Тошнота

К декабрю я наелся мира до сартровской тошноты. 

Я не мог наблюдать квартиру. 

Обои. 

Порог. 

Цветы. 

Угол тумбы. 

Окружность чая. 

Раму окон. 

Пейзаж в окне. 

 

Мир наполнил меня до нёба 

и не может сидеть во мне. 

 

Я не мог выносить дорогу, 

где в трёх формах стоит вода. 

Ноль от люка. 

Укол флагштока. 

Крест над улицей. 

Провода. 

Всё – 

знакомо до скрипа в скулах. 

Всё - 

«откуда-то» и «куда» 

я таскал силуэт сутулый, 

пока город не встал у рта. 

 

Я с трудом находился в теле. 

Слышал пульса синкопу. 

Вздох. 

Я терпел, как в своём вольере 

не находит покоя кровь. 

Кость запястья. 

Шрам цвета мела. 

Месяц ногтя и плеч квадрат. 

 

Я жил в теле своём умело – 

пока быт не пошёл назад. 

 

Я пугался угла бумаги, 

нот колючих 

и джаза рифм. 

Был так сыт, что его созвучья 

за бесценок вручил другим. 

Точек россыпь. 

Следы от ручки. 

В буквы впаянный децибел. 

 

В общем, доктор, 

типичный случай. 

 

Только 

где же ему 

предел. 

 

 

Письма Мэри

P.S. Корабли

Мэри, смотри – чем стал я, Мэри, сравни – чем был, отныне и впредь - не сталь я, не порох и не тротил, я слушал и слышал старших, был лодкой, бегущей спринт, отныне и впредь я - баржа, попавшая в бейдевинд, где-то, Мэри, какой-то берег, где-то титры и хэппи-энд, только, Мэри, титаник млеет, я боюсь потерять момент, я боюсь, что однажды летом я проснусь, потерявши нить – Мэри, Мэри, я не об этом – что не вспомню, кого винить, здесь тяжёлый солёных запах, этот кто-то замёл следы, двери, Мэри, играют Баха, Мэри, сколько до той среды, после пятницы будет утро, послезавтра придёт апрель, я плывущее в небе судно, судно скоро придёт на мель, я до дрожи пугаюсь лестниц, мельниц, воющих колесниц, где же выход из этой кожи, где же шторы моих глазниц, мне не нравится эта песня, мне не нравится то кино, только, Мэри, прошу, не смейся, что-то лезет ко мне в окно, перманентно меняет форму, у него тридцать ног, пять рук, это лезет из недр шторма, жрёт и режет мою корму, я не ведаю, где граница, я не чувствую, где предел, Мэри, завтра я буду в Ницце, мне приснится мой сад - пробел – Дядя Ваня, мы отдыхаем, 

Гамлет, Гамлет, я к вам пишу, я один из индейцев майя, 

I remember you tout le jour, 

Мэри, Мэри, я вешний, 

лишний, 

Мэри, Мэри, 

я чья-то дочь, 

птица счастья, 

пой громче, 

выше, 

пусть играют, 

13, 

точ. 

 

 

Трубадур

Все мы боговы дети, оправленные в детдом -

лишённые кукол, 

конфет, 

сопутствующих атрибутов. 

Завтра праздник - 

и 

плавятся люстры в окне чужом. 

Только папа ушёл. 

Только папа забыл как будто. 

 

В книгах сказано вырастить сына, 

возделать сад, 

накопить на икеевский домик 

из светлых досок. 

И клубничные рты - 

говорят, 

говорят, 

говорят. 

Это – я – умираю. 

Позвольте мне выбрать способ. 

 

Где-то там, 

на казённой постели, 

в своём аду, 

я придумал, 

что стану 

клоуном. 

 

Трубадуром. 

 

Накоплю на фургон 

и куда-нибудь с ним уйду, 

где приятнее климат, 

древнее архитектура. 

 

Возле ратуши – шабаш, 

кляксой течёт народ, 

юродивый просит хлеба, 

устав кривляться - 

я таскаю свой скарб 

- двадцать – 

- тридцать – 

который год, 

и любого из них обращаю 

в сюжет для лацци. 

 

Коломбина моя – 

рыжей, чем закат над Римом, 

шьёт платья из старых кулис, 

придорожных трав. 

 

Ночь на обочине кажется слишком длинной. 

 

Мы пьяны от дороги, 

дорогою смерть поправ. 

 

Горизонт разрезает город 

багровой ниткой, 

и я снова голодный, 

потерянный, 

трёх или меньше лет. 

 

С каждой станции я высылаю отцу открытку -

и куда бы ни ехал, 

по-прежнему жду 

ответ. 

 

Зимнее

Если мне, милый друг, однажды уйти придётся, 

я не стану трухой. 

Стану ветром двора-колодца. 

Криком чайки. 

Антенной самой высокой крыши. 

 

Выше – не пустят, 

и я не стремилась выше. 

 

В моем завещании будет тридцать сценариев панихиды, 

ни один из которых не связан 

ни с воплями, 

ни с отчаянием. 

 

Я опять обращусь шаром боговой белой глины, 

 

а пока я иду 

и в кармане звеню ключами. 

 

И пока я держу тебя за руку, 

не верю, что смерть всесильна, 

что мы все - персонажи снятого кем-то фильма, 

что небо знает другой оттенок, 

кроме этого – 

страшно-синего 

 

с точками фонарей. 

 

Что тебя где-то за руку завтра возьмет другая, 

что полгода воды остаётся до кромки мая, 

что как бы мы искренне не сыграли – 

 

правда прячется в тихих кухнях 

и без грима звучит острей. 

 

Я не верю, что город – 

 

пылью густой напудренный, 

где написана каждая яма, пятно, зазубрина, 

где чердачные кошки смотрят глазами мудрыми, 

превращая чердак в чертог - 

 

этот город, 

что мне январь подаёт под сахаром, 

что меняет окрас от склепа до инкубатора, 

где птицы поют о смехе 

над всеми людскими страхами – 

 

вчера был со мной жесток. 

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: