Цветок в клетке

Этот случай был в моем раннем детстве, а потому мало, что осталось в памяти. Помню только, как однажды я проснулся ночью и обнаружил у себя на груди какой-то странный рисунок. Он был похож на отпечаток, который возникает, если к коже надолго прижать ткань с вышивкой или какой-нибудь предмет.

Возможно, примерно так у меня на коже появился рисунок. Он представлял собой что-то вроде клетки из прутьев или проволоки, а в клетке находился цветок, похожий наромашку. Верхушка цветка как бы протискивалась между прутьями клеткии немного возвышалась над ней.

Видимо, в четыре года меня уже одолевало любопытство. Я стал искать на ночной рубашке и пододеяльнике рисунок, который мог бы оставить такой след, но ни аппликации, ни похожей вышивки нигде не нашел. Да и откуда ей взяться – я ведь не девочка, чтобы на меня надевали рубашонки с вышивкой.

Помню только, что спросил об этом цветке маму, но что она ответила, как-то забылось, но, кажется, она тоже не могла найти объяснения этой «тайной печати». До сих пор иногда вспоминаю об этом случае и ищу в нем какие-то смыслы.

Про «ябико и ибку»

Одно из ранних моих «программных заявлений» случилось в два-три года. Судя по воспоминаниям, было еще довоенное время. Моя тетя Екатерина Александровна – была деланно участливой и казалась заботливой родственницей. Так, однажды, как рассказывали родители, тетя Катя была у нас в гостях и спросила меня перед уходом: «Что тебе принести в следующий раз?».

Все понимали, что это вопрос риторический и ответ на него не имел никакого значения. Он был рассчитан на то, что я забуду, о чем попросил.

Однако я-то верил в справедливость! И ждал исполнения высказанного пожелания, поэтому заявил: «Принеси «ябика и ибки». В переводе на человеческий язык мне хотелось яблока и рыбки.

Как часто бывает у взрослых, моя тетя забыла про наш разговор. И при новой встрече я старательно смотрел на руки моей родственницы в надежде, что получу обещанные «ябико и ибку». Правда, произнес только: «Ябико?». Поэтому при нашем расставании с тетей уж не было больше вопросов и обещаний.

Удивительно то, что и до сих пор я больше всего люблю всякую рыбу, а из фруктов - яблоки.Оказывается, пищевые предпочтения человека могут проявляться довольно рано. А посему, родным и родственникам стоит порой прислушиваться к просьбам детей – они иногда бывают программными.

Встреча с богом

В нашей семье не было истовых приверженцев какой-либо веры. За исключением, пожалуй, деда – Александра Алексеевича Свешникова. Дедушка был глубоко верующим, почти какстарообрядец.

В те времена почти все считались атеистами, хотя и вынужденно. Атеистами числились и мои родители. То есть, они не ходили в церковь, но тайком пекли и святили куличи, не постились, да и не было в этом особой нужды, так как не всегда можно было достать скоромного – мяса любого вида. Большие церковные праздники, конечно, знали и помнили.

Меня крестили, но тайно, на дому, приходящим священником. В церкви я бывал, главным образом, с нашими соседками. На первом этаже дома жила Маша (Красильникова) – бывшая монашенка. Она чаще других и водила меня в церковь.

Посещение церкви в те времена обозначало путешествие на окраину города на одно из кладбищ. Все потому, что в Вологде все городские церкви были закрыты и только на кладбищах еще действовали храмы. Ближним к нам было Горбачевское кладбище. Вот туда, в Лазаревскую церковь,и водила меня монашенка Маша.

Однажды, когда мы вернулись со службы, мама спросила, что интересного я увидел и узнал. Говорят, я ответил, что видел бога, и он вертелся на одной ножке! Изумлению окружающих не было предела. Я как мог, объяснил смысл своего заявления, но так и оставалось для всех непонятным, кого же я видел.

На следующий раз, когда мы пришли в церковь, Маша попросила показать бога, которого я видел неделю назад. И я показал на… вентилятор, который неторопливо вращался под действием теплого воздуха, выходящего из церкви.

Все стало ясно. Я видел «бога, вращающегося на одной ножке», потому что вентиляторов я до сих пор не видывал - у нас ихнигде пока не встречалось. А этот единственный оказался сломанным.

Так стало понятно, что только прогресс и наука иногда разрушают наши религиозные представления. Но они же и вводят в заблуждение, если знания неполноценны или наивны.

Уроки жизни

Это было в раннем детстве, но когда я уже выполнял разные поручения. То мне надо было сходить к кому-либо из соседей и что-нибудь принести или отнести, передать просьбу или сделать такого же рода поручение, не требующее строгой последовательности действий.

С шести-семи годам нам уже приходилось выполнять множество подобных поручений. Это главная забота «о воде, дровах, помоях» - то есть принести или вынести. Были разного рода покупки продуктов, иногда с длительным стоянием в очередях. Короче, подобных дел всегда было много. А вот как ты справишься с ними, зависело от твоей смекалки, ловкости и даже изворотливости.

И вот однажды мама поручила мне сразу два дела, тем более, что дома, в которые надо было зайти, располагались недалеко друг от друга. Надо было отнести соленую треску моей бабушке – Марии Ильиничне, а потом зайти к Эрне Колпаковой – знакомой нашей семьи и взять у нее березовых углей для самовара.

Я же рассудил так. Если иду в те края, то, пожалуй, заодно обменяю книги в библиотеке. Эта библиотека была почти по пути моего следования. Это меня и сгубило. Книги я обменял и оказался не у начального пункта моего назначения, а у конечного.

А какая разница? Я быстро отдал треску вполне обеспеченной и безбедно живущей Эрне, а к бабушке заявился за углями.

Нельзя сказать, что бабушка бедствовала, но то, что вся их семья - бабушка, ее дочь – Галина и двое внучек жили на одну зарплату Галины – электрика с вагоноремонтного завода, говорило само за себя. Да, и эту треску мама передавала, чтобы помочь им, хоть чем-то.

Когда я принес угли и передал привет от бабули, мама меня встретила таким выразительным молчанием, что я мгновеннопонял, что совершил тяжкий проступок. Мама долго молчала, а потом спросила: «Ты хоть понимаешь, что наделал? Эх ты, горе-помощничек!».

Если бы кто-либо мог понять всю глубину моего раскаяния! Мне было так стыдно, что и передать трудно. Тогда я дал себе слово, больше не поступать так безответственно.

Какимбыло это обещание, сейчас трудно воспроизвести, но с тех самых пор я помню свой позор (раньше даже уши от стыда горели) и стараюсь выполнять обещанное. Такой урок меня, похоже, изменил, это был урок на всю жизнь. Прости меня, бабуля, если это возможно.

Фишер - стойкий музыкант

После войны в каждом городе было много увечных людей, обделенных судьбой и пострадавших от военных передряг. Так, по улице мимо нашего дома каждое утро ковылял на костылях человек, увешанный музыкальными инструментами. Помню трубу и флейту.

Было заметно, что передвигался он с большим трудом, а его опухшие ноги едва помещались в каких-то немыслимых опорках. Ковылял этот музыкант в сторону рынка. И вот однажды я услышал, как хорошо он играет на трубе, флейте, гармошке и бог знает еще на чем.

Я узнал у мамы, что фамилия этого музыканта Фишер. Пострадал он из-за своей немецкой фамилии (а может быть, и из-за происхождения). Его, похоже, отпустили из тюрьмы или лагеря умирать на волю. А он вопреки всему выживал, но не побирался, а честно зарабатывал на хлеб. Хотя давалось это ему с большим трудом.

Но он, похоже, держался изо всех сил и еще нес людям радость и поражал их своим мастерством иупорством.

Его виртуозная игра на многих инструментах привлекаланемало слушателей и вызывала неподдельное восхищение. Надо сказать, что конкурентов у Фишера было много, но их пиликанье и треньканье не сильнопривлекало зрителей. Не случайно во мне отложилось такое уважение к его несгибаемому упорству.

Как я весну открывал

Во времена нашего детства зимы были крепкими и долгими. Снега всегдавыпадало много. Мне, как мальчишке, приходилось выполнять много домашних дел – носить воду с колонки, выносить помои, зимой таскать дрова на три печки, ну и расчищать дорожки от снега к сараю и к воротам.

Когда наступала весна, появлялись новые обязанности. Но одна из них была не обязанностью, а, скорее, наградой по случаю окончания зимы.

В весенние каникулы,в конце марта даже у нас на севере начиналась весна, а я открывал ей дорогу!

Во второй половине дня, когда солнце уже хорошо пригревало, я начинал помогать весне! Точнее, так мне казалось. Приходила пора очищать крышу сарая от подтаявшего снега. За зиму его на крыше накапливалось столько, что она даже прогибалась под его тяжестью. А может быть, так казалось.

Я забирался на сарай с лопатой и принимался за работу. Снег легко соскальзывал с наклонной крыши, только успевай его направлять, чтобы падал подальше от стены сарая. Все действо продолжалоськаких-нибудь полчаса. Я спрыгивал с крыши в сугроб снега, только что сброшенного с крыши, и с каким-то приятным чувством шел домой.

Спустя примерно полчаса я смотрел из окна на результаты выполненной работы. Наконец замечал, как сырые доски на крыше начинали подсыхать на ярком весеннем солнышке. Вскоре над ними уже поднимался едва заметный пар! Именно, этот момент, на мой самоуверенный взгляд, и был сигналом к началу весны. Теперь уж нельзя было сомневаться в ее наступлении, в ее скорой победе над зимой, которой я способствовал.

Неурочный бой часов

В день, когда мне исполнилось шестнадцать лет, мы готовились к приему гостей – моих сверстников: соседей и школьных друзей. Помню, что я устанавливал стол и расставлял стулья. Когда я вошел в комнату, висящие там стенные часы начали отбивать время.

Но вместо ожидаемых трех ударов наши часы немного сошли с ума и начали отбивать и отбивать часы без остановки. Я почему-то стал считать эти удары, и когда насчитал их больше полусотни, мелькнула мысль – а не кукушкой ли «работают» часы.

Всего прозвучало около сотни ударов – на большее не хватило завода пружины. Но я и этим был доволен. Не плохо бы пожить так долго – лишь бы хватило здоровья.

Теперь у меня появилась цель, и даже обязанность – осуществить то, что «накуковали» часы!

Храм

Однажды мы с отцом поехали за грибами на станцию Семигородняя. Уже наступил сентябрь и пришли ночные холода. В это время довольно часты туманы, вот и в тот раз туман выдался на редкость густой.

Мы шли, едва различая наезженную дорогу, и все ждали, когда она выведет нас к лесу либо к деревне. Сквозь туман стало пробиваться солнце, но выглядело оно, как светлый диск. Казалось, что солнце вот-вот победит туман, но получилось наоборот – солнце стало чем-то заслоняться, и вскоре диск его исчез совсем.

Возможно, наконец, мы добрались до леса. Однако, сумрак нарастал по мере продвижения вперед и через несколько шагов мы увидели перед собой старый деревянный сруб из толстых бревен.

Присмотревшись, мы поняли, что перед нами стена большой деревянной церкви. Удалось разглядеть, что церковь высокая и многоглавая. Но шли-то мы за грибами, поэтому решили посмотреть церковь на обратном пути и двинулись дальше по дороге в лес.

Грибов набрали много. День разгулялся, и настроение было отличным. Как только выбрались из леса, то увидели эту церковь. А точнее, храм. Он был так красив, что дух захватывало. Церковь просто сияла серебром – это осиновый лемех многих куполов блестел под осенним солнцем.

Храм был огорожен, а на паперти сохранились несколько скамеек. Издали было видно, что это уже мертвый храм. На дверях его висел большущий амбарный замок. Что уж там хранили – одному богу известно.

Мы присели на скамейку и достали свои нехитрые припасы, чтобы перекусить перед дорогой. Непроизвольно залюбовались украшениями церкви – деревянной резьбой, куполами, красивыми навесами и крылечками. Так сидели до последней минуты, чтобы не опоздать на поезд.

Вышли в последний момент, и потопали к станции. И хотя мы спешили, да и корзины с грибами были тяжеловаты, но часто оглядывались, чтобы еще раз посмотреть на храм. Чем дальше мы уходили, тем меньше были видны следы заброшенности, храм как бы поднимал голову и говорил: «Я держусь и жду вас еще раз». Я тоже думал, что мы еще здесь будем, и увидим эту красоту.

Судьба, однако, распорядилась по-своему,увидел я подобную красоту лишь спустя почти двадцать лет, в Кижах. А этот храм через несколько лет сгорел.

Вот уж действительно – что имеем, не храним, а потерявши, плачем.

К сожалению, этот принцип так и остался неизменным. Обидно, что почти ничего нам не удается сохранить, и лишь немногие плачут по утраченному, остальным же просто безразлична судьба нашей старины. Но попробуй сказать им, что не стоит им тогда себя считать патриотами – оскорбятся со страшной силой.

О попугаях и кроликах

В послевоенное время возникла острая нужда в услугах психотерапевтов, но их пока не встречалось в наших краях. Многие судьбы были поломаны войной и прочими невзгодами. Неуверенность в будущем и тем более неизвестность путей и мест пребывания множества родных, разбросанных войной, порождали потребность во врачевании душ.

Как во всякое сумбурное время появилось много гадальщиков и прочих «пророков». Особенно много подобных «специалистов» встречалось на рынке и на вокзале.

Оборудование у такого доморощенного гадальщика было самым простым: попугай или кролик и ящичек с конвертиками, в которых находились готовые ответы на разные жизненные ситуации.

Желающий узнать свою судьбу платил деньги этому «пророку», тот что-то шептал своему ассистенту - попугаю или кролику, который направлялся к ящичку и начинал исследовать содержимое. Кролик, похоже, обнюхивал конвертики, а попугай их осматривал. И тот и другой вытягивали один из конвертиков и передавали иххозяину.

Наверное, здесь и начинались манипуляции с сознанием желающего узнать свою судьбу – конверт можно было подменить любым другим, более подходящим. Конверт вскрывался «пророком» или отдавался клиенту.

Слова, определяющие судьбу, прочитывались вслух и все ахали, если их смысл поражал воображение окружающих. Если же слова оказывались непонятными, то доморощенный «пророк» разъяснял их потаённый смысл, и изумление окружающих наступало несколько позднее.

Самыми честными в этой игре были, пожалуй, кролики и попугаи – они-то честно отрабатывали свой паёк.

Военная лошадь

Как-то раз морозной и снежной зимой мы были в центре города и шли через Каменный мост. Уже тогда прежние торговые ряды, были заняты магазинами и магазинчиками, фотографией, военкоматом, поликлиникой и Обкомом партии.

Около военкомата стоял высокий и стройный рысак, запряженный в легкие красивые санки. На нем , видимо, разъезжал сам военком города.

В те далекие времена на лошадях, на лошадках, на битюгах и даже на одрах перевозили и людей и любые грузы. Это было настолько привычно, что даже скорая помощь прибывала к болящему человеку на карете, а точнее, на пролетке.

Увиденный рысак был прикрыт попоной, украшенной большой красной звездой. Был довольно сильный мороз, и попона даже слегка покрылась инеем. Я такое приспособление видел впервые. Поэтому остановился и спросил отца: «А зачем на лошади одеяло?» Он ответил, что это не одеяло, а попона, чтобы лошадь не замерзла.

Меня удивило то, как рысак косился на проезжающих мимо лошадей. Он вскидывал голову и иногда ржал громко и призывно. Его уздечка была примотана к столбу, и поэтому рысак смотрел на всех их немного искоса.

Мне казалось, что рысак хотел сообщить всем лошадям о своей красивой попоне со звездой, о том, что он служит в армии, а они проезжают мимо и знают об этом.

Когда же мы пришли домой, то первое, что я сообщил – мы видели военную лошадь, а на ней была НАПОПА со звездой!

Конфета

Во времена моего детства люди в гости ходили гораздо чаще, чем теперь. Ведь чтобы узнать о том, каково здоровье или как обстоят дела у кого-нибудь из родственников или знакомых надо было прийти к ним и пообщаться.

Телефонов тогда не было в обиходе. А письма и открытки посылали в другие города и прочие населенные пункты чаще, обычно по причине какого-нибудь важного события или праздника.

Зато люди были в более тесных отношениях, чем в наши дни. Общение по телефону или обмен эсэмэсками напрочь отметает непосредственное общение между людьми. Ведь люди, приходя в другой дом, всегда говорили не только о том деле, которое привело их в другой дом. Они видели друг друга, ласкали или тормошили детей, приносили им какой-нибудь гостинец. Даже само это слово несет в себе смысл хождения к другу, родственнику или соседу.

Мои родители тоже часто посещали своих знакомых. Обычно не было возможности детей оставить одних дома и нас, естественно, всегда брали ссобой.

В одну из поездокв Ленинград мы были в гостях у кого-то из родни. В том доме на прощание меня угостили довольно большой конфетой. Но так как чай мы уже попили, то я так весь день и проносил ее в руке.

Нельзя сказать, что я жаждал чаю, но есть конфеты просто так, какпряники или печенье, я не мог – не привык.

Эту конфету – большую и с ярким фантиком я так и носил целый день в руке. От тепла она стала мягкой, но шоколад, похоже, был настоящий, поэтому она «дождалась» вечера. Точнее, вечернего чая.

Тут я и предложил ее тете Клаве, у которой мы остановились в той поездке. Сделал свой презент я не очень ловко, но все равно, тетя была потрясена моим терпением.

Мы честно разделили эту конфетину на двоих. Я впервые понял, что подарки могут приносить радость той и другой стороне.

Ёлка к Новому Году

Мы с другом Славкой были, что называется, «не разлей вода». Все, что можно, мы делали вместе. Для этого книги, лыжи, коньки и велосипед, рыбалка и сбор грибов и ягод были хорошим поводом. В те времена телефоны не были в широком пользовании, но зато мы могли переговариваться с помощью фонарика и азбуки Морзе через окна наших квартир.

Понятно, что и в разные авантюры мы пускались тоже вместе. Так перед Новым Годом мы увидели, что продаваемые елки не очень красивы, да и довольно дороги. Решили, что надо попытаться самим добыть елку в лесу. А на сэкономленные деньги, можно было бы купить катушку для спиннинга. В то время мы увлекались рыбалкой.

Родители были не против такого предпринимательства, и мы вышли в поход. Зима в том году стояла крепкая и снежная. До ближнего леса мы добрались без особых помех.

В лесу мы быстро поняли, что не совсем готовы к добыче елок. Снега было так много, что в нем можно было потерять валенки. Да и передвигались мы в высоких сугробах с большим трудом.

Все подходящие по размеру елки до половины были завалены снегом. А добраться до основания деревца из-за снега было почти невозможно без хорошей лопаты.

Тогда решили срубить по вершине каких-нибудь старых елей. А это очень высокие деревья и с густыми ветвями.

Начали штурм. Преодолевая частые и колючие ветви и борясь с подбирающимся страхом высоты, мы все-таки добрались до вершины. Вернее, до того места, где уже можно рубить желанную верхушку ели. С трудом срубили своими туповатыми топорами по штуке и полезли вниз.

Перед спуском хотелось немного отдышаться и оглядеться с высоты. Я очень удивился тому, что наш Софийский Собор и Колокольня показались такими близкими. После небольшого отдыха мы стали спускаться.

Теперь ель как будто не хотела пускать губителей назад и цеплялась за одежду, задирая полы одежды вверх. Смотреть вниз наветви, на которые можно встать, оказалось очень неудобным и немного страшноватым занятием. Но и в этот раз нам повезло – мы благополучно спустились к земле.

Отдышались и подались в обратную дорогу. И тут же поняли, что с елкой обратная дорога станет много труднее. Хорошо, что кое-где можно было пробираться по нашим старым следам.

Долго тащили свои трофеи до шоссе. Мы уже заметно устали, промокли и проголодались. Пот лил ручьями, а в валенках было сыро от снега, набивавшегося сверху.

Наконец мы вышли на шоссе и стали ждать грузотакси. В те годы вместо автобусов ходили грузовички с тентом и скамейками в кузове. Начинало темнеть, на дворе-то декабрь – самые короткие дни. Место у дороги открытое, ветерок и морозец вроде и невелики, но без укрытия стали они нас одолевать.

И тут возник, как посланник божий, наш спаситель. Это был водитель остановившегосягрузовика. Он понял по нашим понурым фигурам, что нам плохо и надо помочь. Спаситель вышел из машины, закинул наши елки в кузов, а нас посадил в машину. Дал нам на двоих пол батона. Для нас он показался вкуснее куличей и пирогов.

Довольно быстро доехали до дома, шофер Андрей ради нас сделал небольшой крюк. Он помог нам достать елки из кузова, пожелал удачи и собирался ехать. Мы его благодарили так искренне, что он немного приостановился и сказал: «Ладно, не благодарите, но помните, что вам повезло - вечером мало машин едет в город. Пусть это будет вам уроком – если идете в лес, да зимой, то будьте готовы ко всему. Но вы молодцы – крепко держались. Ну, бывайте!».

Тут он укатил, а мы, с трудом передвигая ноги, пошли по домам. Я и Славкана всю жизнь запомнили «человечного» Андрея и номер его колесницы. Потом иногда видели его машину и всегда приветливо махали друг другу руками.

Летом уже в августе мы были в том самом лесу. Собирали малину и грибы, если попадут. Случайно вышли к тому участку леса, где пробирались по снегу зимой. Летом его было не узнать. И только ели со срезанными вершинами выдавали место нашего приключения.

Стало немного не по себе, потому что верхние ветки елок уже немного загнулись вверх. Казалось, что они как бы приподняли руки, показывая свое возмущение нашим поступком.

Больше таких походов за новогодней елкой мы не делали – хватило одного урока.

Сквозь пургу

Ах, как мы ждали каникул. Пожалуй, посильнее, чем сейчас ждем отпуска. Нельзя сказать, что мы не любили школу. Скорее, у нас были сложные чувства. И поэтому в каникулы мы хотели новых ощущений, тех которые почти недоступны во время учебы.

Одним из них была рыбалка. Зимой рыбалка совершенно не похожа на летнюю, она другая и не сразу скажешь, какая из них более интересна и увлекательна. Обычно зимой рыбачить ездили в более далекие места. Тут был нужен кто-то из старших, который знал бы, как и куда добираться до «рыбных мест».

Таким нашим добрым наставником стал Иван Николаевич - муж Лены- маминой подруги. Он был заядлым рыбаком и изредка брал меня и своего сына Станислава на рыбалку.

Это был веселый, неунывающий человек, хотя с фронта вернулся малость покалеченным – на правой руке осталось три пальца – большой, средний и мизинец.

Служил Иван Николаевич экспедитором, то есть развозил разные товары из склада по магазинам и столовым. Он был общительным улыбчивым человеком, по характеру похожим на литературного героя – Василия Теркина. Как многие фронтовики был не прочь «заложить за воротник». Иногда объем принятого зелья был явно больше допустимого.

И еще была одна черта Ивана Николаевича – он никогда не ругался бранными словами, а махнув обреченно рукой, цедил сквозь зубы: «А-а, ко прахам!». Поэтому знакомые и друзья так называли его «Ко прахам».

В тот раз «Ко прахам» предложил в наши зимние каникулы съездить на рыбалку на реку Лежу, в деревню Лобково. Мы, конечно, согласились и быстро собрались.

А зимой надо собираться более основательно, чем летом. Помимо снастей и наживки, нужна теплая одежда, естественно, еда. Все оборудование для рыбалки – ящик-шарманка, пешня – это тоже немалый груз.

Так что нагрузились мы основательно и вечером сели в пригородный поезд, который должен был нас доставить до станции Паприха.

Как нарочно, на город навалилась метель, но на вокзале этот падающий под косым ветром снежок, казался небольшой помехой. И самый большой вред от него – это, возможно, плохой клев.«Ко прахам» нас взбодрил: «Охотка, не хлябай! Не грустить – сдюжим!».

Вагон был примечателен своей стариной. Потом в фильме «Идиот» пытались показать такой раритет, но мало что удалось. В этом двухосном вагоне почти не было перегородок, то есть никаких купе и полок. В центре этого небольшого вагона стояла буржуйка, в ней весело полыхал огонь, и было довольно тепло. Скамьи стояли рядами вокруг печки, и между ними можно было пройти с вещами. Мы устроились ближе к выходу, так как должны были ехать всего минут сорок.

Кондуктор – громкоголосая пышнотелая женщина проверяла билеты и объявляла остановки. В своей черной форменной шинели она была местным и царем и богом. В сумраке вагона, освещаемого двумя свечками в фонарях, каждое появление ее было внезапным, и начиналась суматоха – кто-то должен был выйти, а потом начиналась проверка билетов у вошедших на станции.

В тепле и сумраке вагона мы даже задремали, хотя каждое появление кондукторши немного мешало.

Вдруг мы оказались в центре ее внимания, и спросонья выскочили из вагона, чуть ли не в сопровождении стимулирующихпинков вагонной богини. «Ко прахам» пытался объяснить, что это не Паприха, а другая станция. Но в темноте и в метели что-либо увидеть было невозможно.

Кондукторша, как монумент, стояла в дверях вагона, и видно было, что она не допустит нас обратно. Тут поезд показал свой характер, взял да и тронулся. Состав так быстро исчез в метели, что можно было подумать – они с богиней в сговоре.

Через несколько минут стало понятно, что проводница вытолкала нас раньше времени. В пурге и ночной мгле мы обнаружили, что эта садистка в форменной шинели высадила нас на предыдущей станции. До нужной нам станции еще пять километров, а может и больше.

«Ко прахам» взбодрил нас каким-то афоризмом, но чувствовалось, что он понимал свою оплошность за утрату бдительности. Делать нечего, теперь надо идти до Паприхи. Но единственный ориентир – это полузасыпанные снегом рельсы.

Пурга все крепчала, снег на глазах заметал слабые следы прошедшего поезда – рельсов уже почти не было видно в темноте. Идти по шпалам, засыпанным снегом, было не очень удобно. Приходилось либо часто семенить ногами, либо широко шагать, а это в любом случае очень неудобно и медленно. Как говорится, мы так накувыркались уже через полчаса, что стали идти все медленнее.

И тут сзади стал появляться какой-то свет. Мы поняли, нас нагоняет поезд. Быстро скатились в сугробы вправо от линии. Мимо прогрохотал в клубах пара и огнях паровоз с несколькимивагонами. Хорошо, что это был коротенький поезд, и мы недолго отсиживались в кустах. Посмотрели ему вслед и снова выползли на рельсы.

Тут я увидел, что над паровозом над его тендером через каждые несколько секунд вырывается какой-то красноватый сноп света. Хорошо, что мы понимали бессмыслицу шпиономании, бушевавшую тогда. А то можно было бы принять этот свет от открываемой топки паровоза как сигналы азбуки Морзе.

А ведь были такие «бдительные» граждане, которые даже щелканье жучка-древоточца принимали за тиканье часов от мины и вызывали милицию или госбезопасность. Бывали и более курьезные случаи, но ведь много совершенно безвинных людей пострадало из-за глупой подозрительности нашего обывателя.

Через час-полтора мы все-таки вышли к Паприхе. Все, наконец, закончилось это хождение по шпалам. Тут «Ко прахам» стал для нас настоящим поводырем.

Мы обошли вокзальчик станции, и оказались в поле. Иван Николаевич объяснил, что теперь надо найти нашу дорогу. К станции подходят две дороги, а нам надо держаться правой из них. Но как в этой белой пелене найти ее?

Мы принялись бродить по снегу, стараясь нащупать ногами твердую поверхность, чтобынайти нашу и только нашу дорогу.

Наконец, нашли, но пошли, пожалуй, еще медленнее, так как все время ходили зигзагами и искали ногами дорогу. Уже казалось, не будет конца этому блужданию или, что мы топчемся на одном месте и никак не продвигаемся вперед. Так устали, что даже не стали останавливаться, когда кто-то крикнул: «А вдруг тут волки!».

Иван Николаевич успокоил, что в такую погоду волк не любит охотиться – следов не найдешь и бежать по снегу не сподручно.

И тут впереди показался слабый огонек, это мы вошли в деревню. Вокруг тишина, избы, казалась, засыпаны снегом по самые крыши. Ни одного огонька, кроме того дома, к которому мы как раз и вышли.

Это была довольно большая изба, около нее стояли сани с поднятыми вверх оглоблями. «Ко прахам» пояснил, что мы вышли как раз к постоялому двору.

Поднялись в темноватую «залу». Там было сильно накурено, висел пластами дым, ядреный от махорки. За длинным столом сидело человек пять или шесть и играли в карты. Над столом висела керосиновая лампа с жестяным абажуром. Светила она неярко, и как уж игроки разбирали масть карт, одному богу было известно. По углам вповалку спали люди. Хозяин предложил теплой картошки и поставил самовар.

Мы были рады оказаться в тепле, ноги уже гудели после долгой ходьбы по снегу. Все оценили прелесть теплой картошки с салом и хлебом. Эта еда показалась невероятно вкусной.

Нас тут же сморил сон. Но спали мы не очень долго. С рассветом около семи-восьми часовутра стали подниматься возчики. Они курили, кашляли, что-то ели за столом и громко разговаривая, выходили на двор. Скоро стихло – все разъехались.

Нам тоже надо было вставать и опять идти, но уже утром, слава богу, уже без пурги и по свежее проложенной дороге. Перед выходом мы чуток перекусили опять горячей картошкой, но уже с консервами «Бычки в томате». Хотя была примета, что рыбу брать с собой на рыбалку не следует, но выбор продуктов был невелик в те поры. Да и съели мы ее еще до рыбалки.

Хорошо, что пурга унялась, а на востоке в просвете между тучами и горизонтом занималась робкая заря. Мы потопали примерно в сторону зари. Настроение улучшалось с каждым шагом. Не стало пурги, дорога видна и немного даже укатана уехавшим обозом, что еще надо, чтобы добраться до «рыбных мест».

Скоро мы вышли к Лобкову – к старинному селу на берегу Лежи. Сразу направились к реке, чтобы застать утренний клев. И он удался, видимо, после ненастья погода повернула к вёдру.

Два дня пролетели быстро. И вот уже наша команда под руководством «Ко прахам» направилась в обратный путь. Мы наловили рыбы – она в наших шарманках – в особых ящиках с полозьями.

Считай, хорошо и с пользой провели время, рыбалка удалась, хотя погода, кондукторы и ночная мгла были против наших устремлений. Но мы все-таки победили.

Как лед звенит

Ах, как мы были нетерпеливы в детстве! Весной ждали наступления лета, а осенью – наступления зимы. Доходило до того, что мы начинали купаться в день начала летних каникул. Поэтому начало лета в начальной школе, приходилось на 20 мая. Мы в первый же день каникул бежали на реку Вологду и…купались в любую погоду.

Однако, примерно с таким же нетерпением мы ждали наступления зимы. У нас на севере зима наступала быстро – в одну ночь замерзали грязь,лужи и даже река. Сразу становилось чисто на земле и на небе. Ведь мороз и до сих пор ударяет при ясном небе, который у метеорологов называется антициклоном. Вроде бы чисто становилось и на душе, улучшалось настроение и начинало тянуть на природу.

А тянуло-то нас на пруды, реки и прочие водоемы. Но даже лужи привлекали в это время. Почему так хочется человеку сломать ногой первый хрупкий ледок – остается пока загадкой. Мы наслаждались хрустом первого льда, но главное удовольствие нас ждало на прудах и реках.

Появление льда хотя и было долгожданным, но оказывалось всегда неожиданным. Вчера льда еще не было, а утром следующего дня уже вот он - есть. Прямо как рождественский подарок. Учителя географии нам объясняли, что самые низкие температуры бывают ночью, но все равно каждый раз мы встречали появление льда, как неожиданная радость.

Эта радость была понятна только тем, кто любил кататься на коньках и лыжах, но и на санках, конечно. Нетерпеж был так велик, что мы бежали к рекам, озерам и прудам, и начинали проверять крепость молодого ледка. Для этого чаще бросали на лед камни, палки и все что под руку попадется, и смотрели, пробивают ли они его. Если лед крепок, то пытались на него выйти и пробить каблуком. Бывало, что и проваливались при этом, но чаще всего отделывались легким испугом.

Казалось бы, проверили лед на крепость и можно бы уходить. Но что-то завораживающее было в том звуке, который издавали падающие и скользящие по льду камни. И тут парнишки, как загипнотизированные бросали и бросали камни и слушали звучание их. Бросали и слушали, бросали и слушали.

Однако, когда лед крепчал, и через пару дней становилось возможным кататься на коньках, то эти «музыкальные инструменты» заметно мешали ехать по льду.

Неделя-другая позволяла покататься на чистом льду, но потом выпадал снег, и тогда мы шли кататься на катки. Со снегом можно было становиться на лыжи и строить ледяные горки, крепости и прочие недолговечные сооружения. Поэтому первый ледок всегда был вестью к началу очень интересного времени.

Вспомнились эти приятные переживания в одну из последних поездок в Славянку. Это был один из рейсов нового парома, ходившего между Владивостоком и Славянкой. Он выходил поздно вечером из города и в Славянку прибывал на следующее утро.

Я всегда любил смотреть на новые места, когда куда-нибудь приезжал. И тут при появлении на горизонте Славянки, я также вышел на нос корабля и залюбовался восходом солнца, голубеющим небом и морем. Ночью был сильный мороз и в бухте у Славянки образовался прочный ледок.И вот когда паром вошел в бухту и стал ломать этот лед, то случилось то, ради чего мы бегали проверять первый ледок.

Куски взломанного льда с треском разлетались под напором корабля. Эти льдины мчались по льду с тем замечательным мелодичным звуком. Я стоял и наслаждался им, но сожалел, что почти никто из пассажиров не слышит этого концерта.

Тут вышел какой-то матрос и выругался: «Поди, опять лед обдерет всю краску на носу».

Я ему сказал: «А вы послушайте, как красиво звучит лед».

- А чего его слушать. Лед, он и в Африке лед.

Матрос развернулся и ушел. Вот и весь сказ.

Ременные передачи

Шла уже вторая половина двадцатого века. Прогресс, как сообщали в СМИ, шагал по планете гигантскими шагами. И действительно, недавно был запущен первый спутник, а утром или вечером самые любопытные даже выходили на улицу, чтобы увидеть его завораживающий полет.

Мы верили в эти шаги прогресса, хотя по железной дороге, мимо нашего техникума еще бойко катили паровозы.

Асфальт в Вологде был положен пока только на одной улице. И эта улица еще недавно носила имя Сталина, а потом она сразу стала улицей Мира.

В техникуме дипломные работы мы считали на «Феликсах» - счетных машинках. Их еще называли «вам-вам-нам». Таким звуком сопровождали вращение ручки «Феликса» – чуде тогдашней«современной мысли».

Следы прогресса наблюдались и в мастерских техникума. Там появились новые станки «ДИПы». А ДИП – означало – догнать и перегнать, естественно, Америку. Станки привлекали наше внимание мощью, удобством, совершенством и просто красотой.

Но в то же время вдоль стены цеха, где мы проходили практику, еще работали станки с ременной передачей. На большой высоте над ними вращался вал, крутил его мощный электромотор, стоящий в соседнем помещении. Поэтому никакого гула или шумане было слышно. От вала к каждому станку шли приводные ремни. Токарь, когда ему надо было привести в действие станок, переключал ременную передачу с холостого хода на рабочий и можно было обрабатывать деталь.

Было удивительно то, что станок начинал работать, резец обтачивал деталь, стружка красивыми спиралями падала с резца, но почти не было слышно никакого звука!

Это особенно бросалось в глаза, а точнее, в уши, так как работа «ДИПов» сопровождалась заметным гулом, звоном работающих шестерен, да еще и мотор станка добавлял свои нотки.

Так что прогресс – это конечно хорошо, но часто он сопровождается некоторыми издержками. О них, об издержках, об этой стороне прогресса, мы тогда только начали догадываться.

Возможно поэтому, из-за шумных призывов «догнать и перегнать» на обочинах дорог и на бортах машин в то время появились плакаты «Не уверен – не обгоняй».

В гостях

Это было на целине, а точнее, на уборке целинного урожая. Я работал прицепщиком на комбайне. Однажды уборка одного поля затянулась, и мы работали до поздней ночи. Надо было убрать это поле, чтобы затем перебраться на другое, далекое новое поле.

Когда, наконец, наши комбайны подошли к краю поля, было уже около полуночи. При свете фар комбайнеры, как былые боевые командиры, решали, каким путем они будут перебираться на новые позиции.Когда вопрос разрешили, время уже перевалило за полночь. Мой комбайнер пригласил меня к себе домой, и предложил переночевать у него.

Встретили меня радушно. Жена комбайнера – тоже украинка – дородная умелая и добрая. Стол нельзя сказать, что ломился, но был богат и очень аппетитен. Наваристый борщ, гречневая каша со шкварками, а вместо чая громадный арбуз. Это был праздник живота.

Спать меня положили в маленькой комнатке, и я мгновенно провалился в сон. Часа через три сказалась моя любовь к арбузам. Сигнал от мочевого пузыря говорил мне – пора до ветру.

Я пытался сориентироваться, где же желанный выход, но понял, что вечером совсем не запомнил эту важную деталь. Тихо постанывая от нетерпения и ведя рукой по стене, нашел-таки дверь. Но в темноте южной ночи не смог найти запор двери, который удерживал створки.

Я рассуждал в нетерпении так – если две створки двери скреплены каким-то запором, то проведя пальцев по линии их соприкосновения, я обязательно наткнусь на него. Провел, но никакого запора, ни задвижки, ни крючка не было!!!

Не могли же меня закрыть снаружи. Терпежу уже не было, и я метнулся к аварийному выходу – к окну. Быстро снял штук пять цветков в горшках, открыл окно и вылетел/выпал/выскочил в сад. В темноте трудно было искать дорогу из сада и я, мысленно извинившись, исполнил свое заветное желание.

Залез обратно. Цветы уже не стал ставить на окно. Лег спать и опять крепко заснул. Проснулся сразу, как только за дверью началось движение.

Светало. Тихонько расставил цветы. Оделся и подошел к злополучной и упрямой двери. И первое, что увидел, это клямку – простенький запор. Мне надо было не щель между створками щупать руками, а найти незамысловатый рычажок, который бы нажатии, поднял с другой стороны закладку-щеколду. И все. Но трудно думать, если от мочи мочи нет. Да и торчал он из створки в нескольких сантиметрах от той самой щели между дверцами.

Так я пришел к убеждению, что нельзя расслабляться даже в гостях.

Уроки жизни

Мы осваивали паровозы в городе Горьком. Хотя направили нас на работу помощниками машиниста электровоза. Но вышла неувязка, а может быть и накладка. Не стали мы разбираться в том, что и куда положили, а начали осваивать смежные профессии.

Работа кочегаром и помощником машиниста оказалась не столько тяжелой, сколько настоящей мужской, где нужна воля, стойкость и упорство.

Так, однажды я попал в бригаду известного машиниста Глазова. Это был человек, решительный и сильный. Как-то раз заело наш стокер – машину, которая должна подавать уголь в топку паровоза.

В то время каменный уголь был тем плох, что в нем встречались железяки от угольных комбайнов, детали шахтной крепи и просто металлический хлам. Любая такая железка могла остановить стокер намертво. То есть он вставал вглухую, а уголь нам приходилось бросать врукопашную. Тут всем работы хватало. Машинист нас подбадривал словами: «Бери больше, бросай дальше – отдыхай, пока летит».

Так вот на подъеме Глазов приходил к нам на помощь – мне и моему кочегару помогал удержать пар и воду в котле. В тот раз нам не повезло и почему-то на одной станции, к которой был хоть и небольшой, но ощутимыйподъем, нас захотели остановить – на входном светофоре был красный сигнал. Глазов высунулся по пояс из окна и начал подавать сигнал остановки – три длинных гудка. Я понимал, что это скорее эмоции, что если даже мы остановимся, то как-нибудь да вытянем состав с подъема. А Глазов не хотел останавливаться и подавал сигналы раз за разом. Мне даже стало казаться, что он тем самым заявлял: «Гла-Зов- Я-а-а!»- своими троекратными свистками.

Может быть, он и высвистел нам дорогу - нам открыли входной светофор, и мы поехали дальше без остановки.

Глазов был немногословен, и как-то раз в беседе промолвил: «В нашем деле самое главное – держать марку». И пояснил, что, если будешь держать пар на шестнадцати атмосферах, значит, держишь ее - марку! После нашей «пахоты врукопашную» я понял, что держать ее иногда удается с трудом, но хороший товарищ всегда поможет в этом деле.

Это ревнивое отношение к делу, это своеобразное понятие чести понравилось мне, а слова «держать марку» не раз приходилось мысленно говорить себе в разных ситуациях. Поэтому автора слов всегда вспоминаю с благодарностью.

При работе на паровозах были парадоксы, заключающиеся в том, что многие жизненные правила оказывались перевернутыми по смыслу. Так известное правило: «Мой руки после туалета» на паровозе звучало совершенно парадоксально: «Мой руки перед туалетом!». Дело в том, что руки кочегара, да и помощника машиниста во время работы такие грязные, что их необходимо их отмыть, прежде, чем пойдешь хотя бы по малой нужде. Хорошо, что горячей воды на паровозе вдосталь, и мыло всегда водилось.

С мытьем после работы тоже возникали довольно любопытные проблемы. Мы так пропитывались угольной пылью, что обычная мочалка не помогала и только хорошая щетка на крепкой и длинной ручке выручала в этом случае. Ладно, тело как-никак ты видишь, и отмыть его дочиста сможет почти каждый. А вот как отмыть глаза. Дело в том, что грязь так въедалась в складки на веках, что недомытые они начинали напоминать плохо подведенные глаза какой-нибудь загулявшей девицы.

Вот мы и бегали из душевой к зеркалу и обратно, чтобы домыть ресницы. Так что паровозники, наверное, первыми открыли секреты макияжа.

Как я стоял у знамени части

Наряды в армии – это не одежда и даже «не прикид». Это суровая служба. Недаром одним из наказаний в армии бывает объявление нарушителю дисциплины наряда вне очереди. Понятно, что бывает очередь за чем-то желанным и недоступным. Но в этом случае очередь для того, чтобы никому не было обидно, и каждыйходил в наряд не чаще других.

Называлась такая очередь – «через день на ремень». То есть сутки ты в наряде, а после него сутки отдыхаешь, и на следующие сутки опять идешь в наряд. У нас хотя бы было небольшое разнообразие, так как мы ходили один раз в наряд на кухню, а другой раз – в наряд в караул.

В наряде в карауле мне доставался пост № 1 – у знамени части. Вроде бы все просто – стоишь у знамени и стой себе на здоровье. Но если ты попал в караул где-нибудь у склада, то там можешь походить, постоять, прислонившись спиной к стене, да и посидеть, если найдешь такое место, где тебя не увидят.

В целом режим караула очень суров – два часа стоишь на посту с оружьем, потом два часа отдыхаешь, в смысле, спишь, а потом бдишь – бодрствуешь - не спишь и не караулишь.

Зачем нужно это бдение, не знаю, но думаю, что для того, чтобы солдатам служба малиной не казалась. То есть такое расписание создано вопреки здравому смыслу. Этот рваный ритм не давал ни нормального отдыха, ни нормального сна, поэтому ночью стояние у знамени превращалось в тяжкое испытание.

Особенно тяжело давались «вахты» в промежутке с двух часов ночи и до шести утра. В это время сильно клонило ко сну, а ты у знамени – там не прислонишься к стене и тем более не присядешь.

Поэтому дрема наваливалась так сильно, что я засыпал стоя. Представьте картину – я стою у знамени, то есть у стены, на небольшом возвышении. Справа впереди передо мной барьер, за которым стоит стол дежурного по части. Ему-то можно подремать, сидя на стуле, положив голову на руки. В штабе тишина, только тикают часы с застывшими на месте стрелками. Я старательно стою, глаза просто слипаются, хоть спички вставляй, чтобы веки не закрывались. Тепло и тишина наваливаются на меня, и…я засыпаю. Просыпаюсь через минуту, потому что с грохотом упал мой карабин в одну сторону, а я тоже начал падать, но проснулся уже в полете.

Командир просыпается от грохота и ворчит: «Что ты спать мешаешь?».

Едва дожидаюсь скрипа снега от шагов, идущего на смену караула. Летом шагов не слышно, но в это время не особенно заснешь – донимают комары. Правда, и стоять по стойке «смирно» тоже не приходится.

Говорят, что как-то раз караульный у знамени так зевнул, что вывихнул челюсть. Стоит он с разинутым ртом и мычит дежурному, чтобы тот караул вызвал, а дежурный спит. Так и промычал полтора часа, пока не пришла смена. Хорошо в медсанчасти попался знающий фельдшер – он быстро вернул бойца в строй.

Потом командование долго мучилось в выборе: то ли наказать, то ли наградить часового. Он же пост не бросил? Не бросил, стоял до конца. Но ведь не бдел, а зевал.

Однако так и не нашлиуказаний в уставе – можно ли зевать на посту.

На всякий случай написали благодарственное письмо родителям за хорошо воспитанного солдата. Теперь, говорят, его фотография висит в родной школе под надписью: «Наши земляки – герои».

Этот герой каждый год в день Советской Армии рассказывает в школах городка, как он не бросил пост и боролся с болезнью, теряя сознание. Там вроде бы все девушки поголовно влюбляются в него.

Земляки его уже пару раз били, чуть заслуженную челюсть не сломали – они-то вместе служили и знали всю правду.

А вы говорите – нельзя спать на посту.

Не наш человек

В Институте биологии моря в лаборатории биохимии липидов морских организмов было много замечательных сотрудников. О каждом из них можно написать не один рассказ – настолько эти биохимики были оригинальны.

Возможно, причина этих качеств крылась в том, в Университете была очень сильная кафедра биохимии. А там, где собираются умные люди, срабатывает правило синергетики, которое говорит, что количественные изменения переходят в новые качественные отношения.

Даже со стороны было видно, что у биохимиков постоянно велась интересная работа, они печатались в довольно известных журналах, разрабатывали и использовали новые методики и вообще были людьми интересными и активными.

Это проявлялось во многом. Например, они первыми начали играть в футбол на площадке, вроде хоккейной коробочки. Я с удовольствием в обеденный перерыв и после работы тоже гонял мяч вместе с ними.

И тут на площадке я услыхал поразившую меня историю. После нескольких публикаций по фосфолипидам морских животных, авторитет их исследований заметно возрос, и стали к ним приходить приглашения на международные конференции.

Многие сотрудники съездили на европейские и даже американские конференции. Со временем почти все побывали в разных местах мира, кроме одного сотрудника Василия С. На его документы, посланные на визу, ответом всегда был отказ или выразительноемолчание КГБ. Он по нашим меркам стал «невыездным».

Все недоумевали – в чем дело? Биография у В.С. самая подходящая – не замечен он ни в каких политических высказываниях, происхождение самое надежное – из северных народностей. Не пьет, и даже не курит, занимается спортом. В семейно-брачных отношениях чист, так как холост.

И тут до кого-то дошел слух, что подвела В.С. национальность, как тогда говорили, пятый пункт. Когда В.С. заполнял бумаги для выезда, то свою национальность на английском языке записал как «itelmen», иначе говоря, он честно написал - ительмен, а в КГБ посчитали – нечего итальянцу выезжать заграницу, еще останется, а нам отвечай.

Так В.С. пришла в голову мысль, что может быть записаться русским, но ительменская гордость не позволила поступиться принципами.

О слепой вере в телефонизацию

На Морской экспедиционной станции «Витязь» летом приезжали разнообразные и часто просто уникальные люди. Мы видели и слышали беседующего академика Б.Понтекорво. Были среди гостей академики – начальники в области физиологии – П.Г. Костюк и Т.М. Турпаев. Всем хотелось познакомиться с красотами побережья Японского моря.

Однажды нашим гостем оказался секретный академик З. Он был молчалив и тем самым давал всем понять о своем величии и таинственности.

В тот раз шли мы на нашем институтском катере от Владивостока до острова Фуругельма. Это была очень впечатляющая ознакомительная «экскурсия» по самым интереснымместам зарождающегося Морского заповедника. По этому маршруту возили разнообразных московских «начальников» - нужных и важных. Надо было «пробить» Морской заповедник как подразделение Академии наук, то есть получить статус и финансирование.

Наш катер – это рабочая лошадка, курсирующая постоянно по морским экспедиционным станциям – МЭСам. Как у всякой рабочей лошади у него бывали моменты, когда что-нибудь, да и выходило из строя. Надо отдать должное, у наших моряков редко бывали простои из-за неполадок. Гоняли «в хвост и в гриву» это судно всю навигацию, а между делом что-то у него ремонтировали, чтобы оно было, как пионер, – всегда готов.

В этом рейсе около острова Большой Пелис у рабочей лошадки что-то не заладилось. Мотор взял да и заглох – прямо близ острова. Кое-как добрались до суши и стали на якорь. Моряки взялись за ремонт, естественно, они связались с Владивостоком с сообщением о вынужденном ремонте. Так как никакой опасности не было, то и паники у бывалых пассажиров,естественно, не возникало.

Мы понимали, что катер не такая сложная машина, чтобы ее не отремонтировать, поэтому все спокойно читали, загорали и просто блаженствовали.

Но вдруг паника возникла в светлой голове одного человека –академика З. Он обратился не к команде, а к нам: «Что вы так спокойно сидите, надо срочно что-нибудь делать, чтобы нас спасали!».

Но народ-то не знал, что перед ними академик, да еще исекретный, тем более, что вид у него был самый обыкновенный, почти затрапезный.

Кто-то посоветовал ему спокойно сидеть и ждать конца ремонта. Возможно, кто-то пошутил, сказав, что о нас спохватятся и через неделю-другую найдут, тем более, бутылку с запиской о катастрофе уже бросили в море.

Тут наш академик просто заверещал: «Да, как вы так спокойно говорите, надо срочно вызвать спасателей». И дальше он удивил всех тем, что попросил двухкопеечную монетку. Кто-то вытащил испрашиваемую монету и протянулпопутчику. Тот бросился с катера на берег. Когда же перебрался на сушу, то неожиданно спросил: «А в какой стороне телефон-автомат?».

Тот же шутник, едва справившись с разбирающим его смехом, произнес: «Естественно, на вершине». Академик развернулся, чтобы определить направление на вершину. А шутник продолжал: «Там надо быть осторожнее – вдруг да тигры появились».

Нашего академика это известие, как подкосило. Он мигом взлетел на катер и заругался горячо, витиевато и с интересными вариациями, а смысл ругани был следующим: «Теперь я понял, почему вы такие-сякие сидите и не выходите на этот не очень хороший берег. Могли бы и раньше сказать об этих совершенно плохих тиграх».Сразу стало понятно, что большой московский начальник чем-то очень не доволен.

Тут на катере завели мотор, подняли якорь и пошли дальше по выбранному маршруту.

Интересно, что потом рассказывал о своих злоключениях наш секретный академик.

Любовь – не картошка – не выбросишь за окошко?

Летом половина сотрудников институтов Дальневосточного отделения Академии наук работала в разных экспедициях. Иногда некоторых из них срочно вызывали в город и посылали в совхоз на сельхозработы.

Этот перерыв в полевой работе выходил боком для человека, собирающего, например, какие-то данные в ходе непрерывных наблюдений. Иногда даже отчеты по экспедиции надо было дорабатывать или переносить серию опытов на следующий год. Так что наука страдала, но никакие доводы не брались в расчет – план по головам, работающим в совхозе, был спущен сверху Крайкомом КПСС – а это святое!

Хотя вообще-то странно то, что считали нас по головам, а не по рукам. Ведь работали-то «на картошке» мы не головой, а руками.

Однажды в комнату общежития, где жила наша коллега Оля М. приехала сотрудница Геологического института, вызванная из экспедиции для работы в совхозе. В Крайкоме, наверное, считали, что все равно, где работает сотрудница. Что в геологической экспедиции поля, что в совхозе поля – какая разница.

Сотрудница, назовем ее Катей, вернулась из экспедиции со своим ручным бурундучком – милым и бойким зверьком.Все обитательницы комнаты начали ухаживать за бурундучком, которому, похоже, это нравилось.

Сначала долго искали что-либо похожее на террариум, хотя бы трехлитровую банку, но Бруня – так назвали грызуна – с удовольствием обосновался в обычной картонной коробкой из-под вина. И жил там припеваючи. Катя через три недели вернулась и, уезжая в экспедицию, хотела забрать Бруню. Но соседки по комнате уговорили оставить милого зверька, а если ей станет в полях скучно, то для нее еще кого-нибудь поймают. На том и расстались.

Получилось так, что все жительницы комнаты за лето побывали в совхозных полях и говорили, что так давно там не скучали – Бруня взял в полон их сердца.

А в ноябре вдруг налетел тайфун, и сразу настала зима. Это стихийное бедствие не было таким страшным, как та психологическая травма, что внезапно обрушилась на неопытные девичьи головы.

Когда первым зимним утром девушки достали свои шубки, то увидели, что все их драгоценные и страшно дефицитные меховые изделия превратились в рухлядь. Бруня проделал в шубах ходы, а в дальней из них уже свил уютное гнездышко.

Через мгновение грызуну на лету пришлось учиться планированию и попытаться стать подобьем летучей мыши, но Бруня, всего скорее, не успел это сделать. После приземления пришлось грызуну искать убежище у кого-то другого. Свежий снег его в этот раз спас, но судьба бурундука уже не волновала потерпевшую сторону.

Не знал Бруня, что нельзя обманывать чувства девушек, ибо во гневе они превращаются в фурий.

И если бы они поймали Бруню где-нибудь в сугробе, то, возможно, придумали бы более страшную кару, а может быть, и нет. Любовь – все-таки не картошка…

Ночные гонки

Москвич – 412 – замечательная машинка, но с норовом. Однажды мы поехали со станции «Витязь» во Владивосток. В.С. – наш главный вдохновитель и организатор по созданию экспедиционной станции «Витязь» - в этот раз еще и сидел за рулем этой машины.

День клонился к вечеру и В.С. нажимал на газ, чтобы успеть до темноты доехать до города. Дело в том, что этот «Москвич 412» неожиданно запротестовал против ночной езды, поэтому полностью отключил свет. Хорошо, что зажигание еще работало.

В сумерках мы некоторое время потихоньку ехали, но когда совсем стемнело, остался последний способ. В.С. назвал его «Гонка за лидером».

Мы вставали на обочине, так, чтобы в темноте никто на нас не наткнулся, и ждали попутную машину. Как только такая машина приближалась, В.С. заводил свой «Москвич» и ждал момента, когда попутка нас минует. Тут он вырывался на оперативный простор и устремлялся за лидером.

В темноте было видно, где и как передняя машина объезжает неровности дороги. А их было довольно много и В.С. приходилось уже по наитию повторять маневры лидера.

Спустя некоторое время шофер понимал, что его преследует какая-то «темная лошадка», нажимал на газ и уходил от погони. А мы возвращались на обочину и снова становились «в позу низкого старта».

Скольких шоферов в тот раз напугали, мы не знаем, но во Владивостоке пошли слухи о том, что на дороге в Хасанском районе водятся машины-привидения и гоняются в темноте за людьми. Даже В.С. предупредили, если он часто ездит по этой дороге то, чтобы был осторожнее.

Он на это ответил: «Приму к сведению». А кто захочет признавать, что у него машина с дефектом, потом ее никто не купит.

Первое путешествие Дарвина

Об авантюризме Петра Дарвина – егеря и браконьера в одном лица, пьянице, абсолютно неграмотном человеке, но однофамильце великого естествоиспытателя,рассказали мне Желонкины Мария и Сергей.

Они купили дом для дачи сразу после войны. С Дарвином как с соседом общались давно и были хороших (в смысле, теплых - согретых выпитой водкой) отношениях. Петька добывал рыбу в больших количествах, он ловил ее сетями и ставил заколы.

Мяса кабанов и лосей егерь также добывал много. Рыбу и мясо надо было превращать в водку или деньги. Смекалистая Мария денег Петьке не давала – мол, нету и все тут. А вот жидкую валюту имела для этих целей всегда. Такая меновая торговля Петьке была даже больше по душе – не надо тащиться в магазин, да и закуску в придачу к выгодной сделке он мог получить, что называется, не отходя от кассы.

Эти теплые отношения на зиму прекращались – зимой не очень-то натопишь дом, да и делать на даченечего. Поэтому осенью при расставании Петьке говорили – будешь в Ленинграде, заходи в гости. Петька кивал и божился, что обязательно зайдет.

Желонкины перемигивались друг с другом – вот ведь Петька какой доверчивый дурачок, обещает зайти, а сам и адреса не спросит. Ну, а если спросит, то можно написать любую чушь – Петька-то неграмотный.

Но однажды Пете что-то ударило в голову, и решил он съездить в Ленинград и проведать своих друзей.

Впервые приехал Дарвин на Московский вокзал и удивился множеству домов и человеческой толчее. Начал спрашивать встречных , где тут живет Серега Желонкин. Все на него руками махали и, как предполагал Петька, отказывались признаваться, что знают Серегин адрес.

Утомился он от человеческого непонимания и через час-другой решил хотя бы голову поправить. Это такой ритуал у алкашей, который и выпивкой-то не считается, а является всего лишь лечебной процедурой.

Ларек «Пиво-воды» ему указали быстро. Петя подлечился и вступил «в обсуждение международной обстановки» для завязки отношений.

Обычно после второй или третьей кружки отношения уже переходят в стадию «поговорим о женщинах». Есть и дальнейшие темы для продолжения и укрепления отношений, но Петька до них не дошел, а поделился печалью своей – потерей друга в большом городе Ленинграде.

Народ дружно начал обсуждать эту проблему и тут на тебе, один мужичок предлагает «за пиво» доставить Петьку прямо до дверей квартиры Желонкиных.

Трудно представить немую сцену и степень изумления Желонкиных, когда на пороге вдруг объявился полупьяный Петька, да еще в обнимку со своим лучшим другом. Правда, имени друга он пока не запомнил.

И вот скажите мне, найдете ли вы адрес друга, приехав в любой город страны, не прибегая к помощи справочного бюро?

Нет, никогда не найдете. А все потому, что вы не знаете страшной силы настоящей мужской дружбы, омытой крепким, крепленым и, в крайнем случае, обычным пивом. Потому что настоящий друг пойдет с тобой в огонь и в воду и в любую погоду, если впереди маячит возможность выпить за нее… за настоящую дружбу и радостную встречу с хорошим человеком.

Паспорт – пропуск во взрослую жизнь

Мне неожиданно исполнилось шестнадцать долгожданных лет, и пришла пора получать паспорт. Вообще-то детстве и юности мы спешим повзрослеть, хотя никаких особых преимуществ обычно не получаем. Может быть, - это попытки самоутверждения? Но где тогда результаты его?

Мне надо было идти сдавать документы на получение паспорта, но неожиданно пришлось отложить это дело и подождать мою сестру - Таню.Она была старше меня на месяц с небольшим и тоже должна была получать паспорт, но почему-то заупрямилась и сообщила: «Вот когда Валерка пойдет делать паспорт, тогда и я пойду».

Уже прошла неделя с моего шестнадцатилетия. Фотокарточки для паспорта были готовы, но Таня все тянула со своими фотографиями. Она уже назначала день нашего похода в милицию, но все откладывала его снова и сноваво второй или даже третий раз. Все ей что-то мешало.

Я ждал, когда же она будет готова, коли обещал пойти вместе, но время шло,а мы переносили операцию «паспорт» уже несколько раз. И вот, наконец, Таня согласилась – и теперь можно былоидти в милицию.

Направились мы в самый центр города, на улицу Сталина. Момент сдачи нужных бумаг, однако, прошел обыденно и деловито. Также без всяких эмоций и поздравлений через неделю выдали и паспорт, хотя хотелось, чего-то вроде доброго напутствия.

В памяти от того времени осталось одно –поиски красивой и выразительной подписи. Тогда мы писали перьевой ручкой, и подпись с нажимными и волосяными линиями получалась довольно интересной. Теперь же каракули, выполненные шариковой ручкой, превратились в закорючку, хотя и более-менее читаемую.

И вот с новенькими паспортами мы вышли на улицу. Был слякотный весенний денек, но настроение было какое-то приподнятое – мы стали почти взрослыми. Я шел и листал эту маленькую книжечку, хотя много раз видел документы родителей и представлял, что в ней можно увидеть.

Я скорее, раздумывал о том, что за записи в ней могут со временем появиться. Что в них будет зависеть от меня? И как я буду заполнять эти страницы? Короче, шел, листал странички паспорта и о чем-то задумался.

Вдруг Таня говорит: «Дай посмотреть, какой паспорт у тебя». Я, естественно, даю – на смотри. Таня посмотрела, да и что там смотреть он еще пустой, кроме первой страницы с фотографией и местом прописки. Поэтому Таня полистала и отдала его мне.

Я, скорее из чувства вежливости, говорю, покажи и свой, протягиваю руку и пытаюсь его взять. И тут вдруг получаю… пощечину. Прямо посреди города Вологды, в день обретения первого документа, неожиданно началась моя взрослая жизнь со своими тайнами, неожиданными поворотами и непредсказуемыми событиями.

Что было причиной такого оборота, сказать трудно. Возможно, причиной долгих сборов Тани для получения паспорта были неудачные снимки. Но мы уже привыкли, что фотографии в советских паспортах очень похожи на тюремные снимки осужденных. Да и паспорт - это ведь не альбом с фотографиями, а просто документ. Мне стало понятно, что жизнь – это сложная штука.

Оказывается, девичья честь имеет очень неопределенные границы. А нас -мужчин нельзя не только близко подпускать к ней без спроса, но даже нельзя давать касаться личного и дорогого, хотя бы и паспорта.

Чужие сливы

Участок - угодье Ларисы Николаевны соприкасался с соседским, с Лешиным, и был отделен крепким забором. Почти по всей длине его вплотную к забору стояли большие соседские сливы.

Есть у наших людей странная любовь к чужой земле. Когда ставят забор или сажают кусты или деревья, то часто прихватывают десяток другой сантиметров от соседнего участка. Леша поступил иначе – сначала на границе посадил сливы, а потом перед ними поставил забор.

Обычно драки и простая вражда возникают из-за этих сантиметров. А проблеме-то ведь грош цена. А точнее, грош цена самолюбию и чести этого корыстного «землевладельца».

Лариса Николаевна, естественно, теплых чувств к такому соседу не питала. Но она была женщиной мудрой и поэтому решила – если Лешу не исправить и не усовестить, то пусть так и живет и может даже радуется – бог ему судья.

Сливы со временем выросли и стали свешиваться над участком, немного его затеняя. Это затенение не особенно мешало, да и что вдоль забора посадишь. Поэтому и росла там только трава. А вот в конце лета созревшие сливы соседа падали на участок Л.Н.

Когда мы стали ездить к ней на время летних отпусков, то быстро узнали про эти чужие сливы. Мы, естественно, по утрам ходили и собирали свои упавшие сливы и яблоки, подбирали и Лешины - чужие сливы тоже. Удивительно то, что нам казалось, что у Леши сливы вкуснее наших.

А почему? И тут подумалось – а может быть это вкус халявы.

Пламенный привет из Африки

На Петроградской стороне были заметны два «очага культуры» - кинотеатр «Великан» и «Промка» - Дворец культуры промкооперации. Что такое промкооперация мы догадывались, но в жизни с ней почти никто не встречался. У нас было так называемое плановое хозяйство, а промкооперация, похоже, подразумевает быстрое реагирование спроса и предложения, то есть имеет ввиду стихию рынка.

Но зато была, видимо, в промкооперации своя самобытная культура, если для этого существовал целый Дворец ее. И Дворец, надо признать, неплохой.

Мы с Валей туда часто наведывались. То там показывали какой-нибудь новый фильм, то вдруг на его сцене давали концерт какой-нибудь звезды эстрады. Намбыло удобно навещать этот Дворец, потому что мы жили очень близко к нему. Буквально десять минут хода и мы в этот «очаге».

Спешка же объяснялась тем, что подрастала наша дочка Вероника. Иногда Мария Николаевна – моя теща - отпускала нас на пару часов, так как бабушкой она была образцовой и чуткой.

И вот однажды мы смотрели выступление африканского ансамбля «песни и пляски», как сказали бы наши ведущие концерта.

Эти горячие танцоры так азартно пели и выделывали такие па, что мы – зрители невольно стали прихлопывать в ладоши в такт быстрой и зажигательной музыке.

Наше участие, а точнее, соучастие подбавило жара танцорам и особенно, танцоркам. Они стали еще сильнее и азартнее отплясывать. Для нас было в диковинку видеть столь быстрые движения всех частей тела. Мы неискушенные пока зрители были поражены искусству работы «пятой» точки танцорок. В зале стали раздаваться крики и свист восторга. Темп и азарт все нарастал и нарастал.

И тут мне в лоб ударился какой-то предмет. Сила, с которой он прилетел, была похожа на камень, пущенный из рогатки издалека, то есть уже на излете. Но какие рогатки могут быть в зрительном зале, да еще при таком накале эмоций.

Я пошарил под ногами и под сидением и …нащупал какой-то небольшой предмет цилиндрической формы. Показал его Вале, и мы тут же поняли, что это одна из бусин, которые украшали чрезвычайно коротенькие юбочки африканских танцовщиц!

Вот это сила искусства!А какова же сила и частота движений «пятой» точки каждой из артисток, если бусины отрываются от этого самого места и улетают, как камень из пращи!

Но тут танец закончился. Артисты стали откланиваться. Вперед вышли девушки и стали посылать воздушные поцелуи. Одна из тех, которая была ближе к нам, не только послала поцелуй, но и подмигнула кому-то.

Тут Валя осуждающе посмотрела на меня, так как я в восторге еще и поднял руки в знак приветствия. Валя явно ревновала меня, а за что?

Пришлось объяснять, что прилет бусины – это чистая случайность. И что даже тренированные африканки пока не могут так прицельно метать бусины попой.

Так оторвавшийся африканский реквизит чуть было не разбил нашу молодую семью. Эта сохранившаяся бусина до сих вызывает приятные воспоминания о нашей молодости, об азарте и о ритмичных и страстных африканских танцах.

Между весной и летом

В самом конце весны, во второй половине мая, весь первый курс нашего факультета выезжал в Вырицу на полевую практику. Это было замечательное время во многих отношениях. Все, что студенты целый год изучали по ботанике, зоологии и землеведению, они могли увидеть, понюхать, потрогать и даже полюбоваться воочию.

Ведь это важно когда учитель может найти и назвать почти любое растение в лесу и на лугу. А уж определить наших птиц по пению и внешнему виду – это почти дар или, если хотите, талант. Все летающие, порхающие и бегающие насекомые, и пауки с сороконожками – для многих это козявки и сикарахи. А после нашей практики студенты начинали различать ихпотрясающее многообразие и даже могли объяснить, что энцефалитный клещ – это вовсе не насекомое, как говорят по радио и телевидению, а паукообразное.

После этой практики студенты могли читать следы животных! Это умение учителя для потенциальных учеников, мы надеялись, станет небольшим волшебством. А способность любого человека ориентироваться в лесу, читать карту и пользоваться компасом – это тоже не пустяк.

Все это богатство студенты получали всего за две недели с небольшим. И хотя практика была частью учебного процесса, но наши подопечные были очень довольны и долго вспоминали эти славные денечки.

Хотя, по правде, для многих наша жизнь в полевых условиях была не сахаром. Одним не хватало маминых пирожков и родительской опеки. Другим было трудно долго и много ходить на экскурсиях. Третьи были не в восторге от дежурства в столовой. И почти все сетовали на укусы комаров, на плохую погоду на холод и ветры. Встречалось некоторое недопонимание со стороны студентов, когда мы не отпускали их поодиночке купаться и загорать, ходить в магазины в поселок или на свидание с молодым человеком. К счастью, прошлые примеры последствий нашей уступчивости быстро отрезвляли неуемных девушек.

Больше всего, пожалуй, наших студенток донимал холод. Это вообще-то обычное явление весной.Частая волна возвратных холодных дней даже имеет свое название – черемуховые холода. Хотя они совпадают с цветением черемухи, но на самом деле, само цветение черемухи никак не объясняет их причину.

Мы втолковывали студентам, что почти все сезонные явления природы, так или иначе, являются закономерными фенологическими изменениями. А в основе их лежит увеличение высоты стояния солнца и изменения состояния Биосферы. И некоторые понимали эту взаимосвязь и соглашались с тем, что весна не закончится 31 мая, а лето не наступит 1 июня. Но многие считали наши увещевания голой теорией, не имеющей никакого отношения к действительности.

Мы говорили им, что Биосфера это большая и сложная система и погода и сезоны в ней меняются не соответствии с календарем, а по более сложным законам. Но упрямые студентки говорили, что 1 июня все равно – это начало лета, а сейчас в конце мая холодно, потому что еще весна.

Тогда на примерах мыпытались объяснить, что прогноз погоды можно было бы составлять на целый год вперед. С нами нехотя соглашались.

Между тем, время неумолимо катилось к концу практики. Шли уже последние зачетные занятия

И вот 31 мая вечером мы закончили практику, а на завтра с утра была назначена сдача нашего инвентаря и всех причиндалов, начиная от микроскопов и кончая постельным бельем. Потом предполагалась уборка помещений и, наконец, радостный финал – шествие нашего факультета через весь поселок на станцию.

Вот и 1 июня – день суматохи в нашем лагере, хотя по слухам, это День защиты молодежи. Только от кого защита до сих пор не понятно. С утра мы все бегали как настеганные и не замечали иронических взглядов наших упрямых студенток. Нам – преподавателям было просто не до того, чтобы разбираться с недовольными эмоциями студенток.

К часу дня, наконец, все было сдано, вымыто и убрано. Мы знали, что первая электричка пойдет в 13.30, после какой-то традиционной технической паузы в утреннем расписании. Зачем нужны эти перерывы – это самая страшная железнодорожная тайна.

И вот мы вышли всем курсом на станцию. И тут упрямые студентки не выдержали и с большой порцией ехидства спросили нас: «Вот вы все время говорили, что 1 июня лето наступить не может. А это что, если не лето?»

И тут мы поняли, что половина всех наших посылов, которыми мы делились с нашими студиозами, была разбита вдребезги неожиданной жарой.

Вот думай, что важнее – разум или вера для многих наших современников, в том числе и наши подопечных, целый год изучавших объективные законы природы.

Лавры Пикеринга

Все знают известную пьесу «Моя прекрасная леди», где есть любопытная сценка, в которой известный любитель словесности по особенностям выговора устанавливает место рождения почти любого англичанина. Его мастерство удивляет и кажется почти невероятным, как человеку удается достичь столь многих тонкостей в знаниях диалектов.

Действительно, провинциалы не только в Англии, попадая в крупные города, стремятся говорить «по-городскому», но это умение нелегко дается и часто по их выговору можно легко понять, что он или она, как теперь говорят, из «понаехавших».

Мне тоже приходилось следить за своей речью, потому что работа преподавателя этого требует. И это было довольно трудным делом, а самое главное, это продолжалось долго. Как это удалось, мне судить трудно, но все-таки положительные результаты имеются.

Поездки по просторам нашей Родины давали мне возможность знакомства с особенностями говоров и диалектов в разных концах страны. Особенно меня поразили отличия говоров между ее северными и южными областями. Но оказалось, что не меньше отличаются,западные и восточные области Европейской части РФ. К сожалению, за Уралом я бывал редко и обычно кратковременно, и сравнивать сибирские и дальневосточные говоры мне не пришлось.

К появлению различий говоров можно применить некоторые правила популяционной экологии. Может быть, покажется, что наука об отношениях живых организмов не должна бы иметь отражения в человеческом обществе. Но на самом деле, это не так. Та же популяционная экология может объяснить, почему мы чувствуем себя некомфортно в тесно набитом транспорте, или почему зевота «заразная вещь», или почему человек, выговаривающий кому-либо свои претензии, стоит подбоченившись «руки в боки». Но это все темы других повествований.

Популяцией в экологии считается группа живых организмов одного вида, обитающая более-менее обособленно. Популяции - это наши белки или сосны в лесу и окуни со щуками в озере.

Название таких групп, или популяций, переводят с латыни как «народцы». И это очень удачное название, Потому что его можно понимать как «народности». А мы еще со школы помним, что народности характерны своеобразием традиций, языка, верований и еще много чем, даже менталитетом.

В экологии причиной формирования отличия одной популяции от другой, считается, как ни странно, изоляция от соседних популяций. И в человеческом обществе такие факторы тоже есть. Например, в Дагестане между народами, казалось бы, живущими совсем рядом, имеются очень большие отличия в языках, в традициях, в верованиях (в видах вероисповедания) и во многом другом. А все потому, что в тех местах каждая отдельная народность жила, да и до сих пор живет, в условиях изоляции. А изолятором-то являются горные перевалы, а точнее, горы. Вот поэтому в каждой долине и сформировались свои особенности не только языка, но и всего уклада народа.

На равнинных просторах таких барьеров вроде бы нет. Люди общаются, переезжают, но все-таки отличия в говорах есть и они очень заметны. И вот тут и проступает что-то подобное изоляции. А изолятором служит большое расстояние одной группы от другой.

Например, заметны отличия говоров в городах и в отдаленных деревнях с селами. Недаром же этнографы для сбора материалов по фольклору и по другим особенностям той или иной группы ездят в экспедиции не в города, а в глубинку периферии. Именно, там, в отдаленных районах нашей страны сохранились многие старинные обороты речи, необычные слова, песни и даже танцы. А все потому, что там тоже наблюдается изоляция из-за отдаленности некоторых мест.

А говорю я все это предисловие потому, что однажды сам стал почти Пикерингом и вычислил место рождения одной женщины за какие-нибудь пять минут.

Это было зимой в очереди за мороженой треской. Думаю, что по содержанию предыдущего предложения, мои современники определят исторический момент и страну довольно точно.

Да, это был период брежневского правления, когда дефицитом было почти все. Вот и за этой северной рыбой народ, естественно, выстроился в очередь. Дело было в промозглую ленинградскую погоду и все немного мерзли, но терпеливо ждали своего мороженого счастья.

Торговали на улице, потому, что в помещении магазина эта очередь привела бы к полному параличу советской торговли на этом небольшом участке обслуживания неуклонно растущих потребностей строителей коммунизма.

Чтобы дело шло побыстрее, и продавец с покупателями не превратились бы в сосульки, на помощь пришла помощница. Возможно, уборщица, а может быть, более квалифицированная работница. Эта женщина стала бойко раскладывать по полиэтиленовым пакетам по нескольку рыбин.

При этом помощница непроизвольно беседовала с покупателями, спрашивая, сколько рыбы положить каждому из них.

И вот по мере приближения к этой бойкой помощнице я вдруг понял, что слышу речь не ее, а Ларисы Николаевне Радочинской – нашей родственницы. Совпадала манера говора, словечки, какие-то особенные обороты. Закрыв глаза можно было бы подумать, что я в гостях у тетушки Ларисы в далекой псковской деревне, где мы проводили каждое лето.

Очередь пошла быстрее и вот я, наконец, прошу положить мне пару рыбин. Она выполнила мою просьбу, а я все-таки решил проверить мое предположение о невельских корнях женщины.

Я спросил: «Вы, ведь, из Невеля родом?» На что женщина отреагировала тем, что остановилась и повернулась ко мне лицом.

- А ты, откуда знаешь?

Очередь, однако, тут же зароптала, почуяв заминку в своем продвижении. Желающие купить треску стали на нас ворчать и высказывать недовольство. Помощница продавца вернулась к мороженой рыбе.

А я вспомнил один анекдот и сказал, что вычислил ее место рождения.

- Это как? – помощница остановилась, а очередь опять занервничала.

Мы немножко перекидывались словами, но очередь зароптала, и кто-то нервный высказал претензию: «Вы будете, наконец, работать!»

И тут не только говор, нои сходство нравас Ларисой Николаевной проявилось в моей собеседнице. Она сняла фартук и сказала продавцу: «Маша, я тут земляка встретила, а эти трескоеды неблагодарные мне надоели, побеседовать не дают. Хотела помочь, да видать, не судьба нам с тобой сегодня быстро разварзаться. Пошла я в магазин».

Мы шли к торговой точке, и я узнал, что она, действительно, родом из-под Невеля. В Ленинград приехала помочь дочке ухаживать за ребенком. Да так и осталась здесь, в шумном городе. По деревне скучает, но дочке старается помогать, как может. Пенсия, однако, маленькая, вот и приходится подрабатывать уборщицей в магазине.

Я же рассказал как я «вычислил» ее место рождения по ее выговору.

На это невельчанка спросила: «А не заливаешь ли ты? Если нет, то ты молодец!».

Я не стал рассказывать о Пикеринге, но почувствовал на себе некоторый отблеск его славы.

Постижение вечности

Наша служба в армии проходила довольно далеко от всякой цивилизации. Ближайший населенный пункт – поселок лесозаготовителей Атымья находился в пяти километрах. Там даже не было ни одного столба с фонарем для освещения, так что назвать это место цивилизованным можно только условно.

Впрочем, а какое отношение фонарь уличного освещения имеет к постижению вечности? Как ни странно, самое прямое.

Дело в том, что когда ночью я выходил из своего вагончика-теплушки, то первым делом на меня наваливалась темнота и тишина. Естественно, чувствовался и мороз, но полная темнота и какая-то оглушающая тишина вызывала каждый раз новые и необычные чувства.

Стоял я с обращенным в небо лицом и видел множество ярких звезд. Иногда в северной стороне неба бесшумно колыхалось северное сияние. Отэтих звезд и сияния постепенно приходило ощущение бесконечности Вселенной. Если только в нашей Галактике так много звезд, то, что говорить о других Галактиках.

Хотя мы и видим эти звезды, но может быть, они уже погасли, а свет от них еще долго будет идти до нас и украшать небосвод.

Тут и задумывался я о том, что звездные миры живут почти вечно, а мы на Земле, по сравнению с ними, какой-то краткий миг. Невольно задавался вопросом, а как же мы? Мы проживем, а какие следы от нас останутся?

От звезд хоть свет, тепло и пепел останутся. И невольно понимал - надо делать что-то такое, чтобы помнили тебя. После этих размышлений пытался посмотреть на себя как бы со стороны. Прикидывал, что надо сделать такого замечательного, что принесет кому-то пользу, а тебе даст пропуск, нет, не в вечность, а куда же? Ведь вечности даже для звезд нет!

Тогда, выходило, надо делать что-то такое, чтобы хотя бы потомки помнили с благодарностью. Но тут мороз начинал пробирать до костей и, если не было красивого северного сияния, то приходилось уходить в теплушку погреться.

Если же повезло, и северное сияние было красивым, то звал друзей по экипажу, и все философствование приходилось откладывать. Но бывало, что красота и неожиданность всполохов сияния подталкивала к размышлениям и даже подкидывала темы для обсуждения. Говорили чаще о том, как жаль наших, что онитам у себя в родных краях не видят такой красоты.

Всегда удивляла мелодия, как бы льющаяся с неба, и каждому слышалась своя музыка. Кто-то считал, что северное сияние шуршит. Многим из нас казалось, что оно издает тонкий, точнее, очень высокий звон, почти неуловимый ухом.

Посмотрев несколько раз на северное сияние, которое теперь стали называть полярным, мы понимали, почему многие северные народности сохраняют некоторый философский подход к житейским проблемам.

Ведь, даже их высказывания, начинающиеся с «однако», уже имеют некоторую взвешенность, некий философский оттенок суждений. Да и немногословность этих народностей – тоже не случайна – они философы по своему пониманию мира.

Может быть, посмотрев на звездное небо и на северное сияние, они тоже понимали, что мир вечен, а живут люди всего лишь мгновение в этой вечности.

Позднее, я узнал, что эти народности, пожалуй, уже озаботились о благодарности потомков – они бережно относятся к окружающему миру – не гадят, не оставляют после себя мусора и не губят без меры живность и растения.

Так что может быть, они уже нашли свой путь для получения благодарности в веках от своих потомков. А мы все еще ищем этот путь в вечность. Так может рецепт-то уже есть? Только мы не хотим ему следовать.

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: