Сборник стихийной прозы

 

Предисловие автора

Стихийная проза рождается так же стихийно, как поэзия, и так же организованно, как проза.

Любая стихия – организованное действие. Хаос тоже часть системы.

Мы считаем искусством все, что на данный момент не может быть систематизировано наукой.

Мы считаем мистикой все, что не может объяснить наука на данный момент.

Мы воспринимаем стихию как музыку, порой не понимая, но всегда – чувствуя, иногда – сочувствуя.

Стихия, катаклизм – это катарсис. Чистое небо после грозы – покой и гармония. Как мир – после войны. Как жизнь – после разрушения. Вместо разрушения.

Проза может быть поэзией, как стихия может быть музыкой, как жизнь может быть вечностью, а вечность – жизнью.

Элементы, звуки, ноты, буквы составляют единую матрицу, будучи всем и ничем, отдельно и одновременно.

Потому ребенок в детстве тянется к звучащему музыкальному инструменту, норовит потрогать живописное полотно – написанную систему знаков, включает техническое устройство, которое преобразует символ в образ, звуковой и визуальный. Скорость переключения ребенка с одного символа на другой, с одного образа на следующий, демонстрирует нам схожесть однокоренных образов, символов, единых изначально и лишь немного изменяющихся в составе разных систем.

Элементы произведений данного цикла соединяются в похожие и непохожие системы, перерождаясь друг в друга. И снова старые системы распадаются, чтобы родились новые.

Это и есть жизнь, бытие, музыка, стихия, поэзия, проза.

 

 

Волна и мир

 

 

 

Сказка про остров-вулкан Фортунат,

Про Шахимата – а он был пират,

Про Пятницу – звали так Черепаху,

Про Ярослава, не знавшего страха,

Про его братьев – Богатырей.

Еще про кого? –

Узнаем скорей!

 

Предисловие, которое можно пропустить

 

Эта сказка рассказана детям – не только о детях, взрослым – не только о взрослых. Сказка – про всех на свете детей: одни заблудились в трех соснах, другие витают пока в облаках, хватают уже с неба звезды. Про то, как растут из рослых во взрослых.

Еще – про родителей и прародителей, прочих родных и радетелей, благо- и добродетельных, в течение жизни, против и по течению – путеводителей, с дороги большой – предводителей, и через дорогу – руководителей. Перечислять почтительно всех – чересчур утомительно, поэтому предпочтительней сказать – про героев и детских, и взрослых.

Про то, как им всем непросто жить-быть друг с другом вместе, и на месте друг друга, и на собственном месте. Рассказано все как есть. Здесь приключений не счесть между точек и строчек.

Милости просим в гости! Читайте и братьям, и сестрам!

Кто электронный жанр почитает, читать с экрана предпочитает? Глаза по экрану бегать устали, а ноги готовы на месте бежать? Первому взгляду дорога легка, даже когда лежит в облака. Но может дорога и дальше сбежать – взглядом не удержать.

А с книжкой за горизонты тоже – можно летать и лежа, и на стуле – верхом, на самолете-ковре – кувырком, или в кресле – с ногами вместе, ноги в кресле поместятся если. Было бы, где приземлиться, присесть и книжку в один присест прочесть. Книжка – что крылья: раскрыть, иль сложить?

Внимание!

Начали!

1

…Плыл по глади да волнам, здесь – нога, другая – там, маленький, но злой Пират. Звался просто – Шахимат. С ним – и младший брат Акшеп. Их корабль звался «Склеп». Кто им встретился в пути – тому в море не уйти.

2

…Раз сидели вечерком, заседали за чайком, щебетали обо всем и ни о чем подруги. Лена говорит:

– Хочу, мóчи нет, не промолчу, я – идти в супруги! Быть законною женой, жить за каменной стеной – ума палаты, с краю хаты, зá мужем скоробогатым. Жизнь завьюжит – нужен мужу ум недюжинный и ужин. Завтраками сыт не будешь: их до завтра позабудешь. Чем давать пустой обет, лучше – подавать обед, на семь бед – ответ.

Лера скажет:

– Кто одет, тех и звали на обед. Ужин тоже важен, а мы немножко вяжем – не спустя рукав. Я творю одежду, на новое надежду, на жизнь не ту, что прежде, не спустя века. И рука – легка. Я в карьере модельера в три прыжка беру барьеры. Шью порты и шью портьеры – в ширине не знаю меры. Будет бедный люд одет, будет высший свет задет – мир узнает Леру-модельера!

Про еду и про одежды речи – прочих прежде. Не про беды, про надежды мысли – прочим между. Вера говорит:

– Подружки, по себе найти бы мужа, чтоб с ним было по пути, но сперва себя найти, а в себе найти бы мужества, чтоб с пути своего не сойти до и после замужества. Чтобы жить не без затей, я хочу родить детей и растить больших людей! Как пойдут богатыри, вместе – сразу тридцать три, а подчас, в один присест, в мир приходит полк невест.

Вдруг раздался скрип двери...

– Кто там, Вера? Посмотри, отвори...

3

Солнце на небе зевает на ходу. Лес как вкопанный застыл в луже, в озере, в пруду. А из дома с медной крышей медью вышитым закатом любоваться вышел Миша, словом-делом – бизнесмен, супермен – душой и телом, да и в целом – джентльмен. Не женат был славный муж. Шел он долго через лес, через глушь, да между луж, вдоль заборов пестрой ленты, древних и древесных стен, опустевших скучных мест – да судьбе наперерез. Разговор едва услышал мимоходом – за забором спрятался, стоит, не дышит, словом Веры (а не Лены и не Леры) взятый в плен.

...Судьба блага распределила, где – торопливо, где – лениво, но справедливо – там и здесь. Жизнь той, другой и третьей девы перевернулась всем на диво за год, и тот прошел не весь.

Ресторанное дело Лены сразу закипело. Лера, на ноги с трудом свой поставив Модный Дом, прорубила напролом окно в Европу в Доме том.

Вера Михаила род продолжать вот-вот начнет, да не одного ведь ждет! Каждый новый рода рот – новый дела оборот, дело мужа обороты год от года наберет.

4

Месяц меряет обновку, муж спешит в командировку. Летом Веру Михаил заботой нежно окружил, но дня снежного заботы на родных переложил:

– Ты не хмурь, Веруня, бровь! Рядом – свекор да свекровь! Дети делят вновь и вновь рода кров и рода кровь.

...Близится рожденья час, смеются звезды, и как раз – видим смену лунных фаз. Вился по спирали снег, шли по кругу тень и свет – то вскарабкалась заря. Появились друг за другом вдруг на свет, дню рожденному вослед, жаром жажды жить горя, свет души кругом даря, тридцать три Богатыря. Все равны, как на подбор: уши, брови и пробор. Кто – в рубашке, а кто – без, дружно побежали с мест – лазить там и прыгать здесь, трудностям наперерез. Кто – на дверь залез, кто – за дверь и там исчез. Все кричат:

– Лови скорей и считай Богатырей!

Тучи застыли, звезды остыли, растворился в синем мире месяц-поводырь, ветер спрятался в кусты, вместо неба – стал пустырь. Выстоял рассвет, выстроил мосты, родились и день настырный, и последний сын – не робкого десятка, четвертого десятка четвертый Богатырь. Золотые локотки, серебряные ножки – солнышка лучи на беговой дорожке. Глаз – алмаз, слеза – роса, а во лбу горит звезда. Смех-рассвет дрожит в устах, и в густых волосах месяц спрятался, устав.

5

Скоро новость местная стала всем известная. Свекор шлет своей невестке отзыв веский, сердцу лестный:

– Тридцать три Богатыря породила ты не зря! А меньшой, во лбу звезда – это в точку, это да! А что не дочка – не беда!

Миша ждет-пождет вестей и от матушки своей, и от мамы сыновей. Спустя неделю дождался еле. Вот что пишет Мише тыл:

– Михаил! Дома – где былой уют? Детский здесь теперь – приют! Мама стала бабушкой, вот какая штука! Сколько у меня подруг: как вдруг – внук, вокруг – сто рук. Что ли рваться мне на части? Столько счастья – в одночасье: не один-единственный, а один да тридцать три! Шутка ли!

Подпись: Мама.

 

– Миша, наши дети на комете, на ракете, выше туч летят и крыши! Жить хотят на чердаке у Летучей Мыши! По углам снуют неслышно, зубы об карандаши точат – Гризли-миши или Грызли-мыши! В тихом месте интересно им все вместе, и – всем вместе! В каждой нише жизнь распишут в новом цвете – в лучшем свете! С дедом-бабушкой втроем колесом мы вертимся, будто в нашей крепости – крепышей не тридцать три, а двести! Около, да и вокруг – столько ног и рук, что кругом – голова, и правды нет в ногах – идут едва да заплетаются, и руки – плети, зато весь день как новенькие – дети! Трудно уследить – поверь, приезжай да сам проверь поскорей!

P.S:

Как хотела я в ту ночь родить одну хотя бы дочь! Но сыночки удались: все в тебя точь-в-точь! Чудо-мальчик – Ярослав. Нрав – противоречий сплав. Как расскажешь в двух словах? Многоточием закончу, сам воочию увидишь, сыновей узнав! Святослав да Святополк, Владислав да Доброслав, Мирослав да Велислав, Ростислав да Вячеслав, Борислав да Ярополк, имен славных – целый полк!

Подпись: Вера

6

Там и тут по пням бегут под дождем опята, и не по годам растут, а по дням ребята. В саду с весны и до весны, обнявшись, пляшут три сосны. Блуждают там цветные сны. И плачут-скачут-прячутся, теряясь и паря, меж сосен Ярослав и тридцать три Богатыря. Всякий подвиг ратный витязей статных эхом откликается тридцатитрехкратным. Спят-сопят в лад и в ряд, говорят – подряд, как едят – так не сидят: рот куску соседа рад. А когда озорничают – в ближнем то души не чают, то замучают нечаянно, то не замечают.

Ярослав с утра носится стремглав: со двора во двор, в угол из угла. После сядет в уголок – смотрит в потолок. Взвешивает мысли, как на коромысле: то тяжелые мысли поникли, повисли, то течет за мыслью мысль – быстро.

Месяц кинет луч звезде и калачиком свернется: он – везде, и он – нигде. По стене гуляет светотень – месяц со звездой играют в ночь и день.

Словно белки в колесе, недели носятся за днями, мать – за сыновьями, за богатырями. Сыновья – не в колыбели, а на карусели. Ночью падают плашмя все в свои постели.

А с небес подросший месяц то поклон земле отвесит, то кривляется, кривится и меняется в лице. Чашку с постным молоком на кровати разольет и соврет, что не растет. Мимо сон седьмой идет, дети вместе смотрят сон, а матери не спится. И сидит она одна у окна, а ночь темна – тоже села у окна. Им обеим – не до сна. Ночь за ночью выше, ярче зажигается луна.

7

Дома Михаила долг отцовский ждет, но бойцовский дух его ведет вперед. Вот придет младенчеству конец – тут детей и вышколит отец.

Мише бы найти в мир торговые пути. Вере бы найти – к миру меж детьми пути. Так запутаны пути – детям бы концы найти. Где-то света есть другой конец – все пути, как ни крути, встретятся там, наконец.

8

На честном слове еле качели-карусели висели всю неделю. В понедельник вместе сели дети весело на них, головою вниз висели, и скрипели карусели, им свистели вслед качели, скрепя сердце, песни пели и качали головами, и плечами пожимали:

– Неужели, в самом деле, мы на службе за неделю не сгорели, уцелели?!

Бури и метели по дому пролетели, от семейных трений стекла запотели.

Воскресный кончился обед, семейный начался совет. Совет давали Вере бабушка и дед. Мол, открыты двери в этом мире в равной мере и Богатырям, и Вере. Мол, переступи порог, и любой планеты бок, точка или уголок – зимой и летом разным цветом развивать детей бы мог. Если есть размах в крылах, нужен взлет, но взлета страх в четырех живет стенах. Двери за спиной закрыли, верьте: за спиною – крылья. Тот, кто спит и в высь растет, вспомнит хоть один полет.

Многоногий, длиннорукий свой народ Вера скоро повезет на курорт! Детям дай зеленый свет, и откроют Новый Свет – в новом свете Белый свет. По стопам пройдет, след в след, брат за братом путь на свет, сантиметры первых лет, километры юных лет, по свету и к свету путь, в сотни световых лет, по ветру и против. Пусть с братом брат разделит след в истории и свой обед, сто бед и столько же побед.

9

Сказано – сделано. Чтоб в семье предотвратить распри, просто стали выбирать транспорт, заказали паспорта на спор: кто из тридцати четырех Богатырей документ получит в руки всех быстрей. Бросили жребий: лететь ли в небе – качаться в облаках, качаться ли в вагоне – топтаться на перроне, или на пароме качаться на волнах, волн улавливая взмах. Выпали – синие просторы. Неба или моря? Выбор непростой: воздушный лайнер иль морской? У детей каприз: «Хотим в морской круиз, узнаем, что такое – медуза, штиль и бриз».

Вера – в авиакассу:

«Небеса – подходящая трасса. Над головами и под ногами – небо в сугробах, их перейдем. Море – под нами, а чтоб – не над нами, садимся, не прыгаем, и потом – с трапа на трап бегом – на паром!»

Билеты детям – первого класса. Один самолета полет – пилотов тридцать четыре, мама одна – пассажиром. Всего на рейс – тридцать пять мест. На месте – сидят, заодно – едят, зато одновременно – летят!

Меж снегом последним и первой грозой – скидки весенние, средние. А полные летние – в действии меж первой грозой и ливнем последним. Для мам многодетных, детей малолетних – бесплатный, но однократный рейс. Неважно – куда, важней, что «туда». Удобнее, чем безбилетный проезд. А если брать рейс «обратно» – оплата со всеми на равных. Спонсоры туров малобюджетных – городские соседи семей многодетных.

10

Собирались два дня и две ночи. Собрались, посчитали точно: всего – тридцать пять чемоданов и чемоданчиков, мама – одна на тридцать четыре мальчика. Утром бродячий народ атакует аэропорт. На каждом втором чемоданчике сработал контрольный датчик:

«Мадам, что у Вас там? Такие предметы в ручную кладь не рекомендуется брать!»

У каждого третьего мальчика в чемоданчике или в карманчике заветный пригрет клад – гвоздь, молоток или иной острый предмет – инструментов собрат. У Ярослава в кармане – предметов таких целый склад: завидуй, и стар, и млад.

Кое-как сели в самолет – тело летит, а душа поет! Даже пристегнутые ремни детей в седле удержать не смогли. Сразу все тридцать три как крикнут:

– Сюда смотри!

– Да нет, туда посмотри!

А тридцать четвертый, характер твердый, сидит на месте, глядит на фото старинной подводной лодки в газете «Новые вести».

11

Летели прямо, дул ветер упрямо. В воздушных прыгали ямах, тонули не раз в облаках – крылом рассекли облака в пух и прах, очнулись – качнулись в волнах небесного океана, да здравствует простор и размах!

Летели-летели, и вот прибыли в аэропорт. Оттуда – прямая дорога в порт. Мама сказала:

 – Нам повезет, если хоть кто-нибудь в порт подвезет.

Долго голосовали – машин на дороге много, но все спасовали: посадишь к себе таких пассажиров – и не до жиру, остаться бы живу.

Кто не спасует? Кто всех спасет? Кому нипочем – бродячий народ, который почем зря все разобьет, вверх дном и ногами перевернет и скажет при этом:

– А мы – ни при чем!

И визги, и вдребезги, и навзрыд – кому нипочем, тому и почет!

Шпана шкодливая в люди вот-вот из детских штанов шагнет.

12

Подобрал банду с большой дороги не кто-нибудь, а автобус школьный. Будут долго друг друга помнить автобус, оболтусы, ветер вольный. За окнами – скорость, поймаем глаз краем за окнами новость, за краем пропасть прикинулась тихим раем и по колено морем. Автобус лавирует меж валунами и жонглирует шалунами. Балансируют дети на грани.

Автобус – у цели. Слезали еле.

Вера:

– Спасибо за карусели! Дети повеселели, все время были при деле, а Вы их проделки терпели! Простите, детям – четыре недели. Не верите? В самом деле!

Отвечает водитель Вере:

– Отчего бы мне вам не верить? (За собой закрывайте двери!) Небось, с внучатами нянчусь! Растут не по дням и не по часам, скачут по часовым поясам. Теряются – мальчики-с-пальчик, находятся сами – с усами.

13

День забот закатился за горизонт, ночь раскрыла над городом зонт. Спустился в гостиницу сон и всех успокоил персон. Мать одеяла им подоткнула, сама нескоро глаза сомкнула. Дети во сне одеяла скинули и расправили крылья за спинами.

Утро открыло ребятам порт: в море небо – наоборот. Вера будит свой буйный народ:

 – Самолета борт – не парома борт! И тот, и другой – лайнеры. Но разница есть, как и разница – в том, что есть братья – вы, а есть братья – Гримм, Стругацкие есть и Вайнеры.

Взору предстал паром – многоэтажный дом. В доме полно кают: детям – приют, взрослым – уют.

Взрослые думали: отдохнут, но тут Богатыри снуют, беснуются, не устают. Вдали увидят звезд салют – к иллюминаторам прильнут. А за бортом веревки вьют из волн ветра, и ливни льют из полного ведра.

14

Переплыли Черное море – средиземные моря просторы пересекли вскоре. Вышел экскурсовод: речь о Босфоре ведет, сам не зная, к каким берегам теченье речей приведет.

Истории слушают дети, в полете застыв, все на свете забыв, набрав воды в говорливые рты, присев на месте – таков устав. Потом от чести такой устав, с рассказчиком переходят на «ты», с сотней вопросов к нему пристав. Друг друга перебивают, в пустое из полного переливают и спорят, кто прав, кто – неправ.

Об акулах новость узнав, к окну несется стремглав бдительный Ярослав – всех впереди. За братом летит, сбивая всех с ног, остальная рать. А мать сбивается с ног в поисках вольных сынов – собрать бы их полный состав...

15

Паром все пыхтит и плывет, почти летит, очень устает и к ночи причаливает в порт – к берегу пристает.

Почернело синее небо, почернело синее море. Поделили они солнце, разрезали горизонтом, проглотили его по кусочкам и стали единым рослым, и стали единым грозным, литым из стали холодной дали – чудовищем огромным, небесно-земно-водным.

Дельфины кружат в бездонной тьме, заперли тучи небо в тюрьме. Огнями дышит порт, и спит кругом курорт, на яхтах надувают паруса живот.

Проснулось солнце с утра, потянулось лучами вверх – в небеса, поднялось на цыпочки, встало – и сразу утро настало. Все кругом в свете ином – в свете дневном предстало. Ковром раскинулся пляж золотой, омытый синей водой: одной волной – за другой волной, под сонной луной, под холодной звездой, под огненным солнцем – на стороне мира той, что видится странникам северным – посторонней страной и странной, иной бытия стороной.

16

На берег стекаются пассажиры и краскам дивятся мира:

«Ну и Африка! Вот так Африка! Эврика! Вот что такое маленький отпуск вне графика!»

Про Африку сказку Чуковского читали туристы московские и слушали Красной Шапочки песню – в далеком, как Африка, детстве.

– Где крокодилы и бегемоты, где обезьяны и кашалоты, где попугаи, слоны, носороги? – спрашивает турист. – Какой же это Тунис? Может быть, по тревоге звери – руки в ноги и на весенне-летний сезон залегли, притаились в берлоге? Узнали звери, что дети близко? Сказали им: «Из Новороссийска в Африки северный край вышел ранее лайнер, выплыл лайнер нá море – на Черное, на Мраморное. И очень скоро, в ближайшие сроки, – на хвосте донесли новость сороки, – в Африку занесет злой рок разбойников – без малого сóрок. Закройте, звери, окна и двери норок!» – Кто разнес кривотолки, зверям невдомек: каждый край греет-кормит своих сорóк.

Туристу гид в ответ говорит:

– Живут верблюды в Тунисе, есть пальмы, есть кипарисы, зато – никаких сорок! И ни один носорог даже на бис не покажет в Тунис ни нос, ни тем более – рог! Африки Северной климат суров немного для истинного слона или носорога.

У туристов – одни вопросы. Они не матросы, а дети – на их вопросы нельзя не ответить.

Вопрос:

 – На территории Туниса когда построят здания выше кипариса?

 

Ответ:

– Когда появятся удавы в нашем крае – длинней, чем тридцать восемь попугаев. Тогда удавов этих мы и спросим, куда же после ось земную перекосит.

17

Вера открыла путеводитель, а дети бегут впереди и открывают пути. Чуть-чуть замешкалась мать… в мешках, мальчишки  – бежать, их маме уже не догнать! На то и Африка, чтоб гулять, на то и моря – чтобы их покорять. Раз со слонами на ходу тут не сыграть в чехарду, раз пролегла другая дорога туда, где седлают носорога, значит, и в пляжных берлогах нечего залегать, надо бежать, лодки седлать – морскую гладь рассекать.

Лодки и катамараны в порту разобраны утром рано, и прочного нет ничего, что могло бы служить челном.

Бредут вдоль берега богатыри, думают думу, на «раз-два-три» кидаются галькой в морскую гладь – учатся гладь рассекать. Море в ответ бросает ракушки – держите, ребята, игрушки! В ракушках свернулись моллюски и смотрят уныло и тускло.

18

Сквозь пальцы в песок убегают часы, песочные перевернулись часы: обернули рассвет в закат. То ли колокол бьет в набат, то ли грома гремит раскат. От паруса на горизонте до старого тента последний луч раскатал ленту брезента. Пролетел не то катер, не то самокат, протаранил море и небо, по пути заката скатал обратно дорожку-ленту.

Ребятам – пора в порт. Там мама ждет, тут море невзгод. Волна вырастает в вал, морской открывая оскал между далеких скал.

Кричит Ярослав:

– Погодите! Смотрите – там впереди! Похоже, подводные лодки! Наверное – субмарины модели старинной прошлого века! По виду – обыкновенные бочки! Проверим на прочность и плавность хода – успеем до ночи точно! За мною, богатыри! Прокатимся на «раз-два-три»!

19

Сказал Ярослав, что лодки – как бочки, не знал, что попал в самую точку. Заплыли в глубокую даль мореходцы – первопроходцы в бочках, скача с волны на волну, словно с кочки на кочку.

Из одних концов света в другие концы бегут морские гонцы-близнецы, все на одно лицо. Сшибаются лбами – слетают венцы, карабкаются друг другу на спины и с ног сбивают – да в воду концы, и снова – тишь-гладь. Готова играть и драться морская рать.

Идут волчьи стаи волн, за ними – полночь. Мир морем полон: волнам – ни конца, ни края. За далью – ворота в другие дали. И не видать причала. «Лиха беда начала»,– крепчая, ветер шептал, а чайка, кружась, промолчала.

20

Стеной встали волн-близнецов войска. Войска наступают – война близка. Пока скакали бочки по кочкам, из черного чрева ночи выросли волны-горы – шторм изломал просторы. Жонглирует бочкой, как хочет, волна: проглотит – не видно ни неба, ни дна, подкинет – насквозь глубь и высь видна. А волны – все выше, а волны – все круче, по ним пробираются дети сквозь тучи.

Вопрос:

«Что делать? Решаем срочно!» – повис в воздухе, как нарочно.

Бросаются-разминаются братья из бочки в бочку словечками в точку: и о капризах погоды, и о сюрпризах природы, о трудных в тоннеле воды пируэтах и о подводных сюжетах.

Нахлынул вал, крылами накрыл, субмарины старинные подхватил, в вихре вокруг оси закрутил, что было сил, и долго носил, не разбирая пути. За первым – второй и третий вал. Пока ветер ливнями стрелы метал, и волны с корнем из моря рвал, и в битве плавился волн металл – восьмой приблизился вал. Бессильны и штурманы, и штурвал. Налетал-нападал-опадал шквал – принимали бочки грудью удар. Долго сплетались, бились, боролись сила морской воли и богатырская сила воли...

Бросило первую бочку на отмель, а остальные, одну за другой – у ветра отняли волны и понесли волоком то ли к Царю Морскому, то ли к Небесному Полководцу – Седому Облаку.

21

Ярослав очнулся, встал, потянулся, чувствует, будто сто суток не спал – так ослаб и устал. Смотрит: притихшее море расходится вдаль кругами, галька тверда под ногами. Пусто, ни тени, ни хруста: просто – скала на скале острой.

Скажете:

– Плавали – знаем? Остров необитаем?

Если он стал обитаем – не оберешься тайн. На всякую из непознанных зон найдется свой Гвидон-Робинзон. Идет на звон, не зная, где он, ловец неопознанных зол.

Скажете:

– Просто, как в сказке?

Но в сказке – нельзя без опаски. Кто обнаружится вдруг – понять бы: враг или друг.

Глядит Ярослав вокруг: ни друга не видно, ни врага. Лишь дуб раскинул оленьи рога. Как вкопанный средь камней стоит, к камням корнями будто прибит.

22

Над корнем – крона, трон или пост, цепь или мост. Усы-лапы-хвост упали с веток на нити веков, на звенья оков. Прыгает Кот взад да вперед. Раз – и был таков: сто лет – сто прыжков по воздуху вброд, в «до» из «сегодня», сквозь сон вскользь, и в «после» из «до» – насквозь.

Кот черен, с хвостом, но ни черт, ни прохвост. Мотай на ус, не тяни за хвост: лапой куда попало даст, кому попало лапу не даст.

Вчера подрались с утра и дров наломали ветра. Делили при встрече ветры недели и километры, всех в бой волокли за собой. Тучи пустили стрелы, а солнце – свои несмело. Смешались концы света, спутались волны от ветра. Рано иль поздно, но – верно: за светом – верх, песня бурь спета. Полегли, улеглись, не споря, ветры в точке покоя.

23

Всплески – берега возле: весел ли взмах? Волнами – страх. Но Ярослав – ни с места: страх как все интересно. Берег суров отвесный, к гавани тесной гребет Черепаха, шустрее подводной лодки: крутятся-вертятся весла-лапы. Штурмует напористо берег, врезается в дно свирепо, глушит мотор, вышла на сушу – стала слепой и нелепой. Камень за камнем, как гор перевалы, долго преодолевала. Взлетать нет проку – не птаха, что толку от лап взмаха!

Закончив дистанцию, спрятав под панцирь голову, лапы и пузо, Черепаха в камнях размещается грузно, чревовещает грустно:

 – Позволь представиться: Пятница, гонец-почтальон у Морского Царя. Изволишь, смотрю, смеяться? Послушай, на суше я неуклюжа – в панцире каракатица, но в море проворна дюже, не все же прятаться-пятиться. Теперь на море – бурный сезон. Привет тебе, Гвидон-Робинзон! Узнать обстановку хочешь? На карте нет берега в точке, куда принесло тебя в бочке. На острове пусто, впрочем, ты – в гуще событий точно.

В мире бурливом есть диво одно: расступятся волны и выпустят дно. Вырастет остров на месте пустом, дуб – на камне простом: корнем – вниз, кроной – в синюю высь. Под корнем – квадрат, клад – говорят. Под корнем – сундук, ведет к нему круг, ведет к нему крюк, но с ветки на сук Кот ходит, сундук бережет от рук. А кто зрит в корень, тайну откроет. Загадка завязана узлом: под корнем в квадрате – добро или зло.

Море с сушей войну развернет – остров Кот кругом повернет. Из вод что родом – то канет в воду. Сказка не быль, а вода не пыль. Миг – Лукоморья в помине и нет, Кота – и то простынет и след. Чайка о том без утайки кричит, а Кит – воды в рот и молчит.

Мир среди бури – остров. И устоять – непросто. Куда не пойдешь – от себя не уйдешь. С пути свернешь – так и шею свернешь. Прямо пойдешь – кругом обойдешь, к себе придешь и себя найдешь в мире, а мир – в себе. Круг разомкнешь и откроешь вселенную в скорлупе.

Знай: от пиратов спрятан клад, но не грозит тебе шах и мат! С кем братья, за тем – и партия, брат! Пусть бьется за брата брат, ведь каждый брат дороже стократ, чем бриллиант в сто карат. Останется тот в накладе, кто ищет богатство в кладе и бьется за клад об заклад.

24

Ярослав стоит, удивляется. Но устоял – не теряется:

 – Что знаешь о братьях, Пятница? Исчезли они с земли лица…

 – Братья твои, Богатыри, канули в воду – все тридцать три. Но Черномор-воевода: смелых сметливых сорвиголов взял под свои крыло и кров. В конце концов, отменных бойцов воспитал из отпетых сорванцов. На губах не обсохло еще молоко, а стали вояками – кровь с молоком, с телами из стали, стальными же нервами, и в остальном – первыми. Скомандует Воевода: в огонь и воду – без броду, а в бой морской – с головой, и воины идут чередой, сухими из вод выходят и снова в воду заходят.

Подует ветер вечерком, волна вскипевшим молоком, мешая камешки с песком, плеснет, шипя, вбежит бегом легко – на берег прямиком, назад отпрыгнет, спину выгнет, замрет и загнанным зверьком шипит. А миг-другой пройдет, и снова молоко вскипит, на берег на бегу плеснет. Волна кивнет, вспять повернет, зубами в ряд, смеясь, блеснет и принесет со дна морского волоком не войско и не полк, а тридцать да три воина – из стольких вышел толк. Смолкнет говор волн, в тучах луч мигнет, чешуя в лучах сверкнет – встанут над волной Богатыри стеной. Грянет Черномора оклик – тридцатитрехкратный отклик прогремит раскатистой волной. Всколыхнет горизонт, нарастая, распугает птичьи и тучьи стаи – и потихоньку растает. Молчание в мире, в море настанет. Слова никто не проронит – утонет, на ветер не бросит – без спроса уносит.

Солнце и штиль, или дожди – ты, Ярослав, своего часа, а не погоды у моря жди! Выйдут Богатыри – к Черномору иди. Ты шит не лыком – выплатишь выкуп. Кот станет играть – тебе помогать. Следи: игра хвоста – неспроста. Укажет куда – там окажется клад. Слово Кота остро, с ним ухо держи востро. Он в водах бездонных находит брод, кто друг ему – не пропадет.

Знай, шаг – это хитрый ход, а шах не всегда шаг вперед. О кладе мечтает пират, идет за ним наугад. Когда по колено – море, мерещится всюду брод. Пират по профессии – мореход, но в душе – сумасброд. Чтоб не достался пиратам клад, достань его, ты, Ярослав. В руки сундук дастся легко, хоть и набит битком. Клад легко опусти в волну и отпусти ко дну. Вернутся на круги своя: к матери – сыновья, к брату – братья, волна – к причалу, конец – в начало, в покоя точку, в которой спит жизнь, свернувшись клубочком.

Море давно зовет на дно мир, что родом из вод. Если пираты захватят клад, море войной пойдет, на дно все волной сметет. Кто язык крови одной найдет с водой и с волной? Он переведет, о чем речь ведет звезда падучая – с молодой, за тучей и под водой. Он переведет за народом народ с берега этого на тот.

Отдашь, Ярослав, морю клад – дела в мире-море пойдут на лад. На острове вырастет град – всем городам сад.

25

Уплыла Черепаха, а Ярослав, с долгой дороги немного устав, матрас из морских и заморских трав смастерил-постлал, полчаса поспал – да и встал, телом здрав, духом брав.

А Черепаха скоро – с поклоном к Царю морскому: мол, кто-то из царских слуг, в море – ни рыба, ни враг, ни друг, выдал пиратам, где спрятан сундук. Так Царю передать велел Кот, что гуляет сам по себе. На сук сундуку не сбежать от рук. Лучше – на крюк, а концы – в воду: дно – глубоко, никто не найдет ключи и не вскроет коды.

Царь:

– Сундук возьму – и в казну. Пока положу на дно. Что в нем – я ни духом, ни сном. В кладах водится зло. Но и добро – заодно.

О том, что море в себе хранит – толком не знает ни Царь, ни Кит.

26

Коту на дубе неймется: вьюном среди веток вьется, урчанье журчит и льется, хвост о бока бьется.

Стоя на задних лапах, как в сказке, Кот поводит хвостом-указкой, справа налево – не пальцем в небо, на первый взгляд – наугад. Хвост непрост: как магнит, манит и притягивает взгляд.

Прибежала на курьих ногах, собралась, обустроилась, встала – в шаге от Ярослава – не избушка, не дом, палатка. В палатке – набор талантов, старой закалки-закваски, как на подбор – Лом да Лопатка, Удочка, да и Дудочка.

На Удочку, днем ли, ночью ли, отличная рыба клюет. Дудочка плачет, смеется, поет – в море сиреной слывет. На песнь ее птица летит – крылья рвет, зверь со всех ног бежит и ползет, рыба плывет – плавниками бьет.

Лопатка – на спуске, а лом – на подъеме, работа сделана в два приема.

Целый день на острове – стук. Наконец, на свет появился сундук. Сияние – сундука вокруг. Драгоценные камни? Солнца лучи ломаются в гранях, преумножаются в пламя? Но явное тайну скрывает. Бегут лучи пламенем жгучим, из сундука – прочь, с камня на камень, день удлиняя, с кочки на кочку – ночь прогоняя, ползком по земле скользя в щели, куда забежать нельзя, влезая на скалы и тучи, пускаясь вплавь по волнам, рисуя под тучей – корабль летучий, корабль на круче – плавучий.

27

Шипело-кипело молоко, сбежало за скалы из берегов. На берег смелó смешливой волной воинов смелых – бок о бок стеной встали. Выходит вперед Воевода: в пристальном взоре – стальная воля. Стоит Черномор, смотрит в упор, дымя папиросой «Беломор». И Черномор – с бородой, и «Беломор» – «с бородой», не разольешь водой.

Рады брату Богатыри – обступили, все тридцать три, вокруг и замкнули круг объятьями против разлук и пожатием рук. Говорит Ярослав Воеводе:

 – Друг, плавать около да вокруг и мне, и тебе – недосуг. Отдай мне братьев – бери сундук!

Прошел Воевода огонь и воду, немало войн, среди валов и волн, и штурм не один, через шторм.

Говорит Черномор:

– Вздор!

Какой с Черномором спор! И фору даст, и отпор:

– Если корона на голове, а голова – на плечах, то оборона – на уме, и в плечах, и в речах. Стоит игра свеч, не то голова – с плеч. Если у царства – сильная рать, поди попробуй царство попрать. Этой братии – силу и стать дали отец и мать. Я в них дар сумел разобрать и рать из братьев собрать. А вы хотите царя обобрать! Нам даром не нужен клад: недаром кладов на дне – целый склад.

Погоды не делает тот – кто погоды у моря ждет. Ярослав окунулся в спор, не теряя в море опор. Быть философом нелегко там, где страшно и глубоко. Чтоб в споре не плавать, против воды нашел он глубокие доводы.

– Каждый мой брат – бриллиант в сто карат, но мне он дороже, чем морю, стократ. Пусть море другой берет себе клад!

28

Несет Черепаха Царю доклад:

 – Искатель сокровищ, вот чудак, меняет на братьев клад, так на так. Но рать не икра ведь и не судак. Берется он клад доставить в склад, и бьется он об заклад, что стар будет рад и млад!

Царь отвечает:

       – Стар я стал, царством отсталым править устал. Что толку сидеть на троне и поседеть в короне не истинным Вод Господином, а Водяным – в тине? Вроде законы – как у людей, вилами писаны на воде. А в производстве – простой: все – соль, и в этом – вся соль. Жемчужницы стали ленивей медуз, и на продажу нет даже бус. С вольных хлебов, да с ловли даров идут те, кто с морем в ссоре, хлебавши несолоно. Горе! В море всегда не сладко, и раньше не все шло гладко – зато ценный груз перепадал, и мусор не падал попало куда. Теперь нет сладу со спадом-упадком. Где в мире мир, когда в море – мор!

Мир – до рати, до мира – рать. Вода да земля захотят опять друг друга завоевать. То было недавно, то было давно – шли волнами войны, а волны – войной. Девятый вал, перейдя через мель, тридевять завоевал земель, бросил – и наутек, улегся, притих и потек. С тех пор мы таких не строили волн и не устраивали войн.

Ходят волны то стройно – войной, строем – в бой, то гулять – гурьбой. Бывает, заблудятся волны, откроют за линией фронта новые горизонты. Размоют они горизонты – и учинят разбой. Горе-воинов Воевода выводит из строя на чистую воду. Буря в стакане воды? Не глубоко до беды. Волненья идут в народ, с глубин да широт – вброд, и собирают сброд. Тогда в ход идет подводный десант, он беглые волны гонит назад.

Там – сушь, тут – вода. Тут – победа, беда – там, меж ними размыта черта. Какой в море мир, когда в мире – мор! Сушу с морем – водой не разлить. Морю бы сушу собой наводнить. Земле бы море в сушь превратить. Но сторонам обеим хорош не плен – а обмен. Хорош Ярослава десант, его военный талант – победы и мира гарант.

Мир – дружба, победа – служба. Сослужат не службишку, службу – Братья не в службу, а в дружбу. Если за брата – горой брат, братия – сильная рать. Но братьев нельзя разделять, иначе на брата – войной брат.

Пусть несет Ярослав сундук! А братья пока пройдут курс наук. От соратников, не от слуг – больше прилежности и заслуг, меньше медвежьих услуг.

Богатырей я принять готов обратно через десяток годков. Немощи – мощь в помощь. Море творит, что захочет – быть Моря Царем трудно очень. Но точно – проще, чем быть отцом тридцати четырех, не нерях, не дурех – Морского Царя Дочек. Женихов ждешь и днем, и ночью – не на яхтах, хотя бы – в бочках. Всех надобно выдать замуж – задачка тяжелая, да уж. Девчонки – спортсменки и рекордсменки: в забеге до берега – рыбы в воде. Без ног обходятся, главное – хвост, длиною в мой полный рост.

Характером дочки – в меня, хотя у каждой – своя женская линия. Дочь Мэри, по матери англичанка – она, например, ювелир. Меньшая – испанка наполовину. Первое имя ей до зари дали – Мария, не помню – другие. Она – путешественник, переводчик, знает язык рыб, зверей, птиц и прочих – из разных планеты точек.

29

Спустились на дно по ступеням волн тридцать три Брата – Богатыря. Не знали, что скоро получат вольную от Царя.

А Ярослав переночевал в палатке, с утра порыбачил – позавтракать как иначе? Мурлычет Кот над добычей:

– Рыбы в море – пруд пруди, труд один – сиди уди. Озадачим удочку удачей, а с крючка удача – незадача.

Осмотрел Ярослав остров – с высот любого роста увидеть довольно просто и голову острова, и хвост. В море остров – как малый нарост.

Осмотрел, и смело – за дело. Волю в кулак собрал, сундук Ярослав толкал-толкал, да только без толку: сундук не дается в руки – пока никто не прибрал. Кот острословит колко: молва про Чудо-богатыря идет по свету зазря – бестолковые кривотолки.

Занялась работой рано заря, отворяя небо и день творя. Обернулась: сундук – тут как тут. Сам прискакал по камням да по кочкам на пригорочек и оттуда на удобную прыгнул точку, у кромки воды, замыкающей круг острова вокруг.

Сундук не кузнечик и не бурундук – сам бегать не станет вдруг. Что толку от рук-крюк! Без слуг сундук – как без рук.

Помог Ярославу Кот, верный друг:

– Доставить сундук на берег – службишка, а не служба. А как заставить его бегать – тебе покажу не в службу, а в дружбу.

Острую речь Кот оттачивает, Ярослава подначивает, да уму-разуму учит его:

– Лучше рук инструмента нет, если из золота инструмент. И сук согнет в лук, если туг, и выточит дудку из дерева, и древний вытащит звук. Тот, кто сыграет на дудочке, любого поймает на удочку. Кого не поймаешь на удочку, тот пляшет пускай под дудочку. Эхо песни идет волной, волна та могучей волны морской, шипучей. Эхо гоняет тучи, что слезы роняют, горы ровняет, об утесы молнии тушит, да ливни рушит, да грозы глушит – пусть прячутся за утес, бормочут себе под нос.

30

Заиграл Ярослав на дудке. От звука живого у сундука – вопреки, а не по науке – растут и ноги, и руки. Дудочка плачет, хохочет заливисто, хочет не хочет, а скачет сундук по тропам извилистым, дышит прерывисто. Прыгает и дребезжит крышка – у сундука одышка: быстро бежит слишком. Встал, запыхался на берегу:

 – Скачу через не хочу. А дальше скакать – не могу. Родился кто сундуком, не должен, не может лежать бегом! Плясать под дудку не стану – дудки.

Но Ярослав потрепал по плечу сундук, мол: предрассудки!

А дудочка, знай себе, звучит, и скачет сундук, хотя и ворчит.

Эхо в море метнется волной, птицы и рыбы догонят звук. С первой сильной волной морской – на дно поплывет сундук.

31

Вера плывет воли ветра послом – по волнам да в бочке с веслом. То ли – Яга на ступе с метлой, то ли – в бочке философ. Легче править упрямым ослом – мать сыновей, словом. В море философ – только вода: ей все равно – куда.

Поиск сокровищ, детей поиск Веру несет на остров. День-деньской разгоняет чудовищ Вера веслом острым, точно копьем. Посохом словно, ищет пути в пучине морской, в пучину роняя да прогоняя прочь кручину с тоской.

Вера волну торопит, не волнуясь, что та вдруг потопит. Ищет, где же в безбрежной дали берег, наверное – край земли.

Всплывает в волнах ранец – сума гонца, да под ранцем – панцирь, под панцирем – Черепаха, быстра в волнах, как в ветрах – птаха.

Подплыла:

– Мадам, у Вас плот или флот? Медуза не разберет! Ваше судно для здешних вод несовершенно, для Вас не оплот оно совершенно. Садитесь на спину, но не на шею, и так полон рот – забот. Отвезу Вас к сыну!

– К одному? А как же другие – тридцать три мои дорогие?

– На суше – только один пока: сам себе господин и слуга.

– Скажи мне, что с остальными?

32

Пока не доплыли до места, Вера себе не находит места. Вперед – по морской волне. На черепашьей спине – как в седле: скорость не черепашья вполне. Вдруг глядит: перед нею лежит, может быть, Рыба-Кит? – Нет. Не полуостров, не континент. Маленький остров, просто – скала на скале острой.

Вера – на берег бегом первой, за ней – Черепаха на всех парах, на усталых отсталых ногах: не успевает впопыхах за правой ногой левая.

Разлуку залечит встреча. От матери к детям дорогой жизни течет путь млечный, лежит Путь Млечный от матери к детям дорогой вечной.

Светится Вера, глядя на плечи сына: косая сажень – в плечах, слушая сына речи: недюжинный ум – в речах. Сына мать одобряет, а он ее ободряет:

– Мама, ты женщина смелая: и на земле, и в небе справлялась с целой ватагой сыночков и править сумела в море бочкой! Теперь ты в мою отвагу поверь и дело мне всецело доверь. Верну я вовремя и не на время братьев – себе, тебе – сыновей.

33

Наперегонки бегут волны, лодки – там и тут. И летают катера, вслед катерам свистят ветра. Скачут по волнам пираты от рассвета до заката. Шторм идет войной, ночь идет волной. Без погрома – штурм не штурм, а шторм не шторм – без грома. Гремят раскаты, и суда громят пираты и шторма, и нет на них суда.

Приличный пират не столичный франт. Хотя подрастает не в Спарте, с детства – на низком старте, на самом дне – сам с усами вполне. Живет умишком, большим не слишком, охоч до еды и до беды, умеет выйти сухим из воды, и в грязь упасть, и в князи попасть.

Работа пирата – трудная, чревата судами, простудами. Вся доля – пуд соли да вольному воля. От своеволия до неволи – путь, да на дно – поневоле.

Играют пираты в морской бой, им – не впервой. Их траты с лихвой окупят чужие утраты. Не лыком шиты: выкуп – и квиты. Поход и захват – доход нарасхват!

Попалось как-то пиратам судно – «Фемина» не была неприступна. С захватом пиратам везло крупно. Пираты напали, от пленных узнали, чем торг ведут и куда плывут. Команде судна – и шах, и мат. Поймали с поличным – ничего личного. В трюме – не рыболовные снасти, не сласти, не банки и даже – не санки, а тридцать три настоящих танка. Но танк не икра, не омар, не судак, задаром купит не каждый дурак.

Танки за тридевять морей везут за так, ни в Иран, ни в Ирак, а в тридесятое царство – не последнее государство. Соседние царства рядом чадят, Африки зной превращая в ад.

Третий десяток лет в тридесятом не Царь Султан, правит, и не поэт – нет, правильно – Президент. «Ни рыба, ни мясо, – о нем говорит колосс Чудо-юдо Рыба-Кит. – От нас не получит он ни шиша! Поставить бы там своего Ерша: ершится пущай, да чтоб нам не мешал!»

Бывало, глотал Рыба-Кит средь морей военных десятка три кораблей. Теперь же, правдой Фемиде служа, в пути «Фемину» сопровождает. «Фемина» кружится в танце. С одного конца света в другой конец военный гостинец везет гонец: в тридесятое царство – боеприпасы повстанцам, голодным до драк голодранцам.

Попутный ветер хитер и весел, меняет маршруты, ведь мир так тесен. Судно, нос по ветру, держит путь. Исправляет течение курс – судном правит текущий курс.

Недаром торгуют задаром неуказанным товаром – меж странами и континентами оружием и компонентами.

Торговали они, торговали, но зазевались – пиратам попались. Пираты напали, потолковали, поторговались – и сторговались. Чтоб не искупаться, пришлось откупаться. Откуп пиратам Кит предлагал и путь указал, с корабля – да на бал. Плыви, Шахимат, откопай клад!

Пираты клюнули на сундук. А «Фемине» сошел с рук и в море крюк, и в мире трюк.

 

34

...Плывут пираты под блюзы бриза и джазы гроз, сквозь сны и грезы, сквозь бури и зори в потоке лазури. Строятся в небе замки воздушные – башни да пушки, дворцы да конюшни. Пираты не тужат: «Под небом медным, под небом бледным живем мы бедно, уйдем бесследно. Нам корабли посылают молнии, тучи швыряют в нас точные копья, с обратным адресом преисподней. Небо тушует краски, а мы не тушуемся, мы, скитальцы, прячем краски под маской».

Не видят пираты, что перед носом, не видят и горизонтов, которые – дальше носа.

Ходит по берегу Ярослав, и по морю взор его бродит. Волнуются волны, и вертится ветер по сторонам – посмотреть, что там творится на белом свете. Не видно витязей чешуи, рыбы лишь к берегу подошли: блестят шелковистые плавники, как в хвое – змеевик мишуры.

Ярослав засмотрелся в синь глубины, не глядя поверх, следя, что внутри. Тем временем с гребня высокой волны пираты на берег, один за другим, сошли, обступили парня.

Говорит капитан-пират, по имени Шахимат:

– Здорово, брат Басурман! Кто таков? Какими судьбами тебя занесло в этот край и рай?

Пираты узнали сундук:

– Тебе ведь, в-море-чудак, горе-моряк, теперь – каюк! Капитан Шахимат не дурак, клад не отдаст за так!

Подозревает Ярослав, горе-моряк, в-море-вояка, что назревает скандал и драка. Что же, бывает всяко.

Кот когти острит и точит, шипит, а пираты острят, хохочут:

 – Лучше бы, парень, берег ты мать, чем на берег ходить воевать!»

У Ярослава вскипает кровь: попасть бы пирату в глаз, а не в бровь.

35

Вздувается у берегов молоко, вскипает. Бушуя, волна идет, с пеной у пасти открытой ревет. Выпускает на остров рать и не велит отступать. Бросается на врага волна, война близка. Как стена – войска. Стоят тридцать три Богатыря, рвением к бою горя.

И началась потасовка. У обеих сторон есть в битве сноровка. Оружие в бой само собой идет и орудует ловко: временно современное – против древнего верного. У каждого Богатыря грозно гремит чешуя, а Шахимат, гол как сокол, парирует, травинку жуя. Команда пиратов судна «Склеп», и Шахимат, и его брат Акшеп достают автоматы.

Но дочки Морского Царя на дне не сидят зазря. Водят пиратов за нос: мотайте, ребята, на ус, удочки сматывайте и парус! Целится Шахимат в Ярослава, а Мария акул собрала. Акула зубами –  за автомат: сдавай автомат, пират! Сдавайся, не то узнаешь, как матом благим кричат!

Владеть и собой, и оружием – сложно, лезть на рожон – оплошно. Сложить оружие – невозможно. В ножны вложить – предложить мировую? Можно, но в мире – тревожно: кто сядет в лужу, кто тонет глубже. И мировым службам – не до мировой, не до дружбы. Маневры ложные в ход идут, выпады осторожные.

Кладет на обе лопатки пиратов братию – братьев рать. Готовы во все лопатки пираты с острова драть. Бегут, сверкая глазами, пятками и зубами.

36

Несут, спины гнут, сундук весом в пуд тридцать три Брата-Богатыря для Морского Царя. Главное – кинуть сундук в волну, сам пойдет в глубину ко дну. Богатыри считают шаги:

 – Взяли на «раз-два-три!»

Трудятся, не покладая рук:

– Будь он неладен, нескладный сундук! Звать на подмогу местных? Дудки! Справимся и без чудесной Дудки!

Доставили...

Царь, поправляя мундштук, пускает слезу, отпускает шутки:

– Эх, покидаете, вы меня, верная братия – рать моя! К нам в океан да в морские чащи – заходите почаще! Там, где закончилась ваша служба, начинается наша дружба.

В истории с морем – пока запятая. Скоро – и многоточие. Скачет сказка с волны на волну, словно – с кочки на кочку.

Добрым словом Царя утешая, братья не торопясь поспешают. Царь, на троне да при короне, остался расстроен, но очень тронут. Попрощались с Царем, Марией и его прочими дочками. Богатыри их в гости зовут – Дочки Царя не утонут точно.

37

С первой волной Богатыри на берег прибыли к ночи. Идут, по берегу ноги волочат, не чуя ног, но чувствуя почву. Остров, хоть и поплавок, все-таки прочный земли кусок.

Бросилась Вера детей обнимать – выросли как на дрожжах, можно за них не дрожать. Все сыновья – в сборе, военные кончились сборы. И повзрослел Ярослав, братьев своих вместе собрав.

Ребята стоят – острят да хохочут. Морские устои – в истории, в море... А Воевода был мировой, курил «Беломор», ходил с бородой. Когда-то в его честь был назван флот – таков исторический анекдот.

Спать легли. А проснулись – вновь в разговор окунулись. Спорят, судачат, где небыль, где быль, где удача, а где – незадача, и что могло быть иначе.

Удочка в море с головой окунулась, с утра рыбачит, свесилась, с рыбой судачит. Мать готовит заправски средиземноморский ужин – рыбин ушло на уху и плов заморский несколько дюжин.

Строится планов громадье – вырастить город, не городя огород, в короткие сроки, ведь не коротки руки.

Определили зоны газонов и территорию гарнизонов, взяли Лом и Лопатку, иначе камней укладка шла бы ни шатко, ни валко.

Тридцати четырем Робинзонам во всем помогает Пятница. Рабочий комбинезон – в боях закаленный панцирь. Под панцирем – душа нараспашку, бодрость не черепашья. Расскажет, бывало, как меж морями мерила проливы-каналы, плавала – мирила акул. В море Пятнице ровни нет вовсе: мудрость равна выносливости.

38

Бурлит волна на семи ветрах, мчит Черепаха на всех парах – под грузом скрипит спина. Древний древесно-железный мусор Пятница поднимает со дна, совершенно одна. Везет день-деньской с глубины морской, по пропуску Черномора, обломки-осколки кораблей, что давно в плену у морей.

Долго ли, коротко ль наши герои на острове город строили. Вырос город ростом с горы: на высотах не соты, а только – мачты да гроты, у скал подножия – арки да гроты. Встал город к морю одной стороной и к морю – любой другой стороной. В саду палатка – волшебный шатер.

Тридцать четыре богатыря три ночи работали и три дня. Шесть потов сошло, шесть штормов прошло, сходит седьмой пот. Мария зовет на подмогу сестер:

– Несите героям дары моря – разделим с ними раздолье и долю.

Тем временем ходит кругом Кот, смотрит: мимо снова плывет пиратский плот …или флот…:

Что это держит в руках Шахимат – главарь-атаман-пират? Никак он вскинул опять автомат? Полундра!

Но все невредимы и целы у Шахимата под прицелом. Целится он из фоторужья, а фоторужье не опасней ужа.

«Фемину» когда захватил, Шахимат нашел чудо-фото-аппарат. Судно он долго не задержал, но аппарат попридержал.

Готово пиратское фото: богатыри – за работой, Ярослав – вполоборота, мать – возле сына и войска, остров – в серии «До и после». Его захватили без спроса.

Стара история, стороны-страны давно об острове спорят. Известные комментаторы, видавшие виды из иллюминаторов, ворохами вопросов засыплют пиратов-матросов. О путях в мире промыслов тянутся нити домыслов.

39

Кот на дубе, зрением штурман, путает шторм со штурмом: «Как бы не вышло опять рукопашной! Надо спугнуть гиен набежавших. Чем черепаший панцирь не лодка подводная с виду? «Лодке» имя дадим – «Бесстрашный», или, лучше – «Неотразимый»!

С Пятницей посовещавшись, Кот ее отправляет в волны с первым приливом-отливом. Черепаха, под видом торпеды – за пиратами следом. Корабль пиратов – вплавь, за ним – Черепаха стремглав. Она корабль прогоняет, а ветер его подгоняет.

Байки про остров Буян, и про Кота Баяна, и про дела островитян – перейдут океан. Новости от «морских акул»: на острове – незваные гости. Владеют лодкой подводной. Плывет себе воин по собственной воле, китов и дельфинов мимо, под именем – «Неотразимый». В сводки пиратов попала вода, но в сводках она бывает всегда. Когда на безрыбье пойман Судак, про рыбину думают: рак. И рыбой слывет рак, пока на безрыбье судит дурак.

Хлебавши несолоно, без сундука, пираты плывут обратно. Зато в руках – козырная карта, в фокусе – точка на карте мира, фокус – из-под платка факира.

Сильные старого мира, карты скрывая свои, новую карту скроили. Совет безопасности «Панцирь наций» нациям не разрешает драться, в войну играть и тяжелым бросаться. А меж держа-важных лиц играется партия – блиц. И каждый в той партии рад не попасть в ситуацию пат. Спор между держа-головами решается просто – словами, вескими и пустыми, патронами холостыми. А после и вместо драк кулаками машет дурак, ведь спор, чей сильнее кулак, решается вовсе не так.

40

...С тех пор, как дети пошли куролесить на каруселях, потом – по планете, с тех пор, как в листве потерялась метель, пронесся десяток с хвостом недель, пролетел да и канул в Лету. Нет от жены на письма ответа, нет от детей привета. Месяц как раз примерил обновку, облик сменил, когда Михаил вернулся из командировки.

Миша – навстречу родителям:

– А где же Вера да дети мои? Вы ведь радетели и смотрители! Как упустили их вы?

Бабушка рада, а дед горд:

– Вера свой многоногий народ забрала на курорт. Пару недель на море подряд – и не узнаешь, так загорят! Знаний и сил наберутся – с ветром попутным, рейсом попутным сразу домой вернутся.

– Значит, до ночи они не вернутся…Ветер перемениться хочет, как бы им с ветром не разминуться, – Мише взгрустнулось, – И все ли в порядке с детьми? Ведь в море – не сладко, а в мире люди на сласти падки.

Черные мысли погнал Миша прочь, их ночь потопила, волна точь-в-точь.

41

...Дела рестораторов и модельеров, набрав обороты, в гору идут. Смело брали барьеры в карьере Лена и Лера – преодолели – и, с места в карьер, Михаила теперь вместе берут в оборот. Бесследно исчезли барьеры – и сыновья, и Вера.

Миша вроде и моде послушен, и в ресторане кушает, но подружек жены не слушает.

Разговор про житье-бытье – безделка для дам, не кройка-шитье. Но слово – материя та же: сказал – как отрезал зараз, а надо б отмерить семь раз.

А Лера нудит, а Лена твердит:

– Жена-то где? Сбежала с детьми, куда да с кем – неизвестно! Неужели – неинтересно?

Дамы, пиратская рать, ходят в гости, чтоб в дамки попасть и перемыть Вере кости:

 – Смылась, – поют, – Вера в море, сыновей прихватила с собою, сбилась с пути – попробуй найди! Ищи-свищи ветра в поле, жены да детей – на воле.

Лена вторит Лере вновь, нет-нет – да и кивнет свекровь: невестка ведь не невеста, не тех кровей да не из того теста.

Сплетня Мише поднадоест, и он – бегом от насеста невест. В кресло – с ногами вместе, с газетой «Новые вести».

42

В газете «Вести» пишут как есть, сделано что где – из мести, сказано что где – из лести, что и кому не делает чести.

Всем, как всегда, интересно: за морем ладно иль худо и в свете – какое чудо. Зря уши читатель развесил. Мир свободен, но мир так тесен!

Фото – с событий места: море – среди земли, остров – воды посреди. На острове – дуб во весь рост, в камни корнями врос, узнать его возраст не удалось. В тесном соседстве со сводом небесным – скалы-горы отвесные, город высотный. А возле фото – проворным слогом про остров. Остро и просто – про «до и после», и про историю территорий: что там было назад лет сто и как застроили остров пустой.

На фото – веселый эпизод, работа спорится, спорит народ. Какая-то дама, у ног ее – Кот. А дама… разве не Вера лицом? А кто это рядом глядит молодцом? Лицом... постой ... не в отца ли лицом?!

Миша – счастьем делиться скорее:

– Вылитый я! Сын это, верю! А рядом – Вера, и в ней я уверен!

И Лера, и Лена, и мать своего не упустят и за забор не отпустят:

– Не сидится почему тебе на месте? Погоди чуть-чуть – и все соберемся вместе. Сын, скажу да не совру: дорога эта – не к добру. Что за путь – куда-нибудь? А когда – передохнуть? Ведь судьбу не обмануть! Фото? Это, что ли, Вера? Это зрения обман. Слепая вера как дурман. Сыну, что лицом в отца, второй идет лишь месяц, а у этого юнца – кулак уже увесист. Где другие-то сыны? Здесь – один, а тридцать три?

Миша уши и развесил... Нос повесил, рот подвесил. Стал невесел – сам ни с места. А душа-то – не на месте. И в груди печалям тесно. Тридцать – где мои – тройняшки? Неужели – те, в тельняшках?

Миша вечером – с работы, ветер пролистал страницы. «Вести» под дождем промокли: непогода – над столицей. Со страниц стремится смыться вереница лиц, светлиц и темниц столицы.

Рядом примостилась Лера, а в руках мелькают спицы.

Лера молвила шутливо:

– Люди видели, есть диво моря посреди – Мальдивы. Там кокосы, а не сливы – там давались люди диву.

43

А назавтра – снова фото, и на фото – снова диво. Море дуется ворчливо, строятся богатыри, их – один да тридцать три.

– Я отец или дитя? – Миша молвил не шутя. Выпрямился – шкафа выше в полный рост, дверь чуть не вышиб, топнул, словно бы невзначай, хлопнул по лбу себя сгоряча, отодвинул засов, да и был таков, не то наломал бы дров. Не нашел, чтоб уйти, предлога, лишь рукой помахал с порога.

Миша вдогонку детям помчался – вечер настал. До моря добрался Миша – устал. Да в пути повстречался с Ветром, и Ветер попутчиком стал.

44

Ветер весело свистит – судно весело летит. Остров впереди – Буян: дуб, на дубе – Кот Баян. Миша ловит Ветр за хвост. Но и Ветр – зверь непрост. Спит в реке он под мостом, спит на суше – под кустом, выйдет в море – бьет хвостом. На судне он канаты рвет, из судна он веревки вьет.

– Ты с пути меня не сбей! – Миша молит. – Ты не вей из суденышка веревки! Дождь, из ведер, зря не лей! Дождь и Ветер, помогите сыновей моих найти! Я хожу с трубой подзорной и не вижу, беспризорных, их нигде. Я, как во сне, над волною пролетел бы! Видел я давно в кино, как летают над волной! Ведь неправда и монтаж, а дух захватывает аж!

Ветер, хитер – ничего не ответил, а месяц лицом стал светел.

45

Шлет на остров посланцев Совет Безопасности «Панцирь наций». А то – как бы странам не передраться. Послам в волнах предстоит кувыркаться, поближе чтоб к острову подобраться, в бумагах не потонуть – разобраться. Остров – земля, а земля – богатство. Остров-призрак то прячется низко, тише воды да ниже травы, то пропадает вовсе порой, то встает на пути горой.

С давних-предавних пор ведут страны-стороны спор, кому достанется острова вдосталь, когда он поднимется в полный рост. Четыре у света есть стороны, четыре спорят за остров страны. Другие стоят поодаль и издали кажут удаль. Каждая вторая страна твердит:

– Наше дело – сторона.

Им кажется: хата – с краю, вот рай. Даже когда рядом с адом тот край.

Плывет на остров комиссия, баюкая мирную миссию.

46

Мир тесен, широты его Михаил давно облетел и исколесил. Но тут обессилел на полпути. То небо на море идет войной, то море на судно идет волной. Весел не бросил, не опустил, чтоб до земли добрести-догрести, наш Михаил, но не находил ни лошадиных, ни собственных сил, пока теплый ветер перемен не победил ветра измен.

Ветер, спасибо! Тебе все на свете – под силу, преграды смести на пути, следы замести и беду отвести, и волны сбить с ног, и силы вдохнуть, и окрылить, и наставить на путь, и судно на этот путь повернуть.

Кот на острове, хвост трубой, то: «В бой! – командует, то: Отбой!»

И Черепаху, как Ветер – птаху, подхватывает прибой. Ходит из стороны в сторону Кот:

– Пятница, слышишь, море ревет? Что же с собою прибой нам несет? Ветер попутный летел и встретил судно волн посреди. Тот ветер я знаю и уважаю: кого попало – не провожает.

47

Новый, вот-вот, поворот впереди. Омут там ждет или мель да брод? Судно каждый волны излом одолевает, как бурелом. У судна характер железный, у моря – жестокий нрав. С обоими Миша вежлив: каждый по-своему прав. Зашкаливает прыть скакуна, приборам назло, за сто не в час километров – узлов. Узлами прыть мерят – на дне и на небе и в прочность узлов очень верят. Запутавшись, даже добро со злом связали морским узлом.

«Просто с ветром судну везло!» - шипит прибой. А приборы шипят: «Неправда, само везло!»

К суше Миша спешит, слушаясь шепота ветра. Рушатся волны, ползут, легли, в мили растянув километры. Встали, и по носу скакуна щелкает снова волна не одна. Карабкаются друг другу на плечи, но не находят в суденышке течи. Идет оно полным ходом, а Черепаха своим – навстречу:

– Куда, Михаил, держишь путь? Спешишь не просто куда-нибудь? Проследуешь если за мною отсель – найдешь свою цель и не сядешь на мель.

Сбегаются к берегу волны, встают друг другу на головы, толкаются, разбегаются снова: с отцом сыновья свидятся скоро. Море, зазря что стеной слезы лить! Водой сыновей и отцов не разлить!

48

С другой стороны плывет наугад, пытаясь остров найти Фортунат, комиссия с мирной миссией. Как сообщает секретный источник, известно точно, или – не очень: на острове после длительных странствий поселилось братство не братство, партия или братия, династия или рать, или просто – с детьми мать...

49

Клонится сказка к концу – клонится солнце ко сну.

Подходят к острову оба судна. Сумерки – время смутное. Подходят к острову с разных сторон, смотрят под тем и другим углом.

Богатырей на свободу вызволит скоро отец.

Выведет всех на чистую воду Комиссия, наконец.

За Черепахой Михаил следом причалил. На мель так и сел. Белый как мел, сидел и смотрел:

– Какие же рослые богатыри! Какие же взрослые, посмотри! И не сосчитать! Ну-ка: раз-два-три… Точно, их – тридцать три. А вон и тридцать четвертый, шагом идет твердым! И как справлялась с ними жена? Сколько их всех, а она-то одна! Как теперь скажешь им:

– Папа я ваш!

– И где ж ты был раньше, – спросят, – папаш?

Богатыри к отцу подбегают – лихо. Встали. Сверяют тихо черты знакомых и нового – лиц. Потом, конечно, опрос блиц. Ну-ка, ответь на вопросы, отец! Что, отстрелялся? Что ж, молодец!

С отцом сыновья обнялись, делами с ним занялись.

Отец сыновей изучает: большие – Богатыри. А те отца обучают: «Удочкой рыбу лови».

К Мише подходит жена. Смотрит Миша Вере в глаза, да тут как раз накатила волна: неясно, где брызги, а где – слеза.

50

Все печали остались в начале.

Помог Комиссии панцирь причалить. Ей указал дорогу.

Сошли на берег и пишут много. Сначала – прибытия дату, потом – про природу, мол, небогата. Дуб, Черепаха да Кот – все, кто из растений растет, а из животных – живет на острове. Человеческий род тут процветает, наоборот. Столько народу – одна семья? Отдых – дикарями а-ля? Сорок разбойников, Али-Баба, да мама на всех одна? Место прекрасное – остров: солнце, вода и воздух – богатство детей и взрослых, любого возраста-роста.

Но запросто с островом – нельзя. Остров не просто земля. Земля – неизвестно чья! Поэтому просим: пока не поздно, остров покинуть, чтоб не погибнуть здесь никому от меча.

Вперед выходят отец и мать:

– Наш недосмотр, и нам – отвечать! Наши мальчики не захватчики, мы не тужили – жили на даче. Но мама с детьми улетели в отпуск, заплыли подальше и неудачно попали на необитаемый остров.

Богатыри за спинами папы с мамой не прячутся. Они – не из тех, кто плачется.

– Мы можем отчалить в любой момент! – сказал Ярослав послам – Но дайте сперва посмотреть документ: кто вам ноту прислал? Скандал разыграли по нотам. Из-за пиратских фото?

А Черепаха:

– И панцирь не защитит от нотаций!

А Ярослав:

– Одно не пойму – так много об острове спорят к чему? В тот миг, когда в море он сгинет, хозяин его покинет. Люди – дети, земля им – мать. Не перестанут друг другом владеть и за власть воевать. Время дано им – дать. Время дано – обладать. То время проходит, другое приходит: ему власть дана – наделив, обделять и, соединив, разнимать.

51

Богатыри – наперебой:

– За остров не рвемся в бой! На корабле поплывем, и брод мы найдем за бортом из былого в «потом». Дети – бродячий народ, и в мире страны нет, которую тот не завоевал бы народ. Но в мире нет места древнее детства – страны, в которой начало берет рода людского ход. Мир понарошку делят по карте – взрослые, дети мир делят по правде. Тянутся дети вверх – мира взглянуть поверх. Вытянутся – берут разбег, чтоб перепрыгнуть земли и век, опираясь на вехи, и отметают помехи, если помехи ветхи.

Взрослые учат детей делиться, знанием могут и те поделиться, землю и время как поделить. Землю легко запустить в полет: каждому – по куску, и – вперед. Но если песок – в глаза, то вдруг на глаза – слеза, из сора – спор, да из спора – ссора, из слова – угроза, из вспышки – гроза, из рук – потасовка. Вот так и тасуют карту земли, на которой – роса. Пусть смех зигзагом запрыгает сразу, как носится вслед за грозой солнечный зайчик косой.

Или легко нарисуем круг ног своих и чужих вокруг. Землѝ и огромный, и скромный кусок выдержит столько, сколько есть, ног. Режем его по прямой, по центру и раз, и другой: круглый лежит пирог – кому да какой кусок? Если к нам в гости придет Шахимат, знаменитый главарь-пират, мы разрежем на части круг, чтобы хватило на всех вокруг.

Или дорогу поделим на части – кому полоса счастья? А есть еще горизонт – полоса: разогнались – и в небеса. А если не полоса, а квадрат? За белым квадратом, черный – утрат. Тут может быть шах, там может быть – мат. Сдавайся, пират Шахимат!

Если поделим мы циферблат, поделится временем с братом брат. Каждый куску свободному рад. Даром кусок вечности дан, недаром будет и взят назад.

Мы, дети, в душе – пираты, богатыри и солдаты, повстанцы и голодранцы, или – бумажных дел мастера, изобретатели – с ранцами. Пираты, да и повстанцы мы понарошку, а то и – нарочно. Детям нет дела до важных дел подмокших, бумаг промокших.

Для взрослых золото – то, что блестит. Но детям светит летящий лист желтый и все, что плохо лежит: под ногами – блестящая галька, на лету – свистящая палка, замок из облака или песка. А все, что лежит и пылится – тоска.

52

Прощаются богатыри и с Марией, и с сестрами. Ярославу Мария дарит подарок заморский. Раковина – подставишь ухо, море ответит глухо. Раковины внутри – море услышит мысли твои, Мария узнает про беды твои и про победы твои.

Миша домой забирает скорей Веру и сыновей. Волны их провожают, дельфины их окружают – море Богатырей уважает.

Волны – как дети, дети – как волны, все своенравны и своевольны. Когда все вокруг неспокойно, тогда и дети неласковы больно. Когда все кругом ровно, тогда и волны спокойны.

Грызли-Мыши и Гризли-Миши выросли Миши выше.

Сын уже не малыш своенравный? Тогда он мужчина равный. Сыну по росту быть равным непросто, умом сын иной – впереди раз во сто. На сыновей насмотреться бы вдосталь, сверху ли вниз, снизу ли вверх, и с расстоянья, и – рядом стоя, побороться бы, да поспорить.

Когда у отца с сыновьями спор, это мужской разговор. Когда разговор с дочкой, что просит, то сделай – и точка. Хочется Мише дочек: мол, поношу на руках точно. Вся жизнь – в наших руках. И солнце, и дождь – впрок, когда из детей – толк, а внуков когда – полк.

53

Ветер весело свистит, судно весело летит. Вся семья плывет домой, дома будет пир горой. Похожденья бравые да хожденья за море – неужели им конец, и победам всем венец? Тот был путь – тропинка только, жизни путь бежит далéко, впереди проложит столько жизнь дорожек и дорог, а порой нога пройдет даже через топь болот.

Но пока пути-дороги мы распутаем немного в отчем доме, у порога. В жизнь длиной лежит дорога от порога, да – в далéко. Перед нею мы присядем в отчем доме ненадолго.

Ведь в семье немалый труд – не один съесть соли пуд. Смоет пуд потом потоп: семь сойдет потов, ручьев – семь стечет, и семь пройдет мимо да кругом – штормов. Счастье в руки потечет.

54

На судне всем хватит места. Но даже в погоду чудесную никто не сидит на месте. Плывут по водам соленым и пресным, под небом то синим, то серым местным, то обступающим тесно, то отступающим в бездну.

Остров-вулкан Фортунат теперь с нетерпением ждет ребят, пускай заплывает сюда Шахимат – морскому бою он будет рад. И даже африканский солдат тут Шахимату – брат.

Где мы обращаемся к детству, там тьма обращается в бегство.

55

Увидел Акшеп, малолетний пират на судне «Фемина» настенное фото: там снежный пейзаж заснят.

Сказал пирату пират:

– Смотри-ка, мой брат Шахимат! Мир и чернят, и белят! Мы черны с головы до пят, а свет нас белее стократ. На ветке – верно, блестит бриллиант. Всегда хватали мы все подряд, и каждый из нас хоть раз был богат, но был ли он этому долго рад? Хочу посмотреть я на белый свет, при солнечном свете – на белый снег.

56

Останется в памяти остров – его удержать непросто. Куда по нему ни пойдешь – а от себя не уйдешь. С пути свернешь – так и шею свернешь. Прямо пойдешь – кругом обойдешь, к себе придешь и себя найдешь в мире, а мир – в себе. Откроешь вселенную – в скорлупе. Скроется остров под водой, сольется с ее неземной глубиной, под горизонт нырнет, пропадет, дорога к нему быльем порастет. Из вод что родом – то канет в воду. Сказка не быль, а вода не пыль. Миг – Лукоморья в помине и нет, Кота, и то – простынет и след. Чайка о том без утайки кричит, а Кит – воды в рот и молчит.

Потом ненароком споткнешься о риф, откроешь мир через миф. Что кануло в воду и скрылось из виду, живет давно на станции «Дно» неопознанной Атлантидой – потеряно знание там не одно. Но дети построят мост, и память поймаем за хвост. Увидев себя в другом, поймем: от себя по кругу – бежим, за собой и к себе – кругом.

Вконцесловие

Что все-таки было в том сундуке? Вселенная – в скорлупе? Смерть – иглы на конце, жизнь – на другом конце. Оба конца – в яйце. В птице – яйцо, а ту птицу зверь – съел и сидит, на замке – дверь. Замóк тот – в небе, а в море – ключи. Рот – на замóк, и о том – молчи.

Сказке – конец

 

 

Солнце и Город

О глобальном потеплении, и не только

 

Дни такие черные, и лиловое на синем: гор под небом, трав под снегом, не поверишь, что бывает на рассвете в Гималаях, и во сне, и на картине.

Тридцать три идет ненастья, небо разорвет на части. Страшно тучный Крокодил со страничек детства  в пропасть неба соскочил, в воды пресные небесные заплыл, солнце с жаром проглотил, лучи-лучики скосил, кучей снега закусил.

С утра огарки светские – уличные фонари, светят из последних сил. Луна перегорела, и дно истлело неба. Заперты глаза, ночь будто. Их со скрипом отопрут – мол, утро.

Сотни лошадиных сил дальним светом режут загустевшей ночи то ли уголь, то ли ил. Из берегов разлился Нил и небо наводнил. Развалился в топкой мути тучный Крокодил.

На улицах бессолнечно, бессонно и бесснежно. И межсезонье, и безвременье безбрежно.

В саду проснулся встрепанный подсолнух, в лесу очнулся заспанный подснежник. И снежный пух под зимним ливнем съежился. Осунулись сосульки, ель скукожилась. Грибы зонты раскрыли, шляпы сшили.

Земля, юлой вертясь, как вкопанная, вдруг застыла. На юг метели улетели снежные. И сила центробежная вышвыривает Землю из Вселенной.

А ночь томится в поднебесье целый день, и топчется на месте крокодильей тучи тень.

Вдогонку свету люди едут отсель за тридевять земель на тридесять недель. Там Солнце целый день по небу бродит и спать заходит, когда звезде дорогу переходит.

И не везде приляжет тень, бездельем охлаждая день. Там Крокодилу – страшно лень ползти на солнцепек, ловить на своде неба – солнца бок. На солнечной сковороде, застряв, печется Колобок – Земля, горелый бок.

Из моря-солнца набекрень вернутся люди в Крокодилью тень, назад на тридесять недель, за тридевять земель – на тот, сырой, холодный бок Земли своей.

Трещат по швам литые льды расклеившейся мерзлоты. Под треснувшим стеклом, как в клетке, мечутся часы. Качаются времен весы. И ночь, расправив сны, то мимо пролетит, то сутками, раскинувшись, стоит.

То месяц, то полгода, под потолком природы, войдя неслышно в моду, висит демисезонная погода, пальто урода сумрачной породы, жильца болот и городского небосвода.

Потерялись птицы-звери, растерялись люди…  Запирают двери, гудят-судят, что дальше будет: конец ли света, победа ли мрака? Нет ответа. И каждому раку в потемках чудится драка.

По улицам и лицам крадется, пресмыкаясь, Тень. Протискивается в души, в крыши, в двери. Льются слезы Крокодила, в темень заставляя верить.

Туча, вздувшись, рассветы тушит. Воздух, сдувшись, пустотами душит. А безвременье-межсезонье в Городе ходит-бродит. Места себе не находит среди беспредела природоремонта, где небо свернули в рулон горизонта до запоздалого завтра, где в дыхании вместо ветра – вата и на вербе – вата.

Ватным пухом Город опутан , укутан, залатан. В щелях и на воле бессильно повисли ветра – опереться не на что крыльям с утра.

В дни такие черные, что лиловое на синем, гор под небом, трав под снегом, и во сне уже не снилось – в привычное время рассвета, между Черным цветом и Белым Светом –там, где тучу и зонт разделяет горизонт – Город навис Золотой, с прозрачными воротами и призрачной звездой.

За дверью – сад: там – травы и цветы да Звери небывалой красоты несбыточной

Мечты.

Встали Звери, зевнули, и стаей – за двери. Четверо их: впереди – Медведь, всклокоченный и ворчливый; следом – Лев жарогривый; света взора и крыльев силы исполненный Золотой Орел; с ними – синий и  волоокий Вол.

Покинули Город они Золотой и двинулись в Город-Без-Солнца-Пустой. Перекинули Радугу-мост, чтоб поймать Крокодила за хвост.

Забурлил топленый в небе ил.  Пыжится, раздувшись Крокодил:

– На небе – темнота. Зачем вы вышли, звери, за ворота?»

Неба дно так илисто и тухло, что Радуга зажглась и потухла. Чикнули ножнички – чиркнули спички молниеносно. Купол Небесный и Шар Земной на миры раскололись.

Среди високоса Ветер деревья косит. Болота – и те тлеют. Моря, колыхаясь, заполыхали, огонь волною лелеют – алеют.

Застыли деревья беспомощно на полушаге. Земли и Неба качаются полушария. Люди и твари сидят по норкам, смотрят из окон зорко, ищут средь ила небесного лестницу.

Мимо прошли по ступеням Ветра два месяца. Звенят по ветру иголки местной лесной и новогодней иногородней елки. По норкам идет уборка. Как и чудилось ракам, будет в ночи драка.

Сверкая оком, Жарогривый лев разинул свой широкий зев. Из пасти рвется пыл и зной, гремит рык грозный неземной.

Поверх простора кинул взор Орел: взмахнет одним крылом – и дождь шуршит хвостатой золотой лисой, взмахнет крылом другим – бежит, петляет дождь косой.

И фыркнул Вол, струится свет очей, свистит, клубится вихрем из ноздрей синяя метель земных зимних ночей.

А шумный и взъерошенный Медведь – давай крушить сухие ветки, вехи ветхие, реветь, да воду разливать, да ветром среди туч греметь.

Встал Медведь из усталого сна – стало быть, настала Весна.

Красна Весна, да черна Крокодилья пасть и Крокодилья масть. Как бы не упасть, не попасть в маститую пасть – не пропасть!

Звери ступают по илу густому размякшего небосвода. Ил расступается пустотный, обступает плотно.

Трудною будет работа – побороть солнцеглота и путы болота!

Разрывает Крокодила зевота. Крокодилья страсть – высыпаться всласть. Из чуть приоткрытой пасти выбился луч, ломаясь отчасти, светясь от счастья.

Все в природе – люди, птицы и звери бродят по Краю Света и светом бредят:

–Только бы между туч снова протиснулся луч, а там – будь что будет!

Схватились во тьме дремучей за нить луча в тучах: Медведь впереди могучий, к болотным животным жестокий, вслед за ним – Диво-Лев Жарогривый и Золотой Зоркий Орел, с ними – синий и волоокий Вол.

Разбушевались вселенские страсти. Яростью Грома-Ветра взорвало небесные недра. Вырвало с корнем из ила тучного Крокодила. Ящера злого разорвало на части, зноем и рыком львиным, дождем золотым из-под крыльев орлиных, синих метелей лавиной смяло Крокодила и смыло.

Освободили Звери Светило из черной масти, из лютой пасти.

Разбилось внутри Крокодила Вселенское Светило.

По порциям, с тьмою в пропорции, вынули Солнце. Расколотое, нырнуло оно на дно, в нутро колодца. Расплавилось, переплавилось, разлилось и слилось воедино над миром, засияло пунцово, осветило всецело вулканы и льдины.

Солнце лучится, стучится лучом в дверь.

Мучаются целый век Человек, Птица и Зверь, прислушиваясь к стуку и свету звука:  возникнет ли в сумерках или померкнет, поникнет Солнце теперь?

Побежало Солнце по горкам, по норкам, оконным створкам. Пустило зарницы в построек темницы, души потемки, углы. По улицам, лицам резвятся тени. Порхает ветер, ветвями машет, тушит море счастья сияющего лохмотьями мглы.

До поры отступили до времени Звери в прозрачные двери Города Золотого, литого из звездной пыли и ветра солнечного сквозного.

В дни первые месяца первого переплавился Шар Земной, расправился купол Неба. Вливаясь в небесные сферы, совпали, распались, сомкнулись по кругу, замкнулись против друг друга полушария: правое-левое, Юга-Севера.

Льется с небес время, в себе растворяя волю и бремя. Время течет и точит цивилизаций племя, вытачивая дыхания ноту, Духа формулу, Мысли форму и твердь, Материи семя, переливаясь из эры в эру, меняя текучую меру Веры.

 

 

 

Рыбак и море

 

В деревне Лукоморье, на неизвестном взморье, жили-были муж и жена, как судят люди – одна сатана. Пережили не одну непогоду, благо, вместе тридцать лет и три года. За спиною – полжизни, примерно, холостой и семейной примерной, исходя из нормы средней в сто лет. За сто лет – сто бед и сто побед. Век Лукоморья – посложней, чем век диет: по будням – пост, по праздникам – обед. Тридцать лет в семье промчались в момент.

Пара из людей осенне-спелых, не престарелых, но довольно зрелых. Поженились вчера только вроде. Невеста интересна, в своем роде, была, по молодости и по моде… Земные невзгоды, морские погоды …  С годами помялась мода: ни природу не скрыть, ни породу.

Дети разбрелись по океанам: кто – капитаном, кто – матросом рваным. На Лукоморье не хотят рыбачить, судьбу охота им переиначить, в чужих широтах след свой обозначить.

Детей отпускать, без сомнения, жалко. Муж с головой окунулся в рыбалку. Жена колобки катает со скалкой: бралась за пряжу, взялась за мужа:

– Задаром, что ли, готовлю ужин? Мне муж – герой и добытчик нужен.

Любовь дала трещину – тема вечная, и повод известный – корыто треснуло. С женой понапрасну не споря, с собою захватив «Старик и море» и сеть рыболовную, муж – за дверь. Да здравствует рыбалка и Хемингуэй!

После ссоры руки – плети. Кое-как расставил сети, как ни тянет, одна тина: не рыбалка, а рутина. Махнул было рукой. Только собрался домой, вдруг в воде, будто солнечный блик, сверкающий диск возник. Аж слеза на глаза, так светит. Не Жар-птица ль попалась в сети? А добыча-то рыбка!

 – Роковая, Золотая, ошибка! Когда ты такая звезда, выбирай другие места! А всплывая наверх, будь проста!

       – Промах мой, так с меня и мзда, – отвечает словом человеческим Рыбка, тоном довольно купеческим.

Наш герой треть века как – в браке, тридцать лет и три года – в рыбалке. С рыбами не вел переговоров, в море отдыхал от разговоров, думая: 

– Жаль, жена не рыба, –

И теперь, от речи Рыбки – волос дыбом.

К рыбачьим амбициям Рыбка глуха:

– Какая, Рыбак, из меня уха? У тебя, ведь, желаний – море. Попроси – исполню любое: и сложное, и простое. А потом отпусти гулять на просторе.

Нейдут на ум желанья, хоть плачь:

– Может, рыбы улов побогаче… Мне улов – ей родня. Нельзя! Осерчает Царица иначе. Да и сам привык я рыбачить. Если только – немного удачи.

А Рыбка: 

– Удача удачей, но удача лишь часть от счастья. Обозначь пошире задачу.

Рыбак :

– Эх, была не была, озадачу! Есть у меня жена, с ней тяжела война, сделай так, чтоб довольна была!

Рыбка:

– Довольно судачить!Что ты там говорил про удачу? Твоя воля – моя воля, без сдачи.

– А с женой как?

– Жене – корыто! У вас старое, как раз, разбито.

Несет Рыбак на удочке удачу и корыто, к удаче в придачу. Корыто – из древних пород деревьев. Подарок – что надо: стирай и радуйся!

– А где ты его достал?

– Потом расскажу, на рыбалке устал.

За обедом опять пристала:

– Где да как?

Про улов рассказал:

– Рыбка Золотая, нравом не простая, давно бы сплыла, да я, рыбак старый, платить заставил. Старалась рыбу сплавить, откупиться, а я на память, вот, взял тебе корытце.

– И много ли в корыте корысти?

– Не в корысти – счастье, в удаче! Так Рыбка учила давеча. Есть корыто, есть удача – тем паче, жизнь потечет иначе!

– Даром что выловил удачу за хвост! Муж – простофиля хуже, чем прохвост! Корыто, бесспорно, дубовое, но к нему изба нужна тисовая!

Наутро муж из-под палки плетется на чудо-рыбалку. Была мужская отрада, теперь на воде – круги ада! Добычей жена недовольна: в удаче – простой, в улове – застой, в сетях рыбы – целое море, но ни одной золотой!

Рыбка слову своему хозяйка: удача нахлынула внезапно. На Лукоморье стал поэтапно лепить дворцы и засыпать землянки. Выделили супругам жилье с зимним лугом и плугом. Всю жизнь – уха и разруха, да здравствуют услуги по заслугам! Переступив хором порог, Рыбак с половиной пришли в восторг. Думали, печь с лежанкой – роскошь  после землянки. Вместо печи – камин, вместо свечи – блеск модных светил. Джин – от компании «Аладдин», жаль, на все этажи – один. Жильцам он слуга и господин.

По документации, все – в рамках акции «Мощь нации – в помощь старцам».

Несмотря на такое участье, счастье в семье лишь отчасти. Снова корыто – повод. Не разбито, есть новый довод.

Жена:

– Дуб – дерево, верно, породистое, по-своему, даже прекрасное. Но у соседки гордость – новинка, емкость из древа красного. Живем ведь не в ветхой землянке, антикварными стали даже стремянки! У соседа напротив – яхта, на ней местный джин несет вахту. Жена отдыхает в круизах, вдыхает морские бризы. Ну, что ты мне все про капризы? Он хозяин рыбных угодий, держит Рыбку в узде, слухи ходят. Улов –безусловный, доход – баснословный, в море и в доме условия – в сказке словно.

Рыбак:

– Видно, тоже нарыбачил удачу. По его пути мне идти, не иначе. С судьбою не вступишь в торг: злой рок взимает оброк.

Жена – масла в огонь:

– А дети? Сколько всего им грозит на свете! Что на пути в пучинах им светит? Начинай свое дело, глядишь, и у них переменится ветер!

Капитаном промыслового судна стал Рыбак. Бизнес – трудный и нудный: расставляй – починяй рыболовные снасти, заставляй – подчиняй вольноморные страсти!

В самой утопической задаче Рыбака преследует удача! Размах великий промысла –на морском просторе: у жены – запросы, помыслы, море уж почти пустое!

Последовав супружницы советам, отловил Рыбак детей по свету. Старшего поставил капитаном, младшего – матросом рваным, среднего – начальником продаж: у него – призвание и стаж.

Пока жена выходит в свет, Рыбак и трое сыновей объехали весь свет. В порту –русалки, в море – сирены, на борту – рыбалка течет бессменно. Но темными, звездными ночами Рыбак по иной рыбалке скучает. Там одиночество – на просторе, удочка, весла, «Старик и море» – единоборство силы воли и жажды воли, и бьются обе против боли и волн вольной воли…

В торговле и рыбной ловле успех достиг апогея, теперь – не до Хемингуэя!

Сто дел – в каждой поездке. Список подарков – внукам, невесткам… Жене, чтоб не думала, что забыта, по старой традиции – снова корыто, или другую поделку: музей в доме целый поделок-безделок.

Жена, на вниманье в ответ, выскажет дельный совет:

– Когда покажешь мне белый свет? У тебя – судно приличное, сам путешествуешь неограниченно, у других – отпуска заграничные, когда есть наличные и все отлично в делах и в личном.

Идти на попятную поздно: нужен жене свежий воздух, а рыбе полезен роздых. Но отдыху – рознь отдых. Жене в портах – распродажи столичные, а Рыбаку иное привычнее:

– Передам сыновьям управление плаваньем, в маршрутах главное – магазины и гавани. Будет жене сюрприз: с детьми общение и круиз. А сам подамся на остров: князь с нами – запросто, нам с князем – просто. На острове сказочные герои устроили Старое Лукоморье.

Сказано – исполнено. Слов не тратя попусту, Рыбак подготовил яхту и глобус. Семью в путь отправил, сам стопы направил прямо по компасу, кругом – по глобусу, на остров с именем нарицательным – средоточие сказочных обитателей и обывателей.

Сидишь, глядишь на гладь в тиши… Даже если одни ерши, занятие-то – для души!

Было как-то на море зыбко, попалась опять Золотая Рыбка:

– Как удишь, старче, удачно? Удалось ли жизнь переиначить? Удалью рыбачьей след свой обозначить?

– Не в удаче, Золотая, счастье, да и не в улове, тем паче! А счастлив бываю отчасти, когда потихоньку рыбачу без шумихи и без сверхзадачи. Ладно, некогда мне тут судачить. Сдачу нынче не назначу. Удачи!

Рыбак Рыбку отпустил, удочку сложил, завершив рыбалку, подмигнул русалке – и в землянку поскорей, в потайную дверь. Ждет его уха и Хемингуэй!

 

Семеро на Радуге

 

Посвящается детям и родителям, дедушкам и бабушкам

 

Жили-были Дед да Баба, их кормилица – Курочка Ряба, в печи по праздникам – Колобок, не простой – золотой бок, шедевр ручной лепки, да на грядке – вечная Репка. У Деда – волос редкий, окрик резкий, довод веский. У Бабы – характер едкий, отклик меткий. Ссорясь нередко, но мелко, вдвоем союз слепили, нелепый с виду, но в деле крепкий. Дети Бабки с Дедом бродят по свету, внуки – в деревне проводят лето. С утра обливает внучат Дед водою колодезной. Дети дрожат, визжат – им и морозно, и боязно. Потом – зарядка, яйцо всмятку. Баба печет Колобки – внуки, мол, будут крепки!

А Дед: –

Крепкими детки скорее станут на репке!

У Деда и Бабы – разные взгляды на питание и воспитание. У Бабы – одно старание: вырастить деток за целое лето вперед на многие лета!

А Дед:

– Колобки, конфеты – баловство все это! Строгий пост – вот боевое задание!

Внуки – грибы рослые, но, все-таки, червяки, ни грудные, ни взрослые. Ученье – не только в чтении и к старшим почтении. Важны также поручения. Это в городе берется вода крайне просто: из крана она, ни жива, ни мертва, льется. А в деревне само собой – только солнце. За водой с ведром – к роднику-ключу, в крайнем случае – к колодцу.

Там, из каменного оконца, из-под очков смотрит, лучится в улыбке Солнце. Спугнешь его ведром – оно встрепенется, с места сорвется и выпрыгнет из колодца, как Колобок, что жжется. Тут – и ведро из рук вырвется, выскользнет, в дно забьется заколдованного колодца.

Молоко в деревне тоже непросто дается. Магазинный пакет открываешь – чуть-чуть выпиваешь, чуть-чуть выливаешь. Корова не пакет и не кран. Наполнить ведро не каждому дар дан. То молоко, то корова на волю рвется. Доярка шепчет Корове:

– Мы с тобою одной крови!

Железно и гулко молоко о ведро бьется. Когда же чаша полна, молоко едят с пенкой и пьют до дна! На живой воде да молоке парном дети растут – кровь с молоком! Мощь небес на ветру, резвящихся звезд, висящих дождей, распирающих гроз вливается в руки, ноги и рост, детишек чертенистый хвост.

Растут бесенята, по правилам сказки, не по дням, по часам – знай, сверяй с башней Спасской! Основная в детстве закалка – дедовская рыбалка. Стоя с веслом в дозоре, встречаешь жгучие зори. Опоздаешь – Дед опозорит. На сложные скуп он слова: провинился едва – коли дрова! Топором ли, веслом ли зажжешь мозоли, да только того стоит – огонь и в печи, и в крови, и в заре, и в зное!

Во время рыбалки даже сверчок – молчок! Наука: какой червячок – на какой крючок, искусство – если бычок покажет бочок, настроить леску и крючок, как скрипку и смычок. Поймав нужную волну, то тонешь в небе, то взмываешь ко дну. На волне той уловишь и  тишину, и гул трубный ветра, и ливня струну.

На рыбалке не бывает рутины: то русалка, с косой, плетеной из тины, и с хвостом- метелкой, мелькнет в пучине, то Рыбка Золотая, то Щука Зубастая непростая, до хвоста – улыбка, природное чудо или ошибка. Обе речисты шибко, хитры, не клюют – плюют на наживку, вытягивают жилы из рыбаков-старожилов. Ужимки, прыжки, увертки… Плутовки хвостом заметают следы плавной походки.

Емеля и дядя Сеня – приятели Деда, ценители лени на сене и гении рыбной ловли: «Владей не имением, а уменьем! Особи Царской крови, несмотря на море уловок на мели и на дне – всегда в улове у ловких.»

Чудеса в решете не сидят за решеткой, сложив плавники кротко. Золотая Рыбка и Щука по водам бродят, по кругу водят. Попав в поводья, на слове ловят.  Задев за живое и  слабину нащупав, путают рыболова – сковывают вольную волю к новой, привольной доле.

Совет Емели и дядя Сени, по правилам гениев, прост: «Удя удачу, не сетуй на сети! Поймав удачу за хвост, в вопросах будь лаконичен, в запросах будь аскетичен! Держи аппетиты в узде, не настаивая на мзде! Из всех благ на свете, утех, тех и этих, успехи плавные – самые славные. Главное – чтоб клевало везде!» Емеля и дядя Сеня командуют детям:

– Проверьте сети!

Щупают Щуку шустрые руки.

А Щука в ответ:

– Эй, малолетний рост! По какому вопросу дергаете за хвост?

Ответ детей незатейлив и прост:

 – Хотим приключения и развлечения! Не побоимся коленок лечения! Будут ругать? Не имеет значения!

Устав уроки ловли-торговли брать, валом валит домой рыболовов братия. Без лишних слов вываливают улов. Навалятся на уху и плов – и спать завалятся без задних ног.

Семеро их по лавкам – внуков: от дочки Клавки, сына Севки и сына Славки.

Клавка – братьев моложе, но те детей завели позже. Так что Клавкины погодки – старшие на охоте и в лодке: Прохор (десять лет капитану) приказ отдает, как следует, четкий, Демьян – за братом следует размашистой походкой.

От Севки – Аленка с Иваном. Аленка в паре назначена главной, а среди старших – равной.

От Славки – Степан и Федор. У Федора – шаг неровный, но нрав упрямый. У Степана – характер неровный, а ходит давно прямо – на голове упрямой.

Федор Степана два года подряд догоняет, Федора Степка два года кряду – гоняет.Меж ними – Марья-егоза, словно коза, скачет по пням и ямам.

Бушует среди бурьяна команда веселых и рьяных: десятилетний Прохор (семь лет в семье – капитаном), следом – Демьян, Аленка – свой парень, Степан – с Иваном да Марьей рядом, и славный Федор – главный.

В капитаны Федору, правда, рано: от горшка – два прыжка, пять лет подрастать до Ивана-Степана.

Каждый в жажде жизни неистов, в деле том иль ином давно стал специалистом. Любит Аленку Коза Масленка, а Марью-девчонку – Корова Буренка, хотя сестренки в роли доярок – отнюдь не подарок.

Прохор неплох как работник, рыбак и плотник, но баламут: душой – Робин Гуд и просто охотник. Убивает злодеев дробь. Выбивает зубами дробь, убежав, грозный разбойник. Выбивает лапами дробь – в ушанке озорной беспризорник.

Демьян, по призванию, рыболов, в любых условиях удить готов: не важен даже улов. Наловит рыбешек впопыхах – бежит, в мешок их запихав. Обед из тех рыбин так густ и обилен – ни в сказке сказать, ни краской, ни пером описать – «Демьянова уха», в двух словах.

Степан с Иваном колют дрова – строят корабль, ходит молва. Корабль – летучий, статный, могучий, рвется к тучам, поднялся едва над мусорной кучей.  Но мусора горы – круче, и выше – тучи, чем думал Корабль Летучий.

Федор – разведчик, геолог, герой-добытчик, палеонтолог и археолог. Ископаемых месторожденья – раскапывает с рожденья. В исканиях вечных – весьма переменчив, к блеску доверчив. В кармане – склад, клад – каждый камень встречный.

У внуков в деревне – своя компания, свое понимание мироздания, свои источники мира знания, свои ключи к потоку сознания.

В лесу сверкает родник, к камням и кустам приник. И в звучной его речи, и в льющемся человечьем метко- и просто-речии – дети черпнут свежесть глубин и истоков вечных. С лесного-то родника, подземного тайника, и началась, зажурчала сказка из бабушкиного сундука.

То был черный-пречерный, как орех фундук, плетеный- переплетенный волшебный сундук. Когда его открывали, он ругался:

– Дундук!

Когда его закрывали, надувал он пузо вдруг, как толстый индюк. Залезали к нему в душу – с ногами, поглубже.  В нем били баклуши и прятали уши от дидактической чуши. Ночами в нем спали игрушки, а днем – подушки. Согласно легенде, там жил Лесной Гном: перелез из леса в маленький дом с превеликим трудом. Хранила там Бабка Волшебный Клубок, с виду – просто Ниток моток, а на деле – технической мысли виток.

Шел как-то молодец Федор, на помине легок и бодр, достал Клубок, спрятал в карман порток – и был таков!

Снова в кармане – клад: Клубок, листок, камень и молоток.

Наутро Прохор с Демьяном, Аленка с Иваном да Марьей, и Федор – вслед за Степаном – вскочили ни свет, ни заря: сначала – зарядка, потом – яйцо всмятку.

Баба им – завтрак, а Дед – задание, сроком до завтра – без опоздания: пойти в лес, главной тропе наперерез, так как времени – в обрез; найти родник, набрать воды, подробно осмотреть следы тех мест посетителей, воды потребителей, рогов и копыт носителей.

Масленку искать там и тут: чемпионка в прыжках в высоту, личный тренер Марьи-девчонки, ушла из сарая, дачного рая. На воле разбежались глаза – сбежала Коза, не думая ни о чем, в леса, где земля звенит ключом и небо громит гроза. Как Буренка говорит, утомил Масленку быт.

В болотную муть, в дремучую жуть – в лес, не куда-нибудь, идут сестры-братья – рослая рать. Решили с собой брать: шоколадку, если придется несладко, палатку, чтоб отдохнуть (трудно ее собрать, потому – на семерых одну). И вот, тронулись в путь.

По тропинке, проворнее Колобка, привязчивей нитки из Клубка, увязался за колкой Аленкой-иголкой двоюродный брат ее – Федор, малый бодрый и добрый, в годы свои – два полных. (К двум годам прилепился хвостик – из младенчества в детство мостик.)

В кармане Федькиных порток – из сундука Клубок; камень, листок, молоток; а также – два паука и раковина (ее река швырнула на берега, во время уборки, волнуясь, что дно не чищено очень давно).

По тропинке решительные лица маршируют в лес, сплетя вереницу. Прокладывает дорогу первопроходец – Прохор. Все – следом за ним и в ногу. Главное в старшем – Голос страшный, тогда в команде – каждый шаг по команде. Демьян – второй в цепочке. Взмахнув руками, скачет по кочкам. В рюкзаке, в бидоне – рыбный обед, любимый ответ на любые семь бед.

Далее Марья с Аленкой: собрали, несут Масленке в дар вкусные побеги, дабы вон удрали Козьи мысли о побеге. Сестер и Федора задирая, от Прохора с хохотом удирая, по поводу, без повода отставая, танцуют-гарцуют Иван на Степане, Степан на Иване. Сзади катится Федор: то плетется по ровной дороге, то в гору взмывает – только мелькают ноги.

Наконец деревенское «Кукареку» сменилось лесным «Ку-ку».

Чем дальше в лес, тем больше веток наперевес, тем меньше дружественность небес. Последний луч солнца тянулся, лез через тесный лес – и исчез. Остались ребята без солнца одни. Бегут, спотыкаются они. Кругом целый день – светотень, и лезет под ноги каждый пень. Глядят: хлещет, плещется родник, к кусту и камням приник. Куст рядом грустно поник. Ключом бьет звучная речь. И дуб-великан могучий, что старый корабль летучий, держась особняком, занес ногу над родником – боится его пересечь: на другом корабле, что в обрыве решил прилечь – уже появилась течь.

Федор, главный следопыт, исследует следы копыт. Нужен немалый опыт, чтобы, камней слушая ропот, опознать Масленкиных стоп топот. Выглядывают из-за пня, вытягивая шеи, опята:

– Мы – свидетели, – говорят, – вдоль родника на днях по камням пробегали телята. Масленку не видели даже маслята – вот так, ребята!

И тут дубовый сучок, цепкий, как рыболовный крючок, схватил за карман порток – Федора. Сыщик-знаток выронил пауков, раковину, листок, камень, молоток и волшебный Клубок. Выкатился Клубок, покатился, в овраг скатился, назад не воротился, сам в гору вкатился, за поворотом скрылся – да о нитке забыл совсем. За Клубком тащится Нитка, как за раковиной – улитка. Шелестит на тропинке листок: сползает нитка-улитка из кармана порток, догоняя Клубок. А Федор мчится, визжит, сжимая хитрую Нитку. За ним команда, бежит, брюзжит, за спины нехитрые кинув пожитки.

Клубок-колобок, чередуя бок, катится ловко и прытко. Где он прокатился, траву там скосила – науке не ведомой мощности сила. Той своевольной силой по воле вольной Клубок носило, по оврагам и грозным корягам, молниеносным зигзагом. Привел Клубок грязных–рваных–рьяных Федора – Прохора – Демьяна – Аленку – Ивана да Марью – Степана на земляничную поляну. Перекликаются птицы:

– Явился, друг, завершив полный круг, не запылился! Концы с концами свел, закруглился!

Ребята глядят, где Клубок – прыг-скок, озорной бок? Пришли к окончанию Нитки. Клубок спит давно, свернувшись улиткой в створках ладошек Федора-крошки. Нитки конец лежит. Рядом, раскинувшись, как венец, повис – дрожит воздушный мост семицветный, ведущий сквозь грозы к Свету, к иным берегам, заветным, издалека не заметным – Радуга-мост, Павлиний хвост.

Земляникой наполнив рты, с чудом давно на «ты», Дети готовы взойти на мосты заоблачной высоты! Сестры: – Прохор, постой!

Но тот уже – в бой! У Прохора порох-огонь всегда с собой!

Демьян – брата на год моложе, потому, где брат – там и он тоже. Иван на Степане, Степан на Иване к любым оборотам и поворотам готовы заранее. Аленка с Марьей – домиком брови, недовольны дорогой-судьбою: – С братьями надо бы быть посуровей. Ох, уж этим братьям – все в облаках витать бы! Федор забраться на Радугу рад, там ведь – Степан, брат-акробат. За Степой Федор идет след в след без малого пару лет.

Велик мост – да мал возраст и рост! Взойдешь на мост, перейдешь дождь насквозь под обстрелом гроз – себя превзойдешь и даже перерастешь свой рост! Малый Федор непрост: перебросил он Клубок через радужный поток, в поисках пути-дорог. Робок игрок, да ловок бросок!

Нить времен – гибкий трос. По тающим граням скороходами-ногами Дети пробегают, лучи-тучи раздвигая. Перерезало молнией небо от солнца до звезд – оборвался небесный Мост, разлетелся Павлиний Хвост. Когда б не волшебный Клубок, не один бы ушиблен был бок.

Рассыпались радужные брызги. Зажмурившись: «Надо же!», – быстро до свиста с воздушной горы осыпались с визгом Дети, повиснув на нити событий, в небе рисуя зигзаги. Очнулись они в овраге. Вокруг – одни коряги. И слева, и справа – все тот же лес, стволы да палки наперевес. Над лесом – небес обрез и обрывки Моста. В руках – Нить спасительная Клубка. Позади – путь краткий сквозь пропасть небес, через лес, всем тропам – наперерез.

Отряхнувшись от переполоха, хорохорятся Прохор и Федор-кроха:

 – Дела, бесспорно, идут неплохо!

Демьян вытирает Клубок и потирает бок. Сестер пробирает хохот. От кувырков Ивана – Степана в небе стоит грохот, под небом – потоп, топот и ропот. Много воды из туч утекло, много путей-дорог пролегло. Выбралась из оврага, раскидывая коряги, веселая ватага, полная отваги. Сыщики ищут в земле сыпучей, в могучих кустах, густых травах жгучих, гладких листах и колючих – не пробегала ль Масленка в этих местах, не прилегла ли, устав.

Застелило лес теплой ночью, покружилась, улеглась суматоха. Под ногами да ветрами сохнут, стрекочут бумажные клочья. День ложился не очень гладко, но сложился к ночи неплохо. Поставлена палатка, Демьянова съедена уха, поделена на всех шоколадка. Пока суд да дело, в куст шустро и смело шагнул через кочки вечно беспечный одиночка – кроха-разведчик. Кусты перелез и – в лес. Без совести зазрения из поля зрения исчез. Сестры и братья спохватились, за головы схватились, все ли на месте. На месте есть из семьи, из семи– только шесть. Долго вместе во тьме возились, прочесывали куст весь, шуршали, шарили – нет ведь Феди ни там, ни здесь. Нашли лишь потерянный Клубок на месте хитросплетенья дорог.

Плачут Марья с Аленкой:

– Начали правильно дело правое – шли за Масленкой... Дело не довели до конца – за новое надо браться: видно, Темные Силы в лес увели Братца!

– Эх, упустили случай подраться! – мучается Иван на Степане.

Прохор пилит Демьяна:

– Ты рядом стоял! А Федора не задержал, когда он в бурьян бежал! Что же ты, брат Демьян?

Сложили в сундук небес обрез, и в темноте слеп и глух стал лес. Утро вечера мудренее – и небо, и мысли с утра светлее. Заснули ребята вповалку – во сне вздыхают, переживают: Федора жалко.

Демьян во сне над лесом летает, находит брата на сосне, в охапку его хватает. Иван со Степаном, акробаты, во сне затеяли подвиги ратные ради брата, драку с врагом Детей потерянных – холодным, голодным Мраком.

Наступил рассвет. Зарезвились мурашки на сонной коже. Сквозь рубашку тумана проступало небо все строже и строже. Утро устало сбросило с леса одеяло. Глаза протирают Прохор с Демьяном, Иван со Степаном, Марья с Аленкой. Пора отправляться в путь-дорогу за Федором и Масленкой. Свернули палатку, согрелись зарядкой, наелись остатков ухи и сладкого, вздохнули было о колобках, молоке да яйце всмятку – и вдаль по дороге, то в ямках, то гладкой, вдоль нити Клубка, играющей в прятки, пустились они без оглядки.

Волшебный Клубок не зря отклоняется вбок. Знает он толк в протоптанной логике троп и дорог.

Несется Клубок на восток, родной почуяв карман порток. Прохор его догоняет, Демьян – Прохора обгоняет, Степана – всадник Иван подгоняет, Аленка с Марьей – рать комариную разгоняют.

Мчатся все, воздуха гладь отчаянно рассекая, мысли нечаянные печальные пресекая. Вдруг путь-дорогу пересекает нелепая лапчатая птица: идет – мечтает, лис не боится.

Прохор кричит:

– Это гусь! Бежим, Демьян, дальше, не трусь!

Демьян отвечает:

– Я, ведь, и не боюсь! Но, если глазам верить, это, все-таки, лебедь – никак не гусь!

Гусь-лебедь голову наклоняет, ребят за ним следовать словно склоняет, глазом косит. Прохор следит, какой знак подаст им Клубок – знаток беспристрастный дорог.

Побежал Гусь-лебедь, крыльями хлопая. За птицей – Клубок, за нитью – Дети. Домчались вместе, дружно топая, до опушки. Застыли как вкопанные. Стоит там, на месте перебирая не то столбами, не то ногами, садовый домик или избушка. На поляне пасется, на радость Аленке, персоной собственною – Масленка. Сидит, причесанный и умытый, в штанах зашитых, серьезный и гордый, малыш – вылитый Федор.

Рядом другие ребята теснятся на пнях, как опята. Перед ними – пол-литра меда в горшке и яблоки золотые в мешке. На выступе твердом – ведра: одно – воды живой полное, в другом – молоко Масленкино, пенкой-пленкой подернуто.

Из избушки выходит, глазами поводит, на клюке повисла знаком вопроса – Бабка, в переднике (одновременно – мешок и пояс), с зычным голосом, хищным носом, с растрепанной, как метла, косой, с одной ногой – костяной, а другой – босой.  Глаз левый – раскосый: не раз дралась с залетной осой, а правый – от природы косой. Заметив партию новых бойцов – на вид сорванцов, руками украсив бока, Баба Яга – клюку в сторонку:

– Ага! Позвали, значит, гостей! Знать, мало на даче затей! А Яга – пирогами встречай теперь почти десяток новых детей! Завидев своих, Федор резво срывается с места и – в бегство. Сердиты братья и сестры, нет Федьке скидки на детство. Ругаться с семьей бедняге непросто: ни возраста не хватает, ни роста!

– То-то, смотрю я, ребенок, как будто, не наш! Стара стала, путаюсь среди тутошних Саш, Маш и Даш! Десять у нас малолетних воителей. Иван с Василисой  приходятся им родителями. А мне им приходится быть – радетелем и смотрителем. Василиса – жена Премудрая. Посол Чудодейственной Воли – работа нудная. Вылетают они с Царевичем и водителем – Змием Гуревичем поздним утром, обратно летят с Волком попутным, не менее поздним вечером. Порою, шутка ли, круглые сутки – в кругосветных они путешествиях, в зонах бедствий и боевых действий – сочувствуют и содействуют, одним словом, чудодействуют.

Пока в мир супруги несут Добро, проходит жизнь скоротечная. Здоровье одно у меня, и не девичье, а деткам их родным я няня вечная! Только и слышишь:

– Могу-не могу,

– Потом помогу,

– Угу, –

И:

 – Агу.

Превратили страшную Ягу, старшую в мире Каргу, в прислугу-подругу поровну – Арину Рудольфовну, тьфу – Родионовну! Хорошо, гуси-лебеди есть – детей-то не перечесть! Приходится гусям-лебедям по будням и выходным дням гонять, собирать бесенят на ужин – по лужам, деревьям да пням! Говорю же: детей всех подряд не хватайте, сначала пойманных пересчитайте! Схватили, видать, по ошибке: мальчишка сам-с-усамистый шибко, вылитый наш Сусанин – Василисин Иван-сынишка. Вечно он где-то блуждает – здесь каждая третья сосна его знает!

Приглашает Яга радушно проворных гостей в избушку. Сторожка переминается с одной ножки курьей на другую. Яга распинается, извиняется:

– Зайдите с другой стороны, там крыльцо – парадное дома лицо. Сломалась наша Избушка. Леший знает, чинить как старушку. Раньше так и скакала по всей опушке, но в те времена – не вернуться. Теперь трудно ей – вокруг обернуться, кругом повернуться. Народу в комнатах – не развернуться. Пол так и скрипит, все грозит прогнуться.

Ребята чуть-чуть испугались: не просто старушка – Яга ведь.

А Яга:

– Пеку колобки я, шедевры ручной лепки, не менее пышные-крепкие, чем у вашей Бабки из сказки про Репку!

Что касается репутации, так я – не то что детей, животных почти не ем, по этическим соображениям! Хочу стать вегетарианкой, стройноногой, с ровной осанкой. Утверждают философы многие, что у каждой Яги, господи помоги, есть способности к йоге! У йогов – нелетные руки-ноги и собственные к звездам дороги. Летать могут с ночи и до утра – не нужна им даже метла!

Прослушав Яги монологи, ребята прогнали остатки тревоги.

Яга настояла:

– Милости просим!

Заходят братья и сестры в гости. В дверь без поклона не пройдешь – за лето прибавили в росте. Каждый из наших путников нашел себе в деле соратника-спутника: Прохор – Луку-охотника, Иван со Степаном – Прокла-плотника, Демьян – рыболова Саню, Федор, конечно – Сусанина Ваню, а девчонки Марья с Аленкой – веселых поклонниц Масленки.

Иван со Степаном дразнят Ивана Сусанина:

– Эй, Царевич!

Иван достает игрушечный меч: восточным единоборствам учит его Змий Гуревич! Федор в избушке совсем прижился, со всеми жильцами передружился.

Демьян и Прохор с Саней, с Лукой рыбачьим-охотничьим делятся опытом, то с кулаками, то с хохотом. У Марьи с Аленкой – подружек куча: приемных внучек у Бабы Яги – больше, чем нужно.

Коза Масленка рада Аленке и Марье:

– Привет, девчонки! Готова вернуться в дом ваш! Устала от тутошних Маш, Даш и Глаш. Доярки из них даже хуже, а рук у них втрое больше, к тому же! Яга вызывает гусей-лебедей:

– Из вас быстрый самый – Гусь Прохиндей, вот письмо тебе, вылетай теперь на тот конец леса скорей!

Летит на другой леса конец со скоростью света гонщик-гонец: в клюве – письмо, на письме – тесьма. Читайте далее текст письма.

– Волнуетесь, знаю, весьма, где, собственно, внуки. Грустите, небось, в разлуке? Не бойтесь! Али Яга не баба? Али Яга не нянька? Все понимаю! Пред папой-мамой нам отчитаться надо бы за каждого Ваньку, за всякого Встаньку! Доставлю детей в лучшем виде! Надеюсь, и я не останусь в обиде. Зайдешь, может, Дед, к Яге-старушке, поправишь здоровье Избушки? Как вы там с Бабой, все – в сказке про Рябу, беглого Колобка да Репку? Здоровье тогда и вправду должно быть крепким!

Накормила Яга детей. Пора провожать гостей. Записали ребята – Лесного Штата широту, долготу, в общем – координаты. Добираться надо по той из дорог, которую укажет Клубок. Путь недолог будет и прост, если использовать Радугу-мост. Готовы семь Лебедей-гусей вернуть в семью семерых детей, понесут их на тот конец Леса по летным тропам небесным. На память о Лесе и Лете Яга готовит в дорогу детям развивающие дары – ничего нет чудесней для детворы совместной и интересной игры! Расскажем кратко о каждом подарке.

Во-первых, в упаковке компактной – комфортная чудо-палатка. Не холодно в ней и не жарко. Подарок главный – громадная заколдованная карта. В комплекте: ружье – для Прохора, чудо-удочка – для Демьяна, инструментов веселых набор – для Ивана-Степана, «Пособие Юной доярки» (на картинках – Коза Масленка) – для Марьи с Аленкой , для Федора – Старый Клубок, тот самый.

К ружью есть инструкция, в ней – задания (оружие – многофункциональное). Сначала задание – математическое, скучное, но методическое.  Перед тем, как выстрелить дробью, сложи-ка, попробуй, дробь с дробью, сначала – обычную с обычной, потом – десятичную с десятичной.

А вот и второе задание, успешное важно решение.  На карте волшебной – мишени: звери карточные и здания. Представляют в каменных лицах прославленных Царств-государств столицы, а в лицах породы «лисица-куница» – пространства лесные, куда каждый житель столицы на выходные стремится.

Десять шагов отмеряй – из любых положений стреляй. Задача – попасть в десятку. Если десятка – всмятку, Гусь-Лебедь тебя отнесет в ту точку на карте, куда дробь точная попадет. Сначала осмотр столицы с высот полета птицы. После в лесах – на лис-уток охота, и вновь в небесах – двое суток полета.

Теперь – подробнее чуточку о Демьяновой чудо-удочке. Главное задание – на знание названий видов рыб и вод их родных. На карте синеют вкрапления шелкового тиснения: переливаются капля за каплей, в полноводном объеме – реки и водоемы. Задача – закинуть Удочку мимо столичных улочек в речные закоулочки, с десяти шагов. Коль скоро ты рыболов, опознать будь готов водоем и улов. Если выудил Крокодила – знай, что закинул Удочку где-то в районе Нила. Толкового рыболова Лебедь-гусь, безусловно, забросит, куда душа рыболовная просит.

Подарок третий – набор инструментов, веселый строительный эксперимент. Освоишь пилу и топор, сдержишь их мощный напор, сделаешь в нужной точке упор – построишь Корабль Летучий, который продержится в тучах пару часов без опор. Девчонкам подарок особый – молочного вроде пособия, в комплекте с козой Масленкой. Лучший козе подарок – Марья с Аленкой, прошедшие курс молодых доярок.

Говорит Яга напоследок, кривой расправляя бок, рукой поправляя передник:

– Держи-ка, Федор, Клубок, из нитей судьбы Колобок – мой старый подарок вашему Деду на сорокалетие в среду. Ты – Деда прямой наследник. Клубок – между миром людей и миром идей посредник. Да поможет тебе заводной знаток жизненных троп и дорог! Будь добр, держи Клубок, Федор, рукою твердой, будь дерзок и бодр! В поисках собственной дороги не знай покоя, не бойся боя! Не стыдись ступить невпопад и не попасть в общий лад! Сквозь суть устоев труден путь героев был даже триста лет тому назад.

На заре все семеро гостей оседлали Гусей-лебедей. Летят дети, будто сами, под синими Небесами, над синими же Лесами. Наконец лесное «ку-ку» деревенским сменилось – «Кукареку». Струсили Лебеди-гуси: «Вдруг зажарят, вдруг не отпустят...» Упрямятся, не хотят доставлять прямо к дому ребят. Устроили детям посадку на дубовом суку, с пересадкой – на сук соседний, оттуда – из веток лестница вниз на траву. Мягкой посадки – всем на лугу! От луга и до порога прямая ведет дорога.

Кудахчет Курочка Ряба. Встречая ребят, Рябе вторит Баба, причитает:

– Приедут родители, а мы с Дедом за детьми не уследили, видите ли! Растили родимых внуков по всей науке и творчески, а дети попали в руки, антипедагогические –Яги, как ее там по отчеству... Не успела напечь Колобки-пироги, родительский отпуск закончился!

Дед хмурится, Коза жмурится, внуки потупили взоры, дуются:

– Подумаешь, уходили до завтра – исчезли на целое лето! Зато перешли Радугу-мост, себя превзошли и переросли свой рост – главное это! А Баба Яга не просто Карга, она нам как бабушка дорога!

Дед и Баба недолго ворчат, души не чают в любом из внучат. Дети Радуге рады, и ладно – Деду с Бабой и то отрадно! К тому же вернули домой Козу, послушным деткам – Кормилицу, а сорванцам– Грозу.

Только дети вернулись из походов-полетов, как по небу потянулись стаей хвосты самолетов, тая от края до края, кругами от юга до вьюги. Прилетели вместе: Клавка, Севка и Славка, да Севки и Славки супруги. Радуются родители, как подтянулись сами и как загорели-вытянулись их, мал мала, воители.

На столе разместили тотчас подмосковный торт. Родители начали свой рассказ про заморский курорт.

Прилетела туда как-то утром Василиса – леди Премудрая. В миссии миссис Василисы есть доля и моды писка, и своего рода риска. Василиса дала интервью журналу «Просто – агу»:

– Я сидеть с дитями долго не могу. Наняла им в няни Бабушку Ягу. Пока дети учатся – всем, кто в мире мучается, лучше помогу! Чувствую себя по-человечески, когда лечу с супругом – Вань-Царевичем и верным другом – Змеичем Гуревичем, по зову человечества, внутри и вне отечества!

Про Бабу Ягу, Радугу-дугу, Лес, стволы-ветки наперевес и про Клубок, озорной бок, хитрые дети – молчок. Только Федор, крутясь, как волчок, щебечет-стрекочет про страшную ночь, Гусей-лебедей, мосты в небесах – впрочем, как и все дети, о чарах и чудесах.

Родители и чудеса на разных живут полюсах, хотя и те, и другие летают порой в небесах. Слушает мама Федора без опаски, радуется: вне города дитя развивают прекрасно природные краски и бабушки сказки.

Настала время прощаться Деду и Бабе с внуками, детям пора встречаться с уроками и науками. Собирает лето одежду, торопится, ветром носится. Пустеет лес, и солнце в колодце за теплые тучи просится. Заснет молоко под пенкой в ведре, родник – подо льдом и рыбалка – в реке. Нападут-опадут снегами на траву-листву облака. Поднимутся еле, когда их метели подкинут слегка, и с неба дождем из ведра – вновь окунутся в снега, потопят снега. За облаками весна, не за горами лето. Ворвутся они с другого конца Света, путаясь в переулках Сна, слетая с Радуги-моста. И сказка об этом из уст перейдет в уста!

Разобрали мал мала воителей по автоконям своим родители.

Ребята едут из лета: с Чудо-палаткой и Картой Белого Света, Клубком – для Федора, Ружьем – для Прохора,  Удочкой – для Демьяна, Инструментами – для Ивана-Степана, и пособием – для Марьи с Аленкой (в деревне осталась – устала Коза Масленка).

Даже в пределах блочных зданий рукой не достать потолка познания тайн мироздания. Играй, детвора, творя, открывая миры, покоряя моря! Ждет каждого отглаженный ворот и наряженный Город. Завтра – Первое, однако, Сентября!

 

 

Героическая сказка

В одном Государстве, совсем не царстве, но тоже в сказке (ее предали огласке с окраской) жил-был Кот черный, ус крученый, коготь точеный, умный, начитанный, очень ученый. Умел вести разговор отвлеченный, когда молочком собеседник потчевал, неважно, парным или кипяченым, продуктом кисло-  иль просто молочным.

Был склада ума, безусловно, прочного, недурно, весьма знал науки точные: умел отличить от нечетного четное, считал певчих птичек чуть-чуть с недочетами. Но больше все-таки сказки любил и превращал в них любую быль.

За то уважали его родители, к нему привозили детей водители на экскурсионном автобусе, согласно маршруту на глобусе. Раскладывали раскладушки, укладывали подушки, кидались подушками дети друг в дружку, но сказки слушали во все уши и спали затем под дубом в тени. А кот, тем временем, по цепи метался, изобретая сюжеты, те, что воспеть не успели поэты. И цепь качало, как в цирке канаты, что дед-акробат сотрясал  когда-то.

На дубе – созвездья героев со стажем, дуб за два столетья стал многоэтажным. Соперники в сказках – соседи на ветках, друзья на дубовых лестничных клетках, за рамками сказки ссорятся редко.

Вот Баба Яга кормит внуков супом, толчет коренья в потертой ступе. Из прочих пилотов гвардии старой – Колдун с бородой, личный тренер Руслана. Из вечных – Кощей, знаток угощений, простых человеческих отношений, жен молодых и старинных вещей. Из пеших – Леший, отшельник, и Волк-ищейка, в каменьях ошейник. Спортсмены-пловцы: Русалка-артистка и Витязи- аквалангисты.

Коту соседи бросают советы, как ветхие обустроить сюжеты. Яге надоело быть людоедом, призванье ее – колдовать над обедом, не без идей, не для затей, не из детей, а для детей.

Кощей устал за столетья до смерти от бессмертья. Колдун мечтает побриться, но статуса страшно лишиться. Другие судьбою были б довольны, когда б не ее злая воля на новую, горькую долю.

Пищит электронный Гонец – мол, древо – на мебель и двери, и древнему миру –конец! Рабочим приказ простой – рубить на корню старострой!:

« Какие устои? – Застой! Ваш дуб просто сухостой! Когда бы еще Черноморье, Замоскворечье, Рижское взморье, а здесь, при таком просторе – какое-то Лукоморье!

Сравняем дуб-пляж, поставим гараж: машины въезжают аж на пятый этаж. Повыше, не страшен чтоб стал даже девятый вал, и тут же – шиномонтаж.

В сезон осенне-весенний морская вода – в бассейне. Чем в холода не пляж? В проекте – … раз-два-три… шестой этаж. А рядом комплекс элитный, дом сказочно- монолитный. Персонажам – апартаменты, гостям – развлекательный центр. Качели – детям, кино – студентам, родители все окупят с процентом.»

Одна незадача только: сказочные старушки и ветераны фольклора не могут жить  без избушки, им курьи ножки – опора. А дуб для них – восьмое чудо Света, нерукотворный памятник Поэту.

Приехали строители, а в воздухе – воители. Замахнулась Яга метлой:

– Выметайся, нечисть, долой!

Вызывает Змея Кощей.

Горыныч:

– Прогоним Взашей! Достаточно у меня боевых единиц да огня!

Встречают застройщиков Леший и Волк, резиновых пару надев сапог, в неведомой путанице  дорог пугают следами невиданных ног. Колдун бородой опутывает, Русалка тиной окутывает. И витязи под водой наземный планируют бой.

А дядька Морской, характер с искрой, племянникам варит уху с треской, утешая Царицу с улыбкой:

– Война, Золотая Рыбка! Волна пошла, море зыбко. А вражий подъемный кран не боится ни чар, ни ран. Эх, был бы у крана мотор неисправный! Технически – бой неравный!

Кот на дубе, зрением штурман, видит в шторме угрозу штурма. Снаряжают подводную лодку. Черномор, капитан субмарины, с командой своих исполинов, готов бить прямой наводкой. Цель – то ли плот, то ли флот. Снизу-то кто разберет?

– Ба, да это же бочка Гвидона! Судно князя нам нельзя обездонить: у него моя племянница – в женах! И давно ли к сыну молодому мы вели Салтана от моря и до дома?

Остров свой Гвидон обустроил, виды водные спорта освоил, взял отпуск, покинул Остров, в поисках ощущений острых.

Слово за слово:

– Как дела?

– Полк сынов жена родила. Дед Салтан обучает внуков разнообразным наукам. А под елкой играют бельчата и меньшие Салтанята – внучата. Как дела у Кота и компании? Помню море его обаяния. Кот был первым моим учителем, я – его вреднейшим мучителем. Его сказки мне читали родители.А потом как-то жизнь закрутилась…Как там дуб? Все давно изменилось? Наша Лебедь лелеет надежду, что на Лукоморье все, как прежде...

...Сносят дуб? Городят огород? Без древесных, известно, пород чахнет дух человечий и род! У служб земельных – службишка, не служба. А у Кота с отцом – без службы дружба. Нужна здесь рокировка, верный ход. А что если ваш дуб – да к нашей ели, в декоративно- благородных целях? Там избушка, тут дом хрустальный: стиль – вселенско-универсальный. Обеспечу пересадку, мягкую посадку, переброска – ковром-самолетом, управление – автопилотом.

…На Лукоморье остались только старик со старухой. Всю жизнь – уха да разруха, скоротать бы в комфорте старость…

Чародеи с ними простились, Кот с Гвидоном договорились. На ковер-самолет  садились, летели, болтая ногами на дубе: Баба Яга – на ступе, Кощей – с  женой молодой, Колдун – с вековой бородой, Русалка и витязи – чередой, их дядька – на передовой, Леший и Волк… просто сказочный полк. И, как обычно, сам по себе, Кот, прильнувший к подзорной трубе.

…Гонит шхуну ветер рьяный в порт далекий, безымянный, мимо острова Буяна, Царства дедушки Салтана, по морю, по окияну. Рвется в шторм корабль упрямый, полон детских щек румяных. Где-то там, на Чудо-острове Кот Ученый когти точит острые. Ждет гостей чудесная компания. Место действа – пристань детства без названия…

 

 

О высоких достижениях

 

Сказала Стрекоза-дитя, пропеллер заводя: «Вот вырасту и стану вертолетом! В его движениях – расчет, его снижениям – почет! Его высоты – выше птичьего полета, его маневры и не снились самолету!

Ответила Мать-стрекоза: «Пути открыты, егоза! В кругах и оборотах – стаж, в маневрах – высший пилотаж, и прямиком – в герои-вертолеты!

С утра до ночи Стрекоза, как в мираже – на вираже, тихонько взвизгнут тормоза:  под тучами она уже! В стрекозий маленький музей водила Стрекоза друзей: в одной из вертолетных поз запечатлен там в бронзе, в поэзии и в прозе – гений-герой стрекозий. Он величав и грозен. Искусный покоритель гроз прославил род стрекоз.

В погоне за кумиром все лето пролетала Стрекоза над миром. Взмывала над Памиром, от вертолета все ж отстала, вершин небесных не достала, вернулась, очень вдруг устала. Осень настала.

В снег, дождь да гололед даже вертолет отложит свой полет! Не только виражей узор расширит общий кругозор, но и наук обзор. Трудная теория – длинная история. Пришла пора учиться, что ли, в нелетную погоду в летной школе?

Села стрекоза за парту, сложила крылья, полные азарта. Было дело, от усердия худела, к звездам так хотела!

Но в суть проникла дела, и не было отчаянью предела. Оказалось, разные уделы – у механизма и живого тела. Оказалось, без пилота вертолет на крышу с крыши не потянет перелет! Оказалось, древний род стрекоз зря в последнем веке задирает нос, увидав меж звезд и веток вертолета хвост. Нет у Чуда-юда, Небесного Кита ни в хвосте, ни в крыльях природы естества, у стрекоз и вертолетов нет ни сходства мимолетом, ни родства.

Наша летчица, хоть родом из стрекоз, не опустит крылья, не повесит нос:

«Если я не вертолет, то, наверняка, пилот!»

 Мечты разбиты там и тут: стрекоз в пилоты не берут.

Домой вернулась Стрекоза, в дыхании – гроза, на глазах – слеза.

Мать ей:

«Подумай, егоза! У вертолета и пилота жизнь – от полета до полета, а вне полета жизнь – болото. В полете стрекоза живет, хоть и на уровне болот, а не космических высот. Наращивай свой оборот, да радуйся наоборот: сама себе ты вертолет, сама себе – пилот!

 

 

За тридевять земель

 

У папы с мамой был сын упрямый, который вечно кричал: «Я сам!» А про него говорили: «Он самый!», когда в саду, естественно – детском, искали главного хулигана, а за него отвечала мама: «Да что вы, он самый-самый!»

Родители с сыном однажды пошли гулять, но парк, чтоб зайти – не нашли. В здание забрели по пути стоэтажное, угол там нашли – меньше комнаты детской в квартире, лоскуток детского мира, того, где полцарства – за коня.

И по огромной просьбе сына, который затопал и лег на спину, прямо посередине детского мирного магазина, в доме бетонном, многоэтажном, с виду, правда – картонно-бумажном, искали родители коня, ведь сын говорил: «Коня – для меня!»       Но, оказалось, в Москве днем с огнем не сыщешь ребенка с живым конем. И мама позвала продавца. Стоит продавец, из себя молодца строит: «Родители, время меняться: у вас есть дети, у нас – инновации! Куда теперь на коне успеешь? Дальше будешь, когда тише едешь. Желаете путешествий? Избегнуть желательно бедствий! В путешествиях на бумаге – ненастоящие кони и шпаги. Мы дарим детям пространство для виртуальных странствий: взаправду, но безопасных. Любые – для вас приключения, кого – не имеет значения. Главное – что не ваши. Эти – Барона… имя не важно.»

И вот лежат перед сыном у трона все виды приключений Барона

«Раз нет коня, садись на меня, – сказало мальчику кресло-подушка. – Ложись на бочок, ладошку – под ушко. Сойду пока для тебя за конька, о чем угодно проси Горбунка.

Мальчик пальчиком тычет в игру несвоевременно обыкновенную, ни компьютерную, ни современную.

А продавец: «Не хочешь ты разве «Косточку и Мюнхгаузена»? – Стрелялка. А диск « Ни дня без фантазий»? У нас в магазине – разнообразие.

Но морщится мальчик упрямо, и пальчик тянется прямо. Игра – картонно-бумажная. «Детям, – написано грозно, – до трех нельзя, после трех уже поздно». Игра – для родителей отважных, ведь покупаешь Барона в мешке, не по рекламе: «Купили все ваши», и за копейки: для наших – страшно.

А продавец удивляется: «Что только на полках не заваляется. Играми для компьютера торгуем, а та – не пойму откуда, просто – terra incognita. Подождите минутку,» – и из каморки уходит в будку. Грустный, приходит: смотрел, мол, лично, но товар – заграничный, его давно нет в наличии.

« Что ж делать? – расстроились папа с мамой. – Ведь сын у нас – самый-самый, а эта игра – оно самое для тех, кто с усами сами.»

«Я помочь клиенту не прочь. И сам верчусь, если что хочет дочь. Вот кем игра привезена – Три «О» «Тридесятое царство». Изготовитель-страна – «Тридевятое государство».

« А далеко ли до Три «О»? Да, добраться туда нелегко… А чуда изготовитель? Земель, пожалуй, за тридевять? Что ж, –

вздохнули родители, –  бумажные приключения – учение, не развлечение. За тридевять – так за тридевять. Хоть в царство, хоть в королевство… Честно, туда собирались с детства. Но не попали, а так бы знали дорогу и сами.»

Проспект глазами продавец пробегает: « Смотрите, код не Москвы, вижу впервые. Вы позвоните, спросите, как и где их найти.

Три «О» терпеливо ответило: «Идите, родители, за детьми, след в след, как будто меж вами нет ни километров, ни лет. Одним, на глаз – два шага до нас. Другим – добираться весну да плюс час, а третьи весь век бредут, и внуки их за руку приведут.

 

 

 

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: