из вещей, вышедших в финал. А вам? На наш непросвещенный взгляд, любое из произведений-финалистов и впрямь можно раскрутить, сделав бестселлером, но с определением «национальный» - явный перебор.

В роли судьи-эксперта чувствовал себя на удивление комфортно. Сожалею лишь о том, что Малому жюри пришлось иметь дело не с тем материалом, с каким хотелось бы, а с тем, какой явился в наличии, благодаря выбору жюри Большого. В результате этого выбора среди финалистов не оказалось безусловного лидера — невольно пришлось воспользоваться методом отсева. Сорокин и Лимонов выпадали сразу — и тот и другой повторялись, перепевали свои прошлые тексты. Вообще их выдвижение в финал выглядит подставкой — кто же будет голосовать за книгу, которая явно слабее предыдущих книг того же автора. Эта премия не за заслуги. Лимонова, возможно, выдвигали как «узника совести», но «Национальный бастселлер» — не Пен-центр. В результате Сорокин не получил ни одного голоса, а Лимонов — один. Свой собственный, поданный из Лефортова. Далее... Не буду расписывать подробно. Один, при многих достоинствах, не сумел связать все сюжетные хвосты. Другой, заявив отменные намерения, испортил исполнение полным отсутствием самоиронии. Другой, продемонстрировав блестящий образец «окопной правды», как следует не прописал диалоги. Ну а четвёртый, как известно стал лауреатом. Вполне заслуженно. В целом премия «Национальный бестселлер» – очень перспективное начинание. Особенно на фоне выхолощенной, унылой, как старая калоша, поколенческой «Северной Пальмиры».

Лауреатом «Национального бестселлера» стал Леонид Юзефович с романом «Князь ветра», хотя у этого произведения по оценке Большого жюри было наименьшее количество баллов. Ваше личное голосование (мнение) совпало с выбором Малого жюри в целом?

Совпало, чем я весьма удовлетворен.

Если можно, немного расскажите о себе, откуда пришли в литературу, чем занимались раньше?  

Боюсь, что это неинтересно. Родился, учился, женился — кому это нужно? И почему это важно?

Какие самые яркие эстетические впечатления вы получили за последнее время?

Роман Вадима Назарова «Круги на воде» и длинная шея Ирины Хакамады.

Вопросы задавали Владимир Ларионов и Сергей Соболев.

Июнь, 2001 г.

Андрей ЛАЗАРЧУК:

Две беседы с Андреем Лазарчуком

 

Андрей Геннадьевич Лазарчук родился в 1958 г. в Красноярске. Окончил Красноярский медицинский институт,по профессии - врач-реаниматор. В литературе дебютировал рассказом «Экслибрис» (1985). Автор социально-философской эпопеи «Опоздавшие к лету» (1989-1994) и романов «Иное небо» (1993), «Транквилиум» (1996), «Все, способные держать оружие» (1997), «Кесаревна Отрада между славой и смертью» (1999), «Штурмфогель» (2000), «Параграф 78» (2006). Совместно с Михаилом Успенским написал романы «Посмотри в глаза чудовищ» (1997) и «Гиперборейская чума» (1999). Совместно с супругой Ириной Андронати – романы «За право летать» (2002), «Сироты небесные» (2003), «Малой кровью» (2005). Совместно с ними обоими - «Марш Экклезиастов» (2006). Лауреат многочисленных жанровых наград, в их числе: несколько премий «Интерпресскон», несколько премий «Странник», несколько «Бронзовых Улиток», «АБС-премия», премия «Роскон» и др. Живёт в Санкт-Петербурге.

Ирина Сергеевна Андронати родилась в Одессе. Закончила Одесский университет, по образованию биолог. Литературный редактор, переводчик, поэт. Автор и редактор серии новеллизаций «X-Files». Автор книги стихов «Круговорот» (1999). Живёт в Санкт-Петербурге.

Андрей ЛАЗАРЧУК:

«Я хорошо представляю себе

сильную Россию…»

Вы относительно недавно переехали в Санкт-Петербург. Как адаптировались, как чувствуете себя в Питере, как пишется на берегах Невы? Наверное, скучаете по родному Красноярску?

Физически – чувствую себя лучше, здешний климат мне больше подходит. Если бы остался в Красноярске, просто не уверен, пережил ли бы нынешнюю зиму. Скучаю – только по Мише и по своим семинаристам.

(Речь идет о друге и соавторе Андрея Лазарчука – известном писателе Михаиле Успенском и семинаре молодых авторов, которым Лазарчук руководил в Красноярске).

На семинаре Бориса Стругацкого, который Вы теперь посещаете, весной планировалось обсуждение Вашего нового романа. Обсуждение пока не состоялось. Роман еще не написан? Или помешало что-то другое?

И роман не написан, и у БН-а планы поменялись.

Кстати, какое впечатление произвел на Вас семинар БН?

Скажем так: я бываю там охотно. Но мне странно практически полное отсутствие молодых авторов.

Ваш творческий дуэт с Михаилом Успенским порадовал не только фэндом, но и читателей мэйнстрима. Продолжаете ли Вы писать вместе? Как Вы думаете, отчего в фантастике так распространено соавторство? Как дела с космической оперой «Космополиты», над которой Вы работаете совместно со своей женой Ирой Андронати?

Ну, пока что и я, и Миша заканчиваем собственные работы. Может быть, увидимся этим летом и обсудим третий совместный роман. Как это будет писаться – еще не знаю.

«Космополиты» готовы на девяносто процентов, но вот эти последние десять оказались очень трудными. Тем более, что пришлось по житейским причинам прерваться месяца на четыре – и теперь очень трудно возвращаться в ту атмосферу.

Повальное соавторство в фантастике... Наверное, это существует потому, что повышенные требования предъявляются к содержанию, а не к форме.

В одном из интервью (выложено на красноярском сайте «Лист») Вы говорили, что уже закончили повесть «Семен по прозвищу Петр». В каком издательстве она выйдет?

Пока не предлагал никуда – не хочу. Думаю еще повозиться с текстом. Возможно, придется дописать еще одну линию сюжета. Возможно, больше. Не знаю.

В восьмидесятых-начале девяностых годов существовала любопытнейшая премия омского КЛФ «Алькор» под названием «Великое Кольцо», Вы там экспертом были. Продолжаете ли так же внимательно читать отечественную и зарубежную фантастику? Что больше понравилось из публикаций иностранных авторов последних лет?

Нет, конечно. Насколько мне известно, за 2000 год опубликовано более 660 романов только отечественных авторов – и наверняка не меньше переводных. Пусть в этом купаются фэны и критики.

Что касается "понравилось"... «Темная башня» Кинга – это последние годы? Лэтем, «Пистолет с музыкой». «Мадрапур» Мерля. «Врата Анубиса» Пауэрса. Больше не помню.

Говорят, в издательстве «АСТ» готовится к изданию один из романов Роберта Хайнлайна в Вашем переводе. Какой именно? И есть ли задумки перевести еще что-нибудь? Ведь перевод «Убика» был замечателен.

«I fear no evil», который я переназвал «Пройдя долиной смертной тени». «Убик», кстати, тоже переиздается. Переводить нового ничего не собираюсь – этим сейчас можно заниматься только халтурно, поскольку качественная работа не оправдывается.

В послесловии «Автор об авторе» к книге «Штурмфогель», вышедшей в элитарной серии «Корона» Вы писали, что два раза находились на грани гибели, а однажды спасли человека от верной смерти. Можно ли об этом рассказать подробнее?

Нет. Тайна личности.

Ваш готический боевик «Штурмфогель» номинирован в этом году на «АБС-премию» и вышел в финал. (Вы уже были финалистом «АБС-2000» с романом «Гиперборейская чума»). О том, рассчитываете ли на победу, не спрашиваю. Конкуренты у Вас серьезные. Скажите, будет ли продолжение романа?

Трудно сказать. Первоначально это всё замышлялось как этакий парафраз романов про Штирлица: то есть еще один роман «во время войны» и как минимум один «после». Но сейчас я что-то охладел к этой идее. В общем, буду думать. Сейчас меня больше занимает другой сюжет, к фантастике отношения практически не имеющий.

Альтернативная история. Третий Рейх: о нем Вы пишете не впервые. Почему Вас так привлекает эта тема?

Потому что Третий Рейх – это единственная известная нам по-настоящему иная цивилизация, фундаментально более отличная от «евро-китайской», чем какие-нибудь там майя или Саракш. Меня Рейх интересует в первую очередь с ксенологической точки зрения.

Сейчас модно рассуждать по поводу имперских мотивов, имперской идеи, «имперского вектора» в творчестве тех или иных авторов. Считается, что целая плеяда ряд российских фантастов (Геворкян, Дивов, Вершинин, Михайлов, Рыбаков, Янковский и др.) утверждает новый стиль – «неоампир» (см. , например, недавнюю одноименную статью Володихина в «EX LIBRIS НГ»). Призраком Империи-чудовища читателя напугали Крусанов и Плеханов. Как представляет себе сильную Россию турбореалист Лазарчук, будет ли он писать на эту тему? Тем более, что в одном из интервью Вы говорили о своих «возможно, имперских настроениях». Прокомментируйте, пожалуйста.

Я достаточно хорошо представляю себе сильную Россию, но писать мне сейчас об этом не хочется, потому что: а) об этом уже довольно подробно написано во «Всех. способных держать оружие», и б) я не люблю петь хором. В конце концов, Империя – это состояние души, а не география и не политика. Впрочем, навсегда не зарекаюсь: если мне вдруг придет в голову интересная история, которая потребует изображения Новой Российской Империи – то почему бы нет?

Вопросы задавали Владимир Ларионов и Сергей Соболев.

Май, 2001 г.

Андрей ЛАЗАРЧУК

и Ирина АНДРОНАТИ:

«Писать вдвоём

интереснее и приятнее»

В вашем первом совместном романе «За право летать» земляне бьются не на жизнь, а на смерть с инопланетной расой имперцев, негласно использующих человечество, как источник генетической подпитки. В финале Земля уверенно подписывает с униженной Империей договор о своей полной независимости… Нет ли здесь намёка на имперские мотивы в творчестве некоторых писателей-фантастов?

И.А.: – Во-первых, это не финал. Во-вторых, это та ещё империя. Называют-то её так именно земляне – просто потому, что надо же это как-то назвать. Цитируем:

«...не соотносится внешний вид и образ действия [пришельцев] с этим гордым словом: Империя. Это ведь не они себя, это мы их так прозвали. Слово прилепилось к пришельцам само собой, порождённое культовой – даже дважды культовой – киноэпопеей «Звёздные войны».

Но, если отвлечься от кино, что вспоминается нормальному взрослому человеку при слове «Империя»? Орлы и знамёна. Железная поступь легионов, боевые слоны, триумфальная арка, «Звезда Смерти», белый плащ с кровавым подбоем, за гранью дружеских штыков, штурм унд дранг юбер аллес, аве, цезарь! – и генералиссимус на белом коне, армады «юнкерсов», армады дроидов, чёрные шлемы, кто не сдаётся, того уничтожают, танки, вперёд! А что в нашем случае? Беспомощная какая-то осада, нелепые десанты в неподходящие места, похищения людей...»

В общем, Империи бывают разные. И не все, что так называется, имеет на это право.

А.Л.: – Была, например, ещё совсем недавно Центрально-Африканская империя, с императором Бокассой у холодильника. А что касается полемики, то концептуально имперская линия ничем не отличается от линии партии. Взять, например, поиск врагов, примат общественного над частным, обязательную цензуру… Так вот, в «Космополитах» мы эту тему пока не трогали.

Что, по вашему мнению, происходит с отечественной фантастикой в последнее десятилетие (с момента прекращения существования империи под названием Советский Союз)? Пошла ли фантастике на пользу полная свобода и отсутствие навязываемой идеологии?

И.А. и А.Л. (хором): – Достаточно просто зайти в магазин и посмотреть на полки, чтобы больше никогда не задавать таких вопросов.

Что Вы думаете о тенденциях современного развития отечественной фантастики?

А.Л.: – Ничего не думаем. Мы же не тенденциями промышляем, а так – книжки пописываем в свое удовольствие...

Существует мнение, что фантастика при всей её научности является самым религиозным видом литературы после собственно религиозной литературы. «Беллетризованное описание желательных и нежелательных миров есть не что иное, как молитва о ниспослании чего-то, или сбережении от чего-то… Серьёзная фантастика… это шапка-невидимка, в которой религия проникла в мир атеистов…» (В.Рыбаков). Прокомментируйте, пожалуйста.

А.Л.: – Точка зрения вполне аргументированная, а значит, имеет право на существование. Как, впрочем, все другие аргументированные точки зрения. Скажем, Логинов не любит Льва Толстого и объясняет, почему. Толстой не любил Шекспира и тоже внятно объяснял, за что. А мне нравятся все трое. Что это, неразборчивость или терпимость? Другое дело, что меня смущает тезис «фантастика при всей ее научности...» Мне как-то не попадались произведения, в которых не происходит нарушений фундаментальных законов – в частности, законов сохранения.

И.А.: – Атеизм и сам по себе – неистовая тоталитарная религия: ни на чем не основанная агрессивная вера в отсутствие бога. А желание придумать другой мир – лучший, красивый, не похожий на обыденность – это не религия, это изначальное свойство человека, стремление вернуться к детскому, чистому восприятию действительности. А религии – включая атеизм – это человеческое качество беззастенчиво эксплуатируют и извращают.

Кого из нынешних авторов (имею в виду фантастов) вы бы отметили особо?

А.Л.: – Себя. Буркина. Дяченок. Еськова. Успенского. Очень жду, что вернется в «большой спорт» Покровский.

И.А.: – Логинов. Лукин. Вообще, когда говоришь о своих, всегда опасаешься кого-то хорошего пропустить. Поэтому ставим многоточие и переходим к иностранным: Хайнлайн, Саймак, Шекли, Джордж Мартин, Парнелл и Нивен, Майкл Крайтон, Дэвид Брин, Кэтрин Куртц... Хватит пока.

Как вы относитесь к нефантастам в фантастике? (Примеры: Т.Толстая «Кысь», П.Крусанов «Укус ангела»).

А.Л.: – Чем-то они напоминают мне «нового русского», который за большие деньги купил барабан работы Страдивари.

И.А.: – А я вот никак не могу решить, как мне относиться к тому факту, что без трилогии Успенского никакой «Кыси» Толстой не было бы и в помине. Хоть бы спасибо сказала, что ли...

Совсем неоригинальный вопрос: как вы пишете вдвоём? Кто бегает по редакциям, а кто стережёт рукописи?

А.Л.: – По редакциям летает «The Bat», а рукописи в последнее время стережет CD-RW. Пишем же мы всеми вообразимыми способами: вдвоем за одной машиной, по очереди, параллельно на двух, переговариваясь или молча... Главное – постоянно идет проговор событий, которые происходят в описываемом мире и которые могут и не попасть в текст, но тем или иным способом повлиять на события описываемые.

И.А.: – А еще с большим интересом сейчас выслушиваем знакомых, которые нам объясняют, как именно мы пишем вдвоем, и что именно кто из нас писал. J

Вопрос к Андрею: что тебе даёт работа с новым соавтором?

А.Л.: – Писать вдвоем интереснее и приятнее. Разница между письмом сольным и «дуэтным» – примерно такая же, как между придумыванием шахматных задач и партией с партнером. В идеале, конечно, хотелось бы совмещать то и другое...

Космическая опера «За право летать» заявлена вами, как первый роман из цикла «Космополиты». Сколько романов будет включать в себя этот цикл? Пишется ли продолжение?

А.Л.: – Продолжение пишется. Вернее, не продолжение, а просто роман, действие которого происходит в том же мире и частично с теми же героями. Напишем столько, сколько захотим – пока будет получаться и пока не надоест.

И.А.: – Мир получился интересный и многообещающий. Кроме того, есть обязательства в рамках жанра: например, Империя обязательно должна нанести ответный удар. И во втором романе она этого сделать не успевает...

Не кажется ли вам, что сюжет вашей первой совместной книги сложноват для жанра космооперы, а сам роман перегружен персонажами, идеями и событиями?

А.Л.: – Боюсь, что это срабатывает реноме. Даже если я напишу телефонную книгу, будут говорить, что она сложновата для жанра телефонной книги и перегружена персонажами, идеями и событиями...

И.А.: – Мы писали то, что хотели бы прочитать сами. И вообще, как мне кажется, космическую оперу несправедливо оболгали и опустили. Нас заставили привыкнуть, что в книжке должно быть полторы сюжетных линии и шесть героев, различаемых по цвету одежды, а также обязательный звездолет против светодиодного меча или лазерной рогатки. Но космическая опера – важны оба слова – подразумевает большой размах, пространство, множество персонажей – и определенные каноны и определенные правила игры, в рамках которых мы, собственно, и работали. А народ сбивает с толку, главным образом, то, что мы стремились к предельно допустимому реализму. И надеемся, достигли его.

В романе с большой симпатией описаны несравненные коты-разведчики эрхшшаа. Заметно, что представителей рода кошачьих вы уважаете. У Марины и Сергея Дяченко магический кот Дюшес выступает в роли полноправного соавтора. А у вас коты (не обязательно соавторы) в доме есть?

А.Л.: – Сейчас нет.

И.А.: – И собак нет. Кеша вот – есть. Но он – компутер. Ма-аленький.

Над чем сейчас работаете? И ещё: Андрей, ты как-то говорил о возможном третьем романе совместно с Михаилом Успенским…

А.Л.: – Пишем одновременно два романа – один из «Космополитов», другой совершенно отдельный, внецикловый и даже внежанровый. А с Мишей мы обсудили концепцию третьего романа, и он уехал думать.

 

Некоторые авторы забавляются тем, что имплантируют в свои фантастические миры реальных людей или используют в произведениях подлинные имена лиц из фэн-тусовки. Хрестоматийный пример – постоянно утилизируемый фантастами Юрий Семецкий, популярности которого часть фэндома отчаянно завидует, а другая часть (и я в том числе) – искренне сочувствует. В вашей книге тоже есть узнаваемые герои (например, Коля – «обладатель редкостной древнекитайской фамилии Ю-ню»). Скажите что-нибудь по этому поводу.

И.А.: – А что можно сказать... Хорошая фамилия. И персонаж хороший. Мне очень нравится.

А.Л.: – Я считаю подобные игры занятием весьма рискованным. И надо обладать большим тактом и очень любить прототип, чтобы не навредить ему своими фантазиями.

И.А.: – Мы вообще-то даже хотели Семецкого спасти. Но поняли, что уже поздно.

Андрей Столяров как-то сказал мне, что «турбореализм мёртв и ничто пока не свидетельствует о его возрождении». Считает ли Андрей Лазарчук себя по-прежнему турбореалистом? Существует ли в настоящее время это литературное направление?

А.Л.: – Сказано же, что не бывает бывших шпионов. Что касаемо турбореализма, то в свое время это было не создание литературного направления, как почему-то все считают, а попытка дать имя той литературе, которую уже писали многие (подчеркиваю) в пику традиционной фантастике и традиционному реализму. Имя не прижилось, но люди-то остались. Для того, чтобы быть турбореалистом, достаточно а) - писать прозу, и б) - трезво отдавать себе отчет, что живешь в непостижимом, иллюзорном, вымышленном мире.

Желаю вам творческих успехов и жду новых ваших произведений, написанных дуэтом и сольно.

И.А. и А.Л.: – Спасибо! (исполняется прощальный туш

на пылесосе).

Апрель, 2002 г.

 

 

Евгений Лукин

Две беседы с Евгением ЛУКИНЫМ

 

Евгений Юрьевич Лукин (родился в 1950г.) – один из самых одаренных и необычных отечественных фантастов, мастер короткой формы. Автор книг «Когда отступают ангелы» (1990), «Там, за Ахероном» (1995), «Петлистые времена» (1996), «Слепые поводыри» (2000), «Алая аура протопарторга» (2000), «Разбойничья злая луна» (1997), «Зона справедливости» (1998), «Катали мы ваше солнце» (1997), «Труженики зазеркалья» (2002), «Чушь собачья» (2003), «Портрет кудесника в юности» (2004), «Штрихи к портрету кудесника» (2005) и др. Многие повести и рассказы написал в соавторстве с Любовью Лукиной (1950-1996). Яркий, емкий, точный, по-настоящему литературный язык писателя, его умение нестандартно взглянуть на обычные вещи и ситуации, тонкий психологизм в описании поступков и переживаний героев запоминаются сразу. Произведения Лукина переводились на многие языки, включены в 100-томное издание «Библиотека отечественной классической художественной литературы», предназначенное для школ Российской Федерации. Лауреат множества жанровых литературных наград, собрал практически все премии, которые когда-либо вручались за достижения в области фантастики - от приза читателей «Великое Кольцо» до «Бронзовой Улитки» Бориса Стругацкого. Есть у Лукина и нефантастические премии: например, «Золотой теленок» (2000) от «Литературной газеты» за цикл иронических стихов. Замечательный бард (в его исполнении записан CD «Дым Отечества»), автор стихотворных сборников «Дым Отечества» (1999), «Ой да…» (2001), «Фарфоровая речь» (2002), «Чёртова сова» (2004), талантливый переводчик и публицист.

Живет в Волгограде.

«Нас опять не сломить!»

Евгений, критики, да и писательская братия (я имею в виду фантастов) разошлись во мнениях по поводу того, что ты делаешь. Фантастика ли это? Удалось тебе определиться со своей литературной идентификацией или не родился еще тот умный критик, который сможет классифицировать твое творчество?

Да я как-то не спешу определяться. Кроме того, боясь самоповторов, стараюсь, чтобы каждая новая вещь полностью отличалась от предыдущей, что тоже мало способствует идентификации и прочему препарированию. То, чем я занимаюсь, несомненно, фантастика, но не фэнтези и не НФ. И вообще — почему я должен облегчать работу критикам?

Ты не испытываешь проблем с поисками тем, сюжетов для новых вещей, утверждая, что достаточно лишь оглядеться вокруг: жизнь полна абсурда, извращенной логики, действительность фантастичнее любой фантастики, а фантазия фантасту вообще не нужна. Выходит, будь в нашей стране нормальная жизнь, не появился бы замечательный писатель Лукин?

Это вопрос или комплимент? Кстати, мысль о том, что нет ничего фантастичнее действительности, принадлежит не мне, а Достоевскому. Кроме того, нормальная жизнь (знать бы еще, с чем ее едят!) не только у нас в дефиците. То, что творится за рубежом, тоже, согласись, полный бред. Но я бы не рискнул утверждать, будто не испытываю трудностей с поиском тем и сюжетов. На то, чтобы оглядеться и процедить с пренебрежением: «Страна Дураков!» — особого ума не требуется. А вот разобраться в логике абсурда — это действительно задача.

Женя, ты довольно часто бываешь на фантастических конференциях. Что это для тебя: общение, встреча с друзьями, развлечение, энергетическая подпитка, деловые переговоры, что-то еще?

Всё сразу. И курорт вдобавок. Если нет возможности слетать с женой на Канары — дай хоть в Разлив съезжу.

Ты получил безумное количество фантастических премий. Испытываешь какие-либо чувства при получении очередной награды или тебе сейчас уже все равно?

Честно сказать, сейчас я уже стесняюсь что-либо получать. Хотя каких-нибудь пять или шесть лет назад, помнится, бился в истерике и даже кулак о подоконник расшиб, когда «Странником» обошли. Странно, ей-богу…

Если судить по твоим произведениям (особенно это заметно по стихотворениям) ты не любишь коммунистов, да и демократов не особенно уважаешь. Какому политическому движению, кроме партии национал-лингвистов, принадлежат твои симпатии?

В качестве эпиграфа к «Алой ауре» были взяты слова Великого Нгуена: «С каким наслаждением перевешал бы я всех политиков, не будь это политической акцией». И хоть бы одна зараза из тех же, скажем, критиков поинтересовалась, что это за Нгуен такой и чем он, собственно, велик. Поэтому отвечаю, не дождавшись вопроса: Великий Нгуен — это анаграмма, а фраза, естественно, принадлежит мне. Ничего не могу прибавить. Да и отнять тоже.

Как волгоградские писатели (они ведь есть в Волгограде, кроме Лукина и Синякина) реагируют на твою известность, популярность? Ревниво завидуют, не замечают, радуются твоим успехам и новым книгам? Подозреваю, что они все-таки знают о твоем существовании, поскольку в местном Союзе писателей отмечался в прошлом году твой юбилей. И книга была выпущена - сборник «Не будите генетическую память», тиражом 1000 экземпляров, что ты мне подарил. Кстати, сборник сам составлял? Выбирал лучшие вещи к 50-летию?

В СП нас с Любовью Лукиной приняли, если не ошибаюсь, в 1992 году, отнеслись к нам прекрасно. Конечно, писатели — народ сложный, то и дело затевают какую-нибудь фронду, но мы сразу положили себе за правило в революциях и расколах не участвовать. В результате у меня с собратьями по перу до сих пор дружеские (в крайнем случае — товарищеские) отношения. Достаточно сказать, что про юбилейный сборник мне напомнили заранее, иначе я по обыкновению просто бы забыл представить рукопись.

Если можно, расскажи что-нибудь о своих родителях. Правда, что ты вырос в актерской семье?

Правда. Мама — драматическая актриса. Отец — заслуженный артист ТССР, несколько лет был главным режиссером Ашхабадского драмтеатра (русского, естественно). О этом даже в БСЭ упомянуто. Детство мое прошло за кулисами. Города так и мелькали: Оренбург, Тула, Псков, Вологда, Севастополь, Ашхабад… В творческом плане целиком обязан родителям, в основном, отцу. Поначалу часто ловил себя на мысли, что скорее режиссирую, нежели пишу.

В твоей повести «Труженики Зазеркалья» персоналия-отражение Егор думает: «Ну, в Зазеркалье, понятно, без таланта никого как следует не отразишь. А в жизни-то какой может быть талант? Живи - и все. Делов-то!». Трудно согласиться с Егором. Чтобы так отражать реальность, как это ты делаешь в своих произведениях, талант просто необходим. Зазеркальный мир получился у тебя естественным и живым. Мне теперь кажется, что он и вправду существует. Расскажи, как родилась идея такой своеобразной, но вполне логичной жизни по ту сторону зеркала?

Действительно, находясь по сю сторону стекла, согласиться с Егором трудно. Однако в глубоком Зазеркалье эта его мысль, огласи он ее, возражений, думаю, ни у кого бы не вызвала. А замысел… Мне всегда было весело представлять, что происходит за кулисами (то бишь рамой) зеркала. Когда-то, будучи студентом, я подрабатывал монтировщиком сцены, ездил с родителями на гастроли — и понятно, что изнанка театра просто не могла не влезть в повествование. Кстати, о зазеркальном мире: группа читателей в чате выразила недовольство «Тружениками». Когда же я поинтересовался, чем собственно не угодило им данное произведение, то получил ответ: «Герои не понравились». И лишь врожденное чувство такта помешало мне процитировать эпиграф к «Ревизору»: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива».

Многие авторы (В.Рыбаков, В.Михайлов, А.Столяров, П.Крусанов, А.Плеханови др.) в своих произведениях затрагивают так называемую «имперскую тему», показывают свое видение сильной и свободной России, ищут путь к созданию могучего государства, уважаемого «снаружи» и любимого «изнутри», размышляют о возможных опасностях на этом пути. Интересуют ли тебя эти проблемы? Есть ли у писателя Лукина желание поработать в направлении «имперского вектора»?

Не представляю, как можно любить государство (систему). Согласно марксистам, государство — прежде всего орудие насилия. Это что же: лобзать кнут? Лелеять дыбу, на которой тебя вот-вот вздернут? Ладно, шут с ними, с марксистами! Взглянем с прямо противоположной точки зрения. В евангелии от Матфея дьявол, искушая Христа, предлагает Ему «все царства и славу их». И Христос, что любопытно, не уличает дьявола во лжи, в присвоении чужого имущества, не говорит: дескать, что же ты предлагаешь Мне то, что тебе не принадлежит? Стало быть, «все царства и слава их» и впрямь принадлежат врагу рода человеческого. (Обычная в таких случаях ссылка на известный стих: «Несть власти аще не от Бога», — ничего не опровергает, она лишь указывает на источник временного господства дьявола над миром.)

То есть, с какой точки зрения ни посмотри, государство — явление жутковатое. Поднапрягшись, я могу представить себе счастливого человека. Но представить себе счастливое государство? Государство — без тюрем и без тюремщиков? Нет, бесполезно. Фантазии не хватает…

Что же касается империи, то опять не понимаю: зачем ломиться в открытые двери? За вычетом довольно кратких периодов смуты Россия всегда была по сути своей именно империей. Вот и сейчас всё идет к тому же. Помню, незадолго до аварии я стоял на балконе и слушал, как солдаты в казармах кричат «ура» по команде. Так веришь ли — слеза прошибла от умиления. Нас опять не сломить!

Август, 2001 год.

«Искажая искажённое,

рискуешь восстановить истину…»

Евгений Юрьевич, как вы пришли в фантастику?

Почему — в фантастику?

В фантастику я пришёл 5 марта 1950 года. Проще говоря, родился. Долгое время жил, учился и работал, не подозревая, что живу, учусь и работаю в фантастическом мире. Слова Достоевского о том, что нет ничего фантастичнее обыденности и что истина в России имеет характер вполне фантастический, искренне считал парадоксами. Потом всё кажущееся действительностью (в том числе и Советский Союз) затрещало по швам — и стало окончательно ясно, что классик не шутил. Точно так же, как лягушка видит лишь движущиеся предметы, мы прозреваем исключительно во время перемен. Потом опять слепнем. Но мне повезло. Я не только не смог срастись с нынешней небывальщиной, которую мы опять называем реальностью, — всматриваясь в неё, я понимаю, что и тот, ушедший, мир был не менее невероятен. Одна фантастика сменила другую — всего-то делов.

Таким образом я попутно ответил и на второй ваш вопрос: некуда было больше прийти.

 

Да, но я спрашивал о фантастике как о литературном жанре…

То есть о словесном её отражении… Понимаю. Собственно, что такое реализм в наименее мерзком его варианте? Попытка придать правде какое-никакое правдоподобие. Если же автор выдаёт правду в неприкрашенном виде (а она, как правило, неправдоподобна), то такое произведение называется фантастическим. Приведу старое моё определение: реальность — это фантастика, к которой успели привыкнуть.

Вы сразу стали писать прозу?

Нет. Сначала, как водится, были стихи. Первый фантастический рассказ написан в соавторстве с моей первой женой Любовью Лукиной (ныне, увы, покойной), причём довольно поздно — нам уже стукнуло по 25 лет. Причины? Во-первых, осточертело то, что принято называть окружающей действительностью, во-вторых, хотели попробовать силы в прозе. Кроме того, как говаривал Вадим Шефнер, фантастика — продолжение поэзии иными средствами.

Несколько лет пластали реальность скальпелем фантастики в своё удовольствие. А в 1981 году газета «Вечерний Волгоград» сочла возможным опубликовать нашу первую повесть «Каникулы и фотограф», и семейное хобби стало профессией — взялись за писанину всерьёз. Стихи-то наши в ту пору никто бы напечатать не взялся: пафоса в них было маловато. Рефлексия одна да критиканство.

На вас повлияли какие-то книги, прочитанные в детстве?

Почему только в детстве? Они и сейчас влияют. Хотя в последнее время предпочитаю не читать, а перечитывать. Читаешь-то книгу, а перечитываешь-то себя.

А что интереснее всего перечитывать?

Книги, поначалу казавшиеся отвратительными, а потом ставшие любимыми. Впервые со мной такое приключилось в 1962 году, когда я с ужасом дочитал украденную из детской библиотеки «Попытку к бегству». Стругацкие попросту раскололи мой детский мирок, объяснив на пальцах, что добро не вознаграждается. Мало того, если некто пытается творить добрые дела, они потребуют от него всё, что есть, включая жизнь.

А лет через двадцать та же история повторилась с «Улиткой на склоне» («Управление»).

Это, кстати, касается не только фантастики и не только художественной литературы. Попал мне как-то в руки томина «Речи выдающихся русских юристов». Читал взахлёб, пока не наткнулся на несколько речей по одному и тому же уголовному делу. Одна убедила меня в полной невиновности подсудимого, другая — в полной его виновности. Был настолько возмущён, что бросил читать. Сейчас перечитываю с каким-то даже извращённым наслаждением.

Расскажите, как вы писали вместе с Любовью Лукиной?

Проговаривали каждую фразу вслух. Доведя её до кондиции, заносили на бумагу и приступали к следующей. Чудовищно трудоёмкий способ. Потом мы от него частично отказались: один соавтор, скажем, набрасывал свой вариант эпизода, другой правил, и т. д. К декламации прибегали только в наиболее сложных случаях. По-разному, короче, работали.

Вопрос, наверное, неделикатный... Как вы перенесли потерю соавтора? Что помогло вам не сломаться, сохранить творческий потенциал?

Соавторство распалось за несколько лет до смерти Белки (студенческое, а затем и семейное прозвище Любови Лукиной). Видимо, она просто устала собирать истину по кусочкам и решила обрести её сразу и целиком — ушла в религию. Фантастика представлялась ей тогда чуть ли не дьявольским наущением. И я именно сломался: около года корпел над первым своим рассказом («Словесники»), потом долго боялся показать кому-нибудь, не то что предложить в печать, настолько был в себе неуверен. Начинать-то пришлось с нуля.

С уходом соавтора что-то ушло и из ваших произведений?

Такое впечатление, что ничего не ушло. Сравниваешь прежние вещи с нынешними: тот же язык, те же приёмы, тот же круг тем. Иногда кажется, что по-прежнему пишу в соавторстве, причём именно так, как мы начинали. До бесконечности курочу и шлифую каждый абзац на мониторе и беспрерывно бормочу. Будь я мистиком, непременно сделал бы из этого далеко идущие выводы.

Евгений, вы когда-то были школьным учителем в деревне. Я знаю, что это такое, у меня мать в сельской школе много лет проработала: нехватка преподавателей, учебных пособий, маленькая зарплата, тупые ученики. Может быть, вспомните какую-то историю из учительского прошлого?

Будучи учеником, я ненавидел школу, Ставши учителем, возненавидел ее еще сильнее. За год работы в сельской восьмилетке (1972-1973) с нестерпимой ясностью понял, что к воспитательному процессу меня подпускать нельзя на расстояние броска из пращи. Причин тому – чертова прорва, но главная: не умел и не умею командовать людьми. В ту пору я любил сочинять автоэпитафии, что уже само по себе говорит о многом. Ну, например:

Он занимался околотом груш.

Он в рифму стрекотал – что твой кузнечик.

Он искалечил сотню детских душ.

Он честен был. Он больше не калечит.

Об уровне моего педагогического мастерства лучше всего свидетельствует следующая история. Однажды мне надоело, что рыжий зеленоглазый двоечник с последней парты упорно пишет в диктантах «учицца» и «трудицца». Оставил я его после уроков, подробно растолковал, где пишется «-тся», где «-ться». И в следующем диктанте смышленый мальчуган порадовал меня словами «птиться» и «учениться».

Несколько ваших песен на CD «Дым Отечества», посвящены тому времени. Основываясь на их текстах (крик души пропадающего в сельской глуши выпускника пединститута), делаю вывод - этот период был для вас кошмарным.

Не все так просто. Песенки-то – шуточные. Или, как бы сейчас выразились, прикольные. Что же касается «крика души», то он был написан еще до распределения, по рассказам бежавших из деревни выпускников. Мы с Белкой тогда только-только поженились, и радость семейной жизни в какой-то степени заслонила свинцовые мерзости педагогики. Тем не менее, я еле-еле дотянул до конца учебного года, после чего меня призвали в армию – рядовым, поскольку военной кафедры в пединституте не водилось. И, представьте, от действительной службы в СА у меня осталось гораздо больше светлых воспоминаний, нежели от работы в сельской школе.

Где, кстати, служили?

В Янгиюле (это под Ташкентом). Подробности см. в повести «Вторжение». Если не считать появления нарочито американистых монстров, там все описано довольно верно, местами даже настоящие фамилии сохранены. Единственная неточность: умышленно смешаны черты двух ракетных комплексов. Это чтобы не рассекретить. Цензура в ту пору очень не любила, когда что-нибудь рассекречивают.

А сам Женя Лукин в детстве был хорошим учеником?

Терпеть не мог все предметы скопом. Дело в том, что читать я выучился самостоятельно, по кубикам с буквами, когда мне было четыре года. К семи годам, затрепав детские книжки до дыр, проглотил, не жуя, Пушкина, Гоголя, «Русский народный эпос» под редакцией Водовозова. Многое знал наизусть. Прочтя раз стихотворение, мог его продекламировать. Сам рифмоплетствовал. Естественно, что учительница первая моя Луиза Ивановна (светлая ей память!) сочла такое положение непорядком и заставила читать по складам. Так я и не уразумел, зачем это было надо. В итоге, посаженный на тройки и двойки, учебу я забросил, за что очень благодарен учительнице. В то время как все прочие успевали за десять лет люто возненавидеть того же, скажем, Гоголя, я покидал школу с нежной любовью к русской классике и с не запудренными идеологией мозгами. Мало того, к девятому классу выяснилось, что литературу и язык я знаю очень даже неплохо (первое место в городском конкурсе сочинений и проч.).

Ваши произведения часто связаны с историей. Как вы относитесь к науке под названием история? Наше прошлое часто искажали, переделывали…

Ограничусь цитатой из самого себя («История одной подделки, или Подделка одной истории»): «Многие, возможно, ужаснутся, осознав, что наше прошлое целиком и полностью фальсифицировано. Честно сказать, повода для ужаса мы здесь не видим. Уж если ужасаться чему-нибудь, то скорее тому, что фальсифицировано наше настоящее».

А по поводу частых переделок истории хочу предостеречь: искажая искаженное, рискуешь ненароком восстановить истину, что может обернуться серьезными неприятностями и для тебя, и для окружающих.

Некоторые фантасты успешно разрабатывают жилу криптоистории, другие придумывают альтернативки. Ваши повести «Миссионеры» и «Слепые поводыри» можно отнести к этим взаимопроникающим направлениям фантастики. Собираетесь ли продолжать эту тему в своём творчестве?

Терминология, конечно, красивая, но сам я, честно сказать, этой классификацией не пользуюсь. Какая, в самом деле, разница, куда именно забросило моих героев? В прошлое, в параллельный мир или на другую планету… Суть-то от этого не меняется.

Меня интересовало и интересует одно: что делать человеку, если жизнь предоставит ему фантастическую возможность изменить что-либо в этом мире. А «криптоистория», «альтернативка» или какой другой экзотический зверь – это для меня дело десятое.

 

Что скажете о нынешнем состоянии отечественной фантастики?

Вспоминается известная фраза раннего Жванецкого: «Сифилис стал шире, но мельче». Приблизительно так же обстоят дела с нынешней фантастикой. Самое печальное, что она, по большей части, превратилась из орудия познания себя и мира в средство развлечения. Была оружием — сделалась игрушкой.

Как относитесь к НФ, к фэнтези?

НФ — это когда про железяки, а фэнтези — это когда у мага четыре ноги, а позади у него длинный меч? Честно говоря, оба направления мне в достаточной степени безразличны, хотя должен признать, что и в том, и в другом встречаются подчас изумительной силы произведения. Правда, при этом они обязательно выходят за очерченные критиками рамки.

Вы маститый, признанный писатель, обладатель множества фантастических премий. Что посоветуете молодым авторам?

Я бы воздержался от подобных комплиментов. Есть в них что-то от надгробной речи. А самый лучший совет уже дан Чеховым. Как только младенец родится, его следует посечь, приговаривая: «Не пиши! Не пиши! Не будь писателем!» Но поскольку, как я понимаю, время ушло — два пожелания: не давать пощады ни себе, ни тексту и затянуть пояс потуже. Впрочем, это касается только тех, кто относится к своему будущему ремеслу, так сказать, некоммерчески.

Что-нибудь открыли для себя в последние годы? И вообще - возможны ли открытия в зрелом возрасте?

Как только человек перестал делать открытия — он ходячий труп. А самые жуткие откровения приходят именно в зрелом возрасте.

Ваше отношение к религии? Не слишком ли резко мы повернули от тотального государственного атеизма к всеобщему показному «воцерквлению»?

А по-другому и быть не могло. Вы думаете, люди при Советской власти не верили в Бога? Чепуха! Они верили в то, что Бога нет. Вот и весь их атеизм. Что же касается меня, то я, по старой привычке всё проверять, ни во что не верю. Даже в небытие Божье.

Хотя вы спросили не о вере, а о религии… Отвечу кратко: меня раздражает любая идеология. Во-первых, своей назойливостью, во-вторых, тем, что непременно рассчитана на дурачков.

Играете ли в компьютерные игры?

Отыграл. Будя. Вполне достаточно той бродилки-стрелялки, что меня окружает.

Ваше отношение к кинематографу? Фантастическое кино смотрите?

Отношение к кинематографу несколько улучшилось после того, как посмотрел «День сурка», «Хвост виляет собакой», ну и ещё кое-что.

А экранизацию вашего рассказа «Отдай мою посадочную ногу!», сделанную молодым режиссёром Андреем Петровым, видели?

Видел. Даже был на просмотре. Судя по реакции зала, фильм хороший, правда, совершенно не о том, о чём был написан рассказ.

Как думаете, кем бы вы могли стать, не получись из вас писатель?

Мне приходилось зарабатывать на жизнь самыми разными способами. Был монтировщиком сцены, резчиком холодного металла, фотографом, ответственным секретарём журнала, потом газеты… И всегда что-нибудь сочинял. Ну, предположим, не стали бы меня публиковать вообще. Я ведь из-за этого свою писанину не бросил бы, верно?

Вы продолжаете писать стихи и песни?

В основном, стихи. Впрочем, недавно сочинил пару песенок подрывного характера. А в прошлом году вышел сборник моих стихов «Чёртова сова».

Намерены ли вы продолжить «баклужинский» цикл? Планируете ли вещи, которые не будут связаны с горько-озорной сатирической хроникой, начатой романом «Алая аура протопарторга»?

Есть и «баклужинские» наброски, есть и не имеющие отношения к данному циклу. Сейчас закончил пару рассказов и думаю, за которую повесть взяться.

«За которую» - это как? Начато несколько повестей?

Начато — и брошено. Теперь вот жду, которая из них оживёт первой.

Август, 2006.

Алексей Пехов:

«У фэнтези нет границ…» 

Алексей Юрьевич Пехов родился в 1978 году. Окончил Московский Государственный Медико-стоматологический Университет. Работает врачом-ортодонтом, заканчивает аспирантуру и пишет диссертацию.

На первую книгу Пехова – роман «Крадущийся в тени» (2002) – немедленно обратили внимание поклонники фэнтези, на фестивале «Звёздный Мост-2002» она отмечена премией «Меч без имени» как лучший дебют. Награждён премией «Странник» и двумя «Серебряными кадуцеями», лауреат премии «Открытие себя» им. В.И.Савченко киевской Ассамблеи фантастики «Портал-2005». Автор романов «Крадущийся в тени» (2002), «Джанга с тенями» (2002), «Последний завет» (в соавторстве с А.Егоровым, 2003), «Вьюга теней»(2003), «Под знаком Мантикоры» (2004), «Киндрэт. Кровные братья» (в соавторстве с Е.Бычковой и Н.Турчаниновой, 2005); «Искатели ветра» (2005), «Ветер Полыни» (2006), «Колдун из клана Смерти» (в соавторстве с Е.Бычковой и Н.Турчаниновой, 2007) и других произведений.

Живёт в Москве.

Алексей, вы с детства мечтали стать писателем?

С детства я мечтал стать зубным врачом, и эта мечта, в конце концов, исполнилась.

Вы серьёзно?

А куда деваться, если мои родители - стоматологи и все разговоры только об этом…

И всё-таки, как вы пришли к литературному творчеству?

Для многих знакомых до сих пор удивителен тот факт, что я писатель-фантаст. Хотя не стану скрывать - сколько себя помню, все время придумывал интересные истории и рассказывал их друзьям. Наверное, именно это умение в итоге и вывело меня на ту стезю, по которой сейчас я имею честь идти.

Как это случилось? Да очень просто. Тогда еще «никто не ждал беды». :) Однажды мой хороший школьный знакомый, как видно, вспомнивший те «сказки», что я «выдавал» в начальных классах, позвонил мне и попросил написать фантастическую историю для своего сайта.

Именно с этого все началось. Я увлекся. И после того рассказа для сайта мое хобби (а тогда все мои творческие потуги можно было назвать только так) не исчезло. Спустя год я получил письмо из издательства «Альфа-книга», редактор которого наткнулся на мой текст, выложенный на «СамИздате» Максима Мошкова. «Альфа» предлагала мне написать роман. Это было очень странно. Я, конечно же, отказался - слишком боязно и страшно. Роман ведь не рассказ. Он большой. И сердитый. Но через полгода я вдруг взял и сел за работу. Так появился «Крадущийся в тени».

Как вы ухитряетесь сочетать активную литературную деятельность с работой врача-ортодонта? Собираетесь ли когда-нибудь оставить врачебную практику и стать профессиональным писателем?

Как ухитряюсь? Сам удивляюсь. Как оказалось, на двух стульях сидеть катастрофически тяжело. И, хотя мне повезло - по жизни во всем очень помогает жена, рано или поздно все же придется сделать окончательный и бесповоротный выбор. Пока же стараюсь совмещать две профессии, так как не дело это - бросать читателей и пациентов на произвол судьбы.

Вы предпочитаете работать в фэнтези-направлении. Чем именно оно вас привлекает?

Безграничностью. И жизнью. Да-да. Фэнтези мне кажется живой, яркой, искрящейся жизнью птицей, для которой нет ограничений в расстояниях, высоте и скорости полета. У фэнтези нет границ. При этом я ни в кой мере не считаю, что фэнтези-роман написать легче, чем, скажем мистический или научно-фантастический. К муссируемой в последнее время некоторыми «истине» - дескать, фэнтези обычно пишут лишь те, кто не в состоянии работать в других, более сложных (на их взгляд), направлениях, я отношусь с улыбкой. Неважно в каком жанре и в каком стиле работает писатель. Важно то, что автор хочет донести до читателя. Фэнтези ничуть не хуже, чем НФ, позволяет это сделать.

Планируете ли вы написать что-нибудь более близкое к научной (так называемой «твёрдой») фантастике?

Пожалуй, пока нет. Слишком много нереализованных проектов. В данный творческий период НФ мне не интересна.

О Пехове пишут, что это - «единственный на постсоветском пространстве автор «авантюрно-приключенческой фэнтези», развивающий традиции не столько Желязны и Толкина, Ле Гуин и Говарда, сколько Дюма и Сабатини». Что на это скажете?

 

Над этим пускай критики голову ломают. Мое дело - написать книгу и сделать это хорошо. А уж с кем потом меня будут сравнивать - с Сабатини, Данте или Энгельсом - вопрос не слишком важный. Хотя лично я предпочитаю оставаться Алексеем Пеховым.

Над чем сейчас работаете?

На данный момент мною завершен второй роман из трилогии «Цикл ветра и искр» - «Ветер полыни». Вместе с соавторами работаю над второй книгой «Киндрэт» - «Колдун из клана Смерти». 

Кстати, о соавторстве. Поделитесь опытом: писателю лучше работать в одиночку, или в коллективном творчестве есть свои преимущества?

Опыт совместного творчества у меня пока не очень большой. Два совместных романа: «Киндрэт. Кровные братья» с Еленой Бычковой и Натальей Турчаниновой и «Последний завет» с Андреем Егоровым. Поэтому на вопрос о соавторстве у меня четкого ответа нет.

Хотя, вру. Есть.

Надо писать интересно. Чтобы, в первую очередь, было интересно самому себе. Если ты равнодушен к тому, что делаешь, если просто выполняешь механическую работу, то не важно, написал ты книгу один или с соавторами - она будет пуста эмоционально. В ней не будет души. И, поверьте, читатель сразу же почувствует фальшь.

 

Ваши ближайшие планы?

Жить. Писать книги. По возможности радовать читателей. Ну и, конечно, закончить начатые вещи.

За встречу с кем вы благодарны судьбе?

 

С женой, конечно же. Еленой Бычковой. Судьба свела нас на одном из «Росконов», и с тех пор мы идем по жизни вместе. Из нас получилась неплохая творческая банда ;). Стараемся поддерживать друг друга в нелегком писательском труде. Елена - мой первый читатель, критик, редактор, а ещё - и соавтор.

 

Ваши любимые книги?

Их слишком много. Так что перечислю лишь некоторые: «Мастер и Маргарита» М.Булгакова, «В августе сорок четвертого» В.Богомолова, «Башня Шутов» А.Сапковского, «Князь Света» Р.Желязны.

 

Ваше отношение к конвентам?

 

Конвенты - это прекрасная возможность увидеть друзей, узнать последние новости, поделиться опытом, и просто отдохнуть.

Имей вы волшебную палочку, исполняющую только три желания, что бы вы попросили?

 

Однажды я задал точно такой же вопрос своему приятелю. Он долго думал, а затем выдал: «Автомобиль «Феррари», пистолет и блондинку». Потом, спустя минут двадцать, покачал головой и сказал: «Нет. К черту. Сам не знаю, нафиг мне все это нужно».

Это я вот к чему.

Когда тебя ставят перед выбором трех желаний, да еще и таких, которые в реальности никогда не смогут исполниться, воображение отключается. Конечно, можно пожелать мира во всем мире, здоровья близким и миллиард в швейцарском банке, вот только дальше пустого сотрясания воздуха мы никуда не уйдем. Ведь так? На мой взгляд, для того, чтобы желание сбылось, следует приложить немножечко больше усилий, чем просто открыть рот.

 

Март, 2006 г.

Андрей ПЛЕХАНОВ:

«Я искал свою личную кислородную отдушину»

 

Андрей Вячеславович Плеханов родился в 1965 году. По профессии - врач ультразвуковой диагностики, кандидат медицинских наук. Автор пятикнижия «Земной бессмертный» о нашем современнике Демиде Коробове - обладателе уникальных способностей, который борется со всяческой нечистью. Первый том этого цикла - роман «Бессмертный» (1998), ставший авторским дебютом Плеханова, получил премию «Старт» на фестивале фантастики «Аэлита-99». Перу А.Плеханова принадлежат романы «Сверхдержава» (2000), «Слепое пятно» (2002), «Перезагрузка» (2003), «Особо опасная особь» (2004), «Граница джунглнй» (2005), «Царь муравьёв» (2006), а также ряд повестей и рассказов.

Живёт и работает в Нижнем Новгороде.

Андрей, что заставляет преуспевающего врача тратить время на написание фантастических книг? Ты ведь начал писать уже в зрелом возрасте. Почему именно фантастику?

Когда я начал писать свой первый роман, я не подозревал, что это фантастика. Писал я и до этого, с младых, так сказать, ногтей -преимущественно стихи или короткие юмористические скетчи для нижегородских КВНовских команд, либо для себя лично - чтоб прочитать в кругу близких друзей и повеселиться под водочку. Вроде бы получалось, успех в узких кругах наличествовал. О фантастике имел очень приблизительное представление, предпочитал откровенный мейнстрим (придется признаться – и сейчас его предпочитаю). Году этак в девяносто третьем меня почему-то основательно зацепила зарубежная мистика, тогда это только начало у нас издаваться - Хьюсон, Мерридит, Херберт, коряво переведенный Лавкрафт, немножко МакКаммона и Кунца. И тогда же у меня на работе появился первый компьютер - допотопный «Роботрон», даже не черно-белый, а грязно-зеленый. Все это способствовало тому, чтобы попытаться создать некий мистико-приключенческий текст собственноручно. Чем я и занялся. Помню, когда я в первый раз читал распечатанный на принтере собственный рассказ, едва не плакал от умиления – неужели я это сделал? Рассказ прочла моя жена – сказала, что дрянь. Потом прочел мой друг – сказал, что дерьмо. После этого я остыл и понял, что писать нужно не только хотеть, но и уметь.

Почему в течение следующих двух лет я так упорно пытался вникнуть в науку словописания? Сам не знаю. Как врач я становился все более успешным - появились деньги, машина, квартира... следующая машина... в первый раз съездил за границу... Все это было лишь внешней атрибутикой. Мне органически не хватало чего-то иного. Я искал свою личную кислородную отдушину. Я писал, писал... Марал бумагу. Полтонны бумаги, исписанной корявым докторским почерком или распечатанной на матричном принтере.

Я начал читать – так много, как не читал никогда раньше. Я вдруг обнаружил, что могу отличать хороший текст от плохого, более того – литературу от не литературы, не важно, к какому жанру это относится. У меня обнаружился слух, но еще не появился голос. Над голосом я продолжал работать. Я мечтал, что когда-нибудь научусь не фальшивить.

В то время у меня не было ни малейших амбиций. Если бы кто-нибудь сказал мне тогда, что это может быть напечатано, я бы просто над ним посмеялся. Я даже не писал – я учился. Поворачивал слова так и сяк, составлял из них предложения, строчки, предложения, абзацы. Экспериментировал. Пытался написать чуть ли каждую главу в новом стиле - смотрелось эклектично, как одеяло, состеганное из разноцветных лоскутков, но это было интересно. Я учился. У меня не было обязательств перед издателями, ни даже перед читателями. Потому что не было их тогда – читателей. И не предполагалось, что они когда-нибудь появятся.

Книжки мои в самиздатовском варианте ходили по Нижнему Новгороду. И, когда я уже заканчивал третий роман, кто-то сказал, что это можно напечатать. Началась морока с издательствами – годика этак на полтора. Издали. И тут-то вот ко мне приходит письмо от Игоря Георгиевича Халымбаджи, а там написано, что я получил приз «Старт», и должен приехать получить его в Екатеринбург.

Я приехал на «Аэлиту». Игоря Георгиевича, увы, в живых не застал – он умер днем раньше. Замечательный был человек... И вот только там, на «Аэлите», я впервые узнал, что я – писатель-фантаст. И еще я узнал, как, оказывается, это хорошо – быть писателем-фантастом. Правда, была тут одна неувязка – все люди, с которыми я на «Аэлите» встречался, знали о фантастике в миллион раз больше, чем я. То и дело мне приходилось то отмалчиваться, то честно признаваться, что я в этом вопросе - полный тупица. Я даже не знал, что такое киберпанк. В. Владимирский и В. Гончаров пытались мне это объяснить, но я все равно не понял.

Когда я вернулся в Нижний, немедленно принялся за самообразование. Теперь, через три года, пожалуй, могу сказать, что разбираюсь в вопросах фантастической литературы более или менее прилично. Это абсолютно необходимо, если ты работаешь в жанре фантастики. Да и признаюсь честно, НФ я полюбил – не только писать, но и читать.

И что такое киберпанк, я теперь знаю.

Как тебе удаётся находить время для работы, в том числе и научной (ты ведь в 2000-м году кандидатскую диссертацию защитил, статьи научные пишешь о пластической хирургии молочной железы) и для литературной деятельности?

Очень просто. Писать я могу только с утра, и поэтому пишу книги только по выходным и иногда в отпуске. Остальные пять дней в неделю работаю врачом. Работа интенсивная, начисто вышибает мысли о книгах, но это даже хорошо – за неделю голова проветривается, и пишется неплохо. Общий результат – по одному роману в год, плюс несколько рассказов или повесть. Хотелось бы писать еще медленнее, но издательство не позволит. Главное, сам понимаешь, не количество...

А научную работу я послал подальше сразу же, как только защитил кандидатскую – ни одной статьи больше не написал, как ни просили. Тут уж пришлось выбирать всерьез – две такие ноши я точно бы не потянул, за полгода спекся бы. Выбрал фантастику...

На своём сайте http://www.svenlib.sandy.ru/plekhanov/ ты пишешь о том, что почти закончил второй том романа «Слепое пятно», который называется «Перезагрузка». А что ещё в ближайших планах Андрея Плеханова?

Думаю, полгодика нужно отдохнуть от романов. Когда закончу «Перезагрузку», буду писать рассказы. Напечатаю их во всех журналах - всем пообещал. Даже в «Игромании». Идей полно, а до реализации их руки не доходят. Еще хочется написать роман о любви – душевный, но в то же время не слезливый, не мыльный, настоящий мужской. Опять же тянет к хулиганскому юмору – хотя, боюсь, целый юмористический роман не потяну. Хороший юмор, по-моему, тяготеет к малой форме, а марафонский забег на действительно качественный юмористический роман мало кому удается. Хочется попробовать поработать с кем-нибудь в соавторстве – в качестве вероятной кандидатуры Юрий Бурносов, отличный писатель из Брянска (он же Джабба, он же половинка Бурцева). Может быть, Олега Дивова уломаю написать что-нибудь вместе. Ну и, конечно, продолжу свои психотерапевтические изыскания - не знаю пока, в какой форме.

Кстати, насчёт психотерапии. Тебе не кажется, что процесс ваяния литературы оказывает психотерапевтическое действие на самих авторов, выплёскивающих свои проблемы на страницы создаваемых книг и излечивающихся таким образом от различных комплексов? Гипотетический безымянный читатель выступает как бы в роли психоаналитика. Прокомментируй, пожалуйста.

Вряд ли читатель может выступать в качестве психоаналитика – разве что только обладает специальным образованием. Его роль может быть другой – он реципиент (если вольно или невольно воспринимает автора книги как донора), либо, если книга имеет основательно прописанную психологическую структуру, участник сеанса групповой психотерапии. Причем члены этой группы – читатель, автор, а также все персонажи его книги, особенно главные. То, что при этом автор пытается решить свои внутренние проблемы за счет читателей – вещь несомненная. Но то, что ему их удастся решить – не факт, потому что обратная связь с читателем либо отсутствует, либо неадекватна. Насчет излечения от комплексов: думаю, что положительный клинический эффект для самого автора может проявиться только в том случае, когда герои его книги в конце концов расставляют точки над «i» и решают свои мудреные житейские и морально-этические проблемы. А книги с открытыми финалами часто свидетельствуют, что авторы их так и не могут преодолеть собственный душевный раздрай. По себе знаю, сам такой.

Должна ли перед писателем-фантастом стоять какая-то сверхзадача? Вот ты, например, творишь для собственного удовольствия, или что-то хочешь втолковать читателю, чему-то его научить, что-то до него донести?

Донести хочу. Выкладываю перед ним плоды своей мозговой деятельности – бери, читай, разбирайся. Втолковать тоже пытаюсь – чего бы я стоил, если бы не мог внятно разъяснить то, что считаю необходимым сказать? А вот научить? Нет, пожалуй, такая задача передо мной не стоит. Человека нельзя научить ничему, если он сам не захочет. Если же у него появилось желание покопаться в моих слоистых залежах – может быть, он что-нибудь там и выкопает. Интересно, что выкапывают обычно совсем не то, что я имел в виду. Забавно, ей-богу – услышать что-нибудь о сакральном подтексте какого-нибудь фрагмента. Но в любом случае это означает, что я заставил своего читателя поработать головой. Пожалуй, это и есть главная моя задача.

А как насчет фантастической сверхидеи? Существует она или это лишь иллюзия?

Сверхидея для фантастической литературы – не просто непременный атрибут, это стержень, спинной хребет жанра. Для малой формы это не так характерно – в рассказе можно обойтись лишь оригинальной ситуацией и удачным ее разрешением. Но в романах НФ или фэнтези сверхидея присутствует почти всегда – как бы автор не брыкался и не говорил, что он самобытный гений, что сверхидея его не интересует и что пошла она к черту. Я вот что хочу отметить: наличие одной лишь сверхидеи абсолютно недостаточно для создания хорошего произведения. В НФ часто встречается такое: в романе есть оригинальная концепция, и больше ничего. Ни живых людей – лишь бродячие говорящие схемы, ни литературного языка – написано на уровне семиклассника, и так, мол, пойдет. И народ, кстати, от таких книг балдеет, тиражи огромные. «Нет, ты чо, – говорят мне на рынке, – ты вот почитай такого-то сякого-то, классно пишет, вообще думать не надо, на мозги не давит, настроение не портит». Лично меня такое не устраивает. Литература есть литература, не важно, фантастика это или нет. И закрывать сверхидеей , как щитом, отсутствие всего остального – признак убожества.

Расскажи о том, как обстоят дела на ниве фантастики в Нижнем Новгороде? Несколько слов о клубе «Параллакс». Есть ли у вас в городе другие писатели-фантасты, кроме Андрея Плеханова?

Писателей-фантастов немало. Самая известная – Наталья Резанова, она получила приз «Старт» в 2000 году. Супружеская пара – Инна Кублицкая и Сергей Лифанов. В 1997 году они выпустили роман «Карми», но потом что-то у них застопорилось. С тех пор они написали несколько романов, вполне вероятно, что скоро все это будет напечатано. Если увидите - рекомендую купить, романы интересные и неординарные. Журналист и писатель Дмитрий Померанцев – один из трех китов всероссийского творческого объединения «Гиббоны», склонен к фантастическому постмодернизму. Дмитрий Гришанин - пишет фэнтези, по стилю близкую к Максу Фраю. Писатели Дмитрий Казаков и Вадим Арчер – тоже нижегородцы. В Нижнем выходит два фэнзина – «Славная подруга» и «Арчет». В Нижнем находится один из самых крупных сетевых фантастических ресурсов – «Библиотека Свенельда», на нем, кстати, расположен и мой персональный сайт. В общем, нива фантастики в нашем городе плодоносит весьма обильно.

«Параллакс» – один из самых первых КЛФ в России, он был создан еще в шестидесятых годах. Сейчас временно закрыт на летний сезон, но входящие в него люди постоянно встречаются друг с другом. Нынешний президент «Параллакса» – Сергей Лифанов.

Я знаю, что нижегородское издательство «Флокс» в своё время выпустило достаточно много фантастики (в том числе с/с В. Головачёва, В. Михайлова, В. Савченко, целый ряд зарубежных сборников и авторских книг). Этого издательства сейчас нет в природе? Или оно теперь по-другому называется?

Увы, такого издательства больше нет. Но люди, которые там работали, остались и продолжают работать в области фантастики. В частности, зам. главного редактора «Флокса» Сергей Барсов открыл свое издательство – «Стеллариум». Кстати, Барсов сделал предварительную редактуру моей последней книги, за что я ему очень благодарен.

Андрей, как ты чувствуешь себя в Нижнем Новгороде? Не появляется ли иногда сожалений по поводу того, что живёшь не в столице и желания перебраться, например, в Москву?

Нижний – моя естественная среда обитания, здесь я чувствую себя, как рыба в воде. Не вижу необходимости менять свою воду на чужую, тем более на московскую. Нижний Новгород – большой город, третий в России после Москвы и Питера, и в нем есть все, что нужно для комфортной цивилизованной жизни. Мне кажется, что Нижний уютнее Москвы. Москва пугает меня своим гигантизмом и чрезмерным обилием людей.

Ты побывал на нескольких фантастических конференциях-конвентах («Аэлите», «Росконе», «Интерпрессконе»). Несколько слов в связи с этим. Твоё отношение к подобным мероприятиям, что они тебе дают?

Конвенты – это среда, концентрированно состоящая из людей, которые занимаются творческой деятельностью. Довольно специфическая среда, прямо-таки скажем. Когда я в первый раз попал на конвент, то уже через несколько часов ошизел от разговоров о фантастике, обилия непонятных терминов, узконаправленной эрудиции. За несколько дней устал настолько, что потом не ездил на коны два года. А потом съездил на один конвент, на другой… Втянулся. Перезнакомился с большинством завсегдатаев, появилась своя хорошая компания. И через некоторое время обнаружил, что основательно подсел «на иглу» конов. Для писателя конвенты – один из способов реализации обратной связи, когда можно встретиться с людьми, которые прочли его книги. Для многих начинающих – способ «засветиться», решить свои издательские проблемы. Но для меня прежде всего – это общение с замечательными людьми.

Отражают ли результаты конвентов (премии) действительное лицо современной фантастики (зачастую фамилии лауреатов фантастических премий - одни, а фамилии авторов, чьи книги возглавляют список фантастических бестселлеров - совсем другие)? Существует ли, по-твоему, это лицо?

Отражают. К сожалению, результаты каждого конвента отражают всего лишь десяток избранных лиц нашей фантастики – те, под которые он «заточен». Лиц фантастики много, но многие, очень даже неординарные, имеют очень мало шансов отразиться в каком-либо из давно уже устоявшихся зеркал-конов. В номинациях они, конечно, засветятся, но дальше процесс не пойдет. Я отнюдь не хочу сказать, что премии получают писатели бездарные, варящие дешевую попсу, – отнюдь нет. Наоборот. Те, кто «гонит» сотни мегабайтов псевдофантастической жвачки, как правило, даже в номинации не попадает. Я хочу сказать о другом. Конвент – это все же тусовка. Результат голосования определяется людьми, присутствующими на конвенте. И личные симпатии к конкретному человеку могут перевесить все литературные плюсы даже самого талантливого произведения автора, не адаптированного в фэндоме. Ничего ужасного, кстати, в этом факте нет – функционирует обычная иерархическая структура. Хочешь чего-то добиться – работай, ничего так просто не дается. Регулярно бывай на конвентах, пей водку (или апельсиновый сок – кому что нравится) с нужными людьми, поражай всех личным обаянием. Дари свои книги – постарайся, чтобы ко времени конвента их прочитали. И, конечно, не забывай писать более-менее прилично. Тогда, глядишь, со временем что-то и обрыбится…

Что, совсем все так уж плохо с фантастическими премиями?

Да вовсе не плохо! Например, в этом году приз «Интерпресскона» получил Хольм ван Зайчик – это замечательно. Просто я хочу сказать, что нельзя относиться к результатам конвентов слишком серьезно.

Июнь, 2002 год.

Геннадий Прашкевич

 

Четыре беседы с Геннадием ПРАШКЕВИЧЕМ

Геннадий Мартович Прашкевич – известный прозаик, поэт, переводчик и историк фантастики. Родился в 1941 г. на Енисее, живет на Оби, с палеонтологами и вулканологами исходил в маршрутах Сибирь, Урал, Алтай, Сахалин, Камчатку, Курильские острова, плавал по трем океанам, посетил многие зарубежные страны. При этом всегда утверждал, что из провинции мир виднее. Лауреат «АБС-премии», а также премий «Аэлита», «Портал», «Роскон», «Сигма-Ф», «Странник», «Филигрань» и многих других литературных наград. В их числе - четыре (!) «Бронзовых Улитки» от Бориса Стругацкого. Автор жизнеописаний «Самые знаменитые учёные России. От Ломоносова до Сахарова (2000) и «Самые знаменитые поэты России. От Ломоносова до Бродского» (2001); исторических книг («Пёс Господень» (1998), «Секретный дьяк»(2001); остросюжетных бизнес-романов: «Противогазы для Саддама» (1998), «Человек «Ч» (2000), «Пятый сон Веры Павловны» (2001), «Русская мечта» (2004).

Широко известен как писатель-фантаст. Его книги «Разворованное чудо» (1978), «Пять костров ромбом» (1989), «Шпион против алхимиков» (1994), «Шкатулка рыцаря» (1996) давно полюбились читателям. Первая «фантастическая» публикация Г.Прашкевича (рассказ «Остров туманов) состоялась в 1957 году. Так совпало, что в том же 1957-м году вышел классический роман знаменитого Ивана Ефремова «Туманность Андромеды». Прашкевич уже тогда переписывался и лично общался с Ефремовым, а позднее – и с другими известными писателями, у которых учился, с которыми дружил, был их соратником и единомышленником. Об этом писатель рассказал в своих любопытнейших эссе-воспоминаниях «Малый бедекер по НФ» (2006), «Чёрные альпинисты» (1994), «Адское пламя» (1996), «Возьми меня в Калькутте» (1993). Перу Прашкевича принадлежат фантастические романы «Царь-Ужас» (2002), «Кормчая книга» (2004), «Деграданс» (совместно с А.Калугиным, 2007). Автор объёмного исследования «КРАСНЫЙ СФИНКС. История русской фантастики от князя В. Ф. Одоевского до Б. Г. Штерна» (2007).

Живёт в новосибирском Академгородке.

Геннадий ПРАШКЕВИЧ:

«Мир, в котором я все еще дома»

Геннадий Мартович, расскажи об истории создания романа «Секретный дьяк». Как родился замысел этой книги, покоряющей читателя и авантюрным сюжетом, и драматизмом описанных событий, и причудливым языком, и печальным размышлением о душевной маете русского человека, влекущей его на край света? Существовал ли реальный прототип секретного дьяка Ивана Крестинина, ходившего на поиски «Апонии»? Признаюсь, что получил истинное удовольствие, читая этот яркий, смешной и грустный, мастерски написанный роман.

Все началось со случайного взгляда в школьный учебник.

Поразило, что истории Сибири, которой Россия прирастала и будет еще долго прирастать, уделена всего одна страничка. Набор всем известных имен – Хабаров, Атласов, Ермак. И ни слова о Стадухине, Реброве, Курочкине, Козыревском. И ни слова о Крашенинникове, Йохельсоне, Тане-Богоразе… Можешь этот ряд сам продолжить. Короче, обо всех – ни слова, будто кроме разбойников Ермака и Хабарова похвастаться некем… Странным, досадным мне это показалось. Спросил себя, а что, собственно, я сам знаю о родной Сибири, исхоженной вдоль и поперек? И вдруг понял, что знаю не больше какого-нибудь московского кандидата филологических наук. Поняв это, я погрузился в «Сибирику», в Миллеровские сундуки, в различные архивы. Гигантская многолетняя работа. Зато с неким знанием пришли и зазвучала живая речь XVII-XVIII веков. Речь казачьих отписок, речь наказных грамот, в которых царь умолял землепроходцев «в зернь не играть и блядни не устраивать». Но, понятно, играли и устраивали. И за шестьдесят лет по угрюмым землям, горам и рекам вышли к Тихому океану. Резали друг друга, заносили ужасные болезни аборигенам, жили с ясырными бабами, но… распространяли Россию, отодвигали живую восточную границу все дальше и дальше.

Потрясающий век.

Даст Бог, еще напишу роман о северном русском пиратстве в XVII веке.

А образ монстра бывшего якуцкого статистика дьяка-фантаста Тюньки с кого-то списан или целиком выдуман?

Так же, как маиор Саплин, как чугунный человек Чепесюк, как пьяница и убийца Похабин, как старик-шептун или соломенная вдова – за каждым стоят какие-то живые люди. Разумеется, не могу сказать, что писал Чепесюка конкретно с Коли Чадовича или маиора Саплина с Жени Лукина, но какие-то черты… Признаюсь, ужасно жалко было убивать дьяка-фантаста Тюньку, но будущего у фантастов в России не было и нет…

«И стал он пить» – этой фразой роман не случайно заканчивается…

В московском издательстве «Вече» переиздана твоя повесть «Великий Краббен». У меня в личной библиотеке, между прочим, есть спасённый кем-то экземпляр сборника сибирской фантастики «Великий Краббен» в бордовом картонном переплёте из того самого, пущенного в 1984-м году под нож тиража. Давно хочу тебя спросить: что означает «богодул»? (Богодул c техническим именеми Серп Иванович Сказкин - один из героев повести «Великий Краббен». Прим. В. Л.). По контексту я, конечно, догадываюсь, но хотелось бы узнать толкование термина непосредственно от автора.

На Курилах и на Сахалине богодулами называют спивающихся, но еще уважаемых людей. Они еще не впали в маразм, но уже на пути к вечности. Скажем, после трехдневного сидения в баре на ленинском Разливе, про нас с тобой Саша Сидорович мог бы уважительно сказать: «А это наши известные богодулы – Прашкевич и Ларионов».

Серп Иванович Сказкин принес мне довольно много неприятностей (в отношениях с властями), но я его люблю. Вторая часть «Великого Краббена» - «Каникулы 1971 года» выходила в Магадане и в Москве, а вот третья - «Колбасник с Ветрового» до сих пор не опубликована.

Несколько слов о новом романе «Царь Ужас», вышедшем в серии «Жестокая реальность» того же издательства «Вече» (сборник «Разворованное чудо»).

Это роман о сущности искусства.

Жесткий, вызывающий, реалистический.

Думаю, что могу этим романом гордиться. Как «Секретным дьяком».

Прототипы романа общеизвестны – Амедео Модильяни, Анна Ахматова и матрос с броненосца «Потемкин» Семен Юшин. И другие герои не выдуманы - Ворошилов, чекисты с «Челюскина», московские евреи-радиолюбители, фашистские асы. У каждого героя есть конкретный прототип. Это, наверное, потому, что воображение у меня развито слабо, и все самое интересное (и невероятное) я обыкновенно беру из жизни.

Каково писательское кредо Геннадия Прашкевича?

Помнить о литературе и не быть дураком.

Литература ведь существует не только ради массового читателя, но еще и ради десятка знатоков и любителей, способных оценить твой стиль и твои намерения.

В твоей творческой биографии было предостаточно тяжелейших моментов, другой бы давно всё бросил (как я понимаю, на хлеб Прашкевич нашёл бы чем заработать), а ты - продолжал писать. Что помогало выстоять?

Друзья.

При этом, как правило, друзья старшие.

Это Е.П. Брандис, Г.И. Гуревич, Иван Антонович Ефремов, академик Д.И. Щербаков, энтомолог Н.Н. Плавильщиков, геолог Г.Л. Поспелов, писатели Леонид Платов, Юлиан Семенов, Валентин Саввич Пикуль, Валентин Петрович Катаев, Дима Биленкин, Александр Петрович Казанцев, в очень большой степени Аркадий Натанович Стругацкий, Виталий Бугров, Боря Штерн…

Сам я, к сожалению, не каждому смог помочь.

Как ты оцениваешь положение в современной отечественной фантастике?

Как эру невежества.

Но это понятно. Чтобы осмыслить те или иные физические процессы, влияющие на нашу жизнь, нужны усилия ума. И не малые. А чтобы объяснить самую нелепую ситуацию в фэнтези ничего не надо, кроме… веры. А игры с верой всегда безумно скушны.

Есть ли сейчас в Новосибирске писатели-фантасты, кроме Геннадия Прашкевича, на которых читателям стоит обратить особое внимание?

Писатели везде есть.

Но для того, чтобы ты обратил на них внимание, им надо издать свои книги.

Над чем работаешь сейчас? Продолжаешь ли писать детективы вместе с бизнесменом Александром Богданом? Ожидают ли нас новые фантастические вещи от Прашкевича?

Да, роман «Русская мечта» (в соавторстве с А. Богданом) уже в «Вагриусе».

Недавно закончил научно-фантастический роман «Кормчая книга», надеюсь, в следующем году он выйдет в свет. Закончил книгу о самых первых формах жизни на Земле (докембрий) – «Берега Ангариды» (в соавторстве с известным палеонтологом Е.А. Елкиным). Наверное, выйдет в этом году.

Выйдут ли когда-нибудь книжным изданием твои замечательное эссе «Возьми меня в Калькутте», «Адское пламя», «Малый бедекер по НФ»

 

Я бы добавил к ним еще «Черные альпинисты».

Ищи издателя.

А вот «Адское пламя» должно вроде появиться в Москве, так же, как и первая часть «Малого бедекера по НФ».

Геннадий Мартович, ты разрешил опубликовать часть адресованных тебе писем Бориса Штерна. Я имею в виду «Письма без комментариев», вошедшие в сборник Б. Штерна «Приключения инспектора Бел Амора» (АСТ; «Сталкер», 2002). В этих письмах есть откровенные, довольно жёсткие высказывания Бориса Штерна, в адрес некоторых, в том числе и ныне здравствующих, людей - особенно это касается Алана Кубатиева. В тексте твоего «Малого бедекера по НФ», опубликованного недавно в журнале «Если» №№ 3-5, 2002, эти высказывания отредактированы, а проще говоря, убраны. Может быть, так же надо было сделать и в книжном издании?

А зачем убирать?

Мнение Бориса Штерна – это мнение Бориса Штерна.

У каждого свой взгляд на мир и на литературу. У меня огромная переписка с самыми разными писателями, и в письмах каждого можно найти достаточно много неожиданного. Несомненно, я и впредь буду пользоваться помощью покойных и живых друзей. Борис Штерн смотрел на того или иного литератора вот так, я смотрю иначе, а ты вообще смотришь по другому. А Нина Берберова писала: «Я такая косоглазая, сразу на двоих смотрю». Это и есть жизнь, которой стоит интересоваться.

«Малый бедекер по НФ» (глава о Б. Штерне – из него) должен состоять из трех частей.

Первая – «Люди и книги» - тебе уже известна (в неполном виде).

Вторая часть будет посвящена алкоголю.

Слишком много друзей, слишком много значительных личностей погибло на моих глазах, не справившись с известным Зеленым Змием. Слишком многие еще могут погибнуть. Я хочу рассказать об алкоголе в литературе - на примере своем, на примере своих друзей. Думаю, это важно и нужно.

А третья часть будет посвящена основному инстинкту, потому что живая литература только на нем и замешана.

На будущую книгу (ищи издателя) можно смотреть и как на воспоминания, и как на живой текст. А будет кто-то обижаться, или похвалит кто-то - дело второе. Главное, успеть рассказать то, что действительно происходило. Хотя я вовсе не из тех наивных людей, что путают истину с правдой.

У тебя несколько экзотическое отчество – Мартович. Расскажи немного об отце, о своих родителях.

Моего отца звали Март Александрович. Хорошее, нежное, весеннее имя.

Мою маму звали Евдокия Тимофеевна. Нежное, старинное доброе имя.

Ты всегда выглядишь бодрым и подтянутым, хотя и не очень строго соблюдаешь режим. Что это? Здоровая наследственность, занятия спортом, старая полевая закалка? Поделись секретом, как тебе удаётся сохранять отличную физическую форму?

Пить надо в меру, говорит моя жена.

И учитывать, что у лошади одна мера, у человека другая.

Всю жизнь я ел и пил то, что мне хотелось. И сколько хотелось. Никаких ограничений – это принцип. Правда, случались, когда ни пить, ни есть было нечего. Кроме того, мой жесткий жизненный опыт всегда подсказывал мне, где именно надо остановиться. Мне всегда отвратительна заблеванная богема. Я не терплю людей с расстегнутыми ширинками и с пьяным безумием в глазах. На таких людей нельзя положиться. А я привык полагаться на близких мне людей и до сих пор окружен не собутыльниками, а друзьями.

Мартович, ты мастер рассказывать смешные истории. Эти истории особенно хороши в твоём непередаваемом исполнении, их надо слушать «вживую». К сожалению, мы уже давно не сидели в одной компании - сказывается географическая отдалённость друг от друга. Может быть, вспомнишь какой-нибудь очередной необычайный случай?

А что тут вспоминать?

Вот внуки у меня – Тимофей и Степан - пошли в деда.

В феврале 1999 года, собираясь на блины, младший - Степан – набросал для себя памятку на бумажке:

«В гостях

1. Вымать руки

2. Сесть куда предложат

3. Бери что блиско

4. Кушать не спеша

5. Полотенцем

6. Благодарить».

Вот тебе сама жизнь.

Вот мир, в котором, к счастью, я все еще дома.

 

Июль, 2002 год.

 

Геннадий ПРАШКЕВИЧ:

«Нет плохих новостей

из Сиккима…»

 

Геннадий Мартович, говорят, что писатель, которому «за пятьдесят» начинает повторяться, что он уже не в состоянии удивить читателя, создать шедевр. Сказано это, конечно, не о вас. Вы умеете и любите «удивить». Но, всё-таки, прокомментируйте сказанное.

Возраст - это определенное восприятие жизни и соответствующая реакция на нее. Мудрость не всегда приходит вместе с возрастом, чаще всего она отстает где-то, но, если тебя зажигает на живое, и ты не перестаешь удивляться голосам за окном, свету, теням, женщинам, птицам, книгам друзей, значит, жизнь продолжается, и ты еще на что-то способен. Я ведь из того поколения, которое всячески пытались научить ходить строем. Одни, противясь, искали прибежища в алкоголе и гибли, другие бездарно растрачивали талант в безуспешных попытках лукавого приспособленчества, но те, кто выжил, юмора не растратили.

Мне повезло. Такой характер.

Я всю жизнь занимался тем, чем хотел заниматься.

Конечно, это лишало меня некоторых удовольствий, а время от времени власти предержащие отлавливали меня как снежного человека, но это тоже шло в кайф. Михаил Петрович Михеев и Аркадий Натанович Стругацкий вовремя открыли мне главный секрет творческого человека: работать всегда, в любой ситуации. Тебя бьют, гоняют, не печатают, уничтожают тиражи твоих книг, а ты работай. Если изнасилование неизбежно, сами знаете… Любимый мною Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин не зря жаловался: «Ах, это писательское ремесло! Это не только мука, но целый душевный ад. Капля по капле сочится писательская кровь, прежде нежели попадет под печатный станок. Чего со мною ни делали! И вырезывали, и урезывали, и перетолковывали, и целиком запрещали, и всенародно объявляли, что я - вредный, вредный, вредный…» То же и со мной, но я-то знал: надо работать!

И учиться, само собой.

Учеба писателя предполагает какие-то особенные формы?

Разумеется.

Учиться надо хорошо.

Даже если учишься плохому, учиться надо хорошо.

Выпиваешь рюмочку коньяка с хорошим человеком, непременно чему-нибудь такому научишься. Выпиваешь рюмочку водки с плохим человеком, обязательно еще чему-то научишься. Покойный Сергей Александрович Снегов не уставал повторять: «Гена, выпивайте чаще. Гена, выпивайте с разными людьми. Иначе, как вы поймете прихотливый ход их мыслей?»

И действительно. Нет плохих новостей из Сиккима.

Однажды в Переделкино в библиотеке Дома творчества писателей я услышал поэта Августа Мурана - худого смуглого якута с длинными черными волосами. Он кусал ногти, трагически улыбался, невыразимо страдал. Простой якутский поэт по имени Август. Оригинально. Как болгарка, носящая имя Федя.

«Я печатаюсь только во Франции, - сказал он. – Меня не знают в Якутске, и не знают в Москве, и не знают в Симферополе, зато знают в Париже. Я ввел в мировое искусство совсем новый мотив. Моя миссия: открыть людям глаза на открытый мною главный скрытый двигатель мирового искусства.»

Понятно, я по старинке считал, что таким двигателем является основной инстинкт, но якут по имени Август открыл мне глаза. «Лепра! – сказал он с придыханием. - Лепра как дыхание смерти. Все человеческое искусство порождено лепрой. Проказа, как состояние духа, вот над чем следует думать. Истинный мир – это мир прокаженных. – Он поднял над собой длинный палец. - А остальное человечество, все эти так называемые здоровые люди, пока избежавшие лепры – просто больные».

Я был в восторге. Я многому научился у скромного якута по имени Август. Правда, на мою просьбу прочесть стихи он скромно ответил: «Да, я прочитаю. Но это французский текст».

«А может вы воспользуетесь якутским?»

«Я не пишу на диких наречиях. Я диктую переводчикам с голоса».

Рядом в каморке старого корпуса переругивалась с такой же дряхлой подружкой почти столетняя Анастасия Ивановна Цветаева. Улица Петра Павленко упиралась в дом Бориса Пастернака. Бродил по дорожкам Лев Эммануилович Разгон. Круглые колени моей соседки безмолвно кричали об основном инстинкте. Но человек говорил о лепре, он сделал открытие!

Это и есть писательская учеба.

Геннадий Мартович, в издательстве «Инфолио» вышла книга, написанная вами в соавторстве с Е.А. Ёлкиным. О чем эта книга? Почему «Берега Ангариды»?

 

Евгений Александрович Ёлкин – крупный палеонтолог, заслуженный деятель науки РФ, доктор геолого-минералогических наук, член-корреспондент старейшего в Европе Сенкенбергского научного общества (ФРГ). Занимается он палеозойскими трилобитами, конодонтами. Вместе с ним мы когда-то начинали работать в Институте геологии и геофизики Сибирского отделения АН СССР – с первого года открытия. Но мои пути вели совсем в другую сторону, хотя Господь знает, как заново сводить людей. Вот на столе трилобит, подаренный Женей - Elrathia kingi, истинная очаровашка. Возраст полмиллиарда лет. А вы о возрасте…

Ангарида, материк, занимавший в палеозое место нынешней Сибири, являлся идеальным местом для развития беспозвоночных. Здесь установлены самые крупные из когда-либо существовавших на Земле барьерных рифов. Они в несколько раз превышали объем и протяженность современного подобного гиганта органического происхождения - Большого барьерного рифа Австралии. Развитие жизни в палеозойское время и является содержанием написанной нами книги. Строматолиты, археоциаты, трилобиты, брахиоподы, цефалоподы – чуден мир при любой погоде! Конечно, изучать прошлое по окаменелостям это все равно что восстанавливать жизнь гигантского шумевшего когда-то города по остаткам его многочисленных кладбищ… Но почему нет, если это дает результаты?

Писатель, создающий научно-популярные книги, должен, казалось бы, тяготеть к научной фантастике, но вы пишете фантастику, скажем так, не всегда «точную». Иногда вы трактуете события несколько вольно для человека, уважающего хорошо организованный мозг. Что для вас фантастика?

 

Фантастика - это мир, в котором мы все, возможно, хотели бы жить, но в котором, к счастью или к сожалению, жить никогда не будем, хотя живем в нем с первого до последнего часа.

Собственно, я никогда не писал фантастику как фантастику.

В этом мы были солидарны с Борей Штерном, моим покойным другом.

То, что я пишу, произрастает из зерен моего собственного конкретного опыта. Например, «Реквием по червю» – мое открытие нравов Средиземноморья конца прошлого века, «Царь-Ужас» – часть биографии моего отца и его товарищей, «Парадокс Каина» – дыхание Азии, любимой и ужасной, увиденной непосредственно, в романе «Апрель жизни» снежный человек правомерен, как все другие действующие лица, в романе «Поворот к Раю» главный герой занимается изучением ОЭ – организованных элементов. И все такое прочее. Живой мир – живые отражения. Когда Сережа Лукьяненко утверждает, что верит в любой из описанных им миров, я улыбаюсь. Я сразу вижу клип Татушек «Мы продолжаем простые движенья…»

Ваша оценка состояния современной отечественной фантастики?

 

Имен много, событий мало.

Я имею в виду значимые события, какими были в свое время книги Стругацких, Савченко, Снегова, Гуревича, Платова, Колупаева, Штерна. Торжество фэнтези можно считать прогрессивным только в том смысле, в каком прогрессивным бывает паралич. Полцарства за коня - понятно, лягушка-царевна тоже вызывает неподдельный интерес, даже Кощею Бессмертному, прячущему яйца на дереве (чтобы не напинали) могу посочувствовать, но бесконечные мечи, но волшебные чебурашки…

Вы член Клуба русских писателей в Нью-Йорке. Как вы стали клубистом?

 

Мои рассказы и стихи начали появляться в США с середины 90-х, и не оставили равнодушными профессиональных читателей, я имею в виду тех русских писателей, кто в то время уже находился за рубежом. Это особенные люди, я отношусь к ним с уважением. У них нет продолжателей, нет подражателей. Они писатели одного поколения – своего собственного, обитают во враждебной среде, их слух чрезвычайно обострен. Беседы в Колумбийском университете были нам взаимно полезны. Саша Соколов, Валентина Синкевич, Тамила Шонфелд, Нина Коваленко, восхитительная Женя Димер, наконец, мой друг прозаик и поэт Евгений Любин, книги которого начали, наконец, выходить в России… Есть о ком говорить… Я немного способствовал и способствую их книгам возвращаться в Россию…

В предисловии к книге Евгения Любина вы писали: «Я не вижу Бога в пределах своей ограниченной Вселенной…» Что это значит?

 

Мне кажется, что, создавая живые существа, Большой старик сразу знал, кто кому пойдет на корм, правда, будучи гуманистом, оставил нам возможность некоего выбора. Из этой вот странной возможности произрастает все мировое искусство. Не советую давать Большому старику советов, но обходить его запреты необходимо. Искусство – это как раз умение обойти запреты. Почему-то мне кажется, что удачные движения в этом направлении всегда по душе Большому старику. Он отворачивается, но смеется. Я, например, видел, как две студентки-практикантки, вернувшись с сопки Батальонной на острове Итуруп, по разному отнеслись к предложенному им стакану спирта. Та, что выпила, не получила даже насморка, несмотря на жестокое переохлаждение (они провели без огня под открытым небом всю ночь), а вот вторая (та, что отказалась от спирта), ко всему прочему еще и забеременела.

Так что, не надо дразнить Большого старика.

В красноярском журнале «День и ночь» роман «Человек Ч», написанный вами в соавторстве с Александром Богданом, назывался «Человек Чубайса». Почему для «вагриусовского» книжного издания вы изменили название?

 

Инициатива издательства.

Издатели - как алхимики, понять их трудно.

Один такой алхимик, вызвав Дьявола, только и нашелся, что спросить: «А что там хотел сказать Аристотель своей энтелехией?»

Вы талантливый, состоявшийся автор, плодотворно работающий в самых разных областях литературы. Завидуют ли вам коллеги?

 

Ну, кто же отрывал кусок пирога без того, чтобы ему не дали по рукам, а то и по зубам? В пределах моей ограниченной Вселенной всегда паслись отчаявшиеся голодные волки, готовые выхватить из твоих рук что угодно. Один такой, совсем отчаясь, обвинял меня даже в том, что я верю, что в какой-то поганой Америке есть хорошие писатели. Другие писали портянки губернатору, вот, дескать, Прашкевича мы не читали, но пишет он не то, что нужно стране.

И все такое прочее.

Я смотрю на это добродушно.

Все формы жизни угодны Большому старику, все идут в корм друг другу.

Главное, не зевать. Мне это пока удается.

У каждого автора есть «ближний круг» - близкие, друзья, любимые женщины, так или иначе влияющий на его творчество…

 

Моя жизнь всегда проходила в научной среде. В этом мне крупно повезло. С самого начала я живу в новосибирском Академгородке, несомненно, одном из самых ярких и значительных мировых научных центров. Некоторые мои друзья давно академики, другие - доктора наук. Жена – геофизик, дочь - врач. Внуки тоже интересуются наукой. Правда, такая вот закономерность: чем дальше от Новосибирска, тем почему-то больше друзей писателей…

Женщина - надёжная спутница жизни…

Плохих не держим.

…и женщина, которую мы любим горячечной плотской любовью…

 

А как же без этого?

…это одна и та же женщина?

 

Без комментариев.

Что должно больше волновать писателя: некое пространство (миры) или время («столетье на дворе»)?

 

Говорят, что душа может существовать отдельно от тела. Не знаю… Угнать бы ладью у Харона… Надо будет переговорить с Женей Лукиным… Вы ведь знаете, наверное, как хорошие девочки должны есть шоколад?

Как?

С отвращением.

И все же?

А если всерьез, то Пространство-Время неразделимы.

Двадцатый век для меня это и София, и Тбилиси, и Стамбул, и юго-восток Азии, и Питер, и Нью-Йорк, но это одновременно и оттепель, и Карибский кризис, и любовные истории, и высылка Солженицына, и гонения на фантастику, и друзья. Главное, рассказывая о пережитом, найти верную интонацию. Тогда сюжет становится вторым делом, и слова приходят сами. Георгий Иосифович Гуревич мечтал написать о сорок восьмом годе, о молчащем телефоне, о некоем друге, делающем себе имя на вещах загнанного в угол космополита безродного… Не пришла нужная интонация… Может, теперь об этом расскажу я…

Фантастический роман «Царь-Ужас» и исторический роман «Секретный дьяк» - очень разные произведения. Но там и там речь идет о жизни, о любви, о смерти, о вечных проблемах. Означает ли это, что писатель всегда работает на вечность?

 

«Кто ел из моей чашки?»

«Кто сидел на моем стуле?»

«Кто спал на моей медведице?»

В сказке о трех медведях речь тоже идет о вечных проблемах.

Писатель, он как троякодышащая рыба. Должен дышать так, вот этак, и еще вот так. Писатели – черви, перерабатывающие листву быта, удобряющие вечность. Бессмертен лишь вид, это понятно, любой индивид смертен. Видите, как многому я научился у якутского поэта с коренным именем Август? В свое время Виталий Бугров мечтал, что писатели-фантасты станут когда-нибудь как кукушки Мидвича: будут все знать с первого часа рождения. Вот тогда появятся необыкновенные вещи, рассчитанные на вечность. Произнося это, Виталий сильно вздыхал, прикидывая возможности наших фантастов. Ведь все начинают с нуля, а вечность она и есть вечность. Недавно я закончил повесть «Белый мамонт». Это перевод с неандертальского. Еще одна попытка понять, «…из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Творят ли искусство жалкие калеки, выбрасываемые из активной жизни обстоятельствами, или истинное искусство создается все-таки исключительно сильными личностями? В некотором смысле над этим все задумываются – и реакционный романтик А. Бушков, и гуманист без берегов Кир Булычев. Неандертальцы мечтали о совершенном орудии. Они мечтали построить Большое копье для охоты на огромного мамонта. Они хотели иметь много вкусного жира и мяса. И мечта сбылась: они построили Большое копье. Правда, к этому моменту исчез объект - мамонт вымер.

Так часто бывает в истории.

Что собираетесь написать?

Пиратский роман.

Настоящий северный пиратский роман, для написания которого собраны уже все материалы. В каком-то смысле этот роман примкнет к историко-авантюрным романам «Секретный дьяк», «Тайна полярного князца», «Носорукий». Одновременно работаю над книгой веселых фантастических рассказов, и над книгой о многих превосходных вещах «Малый Бедекер по НФ». Это достаточно широкая панорама литературной жизни с 60-х прошлого века по наши дни. Разумеется, многое в «Малом Бедекер» связано с отечественной фантастикой, с ее историей, с ее творцами. Люди слишком быстро уходят, еще быстрее забываются…

Да много чего хочу, как говаривал герой одной античеловечной повести.

 

Март, 2003 год.

Геннадий ПРАШКЕВИЧ:

«Всё ещё впереди»

Геннадий Мартович, в апреле этого года вы участвовали в фантастической конференции «Киевкон-2003». Какие у вас впечатления от конвента? Что больше всего запомнилось?

 

Разговор с генетиком Виталием Кордюмом; прогулки с Громовицей Бердник по Крещатику; ресторанчик, который мы обнаружили с Васей Головачевым и Володей Ларионовым рядом с памятником Паниковскому. Платил Головачев, поэтому ели мы много и с удовольствием.

 

А как вам столица Украины?

 

Раньше я бывал в Киеве только проездом. Как правило, из-за кордона, и не было времени остановиться. Много лет звал в гости Боря Штерн, но этого не случилось. Зато теперь я увидел прекрасный весенний город, в котором, несомненно, можно быть счастливым.

Вы дружили с Борисом Штерном, долго переписывались с этим замечательным писателем. Где и как вы познакомились?

 

На знаменитом московском семинаре 1976 года, придуманном Ниной Матвеевной Берковой. На одном из занятий Аркадий Натанович Стругацкий крайне неохотно начал лекцию о прелести прочитанных в детстве книг. Сказывалось выпитое накануне. Ольга Ларионова тем временем тайком разливала водку под партой. Андрей Балабуха, Боря и я жадно прислушивались к волшебному бульканью. Вдруг Аркадий Натанович спросил строго: «Ольга, что вы там делаете?» и Ольга честно ответила: «Разливаю водку». Шеф не только одобрил, он благосклонно разделил с нами компанию.

Потом мы встречались с Борей в Коблево, Свердловске, Москве, Новосибирске, Риге, Владимире… Разговор всегда начинался сразу, поскольку мы его никогда не прерывали… Не прерван этот разговор и сейчас, поскольку время от времени я сажусь и пишу страничку о Штерне или что-то, навеянное Штерном. Мы ведь собирались написать большой эпистолярный роман. Куча моих писем до сих пор лежит у Тани, наверное, там две трети надо бы сжечь. Около трехсот Бориных писем хранится у меня. Помню мрачный 1992 год. Крысы на улицах Москвы. Не в переносном, а в прямом смысле. Голодные злые лица. А мы, заключив договор с издательство «Ренессанс», заказываем в кафе литровую бутылку водки «Орлофф». Какой удар для граждан вдруг обнищавшей страны! Нас узнают, нас приветствуют… Силы были, желания томили, мышцы тянуло, мы не походили на скучных людей. Мартович и просто Прашкевич остались в литературных вещах Штерна, как остался Штерн в литературных вещах Прашкевича. Превосходный, цветной, высокий, точный писатель, но как ужасно, как ужасно Боре не повезло. Мне приснилось однажды, что мы идем с ним, взявшись за руки – Дон-Кихот и Швейк – по одной дороге под звездным небом. Вместе, рядом, но вовсе не в одном направлении. Невыносимо печальный сон. Боря сказал: «Слишком многое определяется не нами». До сих пор пытаюсь понять сказанное.

 

Считаете ли вы, что национальная фантастика (украинская, например) должна быть какой-то особенной, специфической?

 

В Ташкенте в драматическом театре я видел узбекскую научно-фантастическую пьесу. Космические корабли (естественно, узбекские) доставляли на Марс необыкновенный хлопчатник, восстанавливали занесенные песками каналы, зажигали хилых вырожденцев-марсиан на стахановский ударный труд…

А в Москве видел магазин какого-то патриота под вывеской: «Русская рыба»…

Осталось немногое: подержать в руках книгу под грифом - «украинский научно-фантастический роман».

 

Есть ли мечта, после осуществления которой вы решите: все, самое главное в жизни уже было?

С чего бы это вдруг?

Все еще впереди.

Вы живете интересной, насыщенной жизнью, много путешествуете, состоялись как писатель, вас окружают умные, приятные люди - есть чему позавидовать! А есть ли люди, которым завидуете вы? Возможно, не из современников, а из деятелей какого-то далекого прошлого?

Герберт Джордж Уэллс?

Вольтер? Пржевальский? Вернадский?

Амундсен? Капитан Дрейк? Иван Бунин? Михаил Стадухин, выходящий на Индигирку?..

Можно долго перебирать.

Чудовищно много людей, интеллект которых и внутренние побуждения вызывают легкую оторопь. Но знаете ли, эти валентности у меня давно заняты. Я замерзал на островах, умирал от тоски, расставаясь с действительно любимой женщиной, тонул в озере Очер, горел в самолете над Хабаровском, видел и делал то, о чем не рассказывают, искал свой след в Стамбуле и Нью-Йорк не считаю чужим городом, но кому завидовать? Большой старик лучше нас знает, что кому надо. А сделаешь что не так, он не поленится спуститься с небес и с удовольствием тебя отхерачит.

Вот и думайте.

Какой совет вы могли бы дать подростку, спросившему: «Как стать счастливым?»

Я бы сказал: «Смотри, дурачок, какая там девчонка! Не теряй времени!» А если бы он не успел, ткнул бы в плечо легонько: «Никому не завидуй, брось! Ты на свете один такой, а девчонок – как звезд в небе».

В школьные годы вы переписывались с Иваном Антоновичем Ефремовым, показывали ему первые рассказы. А вам школьники пишут?

Не только пишут, но несут и присылают рукописи.

Есть немало «подростков», которые с Божией и с моей помощью доросли уже и до членов Союза писателей. А некоторые теперь даже кусают меня, поскольку считают, что нашли нечто абсолютно новое. Впрочем, на смену идут другие неофиты, не желающие затеряться в толпе. Иван Антонович относился к моим первым рассказом с достаточной долей иронии. «Может быть особая гениальность». Он убедил меня: сперва надо стать личностью. А Георгий Иосифович Гуревич подтвердил. А Джеймс Конрад, один из моих любимцев, вообще заявлял, что настоящий прозаик должен начинать в сорок лет, когда собран собственный, ни с кем несхожий опыт.

В Киеве вы встречались с ребятами из клуба «Лоцман фантастики». Часто ли вы видитесь с такой юной аудиторией? Устраивают ли вас 12-14-летние в качестве читателей?

Больше всего меня устраивают такие люди как Юра – руководитель названного клуба. Я обожаю таких людей. Привет нежный, Юра! Пока такие люди есть, ребята будут читать, будут тянуться к литературе. При этом они будут читать не только Сережу Лукьяненко или замечательных Дяченок, но и Алексея Толстого, Василия Аксенова. Наталью Бромлей… Да мало ли…

А читает меня старичок или мальчик?

Я не сентиментален.

Ваши планы?

Собираюсь написать научно-фантастическую повесть для журнала «Если». Заканчиваю книгу рассказов. Собираю материалы для книги о самых знаменитых фантастах России, а еще для настоящего северного пиратского романа.

Ну и все такое прочее.

Спасибо.

 

Вопросы задавали Владимир Ларионов

и Ольга Опанасенко.   Июнь, 2003 г. 

 

Геннадий ПРАШКЕВИЧ:

«Кто будет делать выбор?»

В своей книге «Малый Бедекер по НФ, или Повесть о многих превосходных вещах», которая недавно вышла в издательстве АСТ, вы пишете об Аркадии Стругацком, Георгии Гуревиче, Борисе Штерне и других замечательных людях, с которыми вам приходилось встречаться. Пишете увлекательно, с юмором, порой горьким. Кто стоял в начале цепи этих воспоминаний?

Иван Антонович Ефремов.

Николай Николаевич Плавильщиков.

Крупные ученые, прекрасные писатели.

Жарким летом 1957 года в провинциальном городке Тайга, строя очередной телескоп из стекол очков и не в первый раз перечитывая только что вышедшую «Туманность Андромеды» и любимую книжку детства «Недостающее звено», я вдруг заподозрил, что живу какой-то неправильной жизнью. Учиться не люблю, на девчонок заглядываюсь. Чтобы понять, как жить дальше? - написал (неожиданно для самого себя) Ивану Антоновичу и Николаю Николаевичу. А они – о, чудо! - ответили. И указали на то, что учиться вовсе не грех. И пригласили в поле – поработать с палеонтологами, и начали присылать книги, много книг! В глухой сибирской провинции в середине прошлого года, учась в восьмом классе, я уже возился с альбомами Аугусты и Буриана, читал Винера, Вернадского, Козо-Полянского, Быстрова, Рёмера… Оказалось, что в учебе есть сладкий смысл…

Тогда же начали и писать?

И даже не стеснялся показывать свои опусы старшим друзьям.

Затрепанные рукописи детских романов «Contra mundum» и «Под игом Атлантиды», густо исчерканные пометками Ефремова и Плавильщикова, хранятся в столе до сих пор. Кое-что мэтры хвалили (немного). Кое-что ругали (не смертельно). В том же 1957-ом году в газете «Тайгинский рабочий» появился мой первый фантастический рассказ.

Потом был новосибирский Академгородок времен его расцвета, работа с вулканологами на Сахалине, экспедиции в разные точки Союза. И попытки войти в литературу. Они ведь не сразу увенчались успехом?

Ничего удивительного.

Я ведь из поколения, впервые узнавшего вкус свободы.

И писать начал соответственно. А власть боролась и всегда будет бороться с придурками, мешающими выдерживать строгий, выработанный ее политиками курс. Потрясения (даже поэтические) власти не нужны. Об истории уничтожения сборника «Великий Краббен» я уже рассказывал, менее известна история уничтожения моей первой поэтической книги.

Осенью 1968 года я работал на мысе Марии (самый север Сахалина). Шли дожди, штормило. Но приятно было думать о возвращении. В Южно-Сахалинском книжном издательстве должна была выйти книга моих стихов. В нее входил цикл о Болгарии - стране мною тогда любимой и почитаемой. К сожалению, вернувшись, я увидел не книгу, а испуганные глаза редактора. «У цензуры возникли вопросы». Как ни фантастично это звучит, я добился встречи с цензором. Фантастично – это потому, что в Советском Союзе официально цензуры не существовало. И цензоров не существовало. Были сотрудники Лито, некие безликие тени, общаться с которыми имели право только редакторы. Но я сумел добраться до цензора. Это была миловидная женщина. И она сказала, что стихи у меня прекрасные. Она лично не сомневается в том, что и сам я парень, что надо, но в книге… в книге есть некоторые подозрительные детали… Вполне устранимые, добавила она, сверкнув партийными очами… Вот, скажем, князь Святослав. По вашим стихам получается, что в девятьсот шестьдесят восьмом году (то есть, ровно тысячу лет назад) наш советский князь Святослав с огнем и мечом напал на братскую страну Болгарию, наполовину выжег ее, и все такое прочее». – «Это соответствует истине», - сказал я. – «Ну так укажите нам эту истину!»

И я указал. Я представил в Лито том авторитетного болгароведа академика Н.С. Державина. «В конце весны или в начале лета 968 г. Святослав Игоревич во главе 60-тысячной армии спустился в лодках вниз по Дунаю и двинулся по Черному морю. Болгария была застигнута врасплох, выставленная ею против Святослава 30-тысячная армия была разбита русским князем и заперлась в Доростоле…»

Отложив книгу, миловидная цензорша посмотрела на меня с непонятной грустью.

Оказывается, с официальной точки зрения в 1947-м году, когда вышел в свет том академика Державина, мои стихи, наверное, вполне бы могли звучать, но в 1968-м году, когда существующая власть утверждала нерушимую вечную дружбу СССР с братской Болгарией, похождения советского князя следовало отвергнуть.

Набор книги был рассыпан. Десять лет нигде (кроме Магадана) я не публиковался. Зато уже навсегда определился взгляд на мир, как на нечто фантастическое, смутное и в любом случае требующее внимания!

А что с «Бедекером»? Читатели пока знакомы лишь с первым его томом…

Работа над трилогией идет уже не первый год. Это живые заметки о людях, которых я знал достаточно близко – о братьях Стругацких, В.Пикуле, Ю.Семенове, В.Астафьеве, Б.Штерне, Г.Гуревиче, С.Снегове, о прозаиках и поэтах живущих и работающих сейчас. Второй и третий тома будут посвящены не только книгам и людям, но еще и алкоголю и основному инстинкту в жизни писателя. Строго говоря, это попытка препарировать природу писательства, понять, почему один садится за «Доктора Живаго», а другой берется за «Пикник на обочине»…

Вы много путешествовали. Как относитесь к известному афоризму «Хорошо там, где нас нет»?

 

Когда-то я так думал. Потому и рвался увидеть Азию, Европу, Америку. Самое интересное, впрочем, происходит вовсе не в трущобах Бангкока, не в румынской корчме, не на Елисейских полях, а рядом с нами - на соседней улочке, в квартире друга. Чтобы это понять, надо накопить некоторый опыт. Именно личный опыт позволяет по-новому осмыслить много раз виденное. Именно личный опыт позволяет видеть мир под другим углом зрения. «Это трубка не простая а отнюдь клистирная». Или «…с коротким топотаньем побежала похожая на Пушкина овца». Такое видение мира привлекает. Но к нему надо прийти…

 

Вы замечательно работаете в так называемой «средней форме». За повести «Белый мамонт» и «Территория греха» вы в разные годы получили две «Бронзовых Улитки» от Бориса Стругацкого. Это обдуманное предпочтение или…

 

Скорее – или. Выбор идет изнутри. Одним нравятся Маши, другим Сюзанны. Я с давних пор любил формы, позволяющие выражать мысль лаконично и ясно. Но при этом, как вы знаете, мои романы «Пес Господень», «Носорукий» или «Секретный дьяк» – весьма объемные вещи. Склонен считать, что наши предпочтения всплывают из подсознания. А подсознанием управлять трудно…

 

Вы много и напряженно размышляете о достаточно удалённом от наших дней будущем (романы «Царь-Ужас», «Кормчая книга», повести «Золотой миллиард», «Русский струльдбруг»). Что вас так тревожит в грядущем?

Жизнь на обломках империи. Вечность глазами одиночек. Все уменьшающаяся возможность спасти человечество как вид, когда уже не важно, кто продолжит историю – русские, американцы, китайцы? Проблема выбора, который надо делать уже сейчас…

Убежден, что в течение ближайшего полувека наша мораль (отношение к Добру и Злу) будет кардинально перестроена. Повесть «Золотой миллиард» написана под впечатлением бесед с академиком Виталием Кордюмом, молекулярным биологом, генетиком. Речь в ней идет о пресловутом счастливом миллиарде – именно столько людей должно жить на Земле, чтобы получить необходимый комфорт, и думать уже не о хлебе насущном, а о постижении вечного.

Или чудесный мир счастливцев, или раковая опухоль, убивающая человечество!

Но кто будет делать выбор? Сам человек (поменяв мораль) или некая «умная» бактерия, отсеивающая, скажем, голубоглазых, или рыжих, или людей с узкими глазами? Не случайно Кордюм заметил: «Пока лишь фантасты остаются теми единственными людьми, кому общество позволяет ставить и обсуждать вопросы, которые страшат всех, от которых не уйти и которые придется решать в самые ближайшие годы…»

Фантасты сегодня с восторгом пишут об Империи…

 

Я несколько раз приступал к вещам, где Империя (неважно какая) должна занимать по крайней мере континент - от океана до океана. Но знание истории мешает таким построениям. Империи недолговечны. От Римской до СССР, - проследите развитие любой. Мы, родившиеся и жившие внутри империи, смотрим на мир не так, как смотрели родившиеся до нас и как смотрят родившиеся после нас. Генерал Александр Лебедь сказал лучше всех: «Те, кто не жалеет о развале СССР – не имеют сердца, а, те кто мечтает восстановить СССР – не имеют мозгов».

Роберт Шекли, когда мы с ним однажды заговорили об Империи, так сказал о причинах развала СССР: «Вас погубила мания преследования. Вы почему-то решили, что весь мир хочет вас уничтожить. Вы стали устраивать грандиозные чистки, создали ядерное оружие, создали особенную культуру спасительной, а от того – дорогой лжи. Такое поведение вас и погубило». – «Но разве для него не было объективных причин?» – «Наверное, были, – ответил Шекли. – Но вы не должны были поддаваться страху. Вы живете в не очень привлекательном климатическом поясе, но почему-то считаете, что каждый хочет придти и отобрать ваши тундры и лесостепи. Это ужасное преувеличение. Девяносто процентов людей на Земле предпочитает жить и живет в теплых краях. Ваш страх потерять холодные пространства Севера и Сибири явно преувеличен. Это как если бы отъявленные грешники в аду стали панически бояться высадки десанта из рая. Прилетят и заберут их адские котлы!»

Многие из нас когда-то свято верили в светлое будущее, в Мир Полудня. Каково Ваше отношение к коммунизму?

Аркадий Натанович Стругацкий как-то сказал мне (сразу после путча): «А все равно более красивой идеи люди еще не придумали».

 

Вы активно занимаетесь историей русской фантастики. Чем она была сильна в старые времена и чем хороша нынче?

 

Да, я уже много лет работаю над книгой о русской фантастике. От Осипа Сенковского и Александра Одоевского до Бориса Штерна и Сергея Лукьяненко. Сперва я хотел проследить судьбы писателей, создавших и обозначивших этот жанр в России, но постепенно вышел за поставленные собою рамки. Пошли ответвления (повесть «Дыша духами и туманами», отдельные главы «Малого Бедекера»). Масса материалов, поднятых из архивов НКВД и МГБ (здесь очень помог мой магаданский друг писатель А.Бирюков) позволили по-новому осветить судьбы А.Чаянова, С.Буданцева, В.Итина, А.Платонова, В.Пальмана, С.Снегова, многих других фантастов, погибших в сталинских лагерях или прошедших их. А рядом судьбы, которые можно считать в обывательском смысле вполне счастливыми – А.Толстой, М.Шагинян, Ю.Долгушин, братья Стругацкие, С.Беляев, В.Немцов, А.Казанцев, С.Гансовский, Кир Булычев, В.Михайлов. В итоге книга превратилась в исследование социального феномена: ведь впервые в истории человечества в советской Империи был поставлен небывалый эксперимент: написать человека таким, каким он должен быть, а вовсе не таким, какой он есть. Отсюда и достижения и провалы советской фантастики, достижения и провалы сегодняшней.

 

И что же вы думаете о современной отечественной фантастике?

 

Я смотрю на нее, как на некую пузырящуюся динамичную систему. Как на прекрасные и страшные «пузыри земли», по определению Блока. Как на некую систему, в которой одна часть уравновешивает другую. Но время и события постоянно подтачивают ее, иногда она с ужасным шумом переворачивается. Тогда на смену Алексею Константиновичу Толстому приходит Алексей Николаевич Толстой, а его сменяет Бруно Ясенский или Григорий Адамов, а их сменяет Владимир Немцов, а Немцова - Ефремов, а Ефремова - братья Стругацкие, и так далее - до известных всем нам имен. В голодные 20-е годы прошлого века художник Натан Альтман в холодной мастерской ловил таракана, красил его в бронзовый цвет и отпускал. Друзья спрашивали: «Зачем ты так делаешь, Натан?» Он отвечал: «Представляете, везде холодно, голодно, тараканам кушать нечего, сидят по щелям. Один глава семейства только и осмеливается выходить на поиски пищи. И на этот раз он ничего не принесет, конечно, зато вернется красивым».

В литературе тоже так. Большинство начинает с мечты о всем Космосе, а заканчивает шестью сотками личной дачи.

Ваше отношение к фэнтези?

Тупиковые пути никуда не ведут. Абстрактное зло можно уничтожать абстрактным добром в тысячах томах - ничего от этого не изменится.

 

Должен ли писатель быть публичным человеком?

 

Он обязан им быть. Особенно в наше время, когда любая книга, брошенная в общий поток, рискует остаться незамеченной. Автор должен растолковывать читателям суть своих книг. Читателям некогда входить в корни рассуждений (хотя, конечно, и такие читатели не перевелись), но я имею в виду не просто литературные выступления перед аудиторией. Я имею в виду общение писателя с массой незнакомых ему людей – через прессу, через Сеть, через конвенты…

 

После выхода романа «Секретный дьяк» о Прашкевиче заговорили как о прекрасном стилисте. Что для вас язык?

Прежде всего, главный инструмент литературы.

Меня всегда заботило, как сделать книгу. Сегодня, к сожалению, язык фантастики сильно упрощен. Бросаются в глаза ученические фразы, небрежности, неточности, нежелание понимать тонкости собственного языка; ужасны попытки некоторых «реформаторов» вообще отказаться от устоявшихся правил правописания. Но, рассуждая здраво, все это в порядке вещей. Так всегда было. Если люди научились писать хотя бы так, значит, научатся писать и по другому.

А как возникают ваши сюжеты?

 

Меня не раз обвиняли в снобизме. Может, потому что пьяный сосед, поколачивающий свою жену, обычно интересует меня опосредованно. Скажем, прилетает из Космоса некое существо – свирепый космический контрабандер по имени нКва. Это он устраивает время от времени «зачистки» на нашей планете. Великие вымирания трилобитов, панцирных рыб, динозавров и мамонтов – все это дело рук (или псевдоподий) нКва. Правда, он всегда соблюдает главное правило Космических сообществ: нельзя грабить планеты, населенные разумными существами (коротко пересказываю свою повесть «Подкидыш ада»). Когда нКва в очередной раз прилетает на Землю, ему везет. Пьяный примат по фамилии Козлов на своей кобыленке едет в лес рубить жерди. На опушке он привязывает лошадь к дереву, и там на нее нападает пара озабоченных сохатых. Помахав топором, Козлов спасает кобыленку от изнасилования, но попадает в суд за браконьерство. Наблюдая за развитием событий, нКва не находит признаков разумного начала в увиденных существах, и с чистой совестью отправляет все три линии – Козловых, кобыл и сохатых - в другую звездную систему. На большом аукционе он выставляет их единым лотом, как симбионтов. Заметим, сразу ВСЕХ Козловых, ВСЕХ кобыленок, ВСЕХ сохатых планеты. Но один Козлов в тот роковой день был пьян, поссорился с женой, завалился в подполье, а когда проснулся, то обнаружил, что все Козловы неведомо куда пропали. Так кто же победит: контробандер нКва, убежденный, что речь идет всего лишь о симбионтах, или несчастные Козловы, интеллект которых накрепко связан общностью происхождения с теми же сохатыми, с той же кобыленкой?

Видите, и с пьяного соседа могут начинаться сюжеты…

Как вы ладите с Интернетом?

Прекрасно лажу. Ценю и восхищаюсь.

Считаю Интернет первым признаком ноосферы.

Думаю, что именно Сеть отменит войны, заменив их острыми и быстрыми информационными воздействиями. Эпоха Информационых конфликтов, без большой крови, но с ужасающими последствиями, завершит первичную историю нашей цивилизации, перекроит мир. Я думал об этом еще до появления современных компьютеров, работая над «Записками промышленного шпиона». Приятно было обнаружить на сайте Ruby News обширную статью, автор которой размышляет об операционных системах и противостояниях Linux и MS. «Очень всем советую почитать серию произведений Геннадия Прашкевича под общим названием «Записки промышленного шпиона». Написаны они около тридцати лет назад, но до сих пор не потеряли актуальности, а может, еще не нашли. В «Прологе» приводится список двадцати приемов добычи информации, разделенный на две группы: законные и незаконные (вторых, кстати, в два с половиной раза больше первых). Соответственно, «Консультация» (шпионская контора в которой работал герой повествования Эл Миллер), имела самых разноплановых сотрудников. Упоминался там и «цифровик» – нечто среднее между сегодняшними понятиями «хакер» и «криптограф». Кстати, слово «цифровик» кажется мне более емким и точным, чем «хакер». Hacker – тот, кто ломает (если перевести буквально), то есть компьютерный злодей. А «цифровик» – вне добра и зла, как и сами цифры…»

Я привел эту цитату как подтверждение того, что, видимо, подсознательно с давних пор был готов к нынешнему прекрасному, страшному и бесконечному, как космос, виртуальному миру. Отсюда такие мои вещи как «Русский струльдбруг» и «Золотой миллиард».

Не просто получение сакраментального знания, а все усиливающееся влияние на человеческую мораль – вот в чем сила и перспектива Сети.

У вас есть любимые фантастические фильмы?

 

Любимых – нет. Существует какая-то роковая несовместимость режиссерского и писательского взглядов. «Сталкер» в кино – банален и сер, «Солярис» – приземлен и неинтересен, «Ночной дозор» – шумен и неестественно блестящ…

Вы играете в компьютерные игры?

Разумеется. «Анреал», например, приятен мне во всех модификациях.

Что у вас сейчас на рабочем столе?

 

Повести «Румын сделал открытие» (неявная наша связь с Космосом); «Маша и нетопырь» (виртуальный мир); «Нет плохих новостей из Сиккима» (будущее). Кроме того, кое-что задумано сделать вместе с друзьями.

 

Что помогает вам настолько качественно и продуктивно работать?

Любовь к жизни. Невероятное любопытство. Вера в будущее.

В этом смысле я даже вывел некий закон, так сказать, некую теорию прогресса (роман «Апрель жизни»): «…и что бы ни происходило в мире, как бы ни складывалась жизнь, какие бы события ни радовали, ни рвали мое сердце, я не устаю, я продолжаю повторять как заклятие: ведь не может быть, ведь не может быть, ведь не может быть, чтобы к вечеру очередного прожитого нами дня мы не становились бы хоть чуть-чуть лучше, чем были утром».

 

Писатели выбирают себе учеников?

Нет, это ученики выбирают себе учителей.

А о том, как такое случается, мы уже говорили в начале нашей беседы...

Февраль, 2006 г..

Николай РОМАНЕЦКИЙ:

«Жить в согласии с самим собой…»

Николай Михайлович Романецкий родился в 1953 г. в Новгородской области. В 1977 году окончил Ленинградский политехнический институт по специальности «инженер-металлург». Двенадцать лет проработал на Балтийском заводе в должностях инженера-технолога, помощника мастера, мастера, заместителя начальника цеха. Первые попытки писать фантастику предпринимал еще в студенчестве, вернулся к ним в 1985 году и тогда же пришел в семинар Бориса Стругацкого. Первая публикация - повесть «Третье имя» (1987) в журнале «Энергия». В мае 1989 года распрощался с производством и занялся литературным трудом. Работал редактором, переводчиком. Ответственный секретарь оргкомитета «АБС-премии». С октября 2002 года - ответственный секретарь журнала «Полдень, XXI век». Автор дилогии «У мёртвых Кудесников длинные руки», которую составляют романы: «Убьем в себе Додолу» (1996) и «Утонувший в кладезе» (2000), а также романов «Везунчик» (2001), «Искатели жребия» (2002) и многих других произведений. Под псевдонимом Николай Романов опубликовал в Лениздате фантастические циклы-трёхкнижия «Экспансия» (2006-2007) и «Избранник» (2006-2008). Лауреат премии «Большой Зилант» и Беляевской премии.

Живёт в Санкт-Петербурге.

Николай, почему случилось так, что фантастика стала твоим приоритетом? Ведь ты её всю жизнь читаешь, пишешь, переводишь, редактируешь, издаешь, в конце-концов...

Сия тайна велика есть... По размышлению, причин, наверное, две. Первая - полет Юрия Гагарина. Вторая - общая обстановка энтузиазма в начале 60-х годов прошлого века. Нам казалось, что мы живем в самой лучшей стране мира, и впереди нас ждут горы бесконечного счастья. Фантастика (в первую очередь, разумеется, космическая) более всего соответствовала этим ощущениям и ожиданиям.

Тем не менее, не все те люди, что восхищались полётом Гагарина, полюбили фантастику… Мне всегда было интересно, чем же поклонники фантастики отличаются от остальных, «нормальных» индивидуумов. Может быть, у них что-то с генами?

Сказать правду, мне всегда казались «нормальными» как раз поклонники фантастики. На мой взгляд, фантаст (как и поэт) – это состояние души, а кто знает, откуда к нам приходит душа? Во всяком случае, не с генами. Мои родители никогда фантастикой не увлекались.

Немного о самых первых, прочитанных в раннем детстве, фантастических книжках.

Первой прочитанной мною фантастической книжкой стал молодогвардейский

сборник 1959 года «Дорога в сто парсеков», который отец привез из столичной командировки. И по сей день не понимаю, с какой стати он купил эту книжку. Наверное, почитать в дорогу. Полагаю, что прочёл я сборник как раз в 1961-м. Повесть Ивана Ефремова «Сердце Змеи (Cor Serpentis)» потрясла мое воображение. Потом были романы Мартынова, повести Стругацких, первый роман трилогии Сергея Снегова «Люди как боги». В общем, благородный дон был поражен в пятку...

И начал писать?

Разумеется, начал. Разумеется, роман. Даже название помню – «Корона Жемчужины». Разумеется, про Дальний Космос. Написал целую главу. И, слава богу, остановился. Потом была пара рассказов в студенческие времена. Но никаких литературных планов не имелось. И только в 1985-м все началось сначала, когда я случайно узнал о существовании семинара под руководством Бориса Стругацкого.

Расскажи о своей работе в качестве ответственного секретаря в журнале Бориса Стругацкого «Полдень. XXI век»? Как работается под началом у классика?

Моя работа заключается в организации производственного процесса, результат которого – превращение отобранных классиком рукописей в готовый продукт, бумажный журнал. Заказать иллюстрации художникам, подогнать верстальщиков... Кроме того, участвую в читке самотека. Под руководством БНСа работается... э-э... комфортно. Он все делает вовремя.

По своему опыту знаю, что выпуск журнала – работа, требующая очень много времени и сил. Как находишь время для творчества?

Было бы желание… А время всегда найти можно. Когда я работал на заводе, времени было еще меньше, и ещё дети были маленькие. К тому же, в последние годы все меньше и меньше хочется спать.

Твоя оценка нынешнего положения дел в фантастике? Что думаешь о молодых фантастах? Чтобы ты им посоветовал? Тебе не кажется, что значительно увеличившиеся возможности издать фантастическую книгу, лёгкий выход в свет служат плохую службу молодым авторам. Твоё поколение по-другому приходило в литературу. Некоторые нынешние авторы не работают над текстом, над словом, плохо пишут по-русски. Выдают поток неглубокой развлекухи. А потом читатель ЭТО потребляет. Или не стоит по сему поводу переживать? Не мы первые…

Раз выходят книжки, положение дел в фантастике нормальное. Писатели будут так писать, пока плоды такого труда удается продавать. Зачем обтачивать гайку до седьмого класса точности, если скушают третий. Это же индустрия, и развивается процесс по законам индустрии. К тому же, не будем забывать закон Старджона: 90% чего бы то ни было - дерьмо. Великих писателей не может быть много, но их не будет вообще, если не станет писателей средних. На почве, удобренной навозом, произрастают крепкие растения. Наша професия хороша тем, что всегда остается надежда на будущее. Не поняли автора сейчас, поймут в следующих поколениях. Великий писатель - звание посмертное. Разве был Шекспир при жизни великим? И наоборот, сколько было великих, увенчанных многочисленными наградами? Где они сейчас? И кто их помнит?

Каково, по-твоему, будущее российской фантастики? Ты как-то говорил, что её будущее не за литературой идей, а за литературой характеров.

Идеи ни черта не стоят, если не меняют людей. Во всяком случае, мне не интересно читать книгу, в которой нет столкновения характеров. Однако в добротно написанном произведении и новая идея окажется на своем месте. Надо помнить, что предметом художественной литературы является человек, а уж из чего он убивает другого человека - из бластера или из «калаша» - разве это важно на фоне смерти?

В своей статье «Арьергардные бои фантреализма», написанной в 2001-м, году ты доказываешь, что фантастический реализм сдал свои позиции. Ты по-прежнему придерживаешься этого мнения? К чему я об этом спрашиваю? Просто мне кажется, что произведения, которые публикуются в журнале «Полдень», где ты сейчас работаешь, самый настоящий фантреализм и есть…

В статье я говорил о позициях в области читательского приоритета. И по-прежнему придерживаюсь этого мнения. Да, основу каждого номера «Полдня» и в самом деле составляют произведения, относящиеся к жанру фантреализма. Но если бы массового читателя интересовал фантастический реализм, тираж журнала был бы побольше нынешних десяти тысяч.

Ты жанрово «неангажированный» автор. Твои последние книги - смесь различных направлений. А всё-таки, есть ли у тебя предпочтения? Грубо говоря: НФ или фэнтези?

Грубо говоря, ни то ни другое. Или и то, и другое. Не вижу смысла во всех этих

подразделениях. Пусть этим критики занимаются. Главное предпочтение - острый сюжет, чтобы читателю не хотелось отложить книгу, пока не прочтет до последней точки. И старые добрые «Чудо, Тайна, Достоверность».

Иногда ты называешь направление, в котором работаешь - «sin's fiction», то есть «литература первородного греха». Ты уделяешь в своих вещах пристальное внимание интимным отношениям мужчины и женщины. Несколько слов об этом.

Я вовсе не считаю, что уделяю «пристальное» внимание этим самым отношениям. Во всяком случае, оно не более пристально, чем в жизни. На мой взгляд, эти отношения и есть источник творческой энергии. До тех пор, пока я вижу волнующую разницу между своим телом и телами окружающих меня женщин и понимаю причину этой разницы, свеча горит. Возможно, когда эта разница перестанет быть волнующей, откроется новый источник творчества, но только тогда я это и узнаю. Нет, что бы там ни говорили святые отцы, создатель разделил нас на мужчин и женщин не только для того, чтобы продолжать род человеческий. Плодиться и размножаться можно было бы и почкованием. Но тогда бы, наверное, не было бы ни литературы, ни искусства.

Знаю, что ты заканчиваешь новый роман. О чём он?

Заканчиваешь – это громко сказано. Подхожу лишь к середине. Это продолжение «Везунчика». Подробнее о новом романе мне говорить пока не хотелось бы…

Собираешься ли возвращаться к миру Додолы, описанном тобой в неподдающейся жанровой классификации дилогии «У мёртвых Кудесников длинные руки»?

Вообще-то, начало третьего романа из мира Додолы было написано еще в 1998 году. Но дальше дело не продвинулось. Дилогия ведь осталась практически незамеченной. Читатель привык к усредненному языку, и пробиваться через стилизацию под вымышленный словенский большинству не хочется. Да, те, кто продрался через первые двадцать страниц и вчитался, говорят потом добрые слова, но ведь сначала надо продраться, а это некомфортное занятие. Впрочем, рассказы «Счастливая невеста» и «Оплошка вышла!» – из того же мира. И, в конце концов – «никогда не говори никогда»!

Кстати, о языке… Написанный легким стилем «Везунчик» попал в начальный список номинантов на премию «Русская Фантастика». А разве можно его сравнить с «Додолой»?

Бываешь ли на родине, в Новгородской области, на земле наших с тобой предков? (Примерно на пятом году знакомства-дружбы, мы с Николаем неожиданно выяснили, что наши бабушки родом практически из одной деревни в Новгородской области. – примечание ВЛ).

Не появлялся несколько лет. Я и раньше-то не был легок на подъем, а теперь… Но собираюсь, собираюсь. Каждое лето собираюсь.

Твои планы?

Планы старые: жить в согласии с самим собой. А если серьезно, в первую очередь – «Полдень». Плюс серия фантастических детективов о «везунчике» Максе Мезенцеве. А ведь есть и еще один начатый роман, космический. Ох, обвинят меня в отъявленном непрофессионализме!

Август, 2004 год.

 

 

Вячеслав Рыбаков

Четыре беседы с Вячеславом РЫБАКОВЫМ

Вячеслав Михайлович Рыбаков, известный писатель, учёный, публицист. Родился в 1954-м году в Ленинграде. Окончил в 1976-м году Восточный факультет Ленинградского университета. Кандидат исторических наук, научный сотрудник Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН. Круг научных интересов - средневековая бюрократия Китая и законы, регулировавшие ее деятельность, обеспечивавшие ее стабильность и эффективность. Автор романов «Очаг на башне» (1990), «Гравилёт «Цесаревич» (1993), «Дёрни за верёвочку» (1996), «Человек напротив» (1997), «На чужом пиру» (2000), «На будущий год в Москве» (2003), «Звезда Полынь» (2007) и других произведений. Награжден множеством литературных наград, в их числе - «АБС-премия», премии «Басткон», «Роскон», «Странник», несколько «Звёздных Мостов», «Бронзовых Улиток» и «Интерпрессконов». Лауреат Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых 1987 года за сценарий фильма «Письма мертвого человека». «Консультировал» переводчиков цикла «Евразийская симфония» Хольма ван Зайчика.. Член семинара Бориса Стругацкого с 1974 года.

Живёт в Санкт-Петербурге.

Вячеслав РЫБАКОВ:

«Меч империи, или Что за каша у нас в головах?»

Немалую долю объема вашего романа «На чужом пиру» занимает вмонтированный в ткань повествования философско-социологический трактат о настоящем и будущем России, ее месте в современной цивилизации («Дискета Сошникова»). Ваши размышления об отсутствии общей для всех россиян цели «без которой не работают заводы» и поисках национальной идеи вызвали у ряда критиков явную идиосинкразию, вас обвинили в «гэбизме». Более того, после вашего, довольно жесткого, выступления в «ЛГ» (статья «Некрасиво обороняться не запретишь») о сохранении государственной целостности России и российском патриотизме, на писателя Рыбакова вообще повесили ярлык – «теоретик русского нацизма». Прокомментируйте, пожалуйста. Ожидали ли вы такую реакцию, затрагивая эти непростые и весьма актуальные темы?

Строго говоря, не ожидал. Но, наверное, просто потому, что не думал на эту тему. Потому что вроде бы не ожидал, но когда все это случилось — это не оказалось для меня неожиданным. Вот такой каламбур. Более того, именно из того, что вся ситуация почти со стопроцентной точностью была мною предсказана в романе «На чужом пиру», когда в демократической прессе фашистом объявили главного персонажа - можно понять, что для меня, в душе-то, именно такая реакция определенных кругов на определенные действия казалась наиболее естественной, даже непреложной, обязательной. Просто я не привык много размышлять о собственной персоне, пытаться прогнозировать свои действия и ответы на них... Но когда мне стоило хоть шаг шагнуть приблизительно в том же направлении, что и мой герой - оказалось, что все было интуитивно просчитано верно, и реакция воспоследовала именно такая, какая была в книге для аналогичной ситуации предусмотрена. Только не надо думать так, что я чего-то там написал, а потом решил поэкспериментировать ради подтверждения своих концепций, или же принялся тужиться походить на своих персонажей нарочно, чтоб от них не отставать (дескать, они хорошие, но и я тоже хороший). Парадокс в том, что я в момент совершения этих самых шагов и понятия не имел, что их совершаю, да еще в каком-то там в книжке описанном направлении. Я просто высказался от души, сказал, что думал, причем не по собственной инициативе, а по приглашению, по просьбе: меня и на круглый стол по Чечне позвали, а не сам я туда прорывался с воплями «Не могу молчать», и статью в «Литературку» по материалам моего выступления мне, по сути, было предложено сделать. Я эту коллизию довольно подробно описал в статье «Избранные места из переписки со всеми», которая опубликована в журнале «Нева». То есть я-то просто думаю себе, пишу, и отнюдь не расставляю себе предположительных оценок. А оказалось, что я, сам того не ведая, уж несколько раз совершил чего-то вроде акта гражданского мужества, или как там еще говорят велеречивые граждане...

Как вы думаете, новая национальная идея появится в России «сама собой», или ее надо придумывать, генерировать? Кто должен этим заниматься правительство, церковь, интеллигенция?

Разумеется, такие вещи не возникают в результате сознательных, искусственных потуг. Ни один диплодок или тираннозавр, каким бы умным он не уродился, как бы не напрягал свои допотопные извилины, не смог бы измыслить теплокровных млекопитающих. Это могла сделать только вся эволюция разом. Так и тут. Но вышесказанное отнюдь не отменяет нашей общей обязанности думать, переживать, страдать и искать выход. Потому что тогдашняя эволюция происходила исключительно в сфере “как ловчей пожрать и размножиться”. Эволюцию двигали те, у кого именно это получалось лучше всего. А нынешняя эволюция происходит почти исключительно в области организации, а следовательно - тех духовных сущностей, которые эту организацию формируют и обеспечивают. В конечном счете это тоже «как ловчей пожрать и размножиться», человек не дух бесплотный, а совсем наоборот; но он не может без этого жить и продолжать свой род вне какой-то своей общности - а следовательно, наиболее ловкое потребление и размножение одним из своих элементов непременно включают для подавляющего большинства такие вещи, как например, общественную безопасность и обороноспособность страны. Это верно даже для эмигрантов — просто для них в эту формулу надо подставлять другое название страны, вот и все. Но любые организации, формальные и неформальные, даже церковь, даже государство, могут участвовать в эволюции духа лишь на общих основаниях. Потому что любая идея, которую начинают навязывать силой, превращается в колючую проволоку со всеми вытекающими из этого последствиями. Мы это уже проходили. Это неоценимый опыт - но, с другой стороны, именно из-за него нам сейчас так трудно. Без общей цели и доверия к властным структурам народ не способен ни на какое усилие - но именно на общей цели и на безоговорочном доверии к власти (доверии типа «у нас зря не сажают») мы в прошедшем веке так страшно, так чудовищно обожглись. Да к тому же эмоциональные последствия этого ожога беспощадно эксплуатируются противниками нашей страны. В этой формулировке нет ни малейшего, так сказать, фашизма - у всякой страны на мировой арене есть соперники и конкуренты, это естественно, этого не может не быть, пока существуют государства; соперник совсем не обязательно плох, злобен, противен, отвратителен и подл - но он просто соперник. И он совершенно естественным образом будет использовать в своих интересах все, что идет нам во вред. Этот ожог и наше выстраданное недоверие к целям и властям — очень сильный рычаг такого рода. Поэтому любые наши попытки преодолеть беспомощное самобичевание, апатию и отторжение всего конструктивного будут встречаться в штыки и вызывать вопли: «Опять культ! Опять тоталитаризм!» Надо быть к этому готовыми. Отдавая себе при том отчет, что попытки воспрянуть действительно, вполне всерьез могут оказаться чреваты откатом к тоталитаризму. Опять надо прогуляться по лезвию бритвы, что поделаешь...

Существует мнение, что опутывание России сетью мафиозных структур обусловлено исторической необходимостью: бесхозная страна нуждалась в «регулировании» и «разруливании». Она их и получила, оказавшись под контролем «братвы». Ваше мнение на этот счет?

Мне кажется, в этой формулировке перепутаны причины и следствия.

Уже к моменту воцарения Горбачева в СССР возникла уникальнейшая, нигде и никогда доселе не встречавшаяся в истории ситуация. Практически вся экономическая, административная и информационная элита страны оказалась не заинтересована в продолжении существования этой страны.

Это совсем не значит, что элиты сознательно хотели стране зла. Нет. Элитам не до высоких материй: добро, зло, страна... Просто продолжение существования страны оказалось за рамками их системы жизненных стимулов и мотиваций.

Дело отнюдь не в злокозненности, не в подкупленности врагом внешним или маниакальной ненависти к русскому, скажем, народу. Дело в давней и фатальной ошибочности выбора ЦЕЛИ ОБЩЕГОСУДАРСТВЕННОГО ПРОИЗВОДСТВА и полном пренебрежении тем, как работает психика нормального, совсем даже НЕ ПЛОХОГО человека.

Жизнь людская проходит не в танке, не в подлодке и не в ракете. Все эти железки могут быть лучшими в мире (как оно и сделалось в СССР к концу 70-х); но что с того? Жизнь - это ботинки, ванная, пальто для жены. Человек не может не стараться сделать все это для себя как можно более хорошим и удобным. Если есть такая возможность — он будет это делать обязательно.

Параллельно, симметрично с Архипелагом ГУЛаг в стране возник и, в отличие от ГУЛага, неудержимо рос Архипелаг Атлантида. Высший слой номенклатуры питался, одевался, увеселялся, обставлял свои хоромы и восстанавливал подорванное непосильными интригами здоровье не продукцией своей страны. Происходит в стране какое-то научное и промышленное шевеление, или нет — лично владыкам естественнейшим образом стало не важно. Они управляли страной - но как людей, как нормальных мужчин и женщин их интересовало лишь производство в странах евроатлантического замеса. И потому к концу 80-х они совершенно непроизвольно, совершенно неизбежно должны были дозреть до решения влиться в пресловутый общеевропейский дом посредством стряхивания с взращенного ими (и взрастившего их) Архипелага Атлантида остальных девяноста процентов так называемой империи. Другими словами, всего того, что этим Архипелагом не являлось.

А получить достаточное количество денег для безбедного существования по меркам миллионерского комфорта всем этим бесчисленным секретарям и инструкторам было неоткуда, кроме как от продажи за бугор природных, интеллектуальных (это между прочим, главный природный) и производственных ресурсов своей страны. Той, которой они управляли.

Нынешняя мафия - лишь издержки этого процесса, возникшая из неполной программируемости, стохастичности процесса такой продажи. Она — наследница мелких преступных группировок, возникших еще во времена социализма, которые сумели тем или иным образом присосаться к процессу продажи страны и урвать для себя какую-то долю. Не зря же сейчас лидерами мафии то и дело оказываются те, кто еще недавно провозглашался главной опорой демократии и активнейшим образом поддерживал Ельцина на выборах 96-ого года. И эти игры между двумя могущественнейшими силами страны продолжаются с переменных успехом. Не могут не продолжаться.

Только поймите меня тут правильно — я вовсе не считаю, что все, сделанное ельцинским режимом есть зло. Отнюдь нет. Колоссальный прогресс — свобода слова и духа, нормализация перемещений через границы... Но: для идеалистов эти свободы были целями, а для государственной и окологосударственной мафии они же были не более чем средствами достижения совершенно иных целей.

А вот сейчас, когда они, мафии эти, выяснили вдруг, что без страны, на которую они опираются, их, несмотря на их ворованные миллиарды, за кордоном все равно никто с распростертыми объятиями не ждет, они запели о возрождении великой России и русской национальной идеи. Верить им нельзя. Но использовать этот момент - можно и должно.

Гуманизм и человеколюбие ваших произведений, на мой взгляд, просто беспрецедентны. Легко ли сохранять веру в людей в нашем жестоком, безжалостном и трагическом мире? Где вы берете силы и мужество для этого?

Наверное, это следствие дурного и догматичного советского воспитания. Честное слово, я не могу ответить на эти вопросы. Категории «легко» или «трудно» теряют смысл, когда иначе просто «невозможно». Вентилятор работает либо так, либо никак. Желудок либо переваривает пищу, либо дохнет и разлагается. Тем более, что предложенные формулировки звучат страшно выспренне - а в таком тоне применительно к собственной персоне я говорить никак не в силах. Как бы это звучало: «Я беру силы и мужество...» Так и напрашивается продолжение: «Являясь верным солдатом партии, черпаю их из неиссякаемого источника примеров, данных нам товарищем Сталиным и его верными соратниками». Из любви родителей и жены, наверное. Из хороших книг, наверное. Из крыжовинок на кусту и из солнечной дорожки на море, наверное...

Расскажите о проекте «Плохих людей нет» («Евразийская симфония») издательства «Азбука», который вы консультируете. В романе «Дело жадного варвара» описывается замечательная процветающая страна Ордусь, в которой я, например, с удовольствием бы жил. Не это ли ваш идеал государства?

Ну, что о нем рассказывать. Автор «Евразийской симфонии» Хольм ван Зайчик уже знаменитее меня. Вот-вот выйдет второй том, третий, как мне точно известно, уже в производстве, не исключено, что и он успеет выйти до лета. У ван Зайчика есть свой сайт в сети: http://orduss.by.ru. Там все очень подробно излагается, и постоянно проходит новая информация, вплоть до мелочей. Что же касается Ордуси, то и я в ней бы, наверное, рад был прописаться. Но что характерно: и ван Зайчика уже объявили кое-где фашистом, и Ордусь - рейхом. В качестве послесловия к второму тому приведены отрывки из нескольких интервью, данных консультантами. Вот я воспроизведу сейчас один из своих ответов: «Знаете, иногда мне кажется, что критика в наше время, как и при советской власти, задачу видит в том, чтобы объяснять читателям, почему им не следует любить то, что им любо, и следует обожать то, что им отвратительно. Со времен перестройки командные высоты в литературе и литературоведении захватили бывшие диссиденты — люди, в диссидентские времена действительно, как правило, достойные уважения, честные и искренние, концепции которых, однако, так до сих пор и не ушли дальше сформулированных «Метрополем» и «Немецкой волной». А уж их молодые-то воспитанники тогдашних взглядов и вовсе не выстрадали, а лишь взяли на вооружение, как набор «собери статью сам». Матерщины нет? Значит, тусклый язык. Воинствующего индивидуализма нет? Значит, нет психологической глубины. Ненависти к Родине нет? Значит, фашизм. То, что именно из-за ван Зайчика критика так всполошилась — хороший знак. Знак очередной смены эпох. Сколько я знаю современную российскую литературу, с публикацией эпопеи ван Зайчика в ней впервые появляется значительное концептуальное произведение, явным и даже очевидным образом не лежащее в русле либерально-диссидентской традиции — и в то же время высокохудожественное. Не тупое и не озверелое. Без призывов, скажем, застрелить какого-нибудь демократа из Думы или с телевидения. Произведение по-настоящему доброе. Человечное и озорное. Дающее конструктивные нравственные ориентиры. Имеющее серьезные шансы получить всенародную любовь. Ведь даже мы, консультанты - не говоря уж о переводчиках — получаем от читателей массу писем, в которых так или иначе звучит одна и та же тема: «Хочу в Ордусь!», «Хочу жить в Ордуси!», «Как оформить подданство?» Значит, именно ван Зайчика немедленно надо представить матерым эсэсовцем. А еще - барыгой, озабоченным лишь коммерческим успехом так называемого «проекта». Критики борются за место под солнцем и кусочек хлеба с маслом. По-человечески я их понимаю».

В то же время я не причислил бы описание Ордуси к утопиям. Все-таки мы привыкли к тому, что утопия - это некое связное изложение некоей политической концепции. Да к тому же — всегда готовое стать навязываемым рецептом силового переустройства общества, существующего в настоящий момент. В данном случае ничего этого и в помине нет. Насколько я понимаю ван Зайчика, он просто по ходу жизненных коллизий своих героев не без юмора кидал на свой холст штрихи государства, которое не мешает, и по возможности помогает людям жить. Потому это и воспринимается утопией, причем притягательной, заманчивой утопией - потому что людям осточертели требования государства, которое вот уже много лет ничего не способно дать им взамен. Которое только берет и ничего не возвращает. Ван Зайчик ухитрился в наше-то время создать образ страны, которая берет, как и любая другая, подчас даже больше - но оно и дает взамен. До чего же, Господи, мы истосковались по самому обычному, естественному и полезному обеим сторонам обмену услугами между гражданами и государством, в котором они живут!

Писатель Рыбаков награжден на «Росконе-2001» премией литературно-философской группы «Бастион» за «высокий накал гражданственности» в романе «На чужом пиру». Будут ли в вашем творчестве и в дальнейшем продолжены поиски «имперского вектора»?

Если желание жить в стране с небуксующими государственными структурами, с нормально выполняющим свои обязанности аппаратом, желание жить в стране, которая способна обеспечить безопасность себя и своего населения (вне зависимости от религиозной и национальной принадлежности) от внутренних и внешних посягательств, не загоняя при том половину населения в лагеря, желание жить в стране, к которой люди живут с удовольствием, которой благодарны за то, что живут именно в ней и готовы на жертвы ради нее, можно назвать поисками имперского вектора - то да, продолжатся. Но, черт возьми, какая каша у нас в головах, если все это для нас - имперский вектор!

Март, 2001 год.

Вячеслав РЫБАКОВ:

«Ван Зайчик вышел на контакт со мной в Коктебеле»

Вячеслав Михайлович, я знаю, что работа над шестой книгой цикла «Плохих людей нет» завершена. Будет ли продолжена «Евразийская симфония»? Каковы дальнейшие планы тибетского старца Хольма ван Зайчика?

Да, уже можно сказать, что так. Есть все основания полагать, что она в сентябре уже будет опубликована. Что же касается планов великого еврокитайского гуманиста, то коллективу переводчиков они, увы, неизвестны. Кто мы такие, чтобы великий старец отчитывался перед нами? Мы знаем свое место... Когда Хольм ван Зайчик находит это нужным, он просто присылает нам очередной текст. В этом смысле могу сказать с полной определенностью – на данный момент никаких новых текстов для перевода на русский язык из Шамбалы не получено.

 

Несколько слов о новом романе.

Называется он «Дело Судьи Ди», действие происходит уже в самом Ханбалыке - Игорь Алимов, один из консультантов переводчиков, недавно съездил на недельку в Пекин, и его свежие впечатления очень помогли при переводе глав, где описывается главная столица Ордуси. А начинается дело с того, что воздухолет, на котором Богдан летит в Ханбалык на празднование лунного нового года (и он, и Баг получили от императора именные приглашения), захватывают мусульмане из французской провинции Алжир, которые встали посреди салона, в проходе между креслами, вынули бритвы, поднесли себе к горлам и пригрозили покончить с собой, ежели кто пошевелится. И все, разумеется, сидят смирно - ведь люди могут погибнуть, кто ж возьмет на свою совесть такой груз...

Кстати, как таинственный еврокитайский гуманист, обретающийся в районе Шамбалы, относится к тому, что в России его эпопея пользуется большим успехом и получила уже несколько престижных фантастических наград («Золотой кадуцей» на «Звёздном Мосту-2001» в Харькове, «Серебряный Роскон-2002» в Москве, «Меч в зеркале» на конгрессе российских фантастов «Странник-2001» и «Интерпресскон-2002» в Санкт-Петербурге), а «Дело победившей обезьяны» выдвинуто на соискание литературной премии «Букер - Открытая Россия»?

Я думаю, что с тибетских высот все это кажется довольно мелким. Нам, переводчикам и консультантам, премии приятны. Полагаю, и читателям, которым нравятся произведения ван Зайчика, они тоже приятны. Но вот ему самому... То есть он, конечно, знает о наградах - хотя, при всей своей профессиональной памяти, всё-таки уже путает тот меч и этот, серебряного коня и бронзовую улитку... Судя по некоторым признакам и намекам в его письмах, которыми он порой сопровождает присылаемые новые романы, это заключить можно. Но и только. Мне это, в общем-то, понятно. Попробуйте, например, взять картину Рериха «Тибет» или «Тень Учителя», и на ее фоне поставить, скажем, «Золотой кадуцей». Масштабы, масштабы... Но с другой стороны - перечисленные вами лавры помогают нам, переводчикам и консультантам, продолжать свое дело. То, что русскоязычный читатель так принял творения Хольма ван Зайчика – хороший ответ тем маловерам, которые поначалу пытались убедить нас, что эти книги здесь вообще никому не нужны, что они обречены на провал, что они нелепы и глупы... Это – да.

Когда Вячеслав Рыбаков порадует читателей своим новым фантастическим романом? Задумки, надеюсь, имеются? О чём хочется написать?

Если начать с последнего вопроса – то обо всем. А это в принципе невозможно. Поэтому приходится всякий раз как-то поджиматься, и это самое трудное - определить, какое именно ядрышко для кристаллизации остального сюжета и следом за ним - текста, сейчас надо придумать... Простукиваешь, простукиваешь собственную жизнь, будто глухую стенку; и вдруг иногда звук меняется. Ага, там не глухая стека, там чуток замаскированный ход! Тогда – хрясь лбом в это самое место! Если не угадал - шишка и ничего кроме. А если расслышал правильно - то вперед! Задумка сейчас, кажется, есть, но лбом я еще не хрястнул, поэтому ручаться за нее не могу. Если все будет хорошо, осенью напишу новый роман и в декабре отдам его в родимый АСТ.

Признаёте ли вы обозначение (позиционирование) «писатель фантаст»? Можно и так спросить: чем писатель и писатель-фантаст отличаются друг от друга?

Я не знаю ни одного хорошего писателя, который не был бы фантастом. И, с другой стороны, далеко не всякий формальный фантаст может похвастаться сколько-нибудь богатой фантазией. Разница, если брать писателей из первой фразы данного ответа, оставив за рамками разговора писателей из второй (чего про них говорить-то?), лишь количественная: в зависимости от личных свойств разные писатели сдвигают мир в своем произведении от реально существующего вокруг них в сторону того мира, какой им в данный момент для их целей нужен, в разной степени – но делают это все поголовно, чтобы выжать из реальности то или иное обобщение, ту или иную основную мысль, которая настолько писателя жжет, что ему приходится писать это самое произведение. Как правило, из слитного густого сумбура реальной жизни ничего определенного для ума и сердца извлечь нельзя. А из книг – можно. Почему? Потому что писатель с помощью своей фантазии (и чем ее больше, тем больше он способен разглядеть – а уж потом это видение он старается передать другим) превращает бесформенные пятна событий реальной жизни, эти кляксы Роршаха, в читаемые, осмысленные, более или менее однозначно интерпретируемые руны, иероглифы, знаки.

 

Каково творческое кредо (тайная миссия, сверхзадача) писателя Рыбакова?

Ох, не делайте мне смешно и больно... «Всегда!» Годится? «Миссия невыполнима!» Так еще лучше? Или опять-таки: «Мы знаем, что эта задача не имеет решения - мы хотим знать, как ее решать».

А что сейчас волнует публициста Рыбакова?

То же, что писателя и востоковеда. Уж пол-лета почти прошло, а я еще и отдыхать не начал...

Как предпочитаете это делать?

Есть притча об ученике Резефорда, который, стараясь произвести впечатление на учителя, все изображал неутомимую бурную деятельность. «Вы и по вечерам работаете?» - спросил его великий физик. «Да, и по вечерам...» - «И по выходным?» - «И по выходным, учитель...» - «И в праздники!» - «Да, я и в праздники работаю, и на каникулах...» - постарался дожать Резефорда ученик. Но тот лишь раздраженно подергал себя за ус и спросил: «Если вы все время работаете, то когда же вы думаете?» Так вот я предпочитаю отдыхать, думая. В году на это времени не хватает.

Буквально на днях взял билет в Коктебель.

Сидя в Коктебеле, продолжаете работать?

А то! Слово «сидя», правда, не подходит. Как отшагаешь километров двадцать-тридцать по степи или вдоль берега, из бухты в бухту (кругом ни души, молчать можно сутками напропалую, вокруг - красота) - волей-неволей в голове что-то варится. «Гравилет» был придуман в Коктебеле - могу даже точно сказать, где меня настигла первая поклевка (это была вдруг возникшая сцена в больнице, где героя лечат сразу жена и любовница): когда я лез на гору, которая следующая за Кучук-Енишаром (горой Волошина), если идти к Двухъякорной долине, но не Биюк-Енишар, а просто отросток Узун-Сырта. «Человек напротив» и «На чужом пиру» были придуманы в Коктебеле. Более того, даже ван Зайчик впервые вышел на контакт со мной именно там - еще летом 1999 в голову запрыгнули и его имя, и его китаизированный вариант: иероглифы Цзацикэ-ван красуются в моих отпускных бумажках того сезона, и общая концепция Ордуси, и некоторые даже мелкие детальки, и основные наметки образа и стиля... Позднее, когда я попросил Игоря Алимова помочь мне консультировать переводчиков, а он был так любезен, что согласился, именно те образы я и старался ему передать словами, вводя в курс дела: «Представь, что все время смотришь «Я шагаю по Москве», только детектив...» Но работу над переводом мы начали год спустя, потому что сначала мне нужно было написать «На чужом пиру» – он придумался раньше, а я свято соблюдаю очередность... Так что такого отдыха, как в Крыму (Рыбаковский «Коктебель» есть обобщающее слово, под которым следует понимать и Новый Свет), не может быть ни в Турции, ни на Канарах. Где там тридцать километров холмистой степи без никого?

Поэтому я очень боюсь, что, если стараниями братских правительств России и Украины в Крым станет ездить совсем муторно и тошнотно, писателю Рыбакову придет конец. У меня очень сильная личная заинтересованность в том, чтобы сохранялись добрососедские отношения с нашим верным и последовательным стратегическим партнером.

Недавно в Санкт-Петербурге состоялось вручение премии «Национальный бестселлер», которая досталась Александру Проханову за скандально известный роман «Господин Гексоген». Прокомментируйте, пожалуйста.

Даже не слышал об этом. И роман, увы, не читал. Лет двадцать назад я прочитал три страницы из «Дерева в центре Кабула» – мне хватило. Впрочем, возможно, я выгляжу сейчас как высокомерный неуч. Не надо так понимать. Моя реплика отнюдь не носит оценочного характера - я сообщаю факты из своей биографии, и все.

Несколько слов о вашей работе в редколлегии журнала «Полдень, XXI век».

Покамест она минимальна. Стартовый номер показался мне, так сказать, монотонно мрачноватым. Рисовать жизнь беспросветно ужасной – это такой же обман, как соцреализм, только с обратным знаком. Не так давно я, в частности, послал Борису Натановичу несколько забавных и очень недурственных миниатюр моего коллеги по ван Зайчику Игоря Алимова. Желающие могут с ними ознакомиться по адресу http://www.pvcentre.agava.ru/alimov/index.html. На мой взгляд, такого рода вещи могли бы хоть как-то разбавить атмосферу.

Есть ли у вас какие-либо нагрузки, посты по линии Союза писателей Санкт-Петербурга? Или подобная общественная деятельность вас не привлекает?

Я член приемной комиссии Союза писателей Санкт-Петербурга.

 

Наверное, приходится читать прозу молодых авторов? Что посоветует маститый, опытный, зрелый автор Вячеслав Рыбаков зелёной начинающей литературной молодёжи?

Очень мало, не хватает времени, к сожалению. А советовать вообще – это не наш метод. Не видя ни автора, ни текста, можно наболтать лишь кучу никому не нужных банальностей: типа «читайте классику» и «уделяйте больше внимания языку»... Бред. Советы - это всегда очень ответственно и очень конкретно. Обращаться к солдату на передовой со словами «Будь добрее» или к хирургу со словами «Семь раз отмерь - один раз отрежь»... Пусть этим занимаются фантасты. Из второй фразы соответствующего ответа.

Июнь, 2002 год.

Вячеслав РЫБАКОВ:

«Детей надо воспитывать, а иначе всему каюк»

Я где-то читал, что Рыбаков писал фантастику ещё в школе. Кто тогда был вашим кумиром (из писателей), кому вы подражали? Кто были читатели ваших первых опусов?

Ну, кто мог быть кумиром в шестидесятые годы? Из своих - Стругацкие, да так, что рядом и поставить некого; хотя тогда читал я всю фантастику с равным пиететом и только недоумевал: как это так получается, вот у тех про ракеты и у этих про ракеты, но у тех интересно, волнует, заставляет переживать, а у этих – тупо, пропускаешь страницы, совершенно неважно, чем кончится… Раннего Булычева, естественно, очень любил. Войскунского-Лукодьянова. Савченко… Альтов – Журавлева… Из зарубежных выше всех был Лем. Потом Саймак, Шекли, Азимов… Ничего нестандартного.

Первыми читателями были два школьных друга и учительница литературы.

Писали ли вы что-нибудь специально для детей, или такого желания никогда не возникало?

Увы, никогда. И даже желания не возникало. Наверное, потому, что я начал читать фантастику классе во втором и сразу к ней прикипел, а стало быть никакой иной «детской» литературы не представлял себе - и в каком-то смысле, пиша фантастику, писал ту же самую детскую литературу, на которой вырос сам. Хотя, конечно, мимо, скажем, «Урфина Джюса» я не прошел в свое время… Как сейчас помню, одновременно принес из библиотеки беляевского «Ариэля» и «Волшебника Изумрудного города»…

Нынешняя молодежь (я имею в виду тех, кому сейчас 17-25 лет), взрослела как раз на переломе, в «эпоху перемен», и выросла в массе своей «без царя в голове». Надо ли как-то специально воспитывать подрастающее поколение? Возможно ли создание и применение в нынешних условиях чего-то вроде всеобъемлющей «Теории воспитания», о которой писали братья Стругацкие? Может быть, для начала, нужно некоторые книги Рыбакова и ван Зайчика в школьную программу включить, чтобы подростки на них познавали азы патриотизма и гуманизма? (Уже после того, как этот вопрос был задан, я заглянул в off-line интервью В.Рыбакова на его странице на сайте «Русская фантастика» и обнаружил там замечательное письмо, автор которого предлагает изучать и обсуждать «Евразийскую симфонию» «в старших классах и в гуманитарных вузах как национальное идеологическое достояние» и ответ писателя. Автор письма, правда, и «Укус ангела» Павла Крусанова предлагает в школах изучать. Вот здесь надо ещё подумать… В.Л.)

 

Ох, сложные вопросы. Отчасти это разговор не для короткого интервью, а отчасти — что греха таить — я и сам не ведаю ответов на них. То, что детей надо воспитывать, а иначе всему каюк — знали еще в Древнем Риме и в Древнем Китае, и только в Ельцинской России, когда главным средством воспитания постарались поставить заработок (умывай, ребята, «Мерсы» на перекрестках, учитесь жить, а «Войну и мир» читать не обязательно, с Наташей Ростовой и без вас поручик Ржевский разберётся!), пустили дело на самотек. Мол, рубль сам всех сделает людьми. Вот и сделал.

Однако, с другой стороны, на собственном опыте знаю, что «азы патриотизма и гуманизма» я впитывал не столько из произведений школьной программы, сколько из тех же Стругацких и Саймака. И если бы этих авторов включили в школьную программу — скорее всего, они не смогли бы выполнить со мной эту операцию столь эффективно.

Но формирование школьной программы — все равно вещь очень важная. Ребята должны не то чтобы пропитываться любовью к тем или иным произведениям, но учиться ориентироваться среди них и понимать их. Это да. Это очень важно. Отсутствие вообще привычки к бумажному чтению — бич духовный нашего времени. Компьютерная нахватанность не только не способна заменить книжной начитанности – она прямо враждебна ей. Чтение интернетовских информашек по пять-семь строк создает опаснейшую иллюзию обретения всезнания за двадцать пять секунд. А лучше тогда уж вовсе не знать, чем быть уверенным, что знаешь, когда прочитал пару ссылок, скачанных между делом с той или иной странички.

Надо только очень аккуратно подходить к подбору современных, сиюминутных книг для школьной программы. Вот втиснули в нее, говорят, Пелевина. А что из его книг можно почерпнуть в пятнадцать лет? Все айда в свою собственную Внутреннюю Монголию, и пусть остальные катятся на хрен? По моему, ничего кроме. Лучше бы уж «Хищные вещи века» Стругацких включили — как никогда актуальная для России вещь. И про Внутреннюю Монголию — сиречь слег — там уже все сказано за тридцать пять лет до Пелевина.

Касательно сиюминутных шедевров. Оптимальным мне представляется более частое и регулярное предоставление школьникам возможностей самим подбирать себе, например, темы сочинений по любимым книгам. Вот тут и встанет все на свои места. До меня, например, уже несколько раз доходили сведения о работах, которые пишут по ван Зайчику школьники по СОБСТВЕННОЙ инициативе.

 

«Литературная Газета» опубликовала вашу статью «Клеветникам Ордуси» (к сожалению, с некоторыми искажениями авторского текста). В статье вы совершенно обоснованно отметаете несправедливые обвинения в пропаганде национализма и фашизма со страниц «Евразийской симфонии» Хольма ван Зайчика. Чем вызвана такая болезненная реакция некоторых критиков на успех и популярность эпопеи великого еврокитайского гуманиста?

 

Ну, за искажения я не в обиде — статья громадная, она просто не влезала в газетную полосу. Пришлось сокращать и кое-где — латать в местах сокращений одним-двумя словами — подчас подобранными не лучшим образом. Концовку сильно смазали, это да. Но, я полагаю, скоро полный текст выйдет в одном из альманахов фантастики, выпускаемых издательством АСТ. К тому же он довольно давно висит на моей страничке в Интернете.

А чем вызвана болезненная реакция на ван Зайчика некоторых критиков — так именно об этом и написана вся статья. Чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось бы всю статью тут и переписать.

 

Вячеслав Михайлович, вы вошли в редколлегию нового толстого питерского фантастического журнала (главный редактор Б.Н. Стругацкий). Расскажите об этом проекте подробнее.

Это очень интересный проект, о котором я пока боюсь говорить много. Да, главным редактором будет Борис Стругацкий, его заместителем — Александр Житинский. Ну, и редколлегия, знакомые все лица: Измайлов, Логинов, Сидорович, Переслегин… я… Не поручусь, что перечислил исчерпывающе — все еще только формируется. Мы надеемся выпустить первый номер журнала к концу июня, точнее — ко дню вручения «АБС-премии». А вообще предполагается делать шесть номеров в год. Это будет, сколько я знаю, первый толстый литературно-художественный журнал отечественной фантастики в России — но дело в том, что попыток создать такой «первый» было уже несколько, и все они по тем или иным причинам оказывались безуспешными. Не хочется сглазить. Идея то ли запоздала, то ли, наоборот (это оптимистичный вариант), на год-два опережает свое время — в последнем случае у нее, как и всех, кто опережает свое время, есть маленький шанс приблизить желаемое будущее. Возродить совсем зачахший жанр фантастического рассказа, например. Название журнала будет, если ничего не изменится в последний момент, «Полдень. Двадцать ПЕРВЫЙ век». Уже из него можно понять тональность и курс. Портфель первого номера сейчас уже почти собран.

 

Над чем сейчас работаете? Если не хотите говорить конкретно (знаю, что всех авторов, вышедших с семинара Стругацкого, БН приучил о планах никому, ни при каких обстоятельствах не рассказывать), то хотя бы намекните.

Намекаю. Я получил предложение, от которого невозможно отказаться. Надлежащим образом сделал предварительную работу, ответил в результате нее собственным предложением, и жду теперь ответа на ответ. Если он окажется положительным, тогда будет интересно. Если он окажется отрицательным — тогда я с удовольствием и некоторым облегчением вернусь на годик-другой к науке — пора сдавать в издательство третий том уголовного кодекса династии Тан, который я перевожу с древнекитайского вот уже много лет, а за время последнего перерыва по нему уж соскучился. Пять переводов ван Зайчика за полтора года, самому подумать страшно… я, конечно, человек целеустремленный, и о державе радею, но не настолько же!

Июль, 2002 год.

Вячеслав РЫБАКОВ:

«Писал о том, о чём нельзя…»

Вячеслав Михайлович, в четвёртом классе вы написали письмо Борису Стругацкому. О чём было письмо? Ответил ли вам Борис Натанович?

Рассказывал я эту историю уже неоднократно. Но в детстве я и не подозревал, что мне придется ее столько раз повторять и фактически делать себе на этом паблисити. Так сказать, пиариться с ее помощью. В ту пору я знал одно: то, о чем пишут Стругацкие – самый яркий, самый просторный, самый добрый, самый манящий мир из всех, что мне встречались как в реальной жизни, так и в литературе. Конечно, в одиннадцать лет этаких формулировок я не использовал, но ощущал именно так. Помню, долго не мог понять, почему в одной книжке написано про ракеты и про планеты, и читается взахлёб, а в другой, с той же полки в библиотеке – тоже про ракеты и планеты, а дальше первых пяти страниц не продраться, скука... Не было тогда для меня ничего интереснее Стругацких! А ведь в столь нежном возрасте все более сложные материи типа посеянного в душе Разумного, Доброго, Вечного еще не рефлексируются — все охватывается одним-единственным словом: ИНТЕРЕСНО.

И вдруг я читаю «Далекую Радугу». Как сейчас помню, произошло это в деревне Рогачево, что под Москвой, между Клином и Дмитровом, туда меня всякое лето отвозили к бабульке — папиной матери. Тогда в деревенских библиотеках еще можно было взять, например, Стругацких... Это был сборник «Новая сигнальная». Я сидел посреди чудесной, в те годы совсем еще патриархальной подмосковной природы в саду, трескал яблоки с веток и читал, как Волна жжет планету... Заглотил за полдня. Так все ярко впечаталось, что помню, дочитывал уже в последних лучах заката, напрягал глаза, но было не оторваться даже на минуту, чтобы переместиться в дом, под свет лампы.

И, сами понимаете, так спешить можно было лишь по одной-единственной причине: скорей узнать, как население Радуги спасут, наконец!

А Стругацкие меня сурово накололи. Никого не спасли.

Вот по этому поводу я и написал им, отослав свое письмо в точности как Ванька Жуков: «Ленинградская область, Пулковская обсерватория, Борису Натановичу Стругацкому». И, похвалив авторов за то, что пишут они «ярко, правдоподобно и с юморком» (цитирую дословно), указал, что «героев «Далекой Радуги» очень жалко, и на самом деле надо было эту повесть закончить вот так...» И дальше приписал абзац про то, как подоспела «Стрела».

Фантастика началась с того, что письмо дошло. И Борис Натанович ответил. Это был первый в моей жизни урок уважительности к малым сим. Первое занятие еще не существовавшего в ту пору семинара. Возможно, лично для меня — самое главное. В письме Стругацкий пообещал, что и впредь они с братом будут писать «ярко, правдоподобно и с юморком» (в точности повторив мою формулировку), а что касается «Радуги», то им и самим персонажей книги очень жалко, но что теперь поделаешь, ведь они сами не смогли вовремя понять, что...

Практически ровно десять лет спустя, в мае семьдесят пятого (обмен письмами произошел в марте шестьдесят пятого), после того, как Борис Натанович прочитал первый вариант «Дерни за веревочку», он позвал меня к себе поговорить. Так я впервые попал в его дом. И мы мое письмо нашли. То, что я его ответ сохранил — это понятно, но и у него сохранилась моя цыдулька. Он ее извлек из какой-то дальней папки и некоторое время с удовольствием вертел и разглядывал. Видно, с тех самых пор в руках не держал. Прищурился, всматриваясь в низ тетрадной странички. «А это тут что такое? А, это вы тут, Слава, «Хиус» пририсовали...»

Как я был счастлив...

Гораздо менее известна другая история. Где-то во второй половине восьмидесятых, в разгаре перестройки, когда у меня был творческий ступор, Борис Натанович меня пожурил: «Слава, в последнее время вы мало пишете». Я этот факт осознавал, сам очень переживал и потому лишь отшутился, не подозревая, насколько окажусь прав: «Борис Натанович, я всегда писал только о том, о чем нельзя. А сейчас обо всем, о чем было нельзя, стало можно. Вот когда я придумаю, о чем даже сейчас нельзя, я тут же начну».

Как в воду смотрел.

Только «нельзя» стало из тоталитарного либеральным. При советском диктате я писал так называемую антисоветчину. Не по злобе, и не от строго научной некоммунистической идеологии, и не из соображений засветиться за кордоном, а чисто инстинктивно. Ну противно же, когда все пафосно долдонят одно и то же, да к тому же явно не обращают никакого внимания на ужасающие последствия своих высоких слов. Невмоготу. Тошнит. Кто-то же должен поддерживать равновесие! Ладно, им не совестно — но мне-то СОВЕСТНО! В том числе — за них... Ладно бы еще в романтическом угаре начала девяностых это творилось и говорилось — но даже теперь, скажем, в журнале Стругацкого «Полдень» (третий номер за 2006 год), Егор Гайдар сообщает: «Я один из авторов беловежских соглашений... Документ подписан моей рукой... После краха СССР за границами России осталось более 20 миллионов русских... Это дополнительно усиливает постимперский синдром... Апелляции к постимперской ностальгии... вошли в моду». И затем, уподобив эти 20 миллионов судетским немцам, царственно предостерегает: «Риторика, связанная с их положением — одна из ключевых тем гитлеровской пропаганды...». Даже у Сталина язык ни разу не повернулся заявить: «Я оставил Ленинград в блокаде и без продовольствия, и потому ленинградцы, фашисты этакие, до полной потери человеческого облика захотели есть». А у этих нелюдей даже не екнет ничего! Наоборот, нас к всенародному покаянию призывают!

Так что при демократическом диктате я поозирался-поозирался и начал писать антидемократчину.

Последнюю антисоветчину я написал в восемьдесят девятом, называлась она «Не успеть». И в ней уже были элементы антидемократчины. Забавно, что именно в связи с этой маленькой повестью на меня был написан последний донос, завершивший, насколько мне известно, череду, начатую еще в семьдесят седьмом после обсуждения на семинаре «Доверия». В этом последнем доносе внимание компетентных органов привлекалось к тому, что «автор не верит в силу перестройки и чернит революционные преобразования, проводимые партией по обновлению социализма». Донос был мелкий и последствий не имел, а скоро перестройка сама себя так очернила, что стало не до доносов. В девяностом я написал «Прощание славянки с мечтой» — аккурат фифти-фифти антисоветчина с антидемократчиной. И дальше, начиная с «Гравилета» (1992), антидемократчина поперла по нарастающей.

Да так удачно, что я сильно упал в глазах самого же Бориса Натановича...

Честно говоря, это одна их самых серьезных духовных драм в моей жизни.

Конечно, времена изменились и доносов в органы уже не пишут, их просто публикуют в прессе. Из фашистов я там теперь не вылезаю. Образ создан. Трудно сравнивать, но подозреваю, вреда мне это нанесло и нервов попортило больше, чем когда-то КГБ.

А как вы пришли в фантастику?

Да я в неё не приходил. Я в ней возник. Мои первые книжки, за исключением совсем уж детских сказок, были фантастикой (впрочем, сказки тоже можно отнести к ней). Первые строчки, которые я написал, были фантастикой. Пока не хватало своих жизненных впечатлений, эмоционально обрабатывались впечатления от чужих книг. Во втором классе я исписал целую тетрадь в клетку, на двенадцать листов, повестью «Страна багровых океанов», где в частности, описывался вездеход, у которого аварийный люк был расположен в самой высокой точке корпуса. Я постарался учесть ошибку конструкторов «Мальчика» – если помните, после «красного кольца» машина частично погрузилась в расплавленный песок, и межпланетчики не смогли в неё попасть, потому что аварийный люк оказался ниже уровня уже загустевшего расплава... Я беднягам, колотившимся у замурованного вездехода, так сострадал! Вот и помог, как сумел... Моя повесть «Вода и кораблики» возникла как пробежавший по сложной ассоциативной цепочке ответ «Человеку без лица» Альфреда Бестера, «Доверие» родилось из попытки перевернуть ситуацию, описанную в романе «Дверь с той стороны» Владимира Михайлова... Никто не восстановит, каким образом мысли, навеянные чужими книжками, выворачивались в эти замыслы. В книгах-то уже все другое. Но первотолчки шли оттуда...

А сейчас я из фантастики помаленьку выхожу. Но совсем из нее не выйду, конечно. Можно не писать про ракеты, планеты, биоспектралистику или Ордусь, но привитую фантастикой галактическую масштабность, ощущение того, что время серьезных событий меряется не годами и даже не поколениями, а тысячелетиями и геологическими эпохами, неумение смотреть на наш мир иначе, как сверху, как на всего лишь один из возможных – уже не изжить. Как в старом анекдоте про человека, который работал трактористом в казахском колхозе и был вызывающе похож на Ленина: ну, бороденку я сбрею, ну, картавить перестану – но мыслишки-то я куда дену?

Критик Д.Володихин в своей статье о четвёртой волне в отечественной фантастике пишет: «Четкая философская продуманность целого ряда блестящих рассказов «семидесятников» совершенно очевидна. Это, например, «Носитель культуры» Вячеслава Рыбакова…». Вы и в самом деле всё «философски продумывали»? Что было важнее, что вы хотели донести до читателя в первую очередь: эмоцию или концепцию?

Не было никакой философии. Было чрезвычайно яркое, сжигающее впечатление, от которого нельзя избавиться иначе, как только рационализовав его и описав, выведя вовне. «Носитель культуры» – первый из нескольких рассказов, написанных в восьмидесятых годах по снам. Во сне я из последних сил брёл куда-то по совершенно мёртвой, жуткой, бесконечной пустыне. И вдруг – деревенский дом. Потемневшие бревна, маленькие окошки, крылечко... Кругом песок, сушь, а внутри чистота, покой... И на столе в горнице, в простенькой вазе – букет пахучих прокладных флоксов, словно бы только что срезанных, и на цветках – капли воды, точно после дождя...

В Рогачеве в саду под самыми окнами дома цвели флоксы. Наверное, это был сон о возвращении в детство из пустыни взрослой жизни. А вся коллизия с крысами и художником сама собой сложилась в считанные минуты, пока я просыпался и образ пустыни и флоксов еще жёг и ласкал меня. Потом осталось только сесть и к вечеру написать текст.

Конечно, то, что для сюжета придумались крысы и художник, а не, скажем, трудовые победы нефтяников Мангышлака и не погоня за чемоданом нефтедолларов по иракской пустыне – тоже что-то значит...

Что вам больше нравится писать: рассказы, повести, романы?

Трудно сказать. Это меняется с возрастом и темпераментом, наверное. В школе я начинал с «повестей» в одну обычную тетрадку объемом. Потом они выросли до романов в несколько столистовых общих тетрадей разом. Первые неученические вещи были небольшими повестями. Потом выскочил весьма объемный (особенно в первом крайне многословном варианте) «Очаг на башне». В конце семидесятых — первой половине восьмидесятых вдруг пошли рассказы, которых до той поры я практически не писал. А с «Гравилета» – опять почти исключительно романы. Последние рассказы – «Смерть Ивана Ильича» и «Возвращения» – были написаны соответственно в 95-ом и 98-ом, то есть, с учетом того, каким галопом понеслась нынче жизнь – чертовски давно. Работа над переводами Хольма ван Зайчика приучила к эпопеям, последний мой роман «Наши звезды: Звезда Полынь» – этакие «Буденброки» на фоне покорения Галактики звездолетами российского производства. Я уже прикидываю, какими окажутся следующие «Наши звёзды» после «Полыни»... Так что крупная форма, видимо, все-таки ближе.

Ваше поколение в фантастике, та самая «четвёртая волна», в своё время очень много сделало для того, чтобы «реабилитировать» фантастику. Вы упорно и достаточно успешно уничтожали границу между фантастикой и мейнстримом. Продолжают ли, на ваш взгляд, эту работу сегодняшние молодые фантасты?

Ни черта они ее не продолжают. Они деньги зарабатывают. И правильно делают. Потому что мэйнстрим теперь занят этим же. И трудно их всех в том упрекнуть: сейчас, когда открылось столько соблазнов, столько всего стало можно купить и сделать за простые купюры, умные беседы о том, что литература, а что нет – не более, чем фантомные боли. В лучшем случае – бодяга наподобие шестидесятнических словоблудий о том, кто главнее: физики или лирики. Границы между видами литературы полностью сняты: все авторы получают гонорары в одинаковых купюрах по одинаковым правилам. Обслуживают разные секторы рынка, вот и все.

Другое дело, что разные секторы имеют разную величину. Возник иной, но столь же нездоровый принцип деления литературы на первый и второй сорт: что лучше продается, то и талантливее, то и первый сорт, а что менее успешно коммерчески – то, стало быть, второй сорт, халтура. Это – ошибка, чреватая деградацией. Как говорил Аркадий Натанович Стругацкий: «Из того, что ботинки сорок пятого номера носит меньше людей, чем ботинки сорок второго, вовсе не следует, что ботинки сорок пятого номера не нужно шить». У нас сейчас есть такая опасность. Явно видна тенденция объявить ботинки сорок пятого номера ботинками второго сорта.

А что вас больше всего удручает в состоянии нынешней отечественной фантастики?

Грешен, но у меня в жизни так много поводов всерьёз удручаться и радоваться, что состояние нынешней фантастики, страшно сказать, совершено не вызывает во мне ни положительных, ни отрицательных эмоций. Пусть себе живёт, как может, и остается на совести конкретных авторов.

Расскажите о премии «Исламский прорыв». За что вам её в прошлом году присудили?

Это забавный казус – хотя очень приятный и интересный. Я обратил на себя мусульманское внимание, по всей видимости, благодаря работе с текстами ван Зайчика. Там довольно много об этом: в частности, жена, Богдана – Фирузе – мусульманка, и отец ее, колоритнейший бек Кормибарсов – персонаж из наиболее положительных... Мне поначалу даже предложили войти в жюри «Исламского прорыва». Когда это оказалось для меня невозможным, для жюри оказалось, что, наоборот, что меня можно наградить. Премия «Исламский прорыв», как сказано в ее уставе, «учреждена Советом муфтиев России, Федеральным агентством по печати и массовым коммуникациям и издательством «УММА» (Москва) с целью пробуждения и активизации интереса российской общественности к духовной жизни, к культуре ислама ради взаимопонимания, мира и прогресса». Посмотрим... Люди в основном очень симпатичные.

То, что повесть ван Зайчика «Дело непогашенной луны» (а вовсе не я), где ордусские мусульмане своей волей, с чистой душой предложили европейским евреям для спасения от Гитлера часть Палестины, получила такую премию – дорогого стоит. Не так уж наша якобы немытая Россия далека от утопической Ордуси, как некоторым бы хотелось...

Отголоски бесед, споров и впечатлений, полученных во время вручения, читатель найдет в моём новом романе «Звезда Полынь». Не мог я не срезонировать на качественно новую информацию об очень разнообразном мире, в котором мы живем.

Несколько слов о вашей научной работе, ведь вы – учёный-китаевед. Причём, постоянно действующий, это ваше основное занятие…

 

Работаю над монографией «Танская бюрократия: генезис и структура». Жив буду – напишу к ней второй том: «Танская бюрократия: правовое саморегулирование». Жду выхода в свет четвертого, последнего тома перевода Танского кодекса. Двадцатилетняя работа подошла к концу. Жаль. И очень странное чувство: будто вчера начал. Когда из года в год держишь в руках одни и те же книги, роешься в одних и тех же словарях, сидишь за одним и тем же столом – время течет уж совсем бессовестно быстро. Как выразилась одна из героинь моей «Полыни»: «Не успеешь губы покрасить – уже волосы поседели...»

Времени не хватает катастрофически. Бирюком становлюсь. Постоянно внутри секундомер тикает.

Расскажите о работе над фильмом «Гадкие лебеди».

 

Да что говорить. Работа как работа. Иногда – творческое горение, вдвойне сладкое, потому что вдвоем, иногда – чуть не матюками друг друга крыли... В свое время сценарий по «Лебедям» Лопушанский заказал еще Стругацким, и они его написали. «Туча» – вещь известная. Но он Косте не пришелся. А попытаться манежить и дрессировать великого писателя братья Стругацкие так, как он может манежить меня, Костя, конечно, не рискнул, Поэтому по прошествии времени он обратился ко мне и выпил довольно много крови. А я уж как решил в свое время: режиссер прав, потому что ему снимать потом фильм – так и держался этой линии, как бы туго не приходилось. Хотя дошло однажды до того, что я ушел от него, хлопая дверью, а он бежал за мной по улице до автобусной остановки с криками: «Рыбаков! Вернись! Прости!» В итоге я по нашим совестным разговорам и обсуждениям не один, а десяток сценариев написал. Их не всегда даже вариантами можно назвать – так они отличались один от другого.. Это все нормально и даже здорово. Жизнь – полная чаша.

А как вы относитесь к конечному результату? В чём основное различие между тем, что вы хотели сказать как сценарист и тем, что сделал режиссёр Лопушанский?

 

У сценариста – особенно при таком режиссере, как Лопушанский – очень незавидная роль. Он как бы на пару с режиссером за конечный продукт отвечает, но в то же время лишен всяких рычагов прямого воздействия на этот продукт. Мне в фильме многого не хватает. Чего-то я сам не сумел, что-то пытался сделать, но режиссер не позволил, потому что поволок в другую сторону, а что-то даже было в тексте, который я в конце концов отдал режиссеру – и оно исчезло из фильма напрочь. Но зато возникло что-то, чего я сделать для фильма категорически был бы не в состоянии. И поэтому я не могу, не имею морального прав анализировать картину, ведь что я ни скажи, может прозвучать так, будто я себя оправдываю, а недочёты сваливаю на друга Костю. Вот, мол, у меня там здорово было (все равно никто не проверит), а в картине, которую всяк волен посмотреть, этого нету... Такое неприемлемо.

А жене моей фильм понравился. Я сижу, губы кусаю: тут такая фраза была у меня гениальная, а нет ее, нет... и опять нет... А она говорит: как здорово снято! Дождик какой! Вода просто за шиворот течет!

Так что я, хоть и Костиными руками, порадовал близкого человека. Уже немало.

Продолжая тему фильма, хотел бы спросить вас вот о чём: согласны ли вы с концепцией Бориса Стругацкого (БНС высказал её в своё время, комментируя повесть «Улитка на склоне»), состоящую в том, что о Будущем мы может только отрывочно и безосновательно гадать, что Будущее совершенно не совпадает с любыми нашими представлениями о нём, что мир Будущего нам просто чужой? То есть, говоря словами Зурзмансора из «Гадких лебедей»: «Будущее создаётся тобой, но не для тебя».

Мой сын родился через каких-то восемь месяцев после того, как советские спецподразделения штурмовали дворец Амина в Кабуле. Мог ли я помыслить тогда, что, едва ему исполнится тринадцать, российские войска будут штурмовать Белый дом посреди Москвы?

Разве могли помыслить помещики Николаевской эпохи, Чичиковы, Маниловы и Ноздревы, что их детям предстоит жить в эпоху Александровских реформ с их надеждами и их угаром? Могли ли афиняне, зачинавшие своих отпрысков в золотой век Перикла, отца европейской демократии, хоть мозжечком вообразить, что этот самый отец затеет Пелопоннесскую войну, которая бесповоротно надорвет античную цивилизацию и отдаст Элладу тоталитарной Спарте?

Мы всегда, во все века рожаем детей для совершенно иного, совершенно чужого мира, о котором не имеем ни малейшего представления в ту пору, когда дети появляются на свет.

Февраль, 2007 г.

Андрей САЛОМАТОВ:

«Я легко перешёл от красок к чернилам»

Андрей Васильевич Саломатов родился в 1953 году. Учился в Московском геологоразведочном институте, закончил Художественное училище им. 1905 года (факультет станковой живописи). Известен как детский писатель, автор сказочно-фантастических книг: «Цицерон - гроза тимеуков» (1996), «Цицерон и боги Зеленой планеты» (1997), «Сумасшедшая деревня» (1998), «Возвращение Цицерона» (1999), «Чёрный камень» (2001) и др.

Пишет жесткую авангардную прозу для взрослых. Автор книг «Чёртово колесо» (1999), «Проделки джинна» (2003), «Кокаиновый сад» (2003), «Синдром Кандинского (2003), «Клондайк» (2004). «Синдром Кандинского» напечатан в 1999 году во Франции. Лауреат премии журнала «Знамя» «За установление приоритета художественности в литературе» (1994). Награждён премией «Странник» (1999) за рассказ «Праздник», премией «Филигрань» (2002) за повесть «В будущем году я стану лучше» и «Бронзовой Улиткой» (2007) за рассказ «Серый ангел». На «Росконе-2001» получил приз «Алиса» за вклад в литературу для детей. Лауреат Восьмого российского фестиваля анимационного кино, отмечен Главной премией Третьего национального «Фестиваля русской сказки» в Суздале, лауреат Международного конкурса детской литературы им. А.Н. Толстого (2006).

Живёт в Москве.

Андрей Васильевич, ты много пишешь для детей. Существуют ли какие-то специфические правила написания детских книг, а если существуют, то руководствуешься ли ты этими правилами? Должен ли детский автор обладать каким-то особым мастерством и умением? Прокомментируй, пожалуйста.

На мой взгляд, специфических - не существует. Стараюсь рассказать занимательную, веселую историю, чтобы удержать медленно читающего ребенка за книжкой. То есть, интересно должно быть на каждой странице. Дети не читают то, что их не захватывает сразу, и авторы, пишущие для детей, должны об этом помнить. Нудить не надо.

По поводу «особого мастерства» – нет никакого особого мастерства. По долгу службы мне приходилось читать рукописи авторов, пишущих для детей. Многие чересчур увлекаются морализаторством, другие начинают невозможно сюсюкать, третьи забывают придумать собственно историю, четвертые – не умеют ее придумать, у пятых она есть, но в ней не происходит ничего необычного, у шестых история настолько невероятная, что не веришь с самого начала, а потому не хочется читать дальше, у седьмых абзац для двухлеток может соседствовать с энциклопедической статьей. Есть такие авторы, у которых (я перечислил далеко не все) присутствуют все эти несчастья. Если помнить об этом, можно написать вполне приличную детскую книжку. Стало быть, «особое мастерство» – это всего лишь понимание, для кого и зачем ты сел писать.

Как тебе удаётся сочетать работу в детской фантастике с «деланием» серьёзной, взрослой литературы? Вещи для детей у тебя получаются весёлыми, а взрослые книги - грустными, порой безысходными. Как автор таких пронзительно-горьких вещей, как: «Девушка в белом с огромной собакой», «Праздник», «Время Великого Затишья» ухитряется трансформироваться в детского писателя–оптимиста и наоборот?

Очень просто. При переходе от веселой детской книжки к «серьезной» взрослой я не испытываю никаких трудностей. Дети невинны, и у меня нет к ним никаких претензий (невинность – это незнание), поэтому книжки для детей получаются добрыми (надеюсь). Если точнее – им еще рано предъявлять претензии. Взрослые (персонажи моих опусов) тоже по большей части невинны – герои повести «Время великого затишья» не способны оценить мир, в котором они обитают. В моих взрослых вещах нет плохих людей, зато много слабых и несчастных, попавших в одну из ловушек судьбы, коих расставлено великое множество на жизненном пути каждого человека. Но фатальная безысходность некоторых моих вещей – тоже, по сути, не претензии (не имею права), а в каких-то случаях - упрек в незнании, в нежелании знать, но чаще - сочувственная реплика человеку, самой судьбой помещенному в дикие условия. «Девушка в белом» и «Время великого затишья» – это кармические трагедии, а коль так, какие могут быть упреки и претензии. Когда в юности в первый раз прочитал «Тиля Уленшпигеля», я возненавидел рыбника и радовался наказанию – сумасшествию. Перечитав книгу будучи уже взрослым, я пожалел его. Преступник всегда одновременно и жертва – собственной глупости и жадности, мстительности и собственной маленькости, а стало быть, достоин жалости. В душе у него геенна огненная, которая есть источник непреходящей боли, и в этом его трагедия. Маленький же человек всю жизнь носит в себе страх, даже если внешне это никак не проявляется. Это, прежде всего, боязнь не соответствовать законам джунглей, по которым он живет, страх перед завтрашним днем («В поте лица будешь добывать хлеб свой»), страх перед одиночеством, страх показать свой страх, и самый главный страх – перед миром загадочным и необъяснимым. Когда-то Спиноза написал, что Бог не добр и не справедлив, он целесообразен. Мне кажется, я уже понял закон целесообразности и могу для себя объяснить любую, даже самую страшную человеческую трагедию, которая по божественному замыслу таковой не является. (Уточняю: я – атеист). А насчет трансформации в «писателя-оптимиста» сообщаю: я не считаю и не ощущаю себя ни оптимистом, ни пессимистом. Я, скорее, свидетель, наблюдатель.

Кстати, я где-то вычитал, что «Девушка в белом с огромной собакой» - это твоё любимое произведение. Может быть, скажешь несколько слов об истории создания этой повести?

«Девушку в белом» я написал на излете своей художнической карьеры. Писал ее две недели (она маленькая), одновременно в мастерской рисовал к празднику плакат – «святую» троицу (Ленин, Маркс, Энгельс). Кисточкой помашу, присяду к столу, пару абзацев напишу. Закончил и плакат (2 м. на 3 м.), и повесть в один день. После того, как напечатал ее на машинке, ко мне заехал Вадим Каплун, попросил почитать и тут же оставил ее в метро на скамейке. Благо у меня был еще один экземпляр. Это был 1986 или 87 год, предлагать такую мрачную вещь было некуда, и она несколько лет провалялась в шкафу. И только в 1990 году вышла в альманахе «Детектив и политика» у Юлиана Семенова (я работал в нем). С нее начинался номер, повесть не имеет отношения ни к детективу, ни к политике, и Юлиан Семенов устроил зав. отделом прозы – Стояновской – хороший разнос. Но, когда прочитал повесть, поздравил меня и дал кличку – Писатель. Но люблю я эту повесть, разумеется, не поэтому. В ней описаны реально существовавшие рестораны и пивные того времени с реально существовавшими персонажами – завсегдатаями. И домик на Малой Ордынке стоит там до сих пор, и пили в нем много, и несколько человек из тех, кто там появлялся, уже нет в живых. В своей описательной части повесть является физиологическим очерком, наподобие очерков Гиляровского. А насколько она интересна с литературной точки зрения – не мне судить.

Андрей, ты – художник по образованию. Это как-то помогает в литературном творчестве?

Я легко перешел от красок к чернилам. В основе того и другого лежит один и тот же принцип, задействован тот же механизм – передача состояния души, природы посредством красок или слов. Живопись фиксирует степень внутреннего напряжения субъекта или объекта в один из моментов времени, литература показывает то же самое в развитии. Вспомните «Демона» Врубеля, или «Мадонну» Рафаэля, или девушку с картины Левитана «Осень» (расположены в порядке убывания напряжения). Там все уже есть: композиция, сюжет, эмоциональная нагруженность пространства. Включите воображение, наполните эти персонажи соответствующими переживаниями и вы получите литературное произведение. Другими словами, картина – это зазипованный рассказ. Поэтому, конечно же, помогает. Я часто слышу внутри себя музыку, которую еще пока никто не переложил на нотную бумагу. Особенно это связано с состояниями природы. Поэтому я люблю «Времена года» и Чайковского, и Вивальди. В музыке действует тот же принцип, и я очень жалею, что в свое время не получил музыкального образования.

Удовлетворяет ли тебя, как профессионального художника, оформление твоих книг для детей? Не хотелось бы самому их проиллюстрировать?

Далеко не всегда. Вообще, качество иллюстраций в последние годы сильно упало, и этому есть простое объяснение – желание издателей затратить на книгу как можно меньше денег, выпустить ее побыстрее и приход в издательское дело большого количества непрофессионалов и людей, у которых просто отсутствует вкус. Тем не менее, сам не собираюсь этого делать. Во-первых, я давно потерял квалификацию как художник. Рисовальщик должен рисовать каждый день, как скрипач – играть на скрипке. Это не пинг-понг, взял ракетку через десять лет, и получается. Во-вторых, в оформлении книги есть своя специфика, научиться можно быстро, но будучи художником. В-третьих, нет времени, и постоянная необходимость зарабатывать на хлеб не дает возможности отдаться такому мало оплачиваемому делу. Иллюстратор моих книг – Илья Трефилов – талантливый художник, но опять же из-за необходимости зарабатывать и нехватки времени часто халтурит. Печально. Обидно, но что тут поделаешь?

Ты пишешь детские книги, потому, что: а) любишь писать для детей; б) любишь детей; в) зарабатываешь этим на жизнь; г) есть другая причина.

а) Мне нравится писать для детей, особенно, когда они говорят мне, что у меня это получатся – хороший стимул. Мой сын - Андрей Саломатов младший - до пятнадцати лет цитировал «Цицерона» и очень удивлялся, когда я спрашивал, откуда это?

б) Я люблю детей, особенно с хорошим кетчупом и майонезом. А если они умненькие, то можно и без кетчупа.

в) Я зарабатываю этим на жизнь, хотя тиражи сильно упали, соответственно и гонорары тоже. Сейчас в издательстве «Дрофа» у меня вышло собрание сочинений – 9 книг, из них три – новые, но жить на эти деньги невозможно.

г) Есть другая причина. Для написания взрослой вещи нужно больше времени и сосредоточенности, а детские книжки я пишу легко и посмеиваясь. Правда, сейчас у меня нет возможности писать и для детей.

Андрей, ты – участник легендарных малеевских семинаров. Может быть, расскажешь какой-нибудь особо запомнившийся тебе эпизод (смешной, грустный, необычный и т.д.) из тех времен?

В конце восьмидесятых мы ездили на Всесоюзный семинар молодых писателей-фантастов в Дубулты. Как-то утром, после серьезной ночной попойки с братьями-фантастами, мы с Вадимом Каплуном забрели в Майори в пивной ресторанчик, где благополучно и похмелились. После этого мы купили по ананасу и по берегу моря пошли в пансионат. Выглядело это так: сверху – чистое, голубое небо, внизу - свинцовое море с ослепительно белой корочкой льда у берега. Мы шли по желтому песчаному берегу, и, на сколько хватало глаз, у кромки воды доверчиво бродили фантастические белые птицы - лебеди, остановившиеся здесь перед большим перелетом. Мы с Вадимом идем благостные, с ананасами в руках и неторопливо беседуем о чем-то приятном. В какой-то момент мы заметили, как же нам и вокруг нас хорошо. После этого мы договорились вставлять эту картинку везде, где только возможно. Она есть в моей повести «Синдром Кандинского». Я тогда работал главным редактором издательства «Джокер», Каплун – верстал нам книжки. Мы с ним тайно вставили абзац с описанием нашего кайфа в несколько детективов самых разных авторов – переводных. Представляю удивление внимательного читателя детективов, который обнаружил у совершенно разных авторов абсолютно одинаковое описание прогулки по берегу моря двух человек с ананасами. Один – небольшого роста с рыжей, клочковатой бородой (я), второй – худой, под два метра и в очках (Вадим).

Как получилось, что повесть «Синдром Кандинского» вышла книжным изданием во Франции раньше, чем в России?

После того, как повесть вышла в журнале «Знамя» и получила премию «За утверждение приоритета художественности в литературе», мне позвонила из Парижа хозяйка литературного журнала «Belle Letres» (уверен, что написал неправильно), она же – очень хороший переводчик поэзии – Кристина Зейтунян-Белоус. Ей понравилась повесть, и она предложила перевести ее на французский, чтобы потом издать. Я не сопротивлялся ни одной секунды. Правда, переводила все же не она. Издатель поручил это своей переводчице. Издательство Жаклин Шамбо - небольшое и из русских авторов там выходили книги только четырех авторов: Бунина, Набокова, Пелевина и моя.

В 1993 году в интервью, данном журналу «МЕГА» ты достаточно скептически оценивал будущее отечественной фантастики. Тогда ты сказал: «Жанр потихоньку исчезает». Как оцениваешь положение дел нынче?

Я не помню, что я там спьяну наговорил в 1993 году, но попытаюсь высказаться сейчас. Почти все, что было написано в этом жанре в конце 19-ого и первой половине 20-ого веков стало классикой. Как ты понимаешь, подавляющему большинству фантастических текстов написанных в конце 20-ого и начале 21-ого веков это не грозит. И это понятно – количество пишущих выросло в сотни раз. Писать – наука несложная. Невзыскательных читателей в сотни, а то и в тысячи раз больше, стало быть, во столько же больше и тиражи книг, написанных для подобных читателей. Из этого вытекает, что выгоднее писать для невзыскательного читателя, что многие и делают. Вкладывать столько же, а то и больше сил в более серьезные сочинения, которые не приносят денег, а часто и известности – прерогатива и судьба подвижников, часто сумасшедших, но всегда более образованных людей, чем авторы чтива. (Сразу оговорюсь: себя я к таковым никогда не причислял и не причисляю – я вообще здесь случайный человек) Это игроки в бисер, чем они и небезосновательно гордятся. Фантастика же давно отказалась от такой нужной и благородной, на мой взгляд, миссии - популяризации науки, но так и не вошла в разряд «изящной словесности». Сейчас это чистая развлекаловка. Попытки советских фантастов облагородить фантастику ничего не дали, да собственно и причина облагораживания была другой – авторы просто пытались спрятать за нереальностью свои вполне реальные претензии к существующему тоталитарному режиму. Сейчас 99 процентов этих сочинений, писаных авторами с учетом цензуры и довыхолощенных цензурой, невозможно читать без скидки на время. Сегодня редчайшие попытки использовать этот жанр, чтобы сказать что-то значительное, невозможно выловить в океане фантастических текстов для невзыскательного читателя. Претенденты на звание «игрока в бисер» это понимают, поэтому сразу отказываются от таких попыток и самовыражаются в традиционной прозе. Остаются сочинители историй про космические путешествия, которые прекрасно понимают, что и для кого они пишут. Вот здесь-то и зарыта собака. Если авторы, работающие в традиционной прозе, имеют в своем арсенале широчайший диапазон человеческих чувств, мыслей, побуждений, то есть, все то, что человечество накопило за тысячелетия, бесконечное число комбинаций из бесконечного числа феноменов, то фантасты, в качестве объектов для рассмотрения, оставили себе лишь космос и несколько простых схем: завоевание землянами других миров, завоевание инопланетянами Земли и т.д. К нам прилетели, или мы полетели – не важно. Как в детективе: в одном – Вася убил Петю, в другом – Коля убил Сережу. В обоих романах убийцу нашли. Разница – ноль. Только на одном убитом были трусы в цветочек, а на другом – в горошек. Так и в фантастических романах: Джон полетел на Луну, Михаил – на Марс, Николай – в другую галактику, но там же больше ничего не происходит, если не считать количества истребленных животных, аборигенов или главных героев. Думаю, скоро наступит время, когда читателю будет все равно, чей и под каким названием покупать роман. А какая разница? Горделиво называя свои тексты «НАУЧНАЯ фантастика», в гордыне своей фантасты зачем-то отпихнули от себя разных там колдунов с вампирами. Тем не менее, под маркой «научная фантастика» издаются опусы, по сравнению с которыми космогонические мифы аборигенов Австралии – докторская диссертация. Я не собирался говорить обидные слова в адрес писателей-фантастов и фантастики (ты, Ларионов, меня спровоцировал), но читая то, что выходит (а приходится и редактировать), невольно приходишь к такому выводу. В общем, господа фантасты и издатели фантастики, вы сами всеми силами подтверждаете мнение критиков литературы о том, что фантастика – низкий жанр, а потом обижаетесь и даже огрызаетесь. Но в общем, к фантастике я отношусь хорошо и радуюсь, если попадается интересный, умный текст. Скорее всего, я слишком уж много требую – хороших вещей в любом жанре всегда мало, а я имею в виду общий фон. Думаю, что фантастика никуда не денется и будет существовать всегда, как и все остальные жанры. Прости, Володя, если разочаровал.

Ты по-прежнему не считаешь себя фантастом? Слова Андрея Саломатова из того же интервью: «Я не пишу фантастику. Я пишу странную прозу». Ведь печатаешься-то ты в журналах фантастики: когда-то в «МЕГЕ», теперь – в «Если». (Я догадываюсь, в чём тут дело - не придумали пока ещё журнал с форматом, подходящим для произведений Саломатова).

Я считаю себя детским автором, пишу сказки, но современные, с учетом изменившихся интересов детей. Была бы возможность, я писал бы много взрослых вещей, мне это интересно. Сейчас пишу их быстро и даже не перечитываю, потому что перечитывание втянет меня в переделывание. Самому неприятно, когда вижу, насколько мои тексты неряшливы. Фантастом себя не считаю, но не из пренебрежительного отношения к фантастике. Я и «Колыбель для кошки» не считаю фантастикой, и «Мастер и Маргарита» - тоже. Это хорошие романы, а к какому жанру их причисляют – меня не волнует. Просто я никогда не сортировал литературу по жанрам. Мне, например, нравится (извиняюсь) любовный роман Брюсова «Огненный ангел», детектив Умберто Эко – «Имя Розы», историко-приключенческий роман Майринка - «Ангел западного окна» и т.д. Если мои вещи печатают в журнале «Если», значит находят их достаточно фантастическими. Я ничего не имею против.

На кого из современных отечественных авторов (не обязательно фантастов) читателям, по твоему мнению, следует обратить внимание?

В последнее время я мало слежу за тем, что нового появляется в журналах. Почти не читаю художественной прозы. Читаю Грофа, «Коран», «Упанишады». Не уверен, что нужно следить за тем, что выходит, пропускать через себя весь этот поток тысячу раз описанных событий, переформулированных идей и плохо пережеванных мыслей. Появится что-то стоящее, я услышу и прочитаю. А обращать внимание нужно на то, что давно уже написано. Сегодня молодые люди могут читать то, что в наше время невозможно было достать или было запрещено. А стоящего написано так много, что хватит на полтора десятка лет. Мне лично нравится огромное количество авторов и перечислять их не имеет смысла – займет слишком много места. Назову лишь несколько, чтобы обозначить круг – Гамсун, Гоголь, Гессе, Гофман, Кафка, Майринк, Борхес, По и так далее, и тому подобное.

Андрей, как ты относишься к Интернету (электронной почты, как я убедился, у тебя нет) и к тому, что в Сети выкладываются тексты твоих произведений?

Прекрасно отношусь к Интернету. С появлением персонального компьютера мир так изменился и так стремительно продолжает меняться, что прогнозировать будущее сегодня – дело безнадежное. Но мне кажется, что самым сильным наркотиком второй и третьей третей 21-ого века будет виртуальная реальность. Ужасно жалею, что не смогу посмотреть, как будет выглядеть мир через пятьдесят лет. Первый век в цивилизованных странах ничем не отличался от пятнадцатого. Из 19-ого века человечество скакнуло совершенно в другой мир – 20-ый век. Начало и середина 21-ого века – разные миры.

Я нормально отношусь к тому, что мои вещи появляются в Интернете. Для того и писано, чтобы читали. А денег мне за них так и так не платят. Иногда, правда, бывает стыдно. В «Русском переплете» вывесили мой текст с большим количеством моих же ошибок. Текст не вычитан, как я набирал его, торопился, так и дали. А в остальном, нехай висят.

Чем занят, над чем сейчас работает Андрей Саломатов?

Сейчас пишу сценарий художественного фильма для режиссера Тиграна Кеосаяна. Это государственный заказ, сниматься будет на Мосфильме. Политический детектив в духе «Семнадцать мгновений весны», о дружбе трех разведчиков. Начал новую повесть для детей, написал два листа, и перебили. Когда теперь вернусь, не знаю. Год уже мечтаю сесть за роман (или повесть) для взрослых – интересная идея: мистико-фантастический фон и очень реальное наполнение. Экзистенциальная штучка, прошу прощения за нехорошее слово. Годик бы посидеть, слабал бы.

Андрей, как ты относишься к товарищу Бахусу?

Уважаю.

Какие женщины тебе больше нравятся?

Добрые.

А писатели?

Мертвые.

Январь, 2002 год.

Анджей САПКОВСКИЙ:

«Я отважился на жанр фэнтези…»

Известный польский писатель Анджей Сапковский родился в городе Лодзь в 1948 году. Закончил факультет Внешней торговли местного университета. Автор популярнейшей многотомной саги о ведьмаке Геральте.. Фэнтезийный цикл Сапковского о суровом, но справедливом борце со всяческой нечистью разительно отличается от массы традиционных жанровых поделок. Автор сделал ведьмака непредсказуемым и, тем не менее, понятным и близким читателю: эмоционально и физически неуязвимый мутант в своей внутренней эволюции неуклонно продвигается в сторону превращения в обычного, ранимого во всех смыслах человека. Прекрасный язык, смелое воображение, тонкая ирония, уход от всяческих стереотипов – вот непременные составляющие творчества писателя.

Первый рассказ о ведьмаке был опубликован в 1986 г., за ним последовали авторские сборники «Последнее желание» (1990) и «Меч предназначения» (1992), романы «Кровь эльфов» (1994), «Час презрения» (1995), «Крещение огнем» (1996), «Башня ласточки» (1997), «Владычица озера» (1998). Перу Сапковского принадлежат романы (цикл «Сага о Рейневане») «Башня Шутов» (2002), «Божьи воины» (2004), «Lux perpetua» («Негасимый свет», 2006), он автор имножества эссе, посвящённых фэнтези (и не только), в 2005 г. вышла книга его бесед с литературоведом Станиславом Бересем «История и фантастика».

Лауреат премии «Passport», присуждаемой еженедельником «Polityka» за заслуги перед польской культурой, и многих других жанровых наград. В 2001-м году награждён в России премией «Большой Роскон».

Пан Анджей, расскажите о том, как началась ваша литературная карьера?

Моим дебютом стал рассказ, который я послал на конкурс, объявленный журналом «Фантастика». Понятно, что рассказ на такой конкурс должен был быть фантастическим. В русле фантастики я отважился на жанр фэнтези, причем мною руководило как увлечение жанром, так и определенный расчет: я полагал, что фэнтези в Польше явление новое и малоизвестное, что написав хороший рассказ в этом направлении, я сумею обратить на себя внимание жюри. Я считал, что молодые польские авторы фэнтези на конкурс предлагать не станут, и я буду «единственным в своем роде». Это было ошибкой во всех отношениях. Многие на тот конкурс прислали именно фэнтези. Несмотря на это, мой рассказ (речь идет о «Ведьмаке») получил премию. Вообщем, можно без какой-либо ложной скромности сказать, что мой успех определили не мода и конъюнктура, а фактическая литературная ценность произведения.

Вы - полиглот, знаете несколько языков (в том числе и русский). Это - следствие вашей многолетней работы во внешнеторговой фирме?

Скорее наоборот - я начал учиться на факультете Внешней торговли университета города Лодзь, а затем и работать в сфере внешней торговли именно потому, что хорошо владел иностранными языками. Мой отец знал языки и заботился о том, чтобы их знал и я. Он читал мне вслух на иностранных языках, когда я сам еще читать не умел. В возрасте 14-15 лет я уже бегло читал по-немецки и по-русски. По-русски – главным образом фантастику. Работа во внешней торговле (20 лет!) развивала мои языковые способности, была хорошей тренировкой и не давала утратить навыков.

Вы замечательно владеете русским языком, а значит - можете оценить качество переводов ваших книг на русский. Устраивает ли оно вас?

В основном, да. Евгений Вайсброт – прекрасный переводчик из доброй старой гвардии. Конечно, порой и у него случаются ошибки. Что ж, errare humanum est – человеку свойственно ошибаться. В целом можно сказать, что русский читатель многого «из Сапковского» в переводе не теряет.

Ваши впечатления от поездки в Россию (Санкт-Петербург) в июне этого года?

Боже, это и было-то всего три дня, причем крайне насыщенных. Но было приятно. В Питере всегда приятно. Я знаю этот город еще с давних времен и неизменно его люблю.

Помню, вы сказали во время встречи с питерскими писателями-фантастами: «Мои пути с польским фэндомом разошлись навсегда. Фэны начинают считать писателя своей собственностью, а это не так». Прокомментируйте, пожалуйста.

Может быть, это и прозвучало слишком угрожающе, слишком апокалиптично. Фактически ситуация такова, что фэндом, то есть клубы любителей фантастики, узурпируют за собой слишком уж много прав. Пример: я не в состоянии бывать на всех конвентах в Польше, даже на одной десятой организуемых в Польше конвентов. Некоторые клубы это понимают. Но есть и такие, которые отказ принять участие в их мероприятии воспринимают, как оскорбление. И организуют полную гнева акцию в средствах массовой информации: смотрите на него, надменного, зазнавшегося писателя, он не хочет к нам приехать, слава ему в голову ударила, да как он к нам относится, он же нас презирает, наверняка мы слишком мало ему платим, и так далее, и тому подобное. Я столкнулся с описанной ситуацией несколько раз, и мои отношения с фэндомом основательно охладились. Вообще говоря, к фэнам и фэндому отлично подходит римская пословица: senatores boni viri, senatus autem mala bestia (сенаторы – мужики хорошие, но сенат – злая бестия).

Кстати, о российском фэндоме. В 2001 году вы посетили фантастическую конференцию «Роскон-2001», которая проходила под Москвой. Что запомнилось? Польские конвенты так же проходят?

Это факт, что российские и польские конвенты мало друг от друга отличаются. Я, например, заметил только одну разницу: на российском конвенте можно в буфете купить и съесть бутерброд с икрой, а на польском конвенте в буфете или баре икры не найдешь.

Кого из современных фантастов, пишущих на русском языке, вы читали в последнее время. Или вам не до этого? Например, говорит ли вам что-нибудь фамилия Дяченко? Это очень популярный в России и в Украине супружеский дуэт Марины и Сергея Дяченко из Киева, работающий в широком диапазоне от фэнтези до твёрдой НФ.

Российскую (то есть советскую) фантастику я читал, но в 60-70 годах. В основном это были «классики», такие как братья Стругацкие, Кир Булычев или Дмитрий Биленкин и такие писатели, как Виктор Колупаев, Владимир Щербаков, Игорь Росоховатский, Владимир Михайлов, Север Гансовский. Это немногие авторы, которые остались в моей памяти. Российской фантастики я тогда читал много, как в переводах, которых было немало, так и по-русски, в оригиналах, поскольку сборники типа «НФ» или «Фантастика» в Польше можно было купить без проблем. Но семидесятые и восьмидесятые годы были для меня периодом самой активной профессиональной деятельности, а это было связано с многочисленными выездами за границу. Из-за границы я начал привозить западную фантастику и фэнтези, классику жанра – причем, не будем себя обманывать, значительно лучшую. К тому же, случилось так, что в годы, предшествующие перестройке, советская фантастика внезапно стала явно склоняться в сторону бесстыдной коммунистической демагогии и пропаганды. Я понимаю, что в том виноваты были не авторы, а издательская политика, но результатом стало то, что я перестал ее любить. Позднее российская фантастика полностью исчезла из польских книжных магазинов и вернулась на наши книжные прилавки относительно недавно – не только переизданиями Стругацких и Булычева, но и в лице писателей нового поколения: Лукьяненко, Перумова, Еськова, Васильева. Книги этих авторов у меня дома лежат, но я еще не успел их прочитать. Такова судьба писателя. Чем больше пишешь, тем меньше читаешь. Плохой признак, но так уж оно есть – по крайней мере, в моем случае.

Вы упомянули братьев Стругацких. Не приходила ли вам в голову идея создать нечто похожее на семинар Бориса Стругацкого под вашим руководством? Ведёте ли вы какую-нибудь работу с молодыми польскими писателями? Что бы вы посоветовали начинающим авторам?

Такими вещами я не занимаюсь. Просто из скромности. У меня нет никаких оснований узурпировать за собой право и привилегию учить и поучать других, показывать кому-то пути и дороги, давать советы и указания. Кроме того, я следую принципу, что писательство – это вещь, суть которой в индивидуальности, а учить кого-то означает - влиять на него, индивидуальности тем самым лишая. Писатель – существо одинокое, живущее наедине со своим творением.

Ваша оценка нынешнего состояния польской фантастики?

Можно сказать, что польская фантастика чувствует себя хорошо, во всяком случае, стойко выдерживает конкуренцию с захлестывающей нас англо-американской фантастикой. Польский журнал «Новая Фантастика» проводит исследования в книжных магазинах и ежемесячно публикует рейтинги продаж фантастических книг. И всегда – абсолютно всегда – кроме англо-американцев, в этих списках присутствуют польские авторы. А с недавних пор, и это любопытно, в списки хорошо продаваемых в Польше фантастических книг регулярно попадают произведения Сергея Лукьяненко.

Как обстоят дела в Польше со спросом на фантастику? Она по-прежнему популярна? Что предпочитают ваши соотечественники: твёрдую НФ или фэнтези?

Как я уже сказал выше, фантастика у нас невероятно популярна и хорошо продается. В Польше есть несколько издательств, которые существуют лишь благодаря фантастике – среди них, естественно, процветает то издательство, которое заключило контракт с госпожой Дж. К. Роулинг. Если говорить о разделении «НФ - Фэнтези», то распределяется оно примерно пополам, если измерять количеством издаваемых ежегодно названий. Думаю, если измерять количеством проданных экземпляров, то подавляющее преимущество было бы за фэнтези, но я не располагаю возможностями получить такие данные официально. Ситуация в разные годы выглядит по-разному: бум на Толкина, вызванный известным фильмом, привёл к увеличению популярности фэнтези. Среди поляков, пишущих фантастику, большая часть авторов пишет НФ в широком понимании этого слова. Писателей, специализирующихся исключительно на фэнтези, несколько меньше.

Пан Анджей, по вашим книгам создано несколько ролевых игр. Что вы о них думаете?

«Несколько» - это явное преувеличение, возникла лишь одна игра, одна система. Я изучал проблему игр, написал книгу о ролевых играх, разбираюсь в них достаточно хорошо, даже знаю интересную российскую систему «Эра Водолея», получил от авторов этой системы книгу в подарок. Сам я, однако, в ролевые игры не играю никогда. Нет времени.

Пишут, что вы разрабатывали сюжеты для компъютерных игр. А как складываются ваши отношения с компъютером, с Интернетом?

Это дезинформация. Я не разрабатывал никаких компьютерных игр, поскольку в этом не разбираюсь. Правда, компьютерная игра на основе моих книг сейчас как раз создается, но без моего участия. Я ограничился исключительно предоставлением прав.

Что касается второй части вопроса: я много лет писал только от руки, а рукописи перепечатывал на обычной пишущей машинке. Купив компьютер, продолжал писать от руки, а рукописи перепечатывал на компьютере. Лишь начиная с «Крови Эльфов», первого тома саги о ведьмаке, я рискнул впервые писать непосредственно с помощью компьютерной клавиатуры. И убедился, что если на обычной машинке писать без заранее подготовленного материала невозможно, то на компьютере это получается превосходно. Мало того, что удобно, так еще и темп работы возрастает, как минимум раз в пять. Сегодня я просто не представляю себе работы без компьютера. Ну и, конечно, есть Интернет – Великая Книга Знаний Человечества. Не представляю себе работы без Интернета. В любом случае, при письме необходимы источники, иногда нужно помочь чем-то таким воображению. А лучшего источника, чем Интернет, не существует.

Очень конкретный вопрос, связанный с этнографией саги о ведьмаке: кто такие краснолюды и чем они отличаются от гномов?

На данный случай существует точное определение, которым я и воспользуюсь. Итак, краснолюды и гномы – это родственные расы, живущие в похожих условиях, похожим образом занимающиеся в основном горным делом и металлургией, имеющие похожую клановую структуру общества. Различия, однако, есть, и притом существенные: краснолюды крупнее гномов (рост краснолюда: 1.2 - 1.35 м по сравнению с ростом гнома: 0.9 - 1.0 м) и более коренастые. Краснолюд всегда носит бороду, а гном может и не носить, а если носит, то коротко ее подстригает. Даже исключительно крупного и крепкого гнома с неухоженной бородой невозможно спутать с краснолюдом. Все решает длина носа: у гномов исключительно длинные носы, в два раза длиннее носов людей и краснолюдов.

Доводилось ли вам слышать мифы, легенды, которые сложены о писателе Анджее Сапковском?

Да, ходят многочисленные мифы, байки и сплетни, одни дебильнее других. Естественно, активнее всего действуют в этом направлении журналисты, как из прессы, так и с телевидения.

Ваши любимые книги?

Любимые книги? Полный список занял бы слишком много места. Перечислю лишь некоторых любимых авторов: Эрнест Хемингуэй, Рэймонд Чендлер, Умберто Эко, Уильям Шекспир, Хенрик Сенкевич, Эрих Мария Ремарк, Александр Дюма-отец, Илья Ильф и Евгений Петров, Мика Валтари, Артуро Перес-Реверте. Из фантастов: Дж.Р.Р.Толкин, Роджер Желязны, Урсула Ле Гуин, Фриц Лейбер, Станислав Лем, Джек Вэнс, Нил Геймен.

В какой обстановке вам лучше пишется?

Только в одной – в собственной квартире, за собственным компьютером, с собственной библиотекой (обычной и электронной) на расстоянии вытянутой руки. В тишине и покое, которые у меня дома. Иначе я работать не умею.

Над чем работаете сейчас?

Сейчас пишу историческую трилогию с элементами фантастики. Есть такой поджанр фэнтези, именуемый «историческая фэнтези». Действие трилогии происходит в 1425-1430 годах, во времена так называемых гуситских войн, точнее, периода, когда чешские гуситы начали «экспорт революции» в соседние страны, предпринимая грабительские набеги, в том числе на Силезию. Книга задумана и сюжетно построена, как «разбойничий роман». Первый том уже вышел, называется «Narrenturm». В настоящее время он переводится на русский, кажется, как «Башня дураков».

Пан Анджей, каковы ваши дальнейшие планы?

Трилогия - это трилогия. Сейчас пишу второй том, под названием «Божьи воины». А будет еще и третий, называется «Lux perpetua» - «Вечный свет».

Июль, 2003 год.

Переводил Кирилл Плешков.

Ант СКАЛАНДИС:

«Я создал целый мир и теперь живу в нём»

 

Ант Скаландис - литературный псевдоним Антона Викторовича Молчанова. Писатель родился в 1960 году. По образованию инженер-химик, закончил МХТИ им Д.И.Менделеева. Работал директором и главным редактором в ряде издательских фирм, был редактором, составителем, литобработчиком переводов. Выступает в центральной и региональной прессе в качестве публициста. Первый роман А.Скаландиса - «Катализ» (1991) получил признание еще в «самиздате». Автор романов: «Причастных убивают дважды» (1996), «Заговор посвященных» (1997), «Спроси у Ясеня» (1999), «Миссия Причастных» (2002), «Причастные. Скрытая угроза» (2002) и многих других произведений. Был участником уникального проекта по созданию романов-сиквелов к знаменитому циклу Гарри Гаррисона «Мир Смерти» («Deathworld») в соавторстве с самим Гаррисоном. Автор книги о жизни и творчестве Аркадия и Бориса Стругацких «Братья Стругацкие» (2008).

Живёт в Москве.

Антон, ты по-прежнему считаешь, что «НФ умерла»? В ходе литературной дискуссии о судьбах научной фантастики твои оппоненты высказывали разные мнения. Удалось Кириллу Еськову и Александру Зоричу переубедить Анта Скаландиса?

Естественно, НФ умерла. Я специально в новом предисловии к своему тексту подчеркнул: ничего за два года не изменилось. Мои оппоненты говорят о чем-то своем - сколько людей, столько взглядов на фантастику. Спорить, конечно, интересно, но НФ, о которой говорю я, не оживить ни дискуссиями, ни литературными стараниями. Смерть традиционной НФ – для меня факт непреложный. Кстати, прошу заметить, что оппоненты обиделись в основном не за НФ, а за НТР. Возможно, тут есть о чем поспорить со знающими людьми. Подавляющее большинство друзей-писателей с моими мыслями о судьбах фантастики согласны. Правда, только в разговорах, писать ленятся.

Фантастика при Советах отчасти заменяла нам (по крайней мере, некоторым из нас) религию, обещала рай, заманчивое будущее. В ряде произведений Аркадия и Бориса Стругацких очень убедительно изображён мир, «в котором хотелось бы жить и работать». Как ты думаешь, свойственно ли это сегодняшней НФ?

Давно не читал книг, в которых изображен такой мир. Разве что в «Гравилете Цесаревич» у Славы Рыбакова, но ведь это написано не вчера. Подозреваю, что сегодня литература мечты не актуальна, не востребована. Читатель стал законченным циником и скептиком, тех же Стругацких воспринимает как красивую (для кого-то смешную), но абсолютно нереальную сказку. Да и я не способен, пожалуй, ни написать, ни представить (по-читательски) мир, в котором хотелось бы жить. Придумаешь что-нибудь почти идеальное, а потом сам же сладострастно разрушаешь. От этого ловишь кайф и веришь, что читатель его тоже ловит. Ведь читатель ждет кайфа - сознательно или подсознательно. Да, раньше утопия была приятным легким наркотиком. Теперь мы все перешли на наркотики тяжелые. Время такое.

Кстати, предполагается ли переиздание твоего романа «Катализ», названного когда-то «последним романом советской фантастики»?

Очень надеюсь, что предполагается, но не скажу, где и когда, чтобы не сглазить. Самому мне кажется, что этот пятнадцатилетней давности роман сегодня весьма актуален.

Давай отмотаем эти 15 лет назад… В те годы годы ты участвовал в семинаре фантастов под руководством Георгия Гуревича, Дмитрия Биленкина и Евгения Войскунского, в дубултинских семинарах, бывал на конвентах. Кусок истории отечественной фантастики создавался на твоих глазах. Вспомни какой-нибудь интересный, запомнившийся эпизод.

Московские семинары сегодня вспоминаются, как сказка, будто все это происходило не с нами. Действительно, тогда мы были совсем другими людьми. Искренне считали себя недооцененными гениями, а наших руководителей - Учителями с большой буквы. Слушая их и нещадно ругая друг друга, находились в состоянии какой-то непрерывной духовной эйфории. Виталик Бабенко, Володя Покровский, Эдик Геворкян, Саша Силецкий, Слава Задорожный, Валера Генкин и Саша Кацура, Володя Гопман, Костя Рублев, Боря Руденко, Наташа Лазарева… Сколько еще совсем забытых и никому неизвестных имен! Так и хочется спросить: «Где же вы теперь, друзья-однополчане?» Из активно пишущих сегодня, пожалуй, остались только Андрюша Саломатов, Паша Кузьменко, Володя Хлумов да твой покорный слуга. Об этом можно написать книгу. А вот отдельные эпизоды… почему-то не хочется вспоминать.

Что касается конвентов, то их было много, на них всегда было очень здорово, но это уже не литературная, а окололитературная жизнь. Коны помнятся как одна большая, очень яркая, очень веселая и очень интеллигентная пьянка. Случаев было всяких немерено, но расскажешь сейчас какой-нибудь один, и выйдет так, что именно упомянутые персонажи - самые главные пьяницы. А это несправедливо.

Может быть, что-то расскажешь об Аркадии Стругацком, Сергее Снегове? Интересны любые штрихи к портретам этих замечательных людей, ушедших от нас...

Аркадия Натановича, к сожалению, видел буквально два раза в ЦДЛ уже в последние годы его жизни. Он неважно себя чувствовал и был не слишком разговорчив, так что вспомнить практически нечего, кроме ощущения: вот сижу рядом с живым классиком. А вот с Сергеем Александровичем имел честь общаться на дубултинских семинарах 1987 и 1990 годов, как с одним из руководителей. В 90-м, на последнем в истории Всесоюзном семинаре, где я был старостой, довелось побывать во всех группах и, в частности, послушать очень основательные и в то же время остроумные, даже язвительные комментарии Снегова к текстам тогдашних неофитов. Из забавных случаев вспоминается такой. Вместе со мной в Дубултах была моя жена Ира, мы там распространяли книги «Текста», вообще проводили некую, как сейчас бы сказали, пиаровскую кампанию. Семинар Снегова, обсуждается чья-то тоскливая, с трудом прочитанная народом повесть. В группе одни мужики, утро, все мрачные, с бодуна, Сергей Александрович в печали. И тут во всем своем великолепии входит Ира – изящная яркая блондинка с огромными глазищами - и с милой такой улыбочкой сообщает: «Здравствуйте. Я здесь представляю издательство «Текст»… Снегов вскидывается, сразу оживляется и громко так переспрашивает: «Издательство «Секс»? Очень интересно…»

Расскажи о твоём книжном сериале «Причастные», недавно вышедшем в издательстве «Вече». Я слышал, ты пишешь ещё одну книгу - продолжение цикла.

Не хотелось бы мне называть эти книги сериалом, терпеть не могу сегодняшнюю сериальность во всем. Тиражируется банальщина, убивается индивидуальность, иссушаются мозги, творчество низводится на уровень ремесла… но что поделать! Какое время, такие и песни.

В 94-96-м я написал роман «Спроси у Ясеня». Писал медленно, вдумчиво, для души (или, как говорили при советской власти, в стол). О продолжении не думал, но оставил открытую концовку. Герои прожили вместе со мной два года и вдруг сами попросились в новую книгу – «Точка сингулярности». Эту вещь я тоже делал не под заказ, не к сроку, писал как лирический дневник, как философское размышление о вечном, а издать пришлось, как очередной боевик. Да, есть сквозные герои, есть сюжетные завязки – по формальным признакам начался сериал.

Дальше было еще смешнее. Третий роман - «Охота на Эльфа» - я писал как раз под заказ – в случайное издательство, по заданной схеме, с чужими героями. А вышло продолжение эпопеи о Причастных. Причастные – это такие сумасшедшие романтики, решившие создать спецслужбу из поэтов и честных людей. И у них это получилось! Вот где кончается боевик и начинается чистейшая фантастика. Придумав однажды этих Причастных, я создал для них целый мир, почти такой же как наш, но чуточку искаженный в лучшую сторону. Создал и теперь сам живу в нем – деваться некуда. Теперь потихонечку стягиваю все свои старые и новые книги в виртуальное пространство мира Причастных…

Издательство, тогда заказавшее мне боевик, не допустило экспериментов. Роман был отвергнут. Его обиженно обозвали литературой и попытались вынуть из меня обратно аванс. К чести своей замечу, что не отдал. А над текстом крепко поработал, убрал всю шелуху и прочно вписал его в уже привычный мир.

Завершив третью книгу, остановиться я уже не мог. Следующим будет творчески переработанный (под Причастных) «Заговор Посвященных», затем – обязательно! – появится и пятая книга (я пишу её параллельно). Возможно, она-то и станет последней, не знаю… Жизнь подскажет.

Чтобы правильно сориентировать читателя, поясню: все авторские названия при публикации слетели из-за коммерческих соображений. Романы именуются соответственно: «Причастных убивают дважды», «Миссия Причастных» и «Причастные. Скрытая угроза». В общем, очередной бешеный, слепой, глухой… Но на издательство «Вече» я не в обиде. Разве в заглавиях суть? Главное - печатают, и без купюр!

Предполагаю, что в основу образа главного героя эпопеи писателя Михаила Разгонова (он же суперагент Ясень) частично легли черты характера, элементы биографии, политические взгляды и жизненные установки самого автора - Анта Скаландиса (он же писатель Антон Молчанов). Я прав или не очень?

Конечно, прав. Мои книги вообще очень автобиографичны. Просто «альтер эго» автора дробится на нескольких персонажей даже в пределах одного романа. Так, в «Катализе» и Брусилов, и Женька Вознесенко – это я, в «Заговоре» и Давид Маревич, и Симон Грай – тоже я. А во втором романе про Ясеня даже непонятно, где меня больше – в Разгонове или в Редькине. Эти совсем чужие друг другу люди начинают в финале ощущать духовную близость. Стратегический замысел всей эпопеи – объединить различные ипостаси своего «я» в коллективном бессознательном, преломить сквозь призму собственной личности десятки образов малопохожих персонажей… Во какую хреновину загнул!

Антон, расскажи о том, как в соавторстве с американским фантастом Гарри Гаррисоном ты делал продолжение его знаменитой трилогии «Мир смерти». Подобного прецедента в истории отечественной фантастики, пожалуй, ещё не было!

На этот вопрос я отвечал так часто, что, признаться, уже устал. Скажу очень коротко. Проект «Гаррисон – Скаландис», безусловно, принес мне наибольшую известность – это моя визитная карточка у массового читателя. Второе. Соавторство было реальным, мы общались в процессе работы, Гаррисон участвовал в придумывании сюжетов. И третье: писать было интересно. А за подробностями могу адресовать к многочисленным публикациям 98-99 годов, есть они наверняка и в Интернете, например, на сайте «НГ».

Чем занимаешься, помимо писательской деятельности?

Книжной торговлей в различных формах. Прокормиться литературой удается не всегда.

Хочется немного поговорить с Антоном Молчановым - публицистом. Я читал в «Литературной Газете» твой материал «Время телепузиков?» о совершенно дебильной, отупляющей программе на РТР для самых маленьких. Сейчас этой передачи на канале РТР нет. Подействовали твои выступления?

Я бы хотел верить в столь могучую силу печатного слова, но, к сожалению, слишком хорошо знаю: даже самая талантливая и яростная публицистика – этой борьба с ветряными мельницами. Донкихотство имеет шанс остаться в душах людей, но «телепузики» (в широком смысле) все равно будут жить на телевидении. О судьбе конкретной передачи я толком и не знаю. Не интересно: ведь для меня это уже просто отработанный материал.

В «ЛГ» же была опубликована твоя статья «А в комнатах наших сидит Комиссаров!..» о пошлости, бескультурьи и подтасовках в телепередаче «Моя семья». После выхода этого материала телеведущий Валерий Комиссаров подал на тебя (на «ЛГ») в суд. Кто выиграл дело?

Телепузик Комиссаров непобедим, покуда живы его многомиллионные почитатели. Если благодаря моей статье их стало хоть на десяток меньше, я счастлив. А суд завершился ничем. Иск отвергли в большей части нелепых претензий Комиссарова, но в одном пункте сказалась моя неопытность: заявляя, что вместо реальных персонажей в «Моей семье» снимаются артисты (что давно понятно очень многим), я должен был привести доказательства в той же статье. На суде – уже поздно. Так что «ЛГ» вынуждена была напечатать опровержение – смешной абзац в подвале, которого в отличие от моей шумной статьи, никто, конечно, не заметил. Суди теперь сам, кто из нас выиграл.

Но не всё так уж плохо на отечественном ТВ. Знаю, что ты принимал участие в создании телесериала «Салон красоты». Несколько слов об этой работе.

Считаю, что мне очень повезло. Сбылась детская мечта – побывать на съемочной площадке, поработать с живыми знаменитостями (Киркоров, Кабо, Калныньш, Вера Васильева). Сериал получился не самым удачным (по многим причинам), но придуман он был Владиленом Арсеньевым и Юрием Поляковым совсем неплохо, да и мы, авторы диалогов, старались по-честному, как могли. Я и сегодня, спустя два года, люблю посмотреть с кассеты отдельные удачные серии. Когда написанный тобою текст произносят с экрана хорошие актеры – это незабываемое ощущение.

 

Июнь, 2002 год.

Андрей Столяров

Две беседы с Андреем СТОЛЯРОВЫМ

 

Андрей Михайлович Столяров родился в 1950 г. Окончил биолого-почвенный факультет ЛГУ по специальности «биология». Работал в научно-исследовательских институтах Ленинграда, занимался экспериментальной биологией и медициной, в частности - токсикологией, тератогенезом и эмбриологией человека. Имеет ряд научных работ. Первая публикация – рассказ «Сурки» (1984). С конца 80-х - профессиональный писатель, публицист. Автор книг «Аварийная связь» (1988), «Изгнание беса» (1989), «Альбом идиота» (1992), «Малый апокриф» (1992), «Монахи под луной» (1993), «Детский мир» (1996), «Боги осенью» (1999), «Натупает мезозой» (2000), «Ворон» (2003), «Жаворонок» (2004) и др. Работает в направлении, которое находится на стыке фантастики, мистики и литературы ужасов. Столяров называет его «русским хоррором»: «Есть два вида хоррора: хоррор «западный», суть коего можно выразить фразой – «Так не бывает», и хоррор русский – «Так было и так будет всегда». Это связано с различным пониманием природы зла. Зло на Западе условно, сугубо литературно. Оно призвано щекотать нервы сытого человека. Зло в России - изначально, а потому неустранимо из мира. Победить его нельзя, его можно только преодолеть. Я предпочитаю писать русский хоррор». Лауреат многих литературных наград, в их числе – «Бронзовая Улитка» от Бориса Стругацкого, литературная премия ПЕН-клуба и четыре премии «Странник». Сотрудник Исследовательской группы «Конструирование Будущего».

Живёт в Санкт-Петербурге.

«Пытаюсь понять, о чем сейчас

следует написать»

Получая на VI Конгрессе фантастов «Лунный Меч» за повесть «Наступает мезозой», вы сказали: «…поскольку премия «Мечи» была изобретена на моей кухне, то я прекрасно помню, что название «Лунный Меч» придумал именно я. Придумал и восхитился - до чего красивое название! Неплохо бы его получить!» Расскажите, пожалуйста, об этих событиях поподробнее.

Это не совсем так. У меня на кухне в дискуссии с Николаем Ютановым и Андреем Лазарчуком возникла идея Конгресса фантастов России, которая и была позже осуществлена. А идея жанровых премий – «Мечей» была высказана на квартире у Бориса Стругацкого, где тогда собирались инициаторы премии «Странник». К тому времени уже стало ясно, что премия «Странник» не закрывает собой всего «премиального поля». Существуют произведения, которые эту премию ни за что не получат, и вместе с тем, несомненно, нуждаются в поощрении. Это произведения различных «жанров» фантастики: героическая фантастика, фэнтези, альтернативная история, фантастика ужасов. Вот тогда и возникла идея присуждать по ним специальные премии. Причем, есть у меня смутное подозрение, что эту идею выдвинул именно я, и, помнится, одновременно сказал, что хорошо бы вручать вместе с премией какие-нибудь красивые побрякушки, ну, например, что-то вроде мечей. Я, правда, предполагал, что это будут игрушечные мечи, сантиметров 20-30 длиной, и вовсе не думал, что идея приобретет такой грандиозный размах. Разумеется, настаивать на авторстве я не могу. Никому тогда и в голову не приходило вести протокол. Мы ведь даже не подозревали в те годы, что не просто дискутируем между собой, но в какой-то мере создаем историю российской фантастики. Так что теперь уже ничего толком не установить. Твердо могу сказать лишь одно: название «Лунный меч» придумал действительно я, и действительно мелькнула у меня тогда же мысль, что хорошо бы эту премию получить. И вот прошло всего семь или восемь лет, и я стал лауреатом своей «лунной» премии. Все-таки желания в жизни иногда сбываются.

Кстати, если уж полностью придерживаться исторических фактов, то и присуждены первые мечи были не в Петербурге, а в Красноярске, на конгрессе «Сибирь XXI век», собранном Андреем Лазарчуком и Михаилом Успенским. И только позже они вошли в традиционный ритуал «Странника».

Поговорим о творческой кухне писателя Столярова. Произведения, вошедшие в сборник «Наступает мезозой», а также ряд ваших предыдущих работ оптимистическими назвать трудно, собственно, и жанровая премия на «Страннике-2001» вам вручена в номинации «Мистика и ужасы». Андрей Столяров и в самом деле смотрит на жизнь, как на кошмар?

Это опять-таки не совсем верно. На мой взгляд, литература не есть простое, механическое отражение жизни. Оскар Уайльд говорил, что искусство не зеркало, оно не обязано отражать все без разбора. Литература - это, скорее, выражение сути. В каждом времени существует своя «смысловая начинка» - то главенствующее содержание, которое определяет собой все остальное. Вот это главное и пытается выразить литература, разумеется, в меру сил и способностей, данных конкретному автору. Главным же содержанием времени сейчас является распад старого мира. Этот мир, казалось бы, отодвинутый в прошлое, на самом деле никуда не ушел. Он еще явственно существует в текущей реальности - разлагаясь и постепенно превращаясь в тот гумус, из которого прорастает будущее. Фактически, мы живем на кладбище. А кладбище - это место обитания всевозможных монстров: упырей, привидений, оживающих мертвецов. Мир, в котором мы существуем, невероятно уродлив, и «Наступает мезозой», просто выражает эту уродливость средствами литературы. В какой-то мере она подводит итог «кладбищенского периода». Причем, если говорить еще об одной очень важной функции литературы, то описание мира, есть одновременно и его изживание, есть транслирование его из настоящего в прошлое, перевод реальности в то, что больше не существует. В этом заключается терапевтическое значение творчества. Не случайно существует такой метод лечения навязчивых представлений: пациент раз за разом рассказывает врачу о мучающем его кошмаре, причем очень подробно, стараясь не упустить ни одной детали, и через некоторое время кошмар начинает «отваливаться» сам собой: сознанию уже настолько надоедает один и тот же замкнутый круг, что оно навсегда выдавливает его из активной памяти. Нечто подобное происходит сейчас и с нашим обществом.

В своё время вы говорили, что конкурировать с англоязычной фантастикой (по массовости) российские фантасты просто не в состоянии. Хотелось бы узнать ваше мнение на этот счет теперь.

Если я и говорил нечто подобное, то, несомненно, ошибся. За последнее время российские фантасты убедительно доказали, что умеют технологизировать литературу нисколько не хуже, чем их коллеги из США. Они научились выпекать по два-три «кирпича» ежегодно и создавать сериалы с легкостью мексиканского режиссера. В этом смысле учиться у англоязычных фантастов нам нечему. Всякого рода «многорукие боги» заполонили сейчас фантастику до такой степени, что за этим удушающим чертополохом перестала быть заметной ее литературная составляющая. Наверное, это процесс неизбежный. Цивилизация непрерывно переваривает культуру, низводя высокие смыслы к уровню обыденного сознания. Вряд ли здесь можно что-нибудь сделать. Разумеется жаль, что авторы «четвертой волны», у которых первоначально были определенные литературные идеалы, с такой легкостью отказались от них и стали исключительно коммерческими писателями. Однако таков, вероятно, сейчас вектор времени, и следует воспринимать это удручающее состояние просто как данность. «Обыкновенная история» И. А. Гончарова с неизбежностью повторяется в каждом литературном поколении.

Намереваетесь ли вы в будущем создавать вещи, подобные роману «Боги осенью», или вам тесно в рамках фэнтезийного антуража?

Роман «Боги осенью» - это чрезвычайно давнее произведение. Он был задуман еще тогда, когда мы с Николаем Ютановым, нынешним директором издательства «Терра Фантастика» и одновременно председателем Конгресса фантастов России, бродили по Рижскому взморью (Латвия тоже еще входила в состав СССР) и говорили о том, что пора бы написать настоящую фантастическую эпопею. Чтобы действие ее происходило по всему миру и чтобы приключения там были такие, от которых читателя за уши не оторвешь. Замысел этот, к сожалению, остался неосуществленным, но сохранились две части, написанные тогда же, по горячим следам. Через несколько лет мне стало жалко, что этот материал пропадает, я превратил одну из частей в роман, разумеется, немного его доработав. Не думаю, что из-за наличия в данном произведении рыцарей и мечей его следует безусловно относить к жанру фэнтези. Все-таки фэнтези, согласно классическому определению, «это когда плохо написано». Направление «фэнтези» пока еще не приобрело собственную литературную значимость. В нем не произошла та художественная революция, которую в научной фантастике совершили Герберт Уэллс, Алексей Толстой и братья Стругацкие. Эти авторы начали писать фантастику средствами литературы и тем самым перевели коммерческий жанр на более высокий уровень. В фэнтези же этого почему-то не случилось. Она так и осталась исключительно ремесленными поделками. Может быть, потому, что сам жанр фэнтези появился в российской фантастике сравнительно поздно и не успел еще перейти в возраст литературной зрелости. Ведь в советские времена у нас фэнтези не было. А значит, не было необходимого для качественного рывка литературного созревания. Впрочем, так же обстоит дело и в западной фэнтези. Блистательный роман Майкла Свэйнвика «Дочь железного дракона», не породил, как можно было ожидать, целую волну новых произведений, а так и остался одинокой вершиной среди фэнтезийного хлама. Вероятно, время настоящей фэнтези еще не пришло. Хотя само нынешнее убожество этого жанра свидетельствует о его потенциальных возможностях. Там, где нет ничего, очень легко сделать нечто. И потому фэнтези, на мой взгляд, это сейчас самое перспективное направление жанра фантастики.

Андрей Михайлович, как нынче обстоят дела с направлением в фантастике под названием «турбореализм»? Жив ли он?

Когда американский писатель Брюс Стерлинг провозгласил на IV Конгрессе фантастов России, что киберпанк мертв, то российский писатель Александр Тюрин, ныне, правда, живущий в Германии, резонно ответил ему, что мертв, скорее всего, сам Брюс Стерлинг, а киберпанк жив и ничто его литературной смерти не предвещает. В отношении турбореализма такого, к сожалению, сказать нельзя. Турбореализм действительно мертв, и, напротив, ничто пока не свидетельствует о его возрождении. Все три основателя «турбо» разошлись за последние годы так далеко, что вряд ли уже когда-нибудь литературно соединятся. Виктор Пелевин сначала основал «критический солипсизм», а затем, видимо окончательно, перешел к психоделической прозе. Андрей Лазарчук изрядно увяз в безразмерных коммерческих сериалах, а я, как вы, наверное, знаете, сместился в сторону «фантастического реализма». Правда, здесь наличествует одно очень любопытное обстоятельство. Несмотря на то, что турбореализм давно умер и даже эпигонов, второсортных подражателей у него не осталось, критики, тем не менее, иногда вспоминают о нем - причем, большей частью как о реально существующем литературном течении. Видимо, ощущается в современной российской фантастике некая пустота - как раз та пустота, которую и пыталось заполнить направление «турбо». Это, на мой взгляд, признак, предвещающий будущую литературную революцию. Причем, в отличие от революций социальных, сопровождающихся обычно жертвами и разрушениями, революции в литературе, как правило, эффектны, но абсолютно бескровны. Жертв при новом эстетическом перевороте не будет. Разве что авторы сиюминутных фэнтезийных боевиков окончательно перейдут после этого в литературное небытие.

Ваше мнение о нынешнем положении дел на полях «литературной войны». Великое противостояние продолжается?

Война и великое противостояние - две принципиально разные вещи. Противостояние «высокой» и «коммерческой» прозы существовало всегда, и всегда было совершенно нормальным состоянием литературы. Более того, такое состояние до некоторой степени продуктивно, ибо оно образует собой ту художественную вертикаль, без которой литература утратила бы свое метафизическое содержание. Другое дело, что интересы авторов этих обеих литератур диаметрально противоположны. Авторам «высокой литературы» вовсе не требуется признание со стороны авторов «литературы коммерческой». Напротив, они как раз не хотят, чтобы их смешивали с тем, чем они не являются. Зато авторы «коммерческой литературы», как правило, страстно жаждут признания другой стороны, но не будучи в состоянии получить его обычным путем, добиваются такого признания нелитературными средствами. Войны всегда развязываются авторами «низкой литературы». Причем, со стороны «литературы высокой» это обычно не столько война, сколько борьба за элементарное выживание. Авторы «высокой литературы» вовсе не стремятся к уничтожению своих оппонентов. Их позиция, как правило, достаточно миролюбивая: «Вы пишите свое, мы - свое, и пусть нас рассудит время». Зато со стороны «литературы коммерческой», если уж война начинается, то ведется именно как война - то есть действия, направленные на полный разгром противника. Такой была в советское время война издательства «Молодая гвардия» против современной фантастики и такой была война, развязанная в начале 90-х годов молодогвардейскими последователями и функционерами против премии «Странник». Сейчас на этом фронте некоторое затишье. Видимо, потому, что большая часть современной российской фантастики превратилась из «высокой литературы» в сугубо «коммерческую». Исчез сам источник внутрилитературных коллизий. Однако, как только выделится новая группа авторов, пытающихся писать фантастику иначе, чем остальные, конфликт вспыхнет вновь. И вновь доставит обильный материал критикам и журналистам. Так было всегда, и боюсь, что этого избежать нельзя.

Должен ли писатель, создавая произведение, задумываться о своей ответственности перед читателем?

Сразу же после террористических актов в США американский режиссер Пол Верховен заявил, что Голливуд несет определенную ответственность за эти события, поскольку уже много лет пропагандирует с экрана насилие во всех его видах. Он был в значительной степени прав. История человечества - это история обуздания того агрессивного существа, каким человек первоначально являлся. Прогресс - это не просто улучшение материального образа жизни, это, прежде всего - уменьшение в мире биологического, «животного» зла. Мне неприятна большая часть современной российской фантастики вовсе не потому, что она плохо написана - в конце концов, никто не требует от коммерческого произведения, чтобы оно было шедевром - а потому, что авторы, с легкостью нагромождая одну насильственную смерть на другую, превращают явную патологию в норму. Они эстетизируют насилие и тем самым делают его привлекательным для читателей. Причем здесь очень трудно что-либо изменить. Разве что, пишущий добровольно откажется от той низменной «биологии», которая в нем изначально заложена. Разумеется, ему тогда будет намного труднее писать, но он скоро поймет, что высокие смыслы не менее привлекательны, чем инстинкты агрессии. Это путь непрерывного воспитания в человеке личности, и, по-моему, это единственно правильный путь для писателя.

Поскольку вы заговорили о масштабных терактах в США, хочется узнать, как вы оцениваете нынешнюю ситуацию в мире? Ваше видение исторической роли России в ближайшие десятилетия?

Еще несколько лет назад стало ясно, что мы вступаем в катастрофический период развития. До сих пор, начиная с эпохи Великих географических открытий, вся мировая история была по преимуществу европейской (или евроцентричной), а последние 50 - 70 лет - евро-американской. Такая ситуация сложилась вследствие громадного технологического преимущества евро-американской цивилизации над остальными мировыми культурами. К тому же долгое время мир был жестко структурирован противостоянием двух сверхдержав, США и СССР: все остальные противоречия подавлялись и не имели возможности выйти наружу. Сейчас ситуация принципиально изменилась. После распада СССР мир стал действительно многополюсным. На авансцену истории выступили новые гигантские суперэтносы: китайский, японский, исламский и некоторые другие, требующие участия и равноправия в определении геополитического ландшафта грядущего. Причем военное преимущество Европы и США здесь уже значительно обесценено, помимо террористических стратегий, на которые опирается сейчас экспансия мусульманского мира, цивилизации Востока и Юга могут развернуть стратегии финансового и экономического характера: отказ от экспорта евро-американских товаров, демпинговая война, сырьевая война, отказ от использования в расчетах доллара или основных европейских валют. Победить в таком противостоянии ни Европа, ни США не смогут. Однако и отступить, найти разумную договорную основу они тоже не в состоянии. Сейчас развитые страны Запада, так называемый «золотой миллиард», потребляют более половины всех мировых ресурсов. Перераспределение этих средств в пользу «черного миллиарда» будет означать для западных стран резкое снижение уровня жизни. Практически это приведет к пертурбациям в экономике Европы и США и, вероятно, к катастрофе всей евро-американской цивилизации. Ситуация тупиковая, и приемлемого выхода из нее пока не видно. Ясно только одно: России не следует безоговорочно принимать позицию ни одной из сторон, ей, вероятно, следует быть авторитетным посредником между конфликтующими цивилизациями.

Над чем вы сейчас работаете, каковы ваши творческие планы?

Последнее время я не столько пишу, сколько пытаюсь понять, о чем сейчас следует написать. Беда большинства современных авторов, и фантастов, и реалистов, заключается в том, что они пишут гораздо быстрее, чем у них нарабатывается внутреннее содержание. В результате книги получаются ни о чем. В них может содержаться множество приключений, зачастую самых невероятных, крепкий сюжет и даже более-менее вразумительная художественная идея, однако «смысловая начинка» произведений отсутствует. Некоторое время назад я даже предложил специальный термин «ниочемизм» для обозначения литературы такого рода. Правда, это, вероятно, беда не столько конкретных авторов, сколько самого времени. Мы живем в период, когда одна эпоха со своими смысловыми координатами уже завершилась, а другая эпоха с совершенно другими смысловыми координатами еще не началась. Это классическое безвременье. А в период безвременья содержание отсутствует не только в литературе, но и в самой жизни. Не случайно такое распространение сейчас имеют различные религиозные секты, предлагающие именно суррогаты высоких смыслов. Пока смысл не проступит во времени, он не проступит и в литературе. Хотя иногда отдельным авторам удается почувствовать то, чего еще нет. В этом случае рождаются книги, которые прокладывают путь будущей жизни.

Октябрь, 2001 год.

 

 

«Вечность – всегда вечность»

 

Издательство "Петербургский писатель" в серии "Проза Русского мира", выпустило книгу "петербургских повестей" Андрея Столярова "Ворон". Выход этой книги в год 300-летия Петербурга весьма показателен. Петербург уже давно является "героем" произведений А.Столярова. Однако книга имеет и некоторые другие особенности - в связи с этим Владимир Ларионов задал автору несколько вопросов.

 

Андрей Михайлович, ваши «петербургские повести» уже издавались. Они имели ощутимый успех у читателей. И все же для данной книги вы существенно переработали тексты произведений. Скажите, зачем переписывать то, что уже неоднократно публиковалось?

 

У меня с этим нечто вроде болезни. Не могу спокойно видеть свой текст. Прихожу в ужас от того, как это дурно написано – хватаю карандаш и начинаю править прямо по книжной странице. За примерами далеко ходить не надо. Вот даже эта книга, которая, казалось бы, недавно была доработана… Я получил авторские экземпляры, по дороге домой из любопытства открыл и начал черкать прямо в метро – потом еле остановился. Один из эпизодов выглядит теперь немного иначе.

 

А вы не пробовали с этим как-то бороться?

 

Я думаю, что бороться с этим не следует. Существуют два типа авторов: одни пишут быстро и практически на чистовик, дальнейшая правка у них минимальна. Так работали Джек Лондон, Жюль Верн, насколько можно судить – Аркадий и Борис Стругацкие. А есть писатели совершенно иного типа. Черновик они создают иногда достаточно быстро, бывает что – залпом, однако потом начинается мучительная работа над текстом: одна правка, вторая правка, третья правка, четвертая… Говорят, что Гоголь переписывал каждое свое произведение по девять раз. Цифра магическая, лично я в нее верю. Алексей Толстой, находясь уже в зените известности, очень серьезно переработал почти все свои ранние произведения. Бабель жаловался на «отвратительное трудолюбие», которое заставляет его раз за разом дорабатывать уже опубликованные рассказы. А Иван Алексеевич Бунин, уже будучи лауреатом Нобелевской премии по литературе, когда у него выходило собрание сочинений, все-таки дорабатывал его, причем довольно существенно. Известен случай, когда он дал срочную телеграмму издателю с просьбой заменить в одном из ранних рассказов одно-единственное прилагательное. Новое определение казалось ему более точным…

 

Ведь так можно никогда не остановиться…

 

Да, конечно, существует реальная опасность – «записать текст». Вы, наверное, помните «Неведомый шедевр» Оноре де Бальзака? Там художник, добиваясь предельного совершенства одной из своих картин, столько раз ее дорабатывал, что в результате полностью загубил. Зрителям она казалась хаотическим набором мазков. И все-таки соблазн очень велик. У каждого автора есть внутри идеальное представление о будущем произведении: великолепный замысел, красивый сюжет, блистательные диалоги. Все это жаждет воплощения на бумаге. Однако уже написанные рассказ, повесть, роман с этим внутренним представлением, как правило, не совпадают: идеал вообще невозможно транслировать из воображаемого мира в реальность, это касается не только литературы но и любви. Любовь нельзя один к одному перевести в реальную жизнь, при овеществлении идеал искажается, он становится «не таким» и перестает быть идеалом, но как человек, несмотря ни на что, все-таки стремится к любви, так и автор, если он, конечно, пишет, а не просто зарабатывает деньги литературой, будет добиваться абсолютного совпадения с замыслом.

 

Кстати, этим занимается герой одной из повестей вашей книги…

 

Действительно, герой повести «Ворон», написанной, кстати, еще в восьмидесятых годах, пытается создать «абсолютный текст», то есть такую прозу, которая обладала бы всеми качествами реальности – мир, в котором мог бы существовать и сам автор. Как вы помните, ничего хорошего из этого не выходит. Мне кажется, что данная проблема неразрешима даже в принципе. Это, видимо, связано с глубинными свойствами бытия. Квантовая физика, помимо прочего, внесла в теорию знаний представление о «включенном наблюдателе»: сам процесс наблюдения меняет в мире микрочастиц картину явления; наблюдателя невозможно от нее отделить. А отсюда, между прочим, следует важный вывод: существуют явления, для описания которых язык не годится. Язык предназначен для наблюдения мира со стороны и при «включенном наблюдении» оказывается недостаточным. То же самое происходит и с литературой. Автор, как и любой человек, включен в жизнь, но описывать ее должен со стороны. Поэтому процесс творчества никогда не бывает полностью адекватным. «Мысль изреченная есть ложь». Это противоречие непреодолимо.

 

Так, может быть, не тратить времени на доработку старых произведений, а написать что-нибудь новое? Ведь идеала – того, как было задумано – не знает никто, кроме самого автора. Читателю не с чем сравнить. Для него идеалом произведения является только текст.

 

Здесь присутствуют два момента, причем оба – принципиальные. Во-первых, автор, когда он создает рассказ, повесть, роман, как бы немного слепнет. Он не очень хорошо воспринимает то, что пишет. Буквально все представляется ему одинаково нужным, важным и интересным. В текст тащишь все, что знаешь в данный момент. Вроде бы так и надо. Однако проходит время и выясняется любопытная вещь. Оказывается вдруг, что экспозиция произведения явно затянута – ее требуется сократить, один из эпизодов не нужен – он выглядит паразитическим разрастанием на сюжете, его надо бы вычеркнуть вообще, зато другой – скомкан, а именно он является опорным в коллизии. Выскакивают вдруг такие чудовищные стилистические погрешности, о которых раньше и не подозревал. «Улыбка не слезала с ее лица». Как можно было так написать? Причем, это не только у современных авторов. Я читал первую редакцию повести «Портрет» Н. В. Гоголя – тот текст, который был первоначально опубликован – он значительно более рыхл, невнятен, менее интересен, чем окончательный вариант. При правке автор «проявляет» себя. Начинает лучше понимать, что именно он хотел сказать. Это как переводная картинка – стираешь прикрывающую бумагу, и краски начинают сиять с необыкновенной яркостью. Время – лучший редактор.

 

Этично ли «осовременивать» давнее произведение? Нет ли здесь просто желания подстроиться под новую читательскую аудиторию?

 

Речь ведь не идет о чисто конъюнктурном приспособлении текста к новой политической ситуации. Хотя такие случаи в литературе тоже известны. Автор вообще художественно взрослеет, растет; некоторая мировоззренческая переакцентировка при доработке старых вещей неизбежна. Главное, однако, не в этом. В каждом произведении, если, конечно, оно не имеет чисто коммерческого характера, обязательно наличествует маленькое эхо эпохи. Эта та «вечность», которая образует собой прошлое. Литература просто извлекает ее из времени. В большей мере – поэзия, в меньшей степени – проза. И произведение интересно, как правило, не сиюминутной «рыночной» ориентацией, меняющейся обычно каждые два-три года, а той «вечностью», которую оно сумело в себе заключить. Осовременивать текст при доработке как раз не надо. Напротив, следует освободить «вечность» от нагромождений случайного. Тем более, что по прошествии даже сравнительно небольшого времени становится гораздо виднее – что в тексте закономерно, а что – только мусор. Еще больше, кстати, это заметно со стороны. Читаешь какой-нибудь современный роман, так и хочется иногда сказать автору: не поленись, сократи при переиздании то, то и это, а вот такой-то эпизод, напротив, следует подразвернуть – смысловое эхо его пойдет по всему сюжету.

 

А пробовали говорить?

 

Давать советы автору – занятие чрезвычайно опасное. Можно навсегда испортить с ним отношения. Творчество – это ведь что-то вроде создания собственной художественной религии, и, как любая религия, оно нетерпимо к другим литературным конфессиям. Представьте себе, что мулла советует православному священнику как надо молиться: не креститься перед иконами, а становиться на коврик и совершать намаз. Я уже не говорю о принципах веры. Реакция здесь может быть очень резкой. У меня в жизни такие случаи были.

 

Вы сказали «во-первых». «Во-первых… автор не очень хорошо понимает то, что пишет». А «во-вторых»?

 

А во-вторых, каждому автору хочется не только чтобы его читали, причем как можно большее число людей (заявления вроде того, что «тираж мне не важен, я пишу не для глупой толпы, а для знатоков», на мой взгляд, отдают лицемерием), но и чтобы его читали как можно дольше. Один из важнейших критериев существования книги – можно ли ее перечитывать? Захочет ли читатель вернуться к ней через какое-то время или она останется в категории «одноразового использования»? Пожалуй, самый значительный комплимент в этом смысле я получил несколько лет назад, когда один из моих старых знакомых, тоже писатель и весьма неплохой, признался, надо сказать, не слишком охотно, что при перечитывании моя повесть, написанная чрезвычайно давно, понравилась ему даже сильнее, чем раньше. Вот это действительно очень важно. Значит, при нынешнем чтении он «снял» нечто такое, чего тогда не воспринял. Однако, чтобы читатель мог «снять», автор сначала должен «вложить». Чем больше автор в текст «вкладывает», тем больше читатель «снимает». Доработка произведения как раз и является таким «литературным вложением». Она увеличивает «основной капитал» – ту небольшую «вечность», которая потом и откликнется в чьем-то сознании.

 

Помимо прежних читателей существуют еще и новые. Будет ли им интересна «прошлая вечность»?

 

Вечность – всегда вечность. Она не бывает ни прошлой, ни настоящей, ни будущей. Это что-то вроде «непрерывности плазмы», о которой в свое время говорил Вейсман: «сома», то есть собственно тело, является по отношению к ней лишь «тенью существования». Аналогично – в литературе. Современники когда-то восхищались описаниями природы у И. С. Тургенева, сценой охоты в «Войне и мире» Толстого. Казалось, что в изобразительном смысле ничего выше нет. Однако телевидение и кино, как мне представляется, этот материал потеснили. Перечитывая того и другого, я сейчас эти места просто пролистываю. Зато первый бал Наташи Ростовой несомненно будет существовать, потому что каждое новое поколение испытывает примерно такие же чувства. Оно тоже переживает свое «появление в свете»: переход от маленького детского мира в громадный мир взрослых. Каждый раз это происходит иначе, но в каждом поколении это обязательно происходит.

 

Мне всегда нравились ваши «петербургские повести». Не знаю, есть ли там «вечность», но я их непременно перечитаю.

 

Спасибо. Желаю успеха…

 

Сентябрь, 2003 год.

Борис Стругацкий

Пять бесед с Борисом СТРУГАЦКИМ

Борис Натанович Стругацкий родился в Ленинграде в 1933 году. Окончил математико-механический факультет ЛГУ по специальности «звёздный астроном». Работал в Пулковской обсерватории. С 1960 года - профессиональный писатель. Большинство своих книг написал в соавторстве со старшим братом, Аркадием Натановичем Стругацким. В 1958 году в периодике были опубликованы первые рассказы братьев Стругацких («Извне» и «Спонтанный рефлекс»), а в 1959 году вышла дебютная книга АБС - повесть «Страна багровых туч».

В общей сложности братья Стругацкие написали 26 романов и повестей и одну пьесу (не считая киносценарии). Их произведения изданы в СССР и России общим тиражом около 45 миллионов экземпляров. В 33 странах мира более чем на тридцати языках выпущено 460 изданий и переизданий книг АБС. Многие произведения АБС экранизированы. Большой читательский резонанс вызвали философско-фантастические романы, написанные Б.Стругацким уже после того, как его брат и соавтор ушёл из жизни, изданные под псевдонимом С. Витицкий: «Поиск предназначения, или 27-я теорема этики» (1995) и «Бессильные мира сего» (2003).

Борис Стругацкий - лауреат Государственной премии РСФСР (1986) за сценарий фильма «Письма мертвого человека» (вместе с В. Рыбаковым и режиссёром К. Лопушанским), лауреат премии Президента Российской Федерации в области литературы и искусства (2001). На его счету огромное количество самых разных фантастических и литературных наград, в том числе премия им. Владимира Высоцкого «Своя колея» (2000). Почти 35 лет бессменно руководит семинаром фантастов при писательской организации Санкт-Петербурга. Возглавляет литературно-художественный журнал «Полдень, XXI век», входит в жюри целого ряда литературных премий

Живет в Санкт-Петербурге.

В нынешнем, 2008-м, году известнейший писатель отмечает своё 75-летие. Ниже – пять моих бесед с Борисом Натановичем, которые состоялись в разное время.

Борис СТРУГАЦКИЙ:

«Пусть премий будет больше»

Когда-то, выступая в 1991-м году на первом «Интерпрессконе» в Сосновом Бору, вы сравнивали Россию с мчащимся под уклон разболтанным грузовиком, от которого отваливаются куски, при этом машиной управляют, отпихивая друг у друга от руля, несколько не очень квалифицированных водителей. Какое сравнение вы подобрали бы сегодня?

Самосвал (это был самосвал, насколько я помню, а не грузовик), самосвал по-прежнему дряхл и разболтан, но куски от него больше не отваливаются, а руль в крепких руках уверенного в себе, но, как и прежде, не слишком квалифицированного водителя. Бешеная скачка по склону прекратилась, торная дорога цивилизации совсем рядом, но вот покатим ли мы по ней или снова свернем во вчерашний день, - бог весть.

Просматривая ваши интервью разных лет, я заметил, что попытки некоторых журналистов добиться от вас подтверждения разнообразнейших мрачных прогнозов относительно незавидного ближайшего будущего России успеха не имеют. Вы настроены в целом оптимистично, в крайнем случае - сдержанно. На чем основан ваш оптимизм?

На очень простом соображении. Нам ничего не надо открывать заново. Все уже известно, все уже опробовано несколькими десятками очень не похожих друг на друга стран: ясно, что надо делать; ясно, как надо делать; ясно, чего надо избегать. Только очень глупый и косный народ в этих условиях откажется следовать по уже готовому, проторенному пути. А я не считаю россиян – в массе своей - ни глупыми, ни косными. (Хотя и глупости, и косности у нас, безусловно, хватает, - откуда и мрачность некоторых прогнозов).

 Вы являетесь членом жюри целого ряда литературных, не обязательно фантастических премий («Странник», «Северная Пальмира», «АБС-премия», «Честь и свобода», «АРТ-ТЕНЕТА»), лауреатов одной из них (премия «Бронзовая Улитка») определяете единолично. Таким образом вы пытаетесь влиять на литературный процесс, как-то направляете его? Прокомментируйте, пожалуйста.

Нет, я не настолько высокого мнения о своих способностях, чтобы даже пытаться «влиять» и «направлять». Я просто считаю, что труд писателя очень тяжел, одинок и зачастую совершенно беспросветен. И чем больше радости мы сможем писателю предложить, тем легче ему будет переносить унылые сомнения творчества. Премия – одна из таких радостей (наряду с умной рецензией, неожиданно приличным гонораром, просто добрым словом). Пусть таких премий будет больше. Давайте увеличивать количество радости во Вселенной – это в наших силах!

Донецкое издательство «Сталкер» и питерская «Terra Fantastiсa» совместно выпустили первый том самого полного собрания сочинений братьев Стругацких. (Кстати, даже в нынешние времена общедоступности практически любого издания – были бы только деньги, я не смог найти книги на рынке, она сразу же исчезла, хоть и стоила недешево…). Предполагается, что собрание будет одиннадцатитомным. Расскажите об этом проекте, людях его осуществляющих.

Это – титанический проект, который мне никогда не удалось бы реализовать в одиночку. Несколько лет назад донецкий издатель Александр Воронин предложил выпустить максимально полное собрание сочинений АБС. Чтобы все тексты были исправлены (восстановлены после цензурных вмешательств); чтобы опубликовано было все, что АБС когда-либо написали; чтобы издание сопровождалось подробным комментарием и систематической подборкой критических статей, написанных в свое время… Эту грандиозную затею удалось реализовать – если не стопроцентно так, как было задумано, то уж во всяком случае процентов на девяносто пять. И тут уж руку приложили все: А.Воронин – издатель; Б.Стругацкий – комментатор; С.Бондаренко и Л.Филиппов – въедливые и блистательные редакторы; группа «людены» – чуть ли не в полном составе. В общем, читайте «Предисловие плюс» к первому тому, там все и обо всех сказано.

Не обойтись без вопроса о знаменитом семинаре фантастов Стругацкого. Несколько слов о ситуации на нем (семинаре). Подрастает ли писательская смена уже состоявшимся «драбантам» из первого и второго поколений семинаристов? Выделяете ли вы для себя кого-то из молодых авторов особо?

Смена, безусловно, подрастает, новые-молодые-талантливые появляются регулярно и чуть ли не ежегодно, но что касается конкретных имен – увольте: это было бы непедагогично.

О чём я не догадался спросить Б.Н. Стругацкого?

Как, вообще, здоровье, БН?

Апрель, 2001 год.

 

 

Борис СТРУГАЦКИЙ:

«Лестно представить среди своих

читателей президента России»

В конце января нынешнего года вышел указ о присуждении вам премии Президента Российской Федерации в области литературы и искусства 2001 года. Ваша реакция на эту награду?

Я польщен. Государство, наконец, приняло и оценило творчество АБС. Спасибо. И лестно представить себе среди своих читателей президента России. Все-таки, не у всякого писателя случаются такие читатели.

Недавно вышли в свет последние два тома одиннадцатитомника А. и Б. Стругацких. Совместный проект издательств «Сталкер» (Донецк) и «Terra Fantastica» (Санкт-Петербург) реализован в довольно сжатые сроки. Удовлетворены ли вы качеством нового собрания сочинений АБС?

Да, вполне. Получилось именно то, что и было задумано изначально: самое полное, самое «каноническое», самое, я бы сказал, академическое из всех собраний сочинений АБС. Спасибо издателю – Александру Анатольевичу Воронину. Спасибо «люденам», вложившим в это издание и душу, и труд свой, и в первую очередь редакторам - С. Бондаренко и Л. Филиппову. Спасибо художнику А.Нечаеву – он сделал обложку именно такой, какая виделась моему мысленному взору… И опечаток почти нет, что само по себе поразительно.

Борис Натанович, вы дали согласие занять пост главного редактора нового толстого фантастического журнала «Полдень, XXI век», организованного в Питере. Расскажите подробнее об этом издании.

Это должен быть настоящий «толстый» журнал - первый толстый журнал фантастики в нашей стране. Бог даст, подписчик поможет - мы выведем его на периодичность шесть номеров в год. Там будет печататься в первую очередь отечественная (точнее - русскоязычная) фантастика, иностранщину будем брать только «самую-самую», а такая встречается не часто. Под фантастикой при этом мы будем понимать всю литературу, где «в качестве сюжетообразующего приема используется введение элемента необычайного, невероятного или невозможного вовсе». То есть это будет и научная фантастика, и фэнтези, и реалистическая фантастика, и фантастика философская, социальная, альтернативно-историческая. Весь спектр от Жюля Верна до Гоголя и Кафки.

Вы и ваш заместитель по «Полдню», инициатор создания журнала, Александр Житинский, нашли полное взаимопонимание, разрабатывая политику будущего издания? На какого читателя будет ориентирован журнал?

Наше с Александром Николаевичем взаимопонимание близко к абсолютному. Надеюсь, таковым же оно останется и впредь. Что же касается читателя, то журнал наш в первую очередь ориентируется, разумеется, на любителя фантастики (в широком смысле этого понятия). Однако, мы льстим себя надеждой, что нам удастся привлечь к журналу и внимание «нетрадиционного» читателя - из тех, кто не любит, может быть, Беляева и Азимова, но с удовольствием читает Владимира Орлова, Пелевина, Веллера, Владислава Петрова и других писателей, которые сами себя фантастами отнюдь не считают, но пишут при этом именно фантастику, причем превосходную.

Читаете ли вы сейчас какую-то бумажную периодику? Просматриваете ли «книжные» издания («КО», «Ex libris НГ», «ПИТЕРbook»); издания, посвященные фантастике («Если», «Звёздная дорога», «Лавка фантастики» «Ф-Хобби», «Порог»). Подозреваю, что названия перечисленных выше фантастических журналов, выходящих мизерным тиражом (кроме, конечно, «Если»), вам ничего не говорят…

Из перечисленного я регулярно просматриваю разве что «Если» да «ПИТЕРbook». Но, будучи членом жюри «Интерперсскона» и «Странника», регулярно читаю также и лучшее, что печатают все прочие названные Вами издания.

Ваше отношение к фантастическим конференциям вообще и к питерским в частности? Ведь «АБС-премия», «Интерпресскон» и «Странник» в Санкт-Петербурге проходят при Вашем непосредственном участии. Кстати, о конвентах: Вы с Аркадием Натановичем в 1987 году ездили в Брайтон на Всемирную Конвенцию НФ. (Вы когда-то рассказывали об этой поездке на заседании секции научно-художественной и научно-фантастической литературы ленинградского отделения СП, у меня даже есть фото, на котором БНС объясняет, помогая себе руками, какого размера была ракета - премия «Хьюго») На ваш взгляд, в чём основное отличие отечественных конов от подобных зарубежных фантастических мероприятий?

Я помню, что Брайтонский Кон произвел на меня (человека непривычного к подобным мероприятиям) впечатление оглушительное: огромные толпы народа, все орут, веселятся, поют, все - трезвые! - огромная (другого слова не подберу) музыка в огромных залах, сверкающие то тут, то там звезды НФ (Гаррисон, Браннер, Люндваль, еще кто-то)... Словом, это было замечательно. Наши коны, разумеется, не столь помпезны, хотя «Странник» постепенно приближается к европейским высотам и делает это вполне успешно. «Интерпресскон» - поскромнее, но я люблю его нисколько не меньше: там уютно и тепло. Если бы еще фэны пили поменьше (а если столько, сколько пьют, то по крайней мере делали бы это более умело - пора, черт побери, научиться). Что же касается «АБС-премии», то она пока еще (по-моему) ищет свою, оригинальную, форму. Будем надеяться, что найдет.

Доводилось ли вам слышать какие-то мифические истории, легенды о себе и Аркадии Натановиче?

Ничего особенного. Глупости всякие, вроде того, что пишем мы, якобы, в  Бологом, предварительно накачавшись наркотиками.

Число ответов в Вашем off-line интервью на сайте «Русская фантастика» перевалило далеко за три тысячи. Уже почти четыре года Вы неутомимо отвечаете на бесконечные вопросы посетителей страницы братьев Стругацких: некоторые люди просят разъяснить им, в чём смысл жизни, другие уточняют для себя детали сюжетов Ваших произведений. Зачем Вы тратите на это своё время?

Я уже несколько раз отвечал на этот вопрос. Вкратце: мне интересно, во-первых, и это мой долг, во-вторых.

Не хотите ли написать книгу воспоминаний? Ведь она будет пользоваться огромным спросом не только у ваших поклонников, но и у литературоведов.

Нет, не хочу. Практически все, что, по моему мнению, было интересного в нашей жизни, я описал в своих «Комментариях к пройденному». (См. упомянутое выше собрание сочинений).

Остались ли темы, на которые вы хотели бы высказаться?

Откровенно? Нет.

Март, 2002 год.

Борис СТРУГАЦКИЙ:

«Юбилеи надо перетерпеть…»

Борис Натанович, вы очень «питерский» писатель. Приближается 300-летие Санкт-Петербурга. Что вы думаете о намеченном пышном праздновании этого юбилея? Знаю, что вы их (юбилеи) не очень любите.

Юбилеи я, действительно, не люблю. Предстоящий – не исключение. Надо его перетерпеть.

Вообще, что для вас - Ленинград-Петербург?

Ленинград-Петербург – моя родина. Дворец воспоминаний. Огромный кусок жизни. В каком-то смысле – огромный кусок меня самого.

В нынешнем году не только ваш город отмечает круглую дату. Что вы испытываете в связи с надвигающимся собственным 70-летним юбилеем?

Ничего хорошего. 70 лет - это уже старость. А что хорошего может

быть в старости...

Сергей Михалков только что своё девяностолетие отметил. Так что, какие ваши годы!

Если есть деньги и хотя бы остатки здоровья - жить можно, разумеется, - и в 70 и в 90. Но как хочется быть пятидесятилетним!

В первом номере журнала «Полдень, XXI век» выходит ваш новый роман «Бессильные мира сего». О чём эта вещь?

Потерпите немного – скоро узнаете. Неохота заниматься пересказом готового текста. И потом: пересказывать – значит обязательно навязывать свое мнение. Зачем?

Мнение такого уважаемого человека, как БНС, всегда интересно. Да и спрашиваю я не о сюжете и содержании вашего романа. Я о послании читателям, «мессидже». Оно ведь есть в произведении?

Наверное, есть. Но, боюсь, для каждого читателя - свое. Давайте не будем вмешиваться в естественные процессы, пусть все идет своим чередом.

Как вам работалось над романом? Какой реакции вы ждёте от читателей?

Работалось очень трудно. Я уже писал об этом: словно груженый воз толкать в гору. Никакой специальной реакции, естественно, не жду. Просто заранее знаю, что реакция будет (как всегда) очень разнообразная. От и до.

Борис Натанович, как вы объясните не очень удачный старт (имею в виду плохую раскупаемость, прохладное отношение к изданию, невостребованность на читательском рынке) вашего журнала «Полдень. XXI век»? А может быть, сейчас просто не время для «толстых» журналов?

Причин много. Главная, по-моему, - неумение наше торговать. Изначально было ясно, что журнал ажиотажа у массового читателя не вызовет. Не тот «формат». Значит, надо было приложить специальные усилия для распространения и рекламирования. Не сумели. Будем теперь пытаться поправить положение. Главная же причина никуда не денется: журнал по замыслу своему не является массовым, и на самоокупаемость нам будет выйти трудно. А может быть, и невозможно.

Не собирается ли редакция журнала сделать шаг навстречу потребителю фантастики, хотя бы частично переориентировавшись на выпуск более традиционных, популярных, понятных широкой читательской аудитории фантастических произведений? Или планка вкусов массового читателя расположена слишком низко, чтобы принимать их (эти вкусы) во внимание?

Мы хотим выпускать журнал для квалифицированного читателя. Это – наша, если угодно, стратегическая линия. Думаю, мы от нее не отступим.

Что вы думаете о тенденциях и возможных путях развития современной отечественной фантастики? Есть ли у неё перспектива?

Никаких существенных «взрывов» и «потрясений» я не предвижу. Будет продолжаться неторопливое поступательное движение – освоение и разработка уже открытых делянок и забоев. Ведь фантастика – жила мощная, хватит на много лет.

Ваши планы?

Пока буду заниматься журналом, то есть в основном читать. Дальше – посмотрим.

Как ваше здоровье? Пару лет назад в нашей беседе я не догадался об этом спросить, и вы шутливо посетовали на это.

Удовлетворительно. Спасибо.

Что бы вы посоветовали молодым (не обязательно писателям)?

Я не люблю давать советы. На самом деле, они никому не нужны. Умный в советах не нуждается, а глупый – все равно не сумеет ими воспользоваться.

Апрель, 2003 год.

Борис СТРУГАЦКИЙ:

«Мы одной крови – вы и мы»

 

В 2002-м году в Санкт-Петербурге под руководством Бориса Стругацкого был создан «толстый» российский литературно-художественный журнал «Полдень, XXI век», полностью посвящённый фантастике. Редакция аналогичного украинского издания, которое называется «Реальность фантастики», задумавшая рассказать о наиболее интересных изданиях-коллегах, решила начать серию таких материалов со знакомства с детищем Бориса Натановича. На обложку «Полдня» вынесены слова «Новый мир русской фантастики». О концепции издания, истории этого любопытного проекта, о нынешнем положении дел в журнале «Полдень, XXI век» и о том, зачем вообще нужны фантастические журналы, с мэтром побеседовал Владимир Ларионов.

Борис Натанович, расскажите о вашем журнале. Какова основная идея, концепция издания?

 

Концепция – простейшая: создать по возможности постоянно действующую издательскую базу для фантастических произведений малого формата (рассказ, повесть), причем фантастика понимается предельно широко – фантастический реализм, остраннённая проза, научная фантастика, альтернативная история, сказка… Весь диапазон от Лема до Кафки включительно. Уэллс, Чапек, Воннегут, Шварц, Ионеско, Булгаков, Гоголь, Шекли – ах, какой журнал можно было бы издавать, имея в своем распоряжении таких авторов!

Несколько слов об истории проекта. Как всё начиналось?

Ничего интересного. Нашелся предприниматель, предложивший идею «журнала Бориса Стругацкого», собрались энтузиасты, взялись (более или менее дружно), выпустили несколько номеров, потом знамя подхватил знаменитый журнал «Вокруг Света», под эгидой коего мы и продолжаем наши труды. Хвастаться особенно нечем, но журнал у нас получается необычный, такого в России (да и в мире, наверное) больше нет. Чем мы и гордимся, благо гордиться особенно больше нечем.

Ориентировались ли вы и ваши единомышленники, задумывая «Полдень, XXI век», на какое-то реально существующее (или существовавшее ранее), российское или зарубежное периодическое издание?

Нет. Подобного издания я не знаю. Впрочем, я не великий знаток мировой журналистики.

Каковы критерии отбора произведений в ваш журнал? Что вы понимаете под фантастикой?

Фантастическим я называю всякое литературное произведение, автор которого в качестве сюжетообразующего художественного приема использует элементы необычайного, невероятного или невозможного вовсе. Фантастика, понимаемая таким образом, образует широчайший спектр от Фламмариона, Жюля Верна и Уэллса до Шекли, Шварца и Кафки. И любое произведение такого вида может быть у нас опубликовано, но при одном важном условии – оно должно понравиться главному редактору. Одобрение главреда – это и есть основной (и, наверное, единственный) критерий отбора.

Что вы думаете о роли в литературном процессе журналов вообще и «Полдня» в частности? Зачем нужны журналы? Должен ли журнал каким-то образом формировать вкус, создавать «литературную моду»?

Журнал должен удовлетворять потребность читателя в интересном для него (читателя) чтении. Задача формирования вкуса (а тем более – формирования мировоззрения) никакому журналу не под силу. Журнал должен удовлетворять уже существующий вкус и поддерживать уже сложившееся мировоззрение. Рассчитывать на большее – бесполезная амбиция и погоня за иллюзией.

Кстати, на какого читателя ориентирован «Полдень, XXI век»? Каким вы видите своего читателя?

Это – квалифицированный читатель: он любит не только читать, но и перечитывать. Это – любитель литературы самого широкого плана: он любит не только фантастику, а в фантастике любит не только, скажем, фэнтези или НФ. Это – читатель-реалист: в литературном произведении он более всего ценит сцепление выдумки с реальностью и отнюдь не ищет в литературе способа убежать от реальности в мир иллюзий. Насколько я могу судить, такие читатели составляют определенное меньшинство, но по абсолютной величине их не мало, я думаю - сотни тыcяч. Так что, на тираж в десять тысяч мы можем рассчитывать.

Каково соотношение литература/критика в журнале Бориса Стругацкого? Знаю, что вы не публикуете рецензии. Почему?

Я не считаю себя в праве выставлять оценки (отметки) и выстраивать рейтинги. Нет такого права и у нашего журнала. Всякая рецензия есть просто более или менее многословное, более или менее изящно изложенное признание в любви (или неприязни) автора рецензии к рецензируемому произведению. Никакая рецензия (ну, скажем так – почти никакая) не содержит в себе ничего, кроме заявления «нравится» или «не нравится». Никто и никому еще не сумел доказать, что данное произведение «плохо» или «хорошо» - просто потому, что Menzura Zoili так пока и не изобретена, и никто не знает, что это значит: «плохо» («хорошо»). Можно доказать, что произведение лживо; что оно противоречит известным фактам; что оно малограмотно (с той или иной точки зрения). Но невозможно доказать, что оно плохо. Поэтому наш отдел публицистики содержит главным образом (и даже, пожалуй, только) статьи и эссе мировоззренческого плана на тему «Фантастика и Мир».

Предпочитаете работать с известными авторами?

Это не очень существенно. Хотя при прочих равных условиях известный автор, разумеется, предпочтительнее. Читающая публика любит известных авторов.

А на кого из авторов «Полдня» вы рекомендовали бы обратить внимание читателей журнала «Реальность фантастики»?

«Оценки не выставляются, рейтинги не выстраиваются, рецензии не публикуются». Уверен, что читатели «РФ» сделают свои выводы без моих подсказок.

Кстати, как вы относитесь к тому, что наши журналы иногда практически одновременно публикуют одни и те же произведения?

Вообще говоря, это не очень хорошо. Мы стремимся этого избегать, но не всегда нам это удается. Впрочем, ФОРМАЛЬНО ничего страшного не происходит: «РФ» - украинский журнал, «Полдень» - российский. Почему бы им, собственно, и не пересекаться? Время от времени?

У вас за плечами тринадцать выпущенных номеров «Полдня» (не считая пилотного выпуска). Подготовлен и уже отправлен в типографию последний в нынешнем году, шестой, номер. Борис Натанович, что вы чувствуете сейчас, после двух с лишним лет работы на посту главного редактора журнала?

Я жду. Жду новых имен. Новых повестей и рассказов. Новых сюжетных поворотов. Новых идей. Жду Уэллса XXI века.

Что-то изменилось в политике журнала за это время, ведь появился практический опыт? Наверное, я неудачно формулирую вопрос, концепция журнала остаётся, по-видимому, неизменной. Попробуем вот так: какой главный вывод сделал для себя Борис Натанович Стругацкий за эти два с половиной года?

Ничего утешительного. Два с лишним года прошло, а стоять на своих ногах мы так и не научились. Но, может быть, еще научимся?

Почему выбрали именно такую периодичность – шесть номеров в год?

Именно на такую периодичность хватает у нас сейчас материала. Станут больше писать, - станем чаще выпускаться.

Вы упомянули о новом учредителе и издателе «Полдня». Прошёл примерно год, как вы перешли под крыло ООО «Издательство «ВОКРУГ СВЕТА». Это как-то повлияло на журнал?

На журнал – нет. На продажу – да, и существенно! Впрочем, кое-что все-таки изменилось: мы стали лучше платить - гонорары известных («раскрученных») авторов возросли, как минимум, вдвое.

Готовя предложения в номинационный список конференции «Интерпресскон», я испытал некоторое затруднение: как теперь обозначать географическую принадлежность журнала «Полдень»? Он в Москве или в Санкт-Петербурге? Издательство-то московское...

Я бы сказал так: это питерский журнал, формирующийся в Питере и печатающийся в Москве. Можно писать: Санкт-Петербург - Москва, Россия.

Борис Натанович, в чём, на ваш взгляд, более всего сегодня нуждается фантастика, каковы её самые насущные проблемы?

Никаких действительно существенных проблем я не вижу. Писатели – работают. Издатели – публикуют. Читатели раскупают охотно. Что еще нужно литературе? Все прочее зависит от нас и только от нас. Издатели должны стать культурнее. Читатели – придирчивее. Писатели – самокритичнее. Вот и все дела.

Спасибо за искренние и исчерпывающие ответы! От редакции и читателей «РФ» - искренние пожелания успехов и процветания коллегам из журнала «Полдень, XXI век», здоровья и плодотворной работы его главному редактору!

От имени редсовета журнала «Полдень, XXI век» - успеха, удачи и процветания коллегам из журнала «Реальность фантастики»! «Мы одной крови – вы и мы!»

Октябрь, 2004 год.

Борис СТРУГАЦКИЙ:

«Мы писали каждый раз так, чтобы было «лучше»

Первая повесть АБС «Страна багровых туч» вышла в Детгизе в 1959-м году. Когда вы с братом писали СБТ, вы как-то cпециально ориентировались на юного читателя, «затачивали» повесть под него?

Ни в те времена, ни в последующие мы не ориентировались ни на юного, ни на зрелого, ни на престарелого читателя. Только на себя, на свой собственный вкус, на свои представления о том, что в литературе хорошо, что – плохо. «Ты сам свой высший суд…» Честно говоря, я даже не представляю, как это: ориентироваться еще на чей-либо вкус, кроме собственного.

 

Борис Натанович, повесть-то ведь была издана в Детском Государственном издательстве, которое позднее стало называться «Детская литература». Задавая вопрос, я имел в виду не вкус, а возраст читателя. Понимаю, что знаменитую серию «Библиотека приключений и научной фантастики» («рамку»), где вышла «Страна багровых туч», тогда читали все, от мала до велика, но неужели вы совсем не брали в расчёт то обстоятельство, что издательство – детское?

Представьте себе – не брали совсем. И никогда. Если угодно мы руководствовались знаменитым слоганом Маршака: «Писать для детей надо так же, как для взрослых – только лучше». Вот мы и писали каждый раз так, чтобы было «лучше». С нашей точки зрения.

Что вы почувствовали, когда у вас в руках оказался бордовый томик, пахнущий типографской краской – ваша первая книжка?

 

Это был несомненно «момент счастья». Подробностей, впрочем, не помню за давностию времен.

А сколько изданий насчитывают ваши книги сейчас?

 

А как считать? По количеству отдельных томиков? Штук 100-120. Собрания сочинения учитывать? Еще штук 50. А как быть со сборниками? С журнальными изданиями? С допечатками тиражей? Много. И нет у меня такой статистики – надо спросить у люденов.

Какой, на ваш взгляд, сегодня должна быть фантастика, адресованная молодому читателю?

Такой же как вчера и позавчера: поражающей воображение, захватывающей, ни в коем случае не дидактичной. Впрочем, она и вообще должна быть такой – без ориентации на возраст читателя.

Такую фантастику братья Стругацкие умели создавать: завораживающе-нестандартную, многослойную, очень разную… Борис Натанович, посоветуйте, с какой книжки лучше всего начинать знакомство с творчеством АБС неискушённому читателю, который растерянно стоит у полки с многотомным собранием ваших сочинений.

Многое зависит от возраста и квалификации. Читателю более опытному стоит начать с «Попытки к бегству». А подростку надо начинать с первого тома, если тома расположены в хронологическом порядке. Но ведь издатели, компонуя многотомники, исходят зачастую из своих соображений. Произведения в наших собраниях сочинений , что выходили в издательствах «Текст» и «Сталкер», размещены в общем по хронологическому принципу. А вот в серии «Миры братьев Стругацких» (АСТ-Terra Fantastika) тома выходили в соответствии с последовательностью исторических событий XXII века, описанных в этих книгах - таким был замысел составителей серии.

С 1992-го года на конференции «Интерпресскон» в Санкт-Петербурге вы в нескольких номинациях вручаете премию «Бронзовая Улитка», являясь одновременно председателем и единственным членом жюри этой премии. Какими качествами должно обладать произведение, чтобы иметь шансы на получение «Бронзовой Улитки?

Предпочтение всегда отдается моей любимой «реалистической фантастике», - где вполне реальные герои живут и действуют во вполне реальном мире, лишь искаженном присутствием Чуда. Впрочем, вполне возможны и исключения из этого общего правила, - для чисто научной фантастики или даже для фэнтези (которую я скорее не люблю). Главное, чтобы написано было сильно, живо, с выдумкой, чтобы поражало воображение и вызывало сопереживание героям.

Несколько слов о состоянии современной фантастики.

Единственная серезная проблема, которую я сейчас наблюдаю: чрезмерное увлечение (на мой взгляд) коммерческой литературой. Как следствие - объемы текстов и само количество публикуемых текстов все время растут, а доля текстов высокого класса при этом почти не увеличивается. Даже скорее уменьшается. Это – неприятный симптом.

Как вы относитесь к различным направлениям в фантастической литературе?

Я не делю фантастику по направлениям – она сама себя делит. Например, фэнтези – это, по сути своей, просто современная авторская сказка. Как правило, фэнтези мне не нравится, потому что авторы, кажется, задаются специальной целью уйти от реальной действительности как можно дальше, это называется «эскапизм» (бегство от реальности), я этого в литературе терпеть не могу. А что такое киберпанк, я так и не понял, сколько бы раз мне это ни объясняли самые разные люди. По-моему, это просто научная фантастика.

Вы не единожды добрыми словами отмечали сборник «Волны гасят ветер», выпущенный в 1989-м году издательством «Советский писатель». А почему вам дорога именно эта книга?

Это издание нравится мне своим строгим оформлением, в том числе - отсутствием иллюстраций. Кроме того, это было первое исправленное издание «Улитки»!

Выходит, что ваши книжки лучше вовсе не иллюстрировать?

Почему же? Ведь существуют иллюстрации Евгения Мигунова к «Понедельнику», Севера Гансовского - к «Улитке», Андрея Карапетяна – к «Граду обреченному»… Так что «истина – конкретна».

Как обстоят дела на семинаре фантастов, которым вы руководите?

Дела на семинаре идут хотя и не плохо, но и не слишком уж и хорошо. Хвастаться особенно нечем.

А скажите, Борис Натанович, для того, чтобы писать, обязательно нужно вдохновение?

Наверное. Но ждать вдохновения нельзя. Это, как теперь любят говорить, «контрпродуктивно». Надо заставлять себя писать. Жестко. Без всякой к себе жалости. Беспощадно. Если повезет («звезды расположатся благоприятным образом»), - придет и вдохновение. А если не приходит, значит, надо учиться обходиться без него.

Вы возглавляете литературный журнал «Полдень, XXI век». Каково это, быть главным редактором «Нового мира русской фантастики»?

Это занятие отнимает довольно много времени и нервов. Но ничего – жить можно и в такой ипостаси. Особенно, если учесть, как много замечательных людей мне помогает. У меня ведь, по сути, одна-единственная обязанность: отобрать лучшее (на мой вкус) из того, что предлагается. От всех остальных забот я избавлен моими коллегами – редакторами, организаторами процесса, читчиками самотека. Низкий им всем поклон!

Кинорежиссёр Константин Лопушанский недавно закончил съёмки мистического триллера «Гадкие лебеди» по мотивам вашей с АНС повести. Фильм снимался, в частности, в Санкт-Петербурге и Кронштадте. Лопушанский с вами консультировался?

Лопушанский – серезный режиссер, и у меня есть все основания надеяться, что фильм получится хороший, - как минимум, нетривиальный. Никакого особенного участия в работе я, впрочем, не принимал: прочитал сценарий, сделал несколько малосущественных замечаний – и вот и все мое участие.

Наиболее удачная с вашей точки зрения экранизация ваших произведений?

Самый удачный фильм, на мой взгляд, это «Сталкер» (1979) Андрея Тарковского.

А самый провальный?

Самый провальный проект – экранизация немцами повести «Трудно быть богом» (1989, режиссёр Петер Фляйшман). Согласитесь, не слишком оригинальная точка зрения, но - что выросло, то выросло.

И – несколько слов о шестилетней работе Алексея Германа над ТББ. Говорят, вы видели часть отснятого им материала. Ваши впечатления?

Я не видел ничего такого, чего не видел бы массовый зритель ТВ. Поэтому знаю мало. Но жду – многого!

Герман вам случайно не сказал, когда фильм, наконец, выйдет на экраны?

Сказал. Но я предпочел ему не поверить.

А вообще фантастическое кино вы смотрите? Покупаете DVD, видеокассеты? Назовите пару-тройку любимых фильмов.

Я уже много лет не смотрю «видик» – аппетит пропал, что ли. И кино смотрю только по ТВ. Лучшее из того, что я видел – «Бегущий по лезвию бритвы» Ридли Скотта, «Бразилия» Терри Гиллиама и, конечно, «Сталкер» Андрея Тарковского.

Борис Натанович, играете ли вы в компьютерные игры? Какие предпочитаете?

Играю, но редко (особенно в последнее время). Предпочитаю «стратегии», - «Цивилизацию» Сида Мейера в первую очередь.

Компания «Акелла» ещё в прошлом году анонсировала выпуск комьютерной игры по повести «Трудно быть богом». Разработчики обещали «умную» RPG с максимальным сохранением духа и буквы оригинала. Пишут, что вы принимали участие в создании игры. Расскажите что-нибудь об этом проекте.

Пишут (как это частенько бывает) неправду: я НЕ принимал участия в создании игры. Что я в этом понимаю? Но жду окончания работы с большим интересом.

В августе 2005-го года Аркадию Натановичу Стругацкому исполнилось бы 80 лет. По поводу какого из невоплощённых совместных с братом замыслов вы более всего сейчас огорчаетесь?

Осталось несколько замыслов, но они, на мой нынешний взгляд, малоинтересны. Во всяком случае, огорчаться их «невоплощению» я бы не стал. Больше всего жалко тех замыслов, которые МОГЛИ БЫ у нас возникнуть в новейшие времена, но не возникли и теперь никогда уже не возникнут.

Как вам работалось вдвоём? Как вы поступали в том случае, если ваши с братом мнения по поводу дальнейшего развития сюжета или судеб героев расходились?

Как нам работалось вдвоем, я описывал уже многократно в самых разнообразных интервью и в своих «Комментариях к пройденному». Если кратко: бывало и трудно, бывало легко и всегда было – дьявольски интересно. Вся работа была, по сути, сплошной спор (иначе вдвоем, по-моему, нет никакого смысла и никакой возможности работать). Спор, впрочем, всегда был конструктивным и приводил, как правило, к консенсусу. Если же (в редких случаях) согласия достигнуть не удавалось, прибегали к жребию, и проигравший (ворча) покорялся судьбе.

Ваш старший брат… Каким он был?

Очень разным. Но главное – единственным и незаменимым.

Есть ли у вас проверенные годами и опытом рецепты, как не опустить руки, не поддаться депрессии, когда жизнь «бьёт ключом по голове»?

Никаких рецептов, кроме терпения и терпеливого ожидания лучших времен, нет. Во всяком случае, я их не знаю. Жди, надейся и продолжай работать – вот и все рецепты, пока ты молод и здоров.

Знаю, что вы никогда не любили говорить о своих планах. Но всё же… Может быть, скажете несколько слов хотя бы о том, что намечено на самое ближайшее время?

Я никогда не говорю о своих планах на будущее. Я человек суеверный. И вам не советую. «Никогда не говори: я сделаю; говори только: я сделал».

Октябрь, 2005 год.

Далия ТРУСКИНОВСКАЯ:

«Я про людей хочу писать!»

 

Далия Мееровна Трускиновская - писатель, журналист, переводчик. Родилась и живет в городе Рига. С самого раннего детства проявила склонность к гуманитарным наукам, уже шести лет от роду одолела «Почту духов» И. А. Крылова, что стимулировало в будущей писательнице глубокий интерес к XVIII веку. Окончила филологический факультет Латвийского университета им. П. Стучки. Печататься начала ещё в студенческие годы. По окончании ВУЗа основательно занялась журналистикой, ставшей основной ее профессией. Первая крупная прозаическая публикация Д.Трускиновской - историко-приключенческая повесть «Запах янтаря» - увидела свет в 1981 г. на страницах журнала «Даугава». В 1984 г. вышел первый авторский сборник «Запах янтаря». Автор книг: «Обнаженная в шляпе» (1995), «Умри в полночь» (1995), «Демон справедливости» (1995), «Охота на обезьяну» (1996), «Королевская кровь» (1996), «Люс-А–Гард» (1996), «Шайтан-звезда» (1998, 2006), «Аметистовый блин» (2000), «Нереал» (2001), «Дайте место гневу божию» (2003), «Чумная экспедиция» (2006), «Государевы конюхи (2007), «Деревянная грамота» (2007) и многих др. В 1990 г. на Одесской киностудии экранизирована её повесть «Обнаженная в шляпе». В активе Трускиновской - две премии «Большой Зилант», две «Сигмы-Ф», «Золотой кадуцей» от Международного фестиваля фантастики «Звёздный мост», несколько призов конференции «Басткон», Гран-при международной Ассамблеи «Портал-2007» и другие литературные награды.

Как живётся писателю-фантасту Далии Трускиновской в Риге?

С одной стороны - очень интересно живется. Я ведь еще и журналист. Интересные люди, события, а при желании всей этой суеты было бы еще больше. Польза та, что мне не приходится при работе над романами высасывать из пальца характеры и фактуру - все это добро в голове аккуратно складируется и ждет своего часа. С другой стороны, я оказалась вне всякой литературной тусовки. Может, оно и неплохо. А если насчет того, что латвийские фашисты угрожают русскоязычной писательнице - так они НИКОМУ не угрожают, они только раз в год шествие устраивают. В Риге я могу спокойно работать, зная, что никто в третьем часу ночи не рухнет мне на голову с бутылкой водки и кучей своих проблем. Но иногда именно этого и недостает...

А как обстоят дела в Латвии на фантастической ниве?

Полагаю, что никак. У нас страна по сути фантастическая, но сама себя она воспринимает очень серьезно, поэтому фантастика не в моде. Кроме того, каждый писатель уже в том возрасте, когда полагается работать в жанре «сам по себе!». Я Иванова и Гуданца годами не вижу. Если вдуматься - то и разговаривать особенно не о чем. Прошло то время, когда спорили о фантастике. Конечно, они что-то пишут, издают, но - в России. У нас тут издать фантастическое произведение можно только за свой счет - а потом сидеть на пачках с тиражом и горько плакать. В существовании местной молодежи, которой угодно писать фантастику, я сильно сомневаюсь - если бы она была, она бы меня нашла.

С писателями ясно. А читатели в Латвии остались? Что читают? На каком языке? Фантастику-то читают?

С читателями напряженка. Читают дамский роман и детектив. Та публика, которой интересна хорошая фантастика, слиняла в Америку, Германию, Австралию, Израиль. Ты пойми - нет у нас ни промышленности, ни науки. Культурные люди собрали чемоданы. Остались коммерсанты, а этим и видиков хватает.

Я эксперимент пару лет назад провела. Вернувшись то ли со «Странника», то ли с «Интерпресскона», написала большую статью, где упомянула всех победителей, взяла сто экземпляров газеты со статьёй, составила анкетку и пошла с сумкой по книжным лоткам – раздавать газету и задавать вопросы. После того, как мне в четвертый раз сказали, что вот если бы Лазарчук писал, как Головачёв, а Успенский писал, как Злотников, то их бы все знали, читали и продавали, я махнула на свой эксперимент рукой. Есть слой читателей фантастики - я сужу о нем по высокому интеллектуальному уровню лоточников, которые у нас - молодые ребята, знающие определенный спектр ассортимента, и не более того.

Это - что касается литературы на русском языке. А у латышей фантастика изначально не пошла. Пробовали Урсулу Ле Гуин переводить, вот теперь «Гарри Поттера» издали. Но им тоже детектив и дамский роман дороже.

Кстати, слышал, что ты делаешь на каком-то сайте обзоры массолита. Может быть, дашь ссылочку?

Это не на сайте, а в газете «Русская Германия». Даже банковский счет открыла, чтобы гонорары получать. Но тут одна закавыка. Я не считаю нужным соблюдать лояльность по отношению к соратникам по тусовке. Я все-таки филолог, и анализировать художественное произведение меня в университете не один год учили. Поэтому устраиваю разборки без всяких комплиментов и без всяких скидок на фантастичность - а именно с позиций литературы. А некоторых авторов не рецензирую в принципе - потому что не хочу.

Ты неоднократно декларировала, что предпочитаешь работать в жанре исторической фантастики. История так или иначе ощутимо присутствует во многих твоих произведениях («Запах янтаря», «Секунданты», «Монах и кошка», недавняя повесть «Маршрут Оккама» и др.). Чем объясняется такая горячая любовь к прошлому? Нашли ли своего издателя твои историко-фантастические романы «Несусветный эскадрон» и «Окаянная сила»?

Давай по порядку. Почему любовь к прошлому - объяснить не берусь. Я люблю копаться в истории - и все тут. Мне это просто нравится. И почему я должна себе в этом отказывать? Насчет историко-фантастических романов - с ними проблема. Был подписан контракт с «Амфорой», но она ни мычит, ни телится. Зато очень скоро истекает срок эксклюзива! Так что дальнейшие вопросы – к моему четвероногому литагенту с именем Олди.

Фантастика при Советах отчасти заменяла нам (по крайней мере, некоторым из нас) религию, обещала рай в будущем. В ряде произведений АБС очень убедительно изображён мир, «в котором хотелось бы жить и работать». Некоторые современные авторы пытаются создать в своих произведениях подобные миры (например, Хольм ван Зайчик и его Ордусь). Возможно, Далия Трускиновская когда-нибудь познакомит нас со своей моделью заманчивого будущего? Только пусть оно не будет похожим на будущее, описанное в романе «Люс-А-Гард»J

Друг мой! Тут с настоящим бы разобраться! Я не стану моделировать будущее, потому как тут возможны два варианта, утопия и антиутопия, и оба мне лично неинтересны. И хотя моему характеру больше соответствует утопия - все равно не буду. Не мое это дело. Я не люблю наивных конструкций с элементами социологии, футурологии и прочих логий. Я про людей хочу писать! Даже если это совершенно не нужно фэндому...

А «Люс-А-Гард» - пародия, причем пародия на конкретное лицо (или несколько лиц) и на конкретные произведения. Дружеский шарж, понимаешь?

Правда, довольно увесистый дружеский шарж и даже в известной мере автопародия. Но никакого другого значения этой штуке придавать не надо.

Есть ли у тебя свои читатели? Письма пишут любимому автору?

Пишут немного. В основном говорят комплименты.

За встречи с какими людьми ты благодарна судьбе?

С тобой! С Михаилом Пуховым, царствие ему небесное. С Михайловым, с Исаровой - знаешь, кто это такая? С Берковой. А если за пределами фэндома - то был такой человек, ныне покойный, которого звали Ингарт Бюрман, и он сейчас был бы мной доволен. И был другой человек, тоже ныне покойный... Как видишь, у меня уже собирается персональное маленькое кладбище.

За «С тобой!» отдельное спасибо! Даля, а каких мужчин ты любишь?

Блондинов, чуть выше среднего роста, желательно с темными глазами и загорелых, худощавых, спортивных, но не накачанных.

Когда-то и я таким был… А что читаешь?

Автора по имени Игорь Шприц, роман «Двойной Нельсон», - и получаю кучу удовольствия. Еще – «Песнь о Роланде».

Как предпочитаешь отдыхать от литературных трудов? Отдыхаешь ли вообще?

Вернулась в тренажерный зал. Люблю поваляться с детективом и пообщаться со своей кошкой Фортуной. Люблю просто потрепаться с подружками. А вообще отдыха не густо - я же занимаюсь для прокорма журналистикой.

Традиционный вопрос: над чем сейчас работаешь?

Над рассказом, который называется «Рог Роланда». И тут передо мной стоит этическая проблема - могу ли я самовольно посвятить его человеку, которого считаю достойным этого, или нужно просить позволения? А ты бы лучше спросил - над чем я недавно работала? И я бы ответила - над диссертацией. Мой воспитанник заканчивает магистратуру и запутался с дипломной. Пришлось все бросить и прийти на выручку.

В «Ф-Хобби» предполагается публикация твоей повесть «Авось, прорвёмся!». Ты назвала её филологическим боевиком. Несколько слов об этом произведении, почему ты захотела это написать?

Значит, так - садясь за исторические детективы из времен царя Алексея Михайловича, я задумалась - реконструировать язык той эпохи нелепо, но что-то же делать надо! И я решила: в лексике не будет ни единого слова, появившегося в русском языке после Петра с его реформами. Сперва казалось, что это невозможно. А потом я насобачилась - и, оказывается, можно писать по-русски без всех этих нововведений! Я стала думать дальше - что вообще из словаря Даля заслуживает ренессанса? Что погибло безвозвратно? В частности - что из пословиц еще поддается реанимации? Вот и провела свой маленький литературный эксперимент. Опять же - от блинов и хренов уже не продохнуть, прямо в воздухе висят. Надоели, понимаешь?

Но, как ты обнаружишь к финалу, боевик не только филологический. Проблема возвращения к корням актуальна для России не только в лингвистическом варианте. Страна, где слово «авось» заслуживает быть помещенным в государственный герб, вполне заслужила такой вот филологический боевик. Это не наезд на Россию снаружи - это все-таки взгляд изнутри. Не придавать же, в самом деле, значение всем этим идиотским границам!

Июнь, 2002 год.

Михаил УСПЕНСКИЙ:

«Нобелевская премия достаётся кому попало»

 

Михаил Глебович Успенский родился в 1950 г. в Барнауле. Известный российский писатель, мастер сатирической прозы. Работал электриком, художником-оформителем, служил в армии. Закончил Иркутский Государственный университет, трудился в многотиражке, краевой газете, на телевидении. Писал монологи, с которыми выступали популярные артисты разговорного жанра, в том числе и Геннадий Хазанов. Первая книга (юмористический сборник «Дурной глаз») вышла в 1988-м году в Красноярске, вторая («Из записок Семёна Корябеды») - в 1990-м году в Москве в «Библиотеке «Огонёк». Автор романов «Чугунный всадник» (1990), «Дорогой товарищ король» (1994), «Там, где нас нет» (1995), «Время Оно» (1997), «Кого за смертью посылать» (1998), «Белый хрен в конопляном поле» (2002), «Невинная девушка с мешком золота» (2005), «Три холма, охраняющие край света» (2007) и многих других произведений. Совместно с А. Лазарчуком написал романы «Посмотри в глаза чудовищ» (1997) и «Гиперборейская чума» (1999), совместно с А.Лазарчуком и И.Андронати - роман «Марш экклезиастов» (2006). Лауреат многочисленных литературных премий. В их числе - «АБС-премия», две «Бронзовые Улитки» от Бориса Стругацкого, три «Интерпресскона» ,четыре «Странника», премия «Золотой Остап»…

Живёт в Красноярске.

 

Ваш замечательный рассказ «Дурной глаз» (я прочитал его в 1990-м году, случайно купив брошюрку под названием «Из записок Семёна Корябеды», вышедшую в серии «Библиотека «Огонёк», после чего немедленно и надолго стал поклонником Михаила Успенского) заканчивается тем, что герой рассказа Николай Пермяков устраивается диктором на TB и, сняв чёрные очки, ежедневно пялится своим опасным оком с экрана на нашу многострадальную страну. Уж не для того ли, чтобы спасти нас от сглаза пермяковых, власть принялась так резво и ретиво закрывать телевизионные каналы? Или всё-таки причины здесь в другом? Прокомментируйте, пожалуйста.

Вообще у меня отношение к этому делу сложное. Неприятна фигура Киселева - второсортного журналиста, из которого силком сделали лицо всемирно-исторического значения. Не вижу, какую уж такую правду несли в мир НТВ и ТВ-6 под его руководством. Не вижу сколько-нибудь существенных отличий в культурной политике оных телекомпаний по сравнению с верноподданными СМИ - та же поганая попса, те же людоедские конкурсы, те же участники всяческих ток-шоу, переходящие из студии в студию, та же зацикленность на московских скандальчиках, которые нам тут глубоко до лампочки, те же рекламные «пятиминутки ненависти», тот же курс на тотальное оглупление и без того не больно-то мудрой аудитории. Вот если бы они выражали свою оппозиционность тем, что производили качественно новые передачи - прежде всего в культурном смысле - тогда другое дело. Если бы они хоть как-то показывали жизнь за пределами Садового кольца... А так: «их не нужно жалеть - ведь они никого не жалели». Хотя будет не хватать Шендеровича, «Дачников», хорошо начатой экологической передачи Норкина. Но, к сожалению, не они определяли лицо канала, а гнусное застекольное шоу. Недаром на сей продукт сразу же нашлись желающие - налетели, как мухи на свежие помои. В общем, никто в этой истории хорошо не выглядит.

 

Как вы относитесь к тому, что и красноярский алюминиевый магнат Анатолий Быков, и автор книги о нём - Эдуард Лимонов, в настоящее время находятся за решёткой? Что по этому поводу говорят в Красноярске?

В нашем избирательном округе на выборах в краевое заксобрание Быков набрал свыше 70 процентов голосов, а это был наиболее интеллигентный и образованный район города. Голосовали не столько за Быкова, сколько против Лебедя. А еще - за мечту о народном заступнике, которая всегда живет в нашем народе. Недаром в старину песни складывали о лихом добром молодце, сидящем в темнице, а не о воеводе лютом, который молодца туда запятил. Это, ребята, архетип, коллективное бессознательное. А книгу Лимонова прочитали – и забыли об авторе. Своих забот хватает. Лично же я считаю, что держать талантливого писателя (хоть и не шибко люблю я Лимонова) в тюрьме есть национальный позор. Хоть и считается, что талантов у нас навалом, а хватись по делу – и останутся, как в анекдоте, «ты, я да еще один японец».

 

Вы мастер гротесковой остросатирической прозы: «Чугунный всадник», «Дорогой товарищ король», «В ночь с пятого на десятое» …. Добавим сюда ваши едкие миниатюры и ироничные язвительные рассказы… Не планируете ли что-нибудь в этом жанре написать о нынешней ситуации в России?

 

Что-то не вдохновляет. Во-первых, Салтыков-Щедрин все уже про это дело написал. Во-вторых, злободневность сокращает тексту жизнь, и через пять лет уже понадобятся исторические комментарии. В-третьих, разрешенная сатира в России - и не сатира вовсе...

 

В цикле романов о приключениях добродушного весельчака-богатыря Жихаря вы широко использовали фольклорные и сказочные мотивы. Наверное, с детства мифы и сказки любите?

 

Да я вообще реализм недолюбливаю, будь он социалистический, будь он критический. А миф не подводит. В конечном счете, все к нему и сведется, что бы ты ни выдумывал. «Иван Петрович умер» - и этим все сказано.

 

Приходилось ли вам узнавать, выслушивать какие-то сказки, мифы, небылицы о себе?

 

Я не избалован вниманием журналистов и критиков, потому и ответить ничего не могу. Да и кто нынче будет сочинять небылицы про писателей? Кому они интересны? Мы даже про космонавтов-то нынешних ничего не знаем...

 

Вы – член жюри фантастической премии «Странник». Скажите пару слов о положении дел в современной фантастике.

 

Стараюсь быть в курсе нынешних дел - когда по рекомендации, когда наугад. Но все больше разочарования. Ну не хотят нынешние молодые авторы меня, читателя, чем-то удивить, поразить, ошеломить. Пишут как все. Часто не хуже. Но и не лучше. На язык вообще не обращают внимания. Кажется, не читают ничего, кроме фантастики же. Ску-ушно мне! Про англоязычных же авторов не хочу говорить вовсе - их и без меня есть кому облизывать.

 

Хватает ли времени для чтения произведений коллег-писателей? Кого из современных фантастов вы бы отметили особо?

 

А вот за своим поколением слежу более внимательно. Олдей читаю, Дяченок, Валентинова, Лукина, Синякина, Ван Зайчика, Звягинцева, много кого еще. Но с них и спрос больше. Слава богу, я еще не разучился радоваться чужим удачам. Недавно с огромным удовольствием прочитал роман А.Валентинова «Флегетон», хотя роман сей не имеет ни малейшего отношения к фантастике. Совершенно новый взгляд на Гражданскую войну.

 

Знаю, что один из ваших самых любимых фантастов - пан Станислав Лем. За что его любите? Кстати, где-то я прочитал, что дед Михаила Успенского - поляк по национальности. Расскажите, как он попал в Россию?

 

Не дед, а прадед, пан Александр Трусевич. Вроде бы сослали его в Сибирь за участие в восстании 1863 года. Одна-единственная фотография от него осталась - этакий седобородый патриарх с маленькой мамой на руках. А польский язык дался мне на удивление легко и быстро. Достаточно сказать, что трилогию Толкиена я прочитал еще году в 80-м именно на польском. Что же касается Лема, то, по моему мнению, это величина в мировой литературе не меньшая, чем Вольтер. Только вот Нобелевская премия почему-то достается не ему, а кому попало... А посмертно ее не дают...

 

Что бы вы посоветовали начинающим авторам?

 

А чего им советовать? Если я скажу: «Брось писать, дорогой, не твое это дело», а издатель будет упорно его печатать, то к чему и советы? Нынешние молодые, как говорится, с ходу «службу понимают», и вот эта гибкость их мне совсем не нравится. Равно как и невежество, коего нынче никто не стыдится. Да и мало кто замечает... Пишут о Древней Руси, но не знают, что «боярский сын» не одно и то же, что «сын боярина», а «дьяк» и «дьякон» - два совершенно разных человека, занятых совершенно разными делами. И вообще я люблю учиться, а не учить.

 

Сколько времени уходит на «изготовление» новой книги, легко ли вам даются новые вещи?

 

Пишу быстро, а думаю очень долго. Последний роман под названием «Белый хрен в конопляном поле» занял у меня два года, а чистого времени – месяца три, не больше. Я человек старомодный, за качество борюсь...

 

Ваши романы «Посмотри в глаза чудовищ» и «Гиперборейская чума», написанные совместно с Андреем Лазарчуком, можно назвать криптоисторическими. Ваше отношение к этому жанру?

 

Загадок в истории столько, что на трех возах не утянешь. Есть где копать, есть о чем писать. Жалею, что пошел учиться на журналиста, а не на историка. Поэтому сейчас и приходится добирать. Чтобы не писать про «атаку конных арбалетчиков». И многое в современности становится понятным. Например, в свое время уникальнейшая, утонченная исламская цивилизация была сокрушена вшивыми безграмотными европейскими баронами-крестоносцами и немытыми кочевниками - и только теперь наступает реванш. Но нынешним политологам такое и в голову не придет. И таких параллелей можно найти в истории множество. История вся - крипто. Но без тайны и жить неинтересно.

Теперь ваши друзья-коллеги-земляки Андрей Лазарчук и Сергей Федотов живут в Питере, вспоминаете ли вы о них, скучаете?

 

Конечно, скучаю. Ведь еще и Леня Кудрявцев покинул Красноярск! Только надо же и в Сибири кому-то жить. А то прочитал тут в журнале «Знание – сила» материалы одной дискуссии. Некто Игорь Яковенко считает, что Сибирь для России только обуза, и надо сей регион сплавить американцам либо китайцам. «Живет же Голландия без Сибири» - приводит он неотразимый аргумент. Но вот начнут льды таять, станет Европа тонуть - тогда-то вы к нам и прибежите на Восточно-Сибирскую возвышенность спасаться...

 

Планируете ли что-нибудь ещё сделать в соавторстве с А. Лазарчуком?

 

Думаем.

 

У вас масса фантастических премий, любите их получать?

 

Получать премии всегда приятно, хотя бывают издержки. Так, вез я как-то из Питера сразу две статуэтки «Странников» с мечами и посохами, а один из них возьми да и пропори мечом флакон с шампунем... Весь рюкзак залил! А еще нет у меня ни «Аэлиты», ни «Урании» (очень красивые призы), так что стимул есть.

 

Говорят, что вы согласились войти в редколлегию нового фантастического журнала «Полдень. Двадцать первый век», который будет издаваться в Санкт-Петербурге (главный редактор – Борис Стругацкий). Расскажите об этом поподробнее.

 

Разумеется, я согласился на предложение Бориса Натановича Стругацкого войти в редколлегию нового издания. Должен непременно быть такой журнал. С квалифицированной критикой, без чудовищных сокращений (как в журнале «Если»). Вообще «Если» постоянно доказывает, что русская фантастика супротив англоязычной все равно что плотник супротив столяра, а это не так.

 

Традиционный вопрос: над чем работаете в настоящее время? Чем ещё занят Михаил Успенский, кроме писательского труда?

 

В последнее время работаю над текстом под условным названием «Невинная девушка с мешком золота». Искушенный читатель без труда угадает фабулу по названию. А вот прямо сейчас буду писать статью памяти Виктора Петровича Астафьева для нашего журнала «День и ночь».

 

Февраль, 2002 год.

Елена ХАЕЦКАЯ:

«Можно ли быть христианином и писать фэнтези?»

Елена Владимировна Хаецкая закончила в 1986 году факультет журналистики ЛГУ. В фантастике дебютировала романом-фэнтези «Меч и Радуга» (1993) под псевдонимом Мэделайн Симонс. Талантливо работает в исторической «литературе вымысла»: повесть «Бертран из Лангедока» (2001), романы «Жизнь и смерть Арнаута Каталана» (2002), «Голодный грек, или Странствия Феодула» (2002), «Дама Тулуза» (2003). Широко известны её «Вавилонские хроники» (1997) и написанные в соавторстве с Виктором Беньковским романы «Анахрон» (1999) и «Анахрон-2» (2007). Автор книг «Завоеватели» (1996), «Ульфила» (2004), «За синей рекой» (2005), «Космическая тётушка» (2005), «Мишель» (2006) и многих других (иногда под псевдонимами). Цикл жёстких философских новелл Е.Хаецкой с общим названием «Мракобес» отмечен в 1998-м году премией Бориса Стругацкого «Бронзовая улитка». Лауреат премий «Странник» и «Большой Зилант», а также целого ряда премий конференции «Басткон».

Живёт в Санкт-Петербурге.

ВЛ. Елена, на литературно-практической конференции «Басткон-2002» вам вручили «Меч Бастиона» и особую коммерческую премию «Иван Калита». В своё время Борис Стругацкий отдал вам свою престижную «Бронзовую Улитку» за повесть «Мракобес». Как вы считаете, стимулируют ли литературные премии писательское творчество? Работая над очередным произведением, думаете ли вы о возможном получении за него премии в будущем?

Писатель пишет все-таки не для премий, а просто потому, что таков его способ существовать. А литературные премии - это способ той или иной группы (писателей, критиков, фэнов) выразить свои чувства по отношению к кому-либо из писателей. Сказать таким вот железным или чугунным способом: «Мы тебя любим, ты - классный (-ая). Хорошо, что ты есть».

Я совершенно равнодушна к неполученным премиям. И очень горжусь полученными. Но на сам процесс написания романов и повестей они никак не влияют.

ВВ. Писатель и критик Дмитрий Володихин, предложивший термин «сакральная фантастика», называет вас одним из самых ярких авторов, работающих в этой манере. Совпадает ли Ваша самоидентификация с этим определением? Нужно ли самому писателю, чтобы его относили к некой группе, дает ли это ему что-нибудь?

Есть много способов запихать человека в рамки: астрология, соционика, литературная критика. Если ты Лев - рычи, если «Есенин» - вешайся, если фантаст - давай про все то же самое, но в звездолете. Попробуй-ка в таких условиях сменить жанр или доказать, что ты не «Есенин», а просто Вася Пупкин - тут же начнется массовое «непонимание».

Отнесение к той или иной группе писателю, пока он пишет, вроде как, и не нужно. Не обрывать же крылышки собственным феечкам только потому, что ты проходишь по ведомству «боевые роботы».

Однако – «плохо человеку, когда он один, горе одному, один - не воин». И после того, как произведение написано, его нужно как-то печатать. А для этого удобно выступать в составе группы. И издателям проще - знают, в какую серию ставить твою книгу.

Являюсь ли я на самом деле сакральным фантастом? Открою страшную тайну: вся эта возня с «терминологией» всегда оставляла меня равнодушной. А вот что на самом деле беспокоило: можно ли быть христианином и писать фэнтези. Вероятно, разрешение этой проблемы каким-то образом и кроется в определении «сакральная фантастика».

ВЛ. Вы посещали «Зиланткон» - ежегодный фестиваль фантастики и ролевых игр в Казани. В 1995-м вы стали лауреатом главной премии этого конвента под названием «Большой Зилант». Вам нравится в Казани? Несколько слов о «Зилантконе» и вообще о фантастических конвентах.

Я первый лауреат премии «Большой Зилант», и это является предметом моей особенной гордости. Зилант-95 стал переломным моментом моей писательской карьеры - я вышла из подполья, перестала быть Мэдилайн Симонс, стала собой, увидела своих читателей. И каких!

Если кратко о «Зилантконе», то это нечто поразительное, феерическое: до двух тысяч красивых молодых людей в фантастических одеждах, талантливых, увлеченных. Пьяный наемник в черном на «Зиланте» мил, как брат, а эльфийская дева в белом... как бы это сказать... там она настоящая. «Зилант» - это массовый выброс творческой энергии. Суматохи, правда, много.

О фантастических конвентах вряд ли могу что-либо сказать, поскольку в них не участвую. «Басткон» стал исключением из общего правила. А обычно я приезжаю на «Интерпресскон» на один день - погулять по весеннему лесу, поболтать с коллегами по ремеслу, особенно с иногородними. Но - ехать куда-то, заседать, платить за это немалые деньги? Я страшная домоседка и сильно страдаю, если приходится надолго отрываться от дома.

ВЛ. В продолжение предыдущего вопроса. На http://olmer.ru/rpg/anons/1.shtml пишут, что ваши романы «Анахрон», «Ульфила» и «Атаульф» являются основными «вводными» для ролевой игры «Анахрон». Елена Хаецкая числится у организаторов игры мастером-консультантом. Вы что-нибудь об этом знаете? Ваше отношение к ролевикам и ролевым играм?

Игра по «Анахрону» планируется питерской группой уже два года, но как-то вяло. На стадии первоначальной подготовки я дала все свои материалы, которыми пользовалась, когда писала «Ульфилу». На этом моя роль консультанта пока что закончилась. К ролевым играм я отношусь положительно, поскольку это всегда творчество, пусть минимальное.

Первая игра, в которой я принимала участие, была по «Мечу и Радуге». Она была не самой заметной игрой того сезона и не самой удачной, но для меня - исключительной. Я оказалась в окружении моих героев, все они были невероятно похожи на тех, кого я когда-то придумала, все - сказочно красивы, одухотворены. И при том, выпущенные в свет, мои персонажи жили собственной жизнью. Удивительное ощущение.

Что меня неприятно настораживает: сейчас появилась тенденция устраивать во время ролевых игр психологические тренинги. Будучи ненавистником психологии вообще, я стараюсь избегать подобных ситуаций.

ВЛ. Вы много пишете на исторические темы. Откуда такая преданная любовь к истории (и почему преимущественно к западноевропейской)?

Я не пишу бандитских романов, а также дамских, технократических, стратегических... Пространство средневековья - это пространство волшебной сказки.

Моя сказка, наверное, могла бы быть и русской. Но после всех «гой-еси исполатей» славяно-варяжского разлива отправляться в царство Василисы Премудрой уже неохота. Временно умерла вера в то, что на этой конфетной почве можно вырастить что-нибудь хорошее. Подожду, пока там закончится период полураспада.

Я долго сомневалась, уместно ли писать о Европе; но потом решила присоединиться к мнению о том, что писатель имеет право пользоваться культурным наследием всего мира, хоть Дагомеи.

Кроме того, мои романы - не вполне исторические. Воссоздание прошлого - не главная их задача. Исторический фон - это, скорее, красивые декорации, позволяющие отстраниться от «злобы дня». Ну не хочу я, чтобы на задний план моего сюжета хотя бы случайно затесался уголовник (пусть даже это будет киллер с чуткой и ранимой душой).

Собственно исторический роман у меня один – «Ульфила», но и там история сама по себе - не основное. В этом смысле я единомышленник Вальтера Скотта.

ВЛ. Как вы относитесь к словам Кира Булычёва, который, нелицеприятно оценивая ваш рассказ «Сентиментальная прогулка», в своей статье «Ощущение фантастики» сказал: «Е.Хаецкая - не фантаст по своей натуре»? Как бы вы сами назвали то направление, в котором работаете?

Думаю, в своем высказывании Кир Булычев совершенно прав. Я «фантаст» лишь в силу ряда случайных обстоятельств. То, что я пишу, не является реализмом, но это еще не значит, что оно является чистой фантастикой. Что касается направления... Ну, какая разница, какое «направление», была бы книжка хорошая.

Могу сказать, про что предпочитаю читать и о чем обычно стараюсь писать: поиск и попытки обретения человеческой душой изначальной (детской) чистоты, возвращение человека к Богу. Это может быть «Снежная Королева», а может быть «Гиперион». Если эта тема так или иначе раскрывается - мне интересно.

ВВ. Следите ли вы за так называемым «современным литературным процессом»? Чем, на ваш взгляд, можно объяснить гипертрофированный интерес издателей и читателей с одной стороны к концептуалистам вроде Сорокина, а с другой стороны - к политическим радикалам вроде Лимонова и Проханова?

Я совершенно не слежу за процессом. Читаю книги своих знакомых и друзей, а это, как правило, фантасты. Из названных вами имен мне знакомо имя Лимонова - я читала интервью с ним в «Плейбое». О существовании остальных слышу впервые. Мне не интересно про то, как «продали Россию» и почем взяли. Мне не интересно рыться в потоке чужого сознания. И нюхать грязные портянки - тоже. И политикой я не интересуюсь.

Почему люди кидаются на концептуалистов и политических радикалов? Возможно, от бессилия, от стремления ощутить свою значимость, стать сопричастными хоть чему-то. «Вот я понял такой сложный текст - значит, я крутой». Но все эти мои предположения - на уровне «не читал, но осуждаю».

ВВ. Большинство ваших романов, изданных в последние годы, заканчиваются смертью главного героя, иногда естественной, но чаще - насильственной. Вы считаете, что такова участь любого нестандартно мыслящего и действующего человека?

Скажу даже больше. Я считаю, что смерть - это участь абсолютно любого человека. То есть жизнь - здесь, на земле - завершается смертью. Другое дело - какая участь ожидает нас в посмертном бытии. Те из моих героев, что умирают, - они на самом деле не «умирают», они переходят в иной мир. И большинство из них, как мне представляется, вполне счастливы в своем посмертии, поскольку предшествующими своими поступками сумели обрести ту самую первозданную чистоту души, о которой я уже говорила. А в этом нет никакого трагизма.

ВВ. Вы участвуете в мероприятиях, проводимых литературно-философской группой «Бастион», - это говорит о том, что вам близка «имперская» тематика?

Нет. Имперская тематика мне не близка. Я не люблю мысленно ворочать судьбами вселенной. Я участвую в мероприятиях группы «Бастион» потому, что у меня добрые отношения с членами группы «Бастион». Это единственная известная мне группа, где христианин находится среди своих. Сейчас основная тема, которую развивает «Бастион», - это не столько «империя», сколько «традиция», т.е. стремление культивировать (хотя бы в литературе) такие вещи, как традиционная религия, нормальная теплая семья. Это взгляд, свободный от «модного», от «нового времени» - от мира, где реклама чулочных изделий неотличима от рекламы стриптиза. В общем, «пусть шар земной кружится - мы неподвижны». Там, где аборт - норма жизни, жить как-то совсем не хочется. Выход? Создавать микромир и жить там.

ВЛ. Как вы относитесь к термину «женская фантастика»? Оправдано ли деление фантастики на «женскую» и «мужскую»?

Вообще я не люблю все гендерное. Впечатление такое, будто мужчины - это то, что остается после вычитания из человечества «всего остального»: женщин, детей, ветеранов ВОВ, инвалидов I группы, членов общества слепых/глухих...

С другой стороны, деление фантастики согласно полов - правомочно. Только полов не писателей, а потребителей (не путать с читателями!).

Это книги, которые аппелируют к «вещественно-материальному низу». У мужчин следует раздражать одни зоны этого «низа», у женщин - другие. Так порождаются книги с половой адресованностью.

Например, в «женской» фэнтези доминирует довольно неприятный тип героини, с которой читательнице предлагается отождествлять себя. Это - молодая, красивая девушка, которая даже понятия не имеет о целомудрии. Ее насилуют на каждом шагу, о чем она сообщает цинично и зло. Более того, она сама отдается разным отвратительным типам. Делается все это ради приобретения «опыта» и умножения собственной крутости. Добро бы она хотя бы скорбела об утраченной чистоте - она даже не подозревает о том, что к чистоте следует вернуться, хотя бы в старости. Это натуры страстные, честолюбивые, циничные.

Мужской типаж - это крутяк, клейма негде ставить. Он шикарно разбирается в чем-либо (оружии, астральных атаках, горнолыжном спорте, способах выживания - например, знает, как из одного презерватива сделать шестнадцать жизненно необходимых предметов). Он побывал там-то, слыхал о том-то, причастен к тому-то. Не путать «мужского героя» с сентиментальными киллерами - эти для баб-с. «Мужской герой» убивает не абстрактных злодеев и не потому, что велела Великая Мать, нет; он убивает из соображений целесообразности. «Мужской герой» не станет (если это не целесообразно) тащить на себе раненого друга, не побежит впереди самоходки, как лейтенант Володька. В общем, хорошо, что в жизни можно избегать мест, где таковые кучкуются, а в литературе - не читать книг про них.

А по-настоящему хорошая книга, как мне представляется, нравится и мужчинам, и женщинам. Это - как с литературными жанрами. Неважно, какого цвета твоя кожа и каковы твои первичные и вторичные половые признаки - был бы человек хороший.

ВЛ. Слова «куртуазный», «куртуазно», попались мне в тексте вашей, не такой уж большой, повести «Бертран из Лангедока» 27 раз. Полагаю, что вы сознательно так часто их употребляли, чтобы создать некую ироничную атмосферу псевдоизысканности. А вы что скажете? Что в вашем понимании значит «куртуазный»?

Недавно у меня была встреча с поистине куртуазными людьми. Я заплутала в проходных дворах и вдруг увидела в одном маленьком садике выпивающих граждан. Это были пьяницы старого образца - в мятеньких костюмах, с жеваными лицами, немолодые. Такие встречаются в комедиях Гайдая. Я приблизилась и спросила, как выйти к рынку. Один из них встал и начал объяснять: «Пройдете мимо пункта приема посуды... дальше налево, там подвал открытый... и направо, в подворотню – увидите». Остальные, озорно улыбаясь, наблюдали. В поведении этих людей была поразительная куртуазность по отношению к незнакомой женщине.

Теперь, когда крутяк запросто отпихнет тебя в дверях метро, обольет грязью, проезжая мимо на своем «джипе», - эти выпивохи показались мне исключительно милыми. В их поведении чувствовался мужчина, а не тренированная буженина.

Я пришла домой под сильным впечатлением от этой краткой встречи с куртуазными пьяницами. И начала писать небольшую сказочную повесть – «Пьяницы Старых Времен». Это признание в любви. Мужчинам.

Мужчина должен быть куртуазен - вот мое скромное мнение.

ВВ. Вы - верующий человек. Как этот факт влияет на ваше творчество?

«Где вера тебя застала, там и стой». Застала в писательстве - буду пока писателем. Идеалом совмещения религиозных убеждений и литературного творчества могут служить Льюис, Толкиен, Андерсен, Лесков. Это не значит, что я их всех люблю, например, Андерсен - протестант, и весь боекомплект протестантского морализаторства у него налицо. Толкиен - католик, он почти свой. Кроме того, Толкиен писал фэнтези.

Писатель-христианин, что бы он ни писал, никогда не будет развивать идею дуализма добра и зла, их равновесия и равноправия в мире. Добро - абсолют, а зло - отсутствие добра, не самостоятельная субстанция, но направление воли. Поэтому даже в фэнтезийном романе не будет противостояния Двух Сил. Будет Одна Сила - и злое направление воли отдельных заблуждающихся товарищей.

Писатель-христианин не станет заигрывать с чуждыми идеологиями. У него не появится «добрая ведьма», не будет белых магов. Магия - как насилие своевольного человека над естественным ходом вещей - есть грубейшее попрание Божьей воли; направлена ли она на исцеление ближнего или на наведение на оного порчи, магия всегда есть зло, в любом случае.

Чудо будет показано как некий разрыв в ткани рутинного бытия, возможный благодаря присутствию высшей силы и чуткости того человека, с которым оно происходит. Чудо есть подарок Бога человеку - чтобы ободрить, похвалить, спасти. Некое отцовское деяние по отношению к своему ребенку.

Целью положительных персонажей книги, написанной автором-христианином, как мне представляется, должно быть непрестанное движение вверх, к Богу, обретение чистоты, очищение от грехов. Эти персонажи кладут жизнь за ближних, отметают терзавшие их страсти, обретают истинное прибежище в Боге и Небесном Царстве.

Сказка вполне может не нарушать всех этих принципов, и фэнтези может не оскорблять христианского чувства.

ВЛ. Ваши любимые произведения?

Всегда разные. Когда-то это был «Последний из могикан», потом – «Преступление и наказание», чуть позже – «Макбет», «Три товарища» и «Время жить и время умирать», «Консервный ряд» и «Заблудившийся автобус»; спустя несколько лет наступила эпоха увлечения латиноамериканцами –

«Сто лет одиночества», «Арфа и тень»; потом - «Властелин Колец», «Левая рука тьмы», «Пасынки вселенной»; после появился Павич, но после пятой книги поднадоел; теперь опять классики – «Соборяне» Лескова, фэнтезийные рассказы Тургенева... Кроме того, я довольно много читаю житий святых, книг о подвижников Православия последнего времени.

Из ныне живущих, недавно прочитанных и вполне фантастических – «Сокол на запястье» Ольги Елисеевой. Исключительно стильная вещь, особенно эпизоды с Аполлоном. Хорошая книга Вадима Назарова «Круги на воде». Но выделить что-то ЛЮБИМОЕ на все времена не могу.

ВЛ. Елена, говорят, что у вас дома телефона нет. Жить в большом городе без телефонной связи довольно сложно... А вдруг вас издатель станет разыскивать, причём с самыми добрыми намерениями?

Без телефона меньше поводов грешить, поскольку я люблю сплетничать и осуждать разных знакомых за то да за это. Никто не звонит посреди интересного фильма, никто не зависает с тобой на полтора часа беспредметного трепа. Времени высвободилось - вагон.

Кроме того, с приятными известиями звонят куда реже, чем с неприятными. А если издатель действительно хочет со мной связаться, он находит способ это сделать. Всегда можно выловить меня на «Интерпрессконе» - в тот самый «единственный» день, когда я там бываю. Передать через общих знакомых, ведь Ленинград, как известно, город маленький, «прослойка тонкая». В общем, было бы желание.

Другое дело, что снять трубку и позвонить от нечего делать с полувялым предложением, типа «напишите нам фэнтези про какого-нибудь калеку, который самый крутой - у нас тут новая серия затевается», - такое невозможно. Чему я очень рада.

Вообще я недавно купила мобильник. Шоб говорили кратко и только по существу.

ВЛ. Чем занимаетесь помимо литературной деятельности?

Домашним хозяйством, рукоделием, стряпней, увлекаюсь фотографией - снимаю своих детей, собаку, поездки, иногда просто брожу по району с фотоаппаратом и делаю снимки дворов, домов. Выпускаю домашний журнал в одном экземпляре «Беседа: ведомости вольной словесности». Смотрю телевизор, в основном старое кино, наше и американское. Люблю сериалы, вроде «Альфа» и «Звездной дороги». Вообще я киноман. Моя бабушка работала в кинотеатре, и в детстве я почти каждый день видела лозунг «Из всех искусств для нас важнейшим является кино» - в него уверовала свято.

Представление о путешествиях как о высшей ценности, привитое мне родителями, сейчас отчаянно сражается с природным моим домоседством. Иногда я преодолеваю притяжение дивана и отправляюсь в странствие.

Но чем бы я ни занималась, это всегда так или иначе имеет отношение к литературе.

ВЛ. Над чем работаете сейчас?

Над романом. Действие происходит в XXII веке, в российской глубинке. Серийный убийца, хмурый следователь, местный священник, а также разные типажи, каковые обыкновенно обретаются в русских селеньях. Но роман, разумеется, не вполне про них, а про пришельцев.

С ортодоксальной точки зрения, теперешняя возня с НЛО, уфологи, похищенные пришельцами домохозяйки из Невады и т.п. - все это бесовские штучки. Идеально их природа показана в фильме «Близкие контакты третьего рода». Но вот вопрос: а если прилетят настоящие пришельцы, не вся эта липа с большеглазыми человечками, нет, на самом деле - то кем они будут? В романе и делается попытка ответа. Естественно, это не богословское сочинение, а чистый вымысел. В общем, «сакральная фантастика».

Вторая тема - жизнь Церкви в мире будущего. В этом отношении роман задумывается как своего рода параллель к Лескову, эдакие «Соборяне-2».

Попутно пишется сказка «Несчастный скиталец». Это повесть в дневниках и письмах, как в XVIII веке, только фэнтези…

Вопросы задавали Владимир Ларионов (В.Л.) и Василий Владимирский (В.В.)

Февраль, 2003 г.

Роберт ШЕКЛИ:

«Я уже давно затерялся в будущем...»

 

Роберт Шекли (1928–2005) американский фантаст, один из ведущих представителей сатирической и юмористической НФ США. Родился в 1928-м году в Нью-Йорке. Окончил технический колледж, факультативно прослушал курс литературы у Ирвина Шоу, служил в армии. В 1951 году закончил Нью-Йоркский университет и получил степень бакалавра искусств, год спустя опубликовал свой первый рассказ «Последняя проверка» (1952). В конце семидесятых работал редактором отдела прозы в журнале «Омни» (Omni), после чего вел «кочевую» жизнь, перемещаясь по США и Европе. Несколько раз посещал Россию, участвовал в Конгрессе фантастов «Странник» (Санкт-Петербург) и фестивале «Аэлита» (Екатеринбург). Автор ставших классическими повестей «Обмен разумов» (1966) и «Билет на планету Транай» (1968), рассказов «Страж-птица» (1953), «Ордер на убийство» (1954), «Особый старательский» (1959) и множества других. Опубликовал около двадцати романов и приблизительно столько же сборников рассказов. На русском языке Шекли издавался многократно – в коллективных сборниках и авторскими книгами. В издательствах ЭКСМО и «Полярис» вышли многотомные собрания его сочинений. Лауреат премий Jupiter (1998), Nebula Awards (2000), Emeritus (2001). В России награждён двумя премиями «Великое Кольцо» (1988, 1989), двумя премиями «Странник» (в 1997 году с формулировкой – «Паладин фантастики», в 2003 году – как «Мастер издалека») и премией «Малый Золотой Остап» (1997).

Мне посчастливилось несколько раз встречаться с Робертом Шекли – во время его приездов в Санкт-Петербург на Конгресс «Странник» и в дни Международной Ассамблеи «Портал-2005» в Киеве. Очень немолодой, худенький человек с непременной сигаретой в руке, он всегда был наполнен какой-то внутренней энергией. Однажды Шекли сказал, что тоскует по добрым старым временам, смотрит на мир с юмором и не пытается кого-то учить: «Когда писатель занимается нравоучениями со страниц своих книг, это напоминает «поцелуй смерти»…

Уж чего-чего, а иронии знаменитому американскому фантасту всегда было не занимать. Это видно и из небольшого интервью, которое Шекли дал мне в 2004-м, примерно за год до своей кончины.

 

Владимир Ларионов

 

Мистер Шекли, вы уже несколько раз побывали в России, каковы ваши впечатления? Вы как-то говорили, что хотели бы написать книгу о поездках в Россию…

Впечатления о России... Большая. Очень большая. Чтобы добраться куда-нибудь, уходит уйма времени. Америка тоже большая, и, на мой взгляд, слишком однородная. Лично я предпочитаю места поменьше. Но вообще-то самые любимые мною точки на земном шаре - это Нью-Йорк, Париж и испанский остров Ибица. Россия тоже может стать маленькой, если в ней найдётся место, которое ты сможешь назвать своим домом. У меня такого места нет. Поэтому я скорее ощущаю это отсутствие дома, чем наслаждаюсь впечатлениями от России. Я еще не написал книгу о своих поездках сюда - может быть, напишу, если найдется издатель. Но пусть он поторопится - я не становлюсь моложе.

Что вас связывает с Россией?

Что меня связывает с Россией? Сложный вопрос. Наверное, то, что у меня много читателей здесь. Но это читатели тех книг, которые я писал тридцать-сорок лет назад. Связь между мной и этими книгами есть, но какая, я не знаю. Есть связь и с Россией, но не знаю, какая.

Какова, по-вашему, роль фантастики в современном мире?

Назначение фантастики - давать мне средства к существованию. Я человек не жадный, но ведь надо что-то есть и где-то спать. И кто мне это все предоставит, если не фантастика?

Что нас, землян, ждёт лет этак через двести?

Один французский писатель, кажется, де Лиль, точно не помню, в сюрреалистической пьесе написал: «Что касается жизни, то мы позволим нашим слугам делать это за нас». Я предвижу появление аналогичной ситуации на Земле раньше, чем через двести лет. Только эта фраза будет звучать следующим образом: «Что касается игры и работы, то мы позволим нашим механизмам делать это за нас». Наши мобильные телефоны будут вести друг с другом задушевные разговоры, они разработают свой собственный язык - ведь у них будет свой искуственный интеллект. На этом языке они смогут обсуждать нас, наши странности и нашу нелогичность. Наши автомобили будут сами себя вывозить на побережье, и кататься там по пляжу взад-вперед. Развлекаться по-машинному.

Как вы думаете, чем отличаются люди, любящие фантастику, от тех людей, которые её не воспринимают? Любить необычное – это хорошо? Или увлекаться чем-то нереальным, не имеющим отношения к окружающей действительности это - не очень конструктивное занятие?

Подозреваю, что в будущем появится целый класс людей, которых правительство будет нанимать для того, чтобы они не понимали важных вещей. Это будет давать им средства к существованию, а всем остальным - поможет ощущать свое превосходство. А если ты ощущаешь превосходство, но денег у тебя всё-таки недостаточно, ты можешь выбрать непонимание. Таким образом, подтвердится старая пословица «Невежество есть благословение, если оно на полный желудок»

В России есть писатели, которые создают фантастические произведения, доводя до абсурда некоторые черты окружающей реальности. А каков ваш творческий метод?

На мой взгляд, никакого метода у меня нет. А хотелось бы его иметь. Ведь если бы метод был, его можно было бы воспроизводить раз за разом.

Вы любите Достоевского. А ещё кого можете назвать из русских писателей, тех, что произвели на вас впечатление?

Русские писатели... Типичный вопрос интеллектуала. Полагаю, вы ожидаете услышать от меня целую лекцию по русским писателям одного или двух последних столетий. Я не читаю русских писателей за исключением (время от времени) Достоевского, Пушкина, Толстого, Гоголя и Чехова. Читать старую гвардию, значит - затеряться в прошлом. Но мне это не грозит - я уже затерян в будущем.

На что, по вашему мнению, должны обращать особое внимание начинающие писатели-фантасты?

Они не должны слишком упиваться - ни водкой, ни идеями. Это поможет им, если они в остальном уже умеют организовать свою жизнь. Я никогда этого не умел, но, полагаю, если бы я был более организованным, возможно, это пошло бы мне на пользу.

Есть ли у молодых (и не обязательно молодых) американских фантастов проблемы с языком? В смысле - с грамотностью, со стилистикой, с правильным употреблением слов? Или редактор поправит, подскажет? В нынешней России такая проблема (плохое знание литературного русского языка) существует. По крайней мере, в фантастическом цехе. А в США, Великобритании?

Писатели пишут слишком быстро. И у нас в Америке, и, я уверен, в Великобритании. И все же, я бы сказал, литературный уровень того, что публикуется в США и Великобритании достаточно высок. В среднем. Но кому интересно среднее? Нас интересуют именно исключения. Не всякий, кто хочет писать и продаваться, способен стать исключением. Многим лучше бы писать товарные каталоги.

Что до редакторов - мне не нравится эта идея. Я против каждого, кто попытается объяснить мне, как должно быть написано и как следует читать то, что я написал. С каких это пор литературные эксперты что-нибудь понимают в том, как пишутся книги?

В своём литературном творчестве вы сразу обратились к фантастике. Почему?

Да, я сразу стал писать научную фантастику. Меня привлекал ее интеллектуальный аспект, игра идей и концепций. Ощущаю ли я это сейчас? Иногда, в удачные дни.

Ощущаете ли вы себя демиургом, творцом, Богом, когда создаёте новые миры в своих произведениях?

Большинство нас, американских писателей, слишком профессиональны, чтобы чувствовать себя демиургами. Творец - слово тоже не очень подходящее. Большинство из нас, полагаю, вообще не мыслят этими категориями. Разве что с перепою.

У вас есть какие-то особые рецепты поддержания творческой формы? Что посоветуете молодым в этом плане? Как сохранить себя и свой творческий потенциал?

У меня нет готового ответа. Пожалуй, надо просто родиться удачливым.

Вы много ездите. Новые впечатления помогают писателю?

Да, я много путешествую. Но пытаюсь ли я найти что-то или убежать от чего-то? Все больше и больше я склоняюсь к последнему.

Ваши нынешние предпочтения: НФ или фэнтези?

Мне нравится фэнтези как таковая, но лично я предпочитаю работать в жанре научной фантастики, которая, в сущности, есть разновидность фэнтези.

Ваши планы?

Мои планы на будущее? Когда тебе 76, особенно далеко не планируешь. Действительно, никаких планов у меня нет, только мечты. О чем я мечтаю? Найти славное место где-нибудь на этой земле, женщину, которая умеет готовить и приводить в порядок мои бумаги. Не много ли я прошу? Может быть. Но пока я ни того, ни другого не нашел. Если у кого-нибудь из читателей имеются какие-либо идеи на этот счет, пусть они свяжутся со мной.

 

Август, 2004 год.    Переводила Мария Галина.

КНИГА О НАСТОЯЩИХ ПИСАТЕЛЯХ

Бог свидетель.

И Коля Романецкий.

Уж один-то из них точно не соврет.

Однажды, после вручения очередной «АБС – премии», в солнечный день, но после чудовищного ливня, мы – Володя Ларионов, Коля Романецкий и я отправились по Питеру в поисках вчерашнего дня. Я, например, хотел заглянуть в Летний сад, в котором в юности на глазах у дедушки Крылова целовался с девушкой, которая не постеснялась мне подарить украденную в библиотеке книгу. Бог покарал меня: в последующие тридцать лет мне пришлось написать довольно много книг, чтобы возместить библиотекам ту потерю. Не знаю, что хотели найти там Ларионов и Романецкий, в Летний сад нас все равно не пустили. Точнее, мы сами туда не пошли, потому что цена за вход показалась нам несуразной. Мы решили потратить сэкономленные деньги на приобретение многих полезных и интересных книг, и каким-то образом оказались в пивном подвальчике. Здесь Володя Ларионов стал почему-то требовать у бармена статью Троцкого, в которой вождь давно отшумевшей революции утверждал, что искусство пейзажа не могло возникнуть в пустыне. Бармен молча налил нам водки. Мы дружно открыли рты, чтобы сделать глоток, а потом закрыли. Точнее, мы с Колей. А Ларионов не закрыл. Он начал фразу, которая длилась весь день и в итоге оказалась, я думаю, подлиннее знаменитого романа-фразы «Сто лет одиночества». В тот солнечный день мы узнали от Ларионова массу поразительных вещей. О том, например, что в шесть лет он научился читать сказки, а другие книги шли у него с трудом. «Гриаду» Александра Колпакова, печатавшуюся в «Пионерской правде» он тогда считал литературой, а Эптон Синклер произвел на него тяжелое впечатление. В течение всего дня Ларионов признавался нам с Колей в самых необыкновенных деяниях. В его голосе похрипывал и пощелкивал челюстями гриадный крокодил. Пораженные, с Колей мы узнали, что именно Володя Ларионов в последней трети прошлого века провел в североевропейском городе Сосновый Бор известный конвент «ФантОР-89», а это дало толчок к проведению будущих «Интерпрессконов» и «Странников». Мы также узнали, что первый «Интерпресскон» Ларионов провел на пару с Сашей Сидоровичем и в меру сил помогал Сидоровичу в проведении ряда последующих «Интерпрессконов». Короче, в тот день в Летний сад мы не попали и полезных книг почти не купили (исключая томик А. Крученых в серии «Библиотека поэта»), но денег потратили столько, что вполне могли оплатить на год вперед все свои предполагаемые прогулки по Летнему саду. На канале Грибоедова Володя Ларионов посоветовал рыбакам читать Герберта Уэллса, а милиционеру на Невском сделал замечание за его нелепую кавалерийскую походку, отчего тот начал нервно оглядываться. К пяти вечера у Коли Романецкого выработалась стойкая аллергия на водку. Пришлось переходить на коньяк. Володя Ларионов сделал это охотно. В его бесконечной фразе таилось огромное количество чистой информации. Мы узнали, что он был в свое время заместителем главного редактора журнала фантастики «Хобби-Ф», позднее членом редколлегии журнала «Млечный путь», а нынче входит в редколлегию киевского журнала «Реальность фантастики», что он получил в Харькове за свою бурную деятельность «Золотой Кадуцей». Ларионов так и сказал: «Кадуцей». Что это такое, какому культу принадлежит, я не знаю. Надо будет спросить у братьев Олди. Еще в тот день мы узнали, что Володя Ларионов получил специальную премию «Интерпресскона», как Отец-основатель (не путать с Сыном-разрушителем), и за свою уже не короткую динамичную жизнь успел познакомиться практическими со всеми писателями-фантастами, пишущими на русском языке. Есть, правда, один не представленный ему, живет где-то в Якутске. «Я все равно с каждым поговорю», - пообещал Володя, пытаясь подсчитать настоящих, на его взгляд, писателей-фантастов по пальцам Романецкого. Бориса Натановича он при этом не считал, потому что, какой смысл считать Стругацкого, если мэтр является латентным свойством природы. Пальцев на руках Романецкого не хватило. С писателями-фантастами, пишущими на иностранных языках, узнали мы, Ларионов тоже знакомится, но в долгую связь с ними не вступает, ведет себя сдержанно. К вечеру сгустился нежный белый туман, мы меланхолично плыли сквозь него, как три больших рыбы. Ну, две плыли, а третья говорила. Бог и Коля свидетели. Был момент, когда Володя Ларионов казался мне некоей чудесной двоякодышащей рыбой, потому что он успевал и говорить и дышать. Ближе к сумеркам мы узнали, что Ларионов собственно уже встречается со многими писателями-фантастами, пишущими на русском языке. Не только встречается, но и беседует с ними. «Когда-нибудь я издам книгу своих бесед». Бог и Коля свидетели, что Ларионов сказал именно так. «Моя книга покажет, наконец, сколько у нас настоящих писателей», - с укором заметил он Романецкому, всех пальцев которого не хватило для точного счета. И вот книга вышла. Можно спокойно просмотреть список указанных Ларионовым собеседников. Они-то, вероятно, и являются нынешними настоящими писателями-фантастами.

Геннадий ПРАШКЕВИЧ

 

 

Выражаю искреннюю признательность людям и изданиям,

которые публиковали мои беседы с фантастами.

 

Огромное спасибо

Владимиру Березину ("EX LIBRIS НГ", Москва),

Ираклию Вахтангишвили ("Реальность фантастики", Киев),

Елене Венгерской ("Книжная Витрина", Новосибирск),

Василию Владимирскому ("FANтастика", Санкт-Петербург),

Александру Гаврилову ("Книжное обозрение", Москва),

Вадиму Зартайскому ("ПИТЕРbook", Санкт-Петербург),

Юрию Илкову ("ТЕРА Фантастика", София),

Ирине Молчановой (сайт "Писатель.ru"),

Ольге Опанасенко ("Просто фантастика", Киев),

Николаю Пегасову и Петру Тюленеву ("Мир фантастики", Москва),

Александру Ройфе ("Звёздная дорога", Москва),

Юрию Самусю ("Млечный путь", Бендеры),

Сергею Соболеву ("Семечки", Липецк),

Валентину Субботину ("Ф-Хобби", Бобров).

 

Владимир Ларионов

Комментарии читателей:

• Константин Головин

  01.12.2020 21:30:11

  Я об этих книгах мечтал ещё в 90-х годах, но не было времени, чтобы всё это воплотить в реальности написания. Все книги готовы к изданию с коррекцией грамматики. но я не буду при этом дробить книги на мелкие рассказы, как это предлагают редакции, не больше 40.000 знаков.

• Константин Головин

  01.12.2020 21:27:00

  Я сам пишу фантастику, но только как 6 лет, но уже написал 13 романов. каждый роман по 400 страниц формата А3 на компьютере. Это уникальная фантастика, так как она ни как ни связана с Землёй и её обитателями. Моя фантастика за пределами нашего Солнца и нашей галактики. Это совершенно новый стиль фантастики, с магией, сверхтехнологиями, другими именно Мирами за пределами нешей Галактики. Это не Гарри Поттер, ни Звёздные войны, это совершенно новое в области фантастики и фантастическо-фэнтезийных приключений. У меня только комментарии к новым моим словам около 100 страниц.
  

• Сергей Исаков

  09.12.2010 18:08:44

  Великолепно! С огромным удовольствием прочел и вопросы, и ответы. Причем, если радость от живого общения с Лукиным, Прашкевичем как бы подразумевалась, то интервью с Галиной, Дивовым, Романецким, Рыбаковым добавили красок к их образам в моем понимании. Одно жаль: это все же беседы минувших лет, вот если бы "Мамонт" смог получать от них и других свежие вести! Что-то подобное микроблогам? И - это моя давняя мечта - какие-то доп.материалы к уже опубликованным вещам, которые не вошл