***

Дождь прошумел стороной.

Где она, та сторона?

Сны же остались со мной,

Хоть мне порой не до сна.

В жарком пустынном краю,

Там, где мне жить довелось,

Мысленно я говорю:

Гость я у вас. Только гость.

Дом мой, единственный дом,

Там, где зимой у огня,

Так хорошо нам вдвоем,

Дождешься ли ты меня?

 

***

День рождения – призадуматься.

День рождения – попечалиться.

Не бывать никогда мне умницей,

Не бывать никогда красавицей.

В прах рассыпались все иллюзии,

(Расставаться с ними так жалко нам!)

Но зато я дружила с Музами

И с ромашками и с фиалками.

А мечты? На то и мечты они:

Далеко не всегда сбываются.

Но родные и самые чтимые

Люди рядом. И мне улыбаются.

Осень. Старость все кружит около.

Все недужит она да мается.

Бьется веткой в окно высокое,

Но войти в мой дом не решается.

 

НЕ ГОРЮЙ ОБО МНЕ

перевод с английского, автор неизвестен

 

Не горюй обо мне. Я свободен теперь.

Я иду по тропе, что мне послана Богом.

Предо мной открывается новая дверь,

Позади – моей жизни дорога.

Я остаться не мог ни на час, ни на день,

Чтоб смеяться и петь, и шутить и работать.

Я упал, словно раненый в сердце олень.

Не вернуться мне к прежним делам и заботам.

Если трудно тебе с гулкой жить пустотой,

(В ней, наверно, звучит до сих пор мое имя)

Ты заполни ее лаской, дружбой, мечтой-

Это было и мной так любимо!

Пусть недолог мой путь оказался земной,-

Но полна была жизнь: я не тлел, я горел!

Не горюй обо мне. Солнца луч золотой

Пусть коснется тебя на заре.

 

***

Пролился дождь в пустыне. Красота!

И влагу жадно впитывает почва.

Стою у низкорослого куста,

Который расцвести немедля хочет.

Сиреневых соцветий лепестки

Вот-вот проклюнутся, наивные, ликуя.

Они меня излечат от тоски.

А впрочем, впрочем… разве я тоскую?

Конечно, нет. Какая там тоска!

Я просто рифмой легкою прельстилась.

Все хорошо. Все хорошо пока.

К тому же нынче ночью мне приснилось,

Что ты – живой, что не было беды.

На берегу морском стоим с тобою.

Я вижу на песке твои следы, –

Еще минута, и волна их смоет.

 

***

Я легко соскальзываю в сон,

Погружаюсь в странном ожиданье, –

Кто придет сей ночью на свиданье

И картин каких увижу сонм?

В этих снах – такая суета!

Все спешу куда-то, задыхаясь.

Там порой бываю молода,

А порою настигает старость.

Также снятся выстрелы, война.

Падаю, страшусь и умираю...

Крик – моих девчонок имена –

Рвётся, в горле комом застревая.

Только он не снится никогда,

Человек давным-давно любимый.

Видно Леты глубока вода.

Мимо снов моих проходит. Мимо.

Подсознанья странная игра.

Образов туманных вереница.

Вот и полночь. Засыпать пора.

Сладкий сон сегодня мне приснится!

 

***

Моих друзей давно очерчен круг.

Он не велик, но, к счастью, постоянен.

Заложница дорог и расставаний,

О них я остро затоскую вдруг.

Припомню чей-то взгляд, и чей-то жест,

Нестройное хмельное наше пенье,

Когда мы соберемся в воскресенье,

Чему и повод, несомненно, есть.

И шутки я припомню, не ленясь:

Они не увядают год от года!

Да, дружба странную имеет власть,

Хоть непонятна мне ее природа.

Возьму тетрадь, нахмурю важно бровь

(Хоть и не склонна я к определеньям),

И запишу: она – почти любовь,

Где места нет терзаньям и сомненьям.

 

АРМИЯ СПАСЕНИЯ

 

Явилась Армия спасения

Ко мне в тот день, в тот самый час,

Когда, быть может, в воскресение,

Я ненароком родилась.

И, молоды, склонились трепетно

Отец и мама надо мной.

И первый крик и первый лепет мой

Включились в мощный хор земной.

Летели дни, и постепенно я

Свое пространство обрела.

Со мною Армия спасения

Жила, дышала и росла.

Но кто ж они – мои спасатели,

Моя родня, моя броня?

Отмечу дочек – восклицательно!

Они на линии огня.

Семья, друзья, – хоть невеликая,

Но неизбывная орда.

И даже тот прохожий… Лик его

Увы, не помню никогда.

Склоняю голову усталую

И низкий отдаю поклон,

Хотя совсем не по уставу он,

Тебе – мой мирный батальон.

Случалось: были дни сомнения,

Я шла по краюшку беды.

Смыкались Армии спасения

Непостоянные ряды.

Откуда ж это опасение?

Оно во мне не первый год.

Я знаю, Армия спасения

Меня однажды не спасет.

 

ГРУСТНАЯ ПЕСЕНКА О МЕДВЕЖОНКЕ НУТЕ

 

В день весенний, день нежаркий,

И всего за пять минут

Там, в Берлинском зоопарке,

Медвежонок умер Нут.

Медвежонок белый Нут

Был веселый баламут.

Он вздымал в бассейне брызги

Под ребячий смех и визги.

В замечательном зверинце,

Окружен детей толпой,

Он всеобщим был любимцем,

Настоящей был звездой.

Только быть звездой непросто:

Угнетает бремя славы

Даже умных, даже взрослых.

Он же – маленький и слабый.

Ах, ему бы жизнь медвежью,

Да под теплым боком мамы!

Чтоб она шепнула нежно:

Нути мой, ты чудный самый…

 

ПИСЬМО В НЕВЕДОМОЕ

 

Много было мест и городов, и глухих селений, и простых палаток на берегу морском, или где-то в лесу, и дорогих отелей нас приютивших в разные годы нашей жизни. Той жизни, где мы еще были вместе. Это все осталось за дымной завесой ушедшего времени, и завеса эта все плотнее с каждым годом. Ты как будто бы знал, нет, это невозможно знать, скорее чувствовал, что конечность жизни твоей наступит раньше... иногда проскальзывала такая нотка в разговоре, или в набежавшей на недолго печальной отрешенности. Я знаю как много ты думал о завершенности жизни: успеть, успеть и то, и это. Уложился ли ты в свой срок? Вздохнул ли спокойно в последнюю минуту жизни? Никто не ответит на эти вопросы, да я и не жду ответов. Когда-то мы говорили с тобою, обо всем и подолгу. Я любила тебя слушать, я смеялась твоим шуткам. А потом мы замолчали. Наверно, сказали все, – много и обидного сказали тоже – и слов друг для друга не осталось уже никаких.

Годы, годы прошли. Мы жили, любили, работали, писали стихи, путешествовали. Отдельно ты, и отдельно я. И эта наша отдельность была лучшее, что я могла придумать. По крайней мере, для меня. Однажды, еще в общей нашей жизни, ты написал в минуту ссоры: «Ну что ж, у каждого свой мир, там свой Эльбрус и свой Памир…» Да, вот так и случилось. И вот уже пять лет, как нет тебя на свете. Но не было ни «твоей кончины тишины», ни «моей печали мимолетности».

А я еще увижу Париж. И вряд ли буду думать о тебе, ступая по роскошному ковру, сотканному из бесчисленных ярко-желтых кленовых листьев в саду Жардин. Сколько там было чудного и забавного – в Париже, но почему-то меня так растрогали эти вездесущие кленовые листья, кружащиеся в воздухе и устилающие тротуары. И вряд ли буду думать о тебе, зажигая свечи в Соборе Парижской Богоматери...

Еще будет Гонконг, и там, я буду сидеть на широчайшем подоконнике в одном из отелей города (наследие английского колониального стиля) и смотреть вниз с высоты 15-го этажа: а там происходит деловая и шумная жизнь, мчатся коробочки машин и движутся крохотные точки – фигурки людей.

Вряд ли я буду думать о тебе на свадьбе моего внука (он был когда-то и твоим внуком). Сегодня ему 29 лет, и вот он и его молодая светловолосая невеста, чей профиль напоминает мне классическую камею, танцуют на берегу Адаманского моря в Тайланде, там, где происходит это наше чудесное семейное торжество. Это даже не танец, это полет – они кружатся, и прыгают, и дурачатся, и жених подкидывает невесту в воздух, и все это после церемонии, где серьезный, но одновременно и очень благодушный дядечка говорил всякие положенные такому случаю слова, и после этого посвящения они шли по песчаной дорожке, а мы осыпали молодых цветами, и очень скоро дорожка вся была устлана тысячами лепестков. Эта пара – и трогательная и озорная, они немного смешные, немного захмелевшие, да, наверно и уставшие от этого праздника, от обрушившихся на них поздравлений, поцелуев и объятий. Нет, я не думала тогда о тебе.

Я не думала о тебе и в те тихие часы моей жизни, которые драгоценны для меня, и которых, конечно, было куда более, чем ярких или выдающихся событий. Бродила ли я по лесу, читала ли книги в одиночестве допоздна, погружалась ли в домашние дела. А сколько было тревог, беспокойства, грусти. Но и в эти минуты не обращалась я мысленно к тебе. Да, конечно, случалось – в разговоре с нашей дочерью, в разговорах с друзьями всплывало твое имя. И ускользало вновь.

Но сегодня я думаю о тебе. Почему? Не знаю. Наверно, потому что месяц май уже спешит на смену апрелю, – месяц любимый тобою, пробуждающий всегда в тебе желание творить: писать стихи, рисовать картины, философствовать. Этот месяц в то же время вызывал у тебя приступы меланхолии, мысли об одиночестве и конечности существования.

Я попыталась представить, как и ты мог бы ступать рядом со мною по этим кленовым листьям в Париже, бродить там по площади Согласия. И ты мог крепко хлопать по плечу внука, радуясь его взрослению и обретению нового статуса. О, ты не преминул бы прочесть свою «домашнюю заготовку», как шутя называли друзья твои стихи, сочиненные по тому или иному случаю. И они прозвучали бы отлично, вот в этом я не сомневаюсь. И мог бы убедительно порассуждать о том, что такое семейная жизнь, и как надо беречь друг друга. И сыграть в завершение на мандолине, а еще, может быть, и пройтись на руках, да, ты не упустил бы возможности распушить свой павлиний хвост поэта и оратора. Вот каков дед у нашего парня! Кстати, другой его дед произнес очень краткий тост, и абсолютно не старался произвести впечатление. Но когда он сказал: «В прошлом году мы с твоей бабушкой отметили 50-летие семейной жизни…» – молодые друзья нашего внука, (их много было там) громкими криками и хлопками выразили свое одобрение.

А легче всего мне представить тебя на концерте нашей дочери. Там я тебя видела не в воображении, а реально и не раз. Ты сидишь непривычно тихо, слушаешь ее стихи и песни, вначале внимательно, а потом все больше погружаясь в свои мысли. Ты никогда не умел долго внимать кому-либо другому, и в любую минуту мог сказать: а вот я...

Да, ты мог бы быть рядом, ты мог бы быть здесь и там. Но так не было. Дороги наши не пересекались уже никогда. Возможно в своей другой жизни ты был счастлив. Ведь ты получил все что хотел – там была и любимая работа, и любимая женщина, (великодушно воздержусь сказать, какая по счету) и дом, где на стенах висели твои картины. Было много еще путешествий и за границу, и в своей стране. Но что-то тревожило, что-то мешало ощущать полноту этого счастья. «Стыд Зевесовой вожжою не охлестывает лба»? Думаю, охлестывал иногда, зная половинчатость твоей интеллигентской натуры, где одна половина допускает возможность и солгать, и находить для себя моральные лазейки, а другая тут же винится и кается.

Я не знаю, как продолжалась бы твоя жизнь, если бы она продолжалась. И зачем мне что-то знать о чужой твоей жизни? Я довольна тем, что смогла отстраниться от тебя, провести четкую границу между нашим общим прошлым и жизнью без тебя. Я довольна тем, что получила жесткие уроки и смогла что-то из них извлечь. Ненависти к тебе не было никогда, и если «простить» означает не желать зла, значит, простила. И – «вечное прощание дарю».

 

***

Ах, память, ты в странные игры играешь со мной:

Зачем-то меня увлекаешь тропинкой лесной.

 

Там стройных деревьев я вижу ряды и ряды,

Висят на деревьях причудливой формы плоды.

 

Попробую этот – немного он кислый на вкус,

А этот прохладен и сладок, совсем как арбуз.

 

И рядышком с ним притаился нарядный сосед,

До косточек самых оранжевым солнцем согрет.

 

Но тот, что пониже, похож на засохший стручок.

Мне больно смотреть на его почерневший бочок.

 

Брожу по тропинке, шепчу: дерева, дерева….

(Вот песня такая была, да забыты слова).

 

А эти плоды, – их так много, их просто не счесть!

Вы – дни моей жизни. Спасибо, что были и есть.

 

ЕВДОКИЯ

 

Мне хочется коснуться старины.

Украдкой заглянуть в былые дни.

Там бабушка моя еще юна,

Судьбы своей не ведает она.

Век 19-й идет уже к концу.

Муслиновое платье ей к лицу.

И нежен так лица ее овал,

И, может быть, спешит она на бал.

А на балу её там кто-то ждет,

И пальцы эти девичьи сожмет.

Он с бабушки моей не сводит глаз,

И кружит, кружит их старинный вальс.

Как далеко еще до бурь и гроз!

И до твоих горючих вдовьих слез.

Ах, бабушка! Лови свой звездный час!

Пусть длится, длится плавный этот вальс....

 

***

Какой останусь в памяти твоей?

Неласковой, угрюмой, одинокой,

Или беспечною, походкой легкой

Бегущей прочь от сумрачных теней?

Да и останусь ли? Себе не льщу.

Давным-давно с тобою распрощавшись,

Усердно жизни азбуку учу,

До буквы «Я» пока что не добравшись.

В том городке, в провинции лесной,

О нашей дружбе знали только клены

И были к нам на редкость благосклонны,

Укрывши нас резной своей листвой

Не думаю, что встретимся опять

Но если вдруг… Тебе я буду рада.

За все потери горькая отрада –

Тебя, мой друг, порывисто обнять.

 

***

Слава тебе, безысходная боль...

Анна Ахматова

 

Нет на земле моего короля.

Годы прошли. Призадумалась я:

Где мне найти ускользнувший тот след?

В небе ли? В море? Неясен ответ.

Может быть в доме, где жил он давно?

Дом заколочен. Разбито окно.

Или в лесу? Он деревья любил.

Сотни тропинок он там исходил.

Только тропинки те, все до одной,

Позарастали травой-муравой.

Позарастали. Трава шелестит,

Тайны былого надежно хранит .

Слышу я голос. Он мне незнаком.

«След ты отыщешь лишь в сердце своем.

Там, где на ранку посыпана соль,

Там он живет, кареглазый король».

 

ДОМ НА УЛИЦЕ КАМПО АЛЕГРЕ

 

Изучен дом и вдоль и поперек.

Я все углы давно в нем просчитала.

И взор, проснувшись утром, устремляла

В бревенчатый высокий потолок

Я думала: Зачем мне этот дом?

Зачем случилось так, а не иначе,

И этот дом – с хозяином впридачу! –

Зачем явились на пути моем?

А дом скрипел: О, глупая, пойми –

Ты не вернешь того, что было прежде!

Не очень-то со мною был он вежлив

И хлопал в раздражении дверьми.

Еще надумал духов посылать!

Они дудели в щели так исправно,

И охали и подвывали странно,

Чтоб дрожь в моих коленках вызывать.

Ну полно, дом! Давай угомонись.

Я знаю – ты другие помнишь лица.

И для тебя моя судьба и жизнь –

Залитая чернилами страница.

 

***

Просмотры старинных альбомов опасны:

Мгновенья застыли навек на страницах.

И эти мгновенья, конечно, прекрасны.

И эти прекрасны давнишние лица.

 

Вот вижу родителей. Старенький снимок.

Им где-то за сорок, их лица серьезны.

Давно уже нет их на свете родимых –

К глазам подступают невольные слёзы.

 

А здесь я студентка. С друзьями пирушка.

Мой парень любимый застыл, улыбаясь.

Девчонка с косою роскошной – подружка.

Жива ль? А с косою, наверно, рассталась.

 

А это – мой первый. А это – последний.

Мужья хороши только в качестве бывших!

Веселая пара на снимке – соседи.

И я примостилась к ним третьею лишней.

 

Мы долго еще хорошеем, и зрелость

Пока что к лицу нам, и опыт не в тягость.

А эти мордашки – ну разве не прелесть!

Смеются ли, плачут, – всё мамина радость.

 

Пока это дети. Но будут и внуки.

Вот пару страниц я еще пролистаю, –

И здесь карапуза беру я на руки,

А рядом и мама его молодая.

 

Надеюсь – до старости все же осталось

Страниц эдак пять, а быть может, и восемь.

Всё будег: морщины, болезни, усталость...

Пока ещё длится прохладная осень.

 

***

Три мужа, три любви, ушедшие до срока.

Они – как корабли, уплывшие далёко.

 

Далёко-далеко, – и там, в седом тумане,

Растаяли легко три горестных обмана.

 

Три мужа. Три беды. Три тщетные надежды.

Бледнеют их следы. Пылятся их одежды.

 

Зову – не дозовусь. Лишь эхо отвечает.

Три имени простых оно мне возвращает.

 

Одна на берегу. Летит морская пена,

Что солонее слез, в глаза мои, в лицо.

 

И только небеса и море – неизменны.

Я в волны уроню последнее кольцо.

 

***

Уже не расскажу тебе о том,

Как нынче дождь стучал в мое окно.

Как трепетала ветка за стеклом, –

Не расскажу. Поскольку не дано

Нам завести неспешный разговор

О прошлом ли, о доме, о друзьях...

С каких-то пор, еще недавних пор,

В нездешних обитаешь ты мирах.

Я постою у каменной плиты,

Она – раздел, и безусловный знак

Того, что сожжены твои мосты

Того, что все у нас теперь не так.

 

СТРОЧКИ БЕЗ РИФМ

 

Тебе спасибо, что приснился нынче.

Хотя о том не знаешь ты, конечно.

Был дом большой, и в доме много комнат,

И я по ним во сне моем бродила,

И на тебя внезапно натолкнулась

В одной из этих полутемных комнат.

Ты не сказал ни одного словечка,

Но к сердцу ты меня прижал так крепко,

Так нежно: я вздохнула с облегченьем,

И целый день жила потом с улыбкой,

Как будто это все и вправду было...

А до тебя мне – тыщи километров.

 

***

Прошу, мадам, не надо этих слез.

О чем грустить? Какие наши годы?

Я это говорю себе всерьез,

Проснувшись утром. Славная погода

Зовет, манит. Я выхожу во двор,

Чтоб окунуться в утреннюю свежесть.

 

– Мадам, мадам, с каких же это пор

Вы миру улыбаетесь все реже?

Не знаю. Не пойму. Слабеет дух.

Маячит тень тревоги у порога.

Вот нынче ночью не спала до двух,

Да и потом такая же морока.

Ну ладно... Птиц веселых покормлю,

Воды налью – пускай щебечут звонче.

Скажу: Мой мир, еще тебя люблю...

Мадам, не слышу! Говорите громче!

 

БЕЛЫЕ СТИХИ ДЛЯ КОРРИ

 

И вдруг настигла нас зима –

С нег повалил.

Смеялась ты: Сойти с ума!

Но Белый свет мне мил.

Он в самом деле белым был,

От неба и до дна.

Казалось, город плыл и плыл

Неведомо куда.

И мы на этом корабле

(в душе восторг и страх!)

Не знали, где мы – на Земле

Иль в белых облаках?

Остался в прошлом старый быт.

Ты нас не жди!

И обещает белым быть

Всё то, что впереди.

 

***

Я у жизни на птичьих правах.

Мой приют – эта хрупкая ветка.

Прогибается ветка от ветра:

Вдруг сорвусь... Только выдохну «Ах!»

Не крепки у меня коготки.

Не роскошно мое оперенье.

И мое – малой пташки явленье –

Кто заметит? А дни коротки.

Сиротливо во мраке ночном,

Но с рассветом я вновь оживаю.

Чищу перышки и воспеваю

Эту ветку – зеленый мой дом.

 

НЕ СНИСЬ

 

Я твой облик едва уже помню.

В ночные часы мир и пуст и огромен,

И в нем так легко, так легко заблудиться!

Мне хочется видеть лишь милые лица.

Мне хочется видеть, мне хочется слышать,

Как дождик весенний танцует на крыше,

Как храбрый подснежник вон там, на пригорке,

Стремится пробиться сквозь снежную корку.

Пускай мне приснится пустая страница –

На ней эти строчки должны поместиться.

А может, не эти, а вовсе другие

О жизни и смерти раздумья ночные.

Не снись.

Ты давно позабыт, – понимаешь?

А впрочем, как хочешь.

А впрочем, как знаешь.

 

***

Меня приютила чужая страна.

Спасибо за это, Америка!

Такая же точно здесь светит луна,

Но как далеко до берега

Сибирской реки под названием Обь,

Покрытой то льдом, то туманом,

Бегущей стремительно к северу, чтоб

Там слиться с седым океаном.

Скучаю ль? Не знаю. Возможно. О, да!

Хоть край мой не так уж и ласков.

Не очень прозрачна Обская вода,

Но чудны осенние краски.

Оставим сомнения эти уму,

Но ноги-то знают дорогу!

Однажды меня приведут к моему,

Что снегом засыпан, порогу.

 

***

Ну что с того, что не усну, –

Беда ли это, в самом деле?

Я не в каком-то там лесу,

А дома, и в своей постели.

Часы ночные хороши,

(Уж коли нет уму покоя!)

Чтоб ворошить в ночной тиши

Воспоминанья. И такое –

Бесценное! – там отыщу.

Я извлеку его, лелея,

Пылинки сдуну, погрущу

И буду в ночь глядеть смелее.

Воспоминание, замри!

Согрей меня дыханьем детским,

И затаись под самым сердцем

До первых проблесков зари.

 

***

Неспешные прогулки перед сном,

И на плече моем твоя рука.

А после у камина – чай вдвоем,

И ночь придет, тиха и глубока.

Так мыслила я старости приход

И краски к ней искала я подстать.

Приглушенный, чуть розовый, восход

Осенних вод серебряная гладь.

Росинки перламутра на траве –

Но только не пытайся их собрать! –

И облаков, скользящих в синеве,

Цвета легко меняющая рать:

От снежно-белых, как твои виски,

До тёмно-фиолетовых порой,

Когда они, что были так легки

Наполнятся вдруг влагой грозовой.

Меня не обманули краски, нет.

И если что не так, – не их вина.

Приглушенный, чуть розовый рассвет,

Уже давно встречаю я одна.

 

***

Непостоянная погода:

То дождь, то солнышко, но вот

Там, на краю у небосвода,

Такая радуга встаёт!

 

Ах, радуга! Тебе я рада,

Волшебной радуге-дуге.

Ты обещаешь мне награду:

Полоску светлую в судьбе.

 

Какую выбрать? Голубую?

Или оранжевый мазок?

Поторопись! Бери любую,

У радуги недолгий срок.

 

И впредь, когда в своих мороках

Найти просвета не смогу,

Я упрошу Илью-пророка

Спустить мне радугу-дугу.

 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ САМОЙ СЕБЕ

 

Приходи ко мне, усталость, приходи.

Видишь, ночь у нас с тобою впереди,

 

Укачай меня, усталость, укачай,

«Баю-баю» промурлыкай невзначай.

 

Расскажи-ка мне, усталость, расскажи

Про крутые жизни виражи,

 

Да про дом родимый, где он, где?

Все хожу я мимо в темноте.

 

А еще поведай, как так вдруг

То кольцо распалось добрых рук?

 

Чья вина была и чья беда,

Все ушло как вешняя вода.

 

Впрочем, что мы о былом, да о былом…

Ты утешь меня, усталость, новым днем.

 

Лишь займется он, ликуя и трубя,

Под подушкою оставлю я тебя.

 

***

Теряются связи. Простите меня, дорогие.

Я нынче другая. Вы тоже – другие.

А что же случилось? Что нас разметало?

О чем это ветер нам шепчет устало?

О чем это листья шуршат под ногами?

И что к нам за мысли приходят ночами?

Как много вопросов. Как мало ответов.

А мне вспоминается давнее лето.

Там дружбы, такой долговечной, истоки,

Там нас не волнуют ни время, ни сроки,

По берегу моря кочуем гурьбою,

И море Обское, как мы, молодое.

Качаются лодочки там у причала,

И радостно думать, что это – начало.

 

***

«Папа – дерево, мама – веточка,

А я листик зеленый на ней», –

Говорила кудрявая девочка,

Пять годочков тогда было ей.

Годы шли и шли, как положено.

Уплывали за горизонт.

Было счастье почти возможным, но

Вдруг замешкалось у ворот.

Нам известно, как жизнь переменчива:

Греет лето, морозит зима.

Ты сама уже взрослая женщина.

Ты – зеленая ветка сама.

Будь упругою, долговечною,

Не сгибайся под вьюги вой.

И весенней порой, ветка- веточка,

Обрастай молодою листвой.

 

***

А ведь зима еще не началась,

И холода пока нас не достали.

Снежинки начинают плавный вальс.

Как я люблю снежинок этих стаи.

Как я люблю их медленный разбег,

Их нежные к щекам прикосновенья,

Пока не лег, не устоялся снег,

И не слышны метели песнопенья.

Меня снежинки эти увлекут

В холодное безмолвное пространство,

В лебяжий полусумрачный уют,

Уверив в благосклонном постоянстве.

Боюсь, что затеряюсь там совсем:

Их шопоту обманчивому внемлю.

Бреду послушная, но между тем

Я под ногами ощущаю землю.

 

ОЧЕНЬ НЕ СЕРЬЕЗНО

 

Как приятно быть приятной,

Милой, доброй, аккуратной,

Симпатичной и тактичной

Романтичной и лиричной,

Обходительной, любезной,

Также обществу полезной.

Домовитою хозяйкой

И пушистой белой зайкой.

 

Как ужасно быть ужасной:

Грубой, наглой, громогласной,

И ленивой и болтливой,

Суетливой и крикливой,

Нелюдимой, нелюбимой,

Стороною обходимой.

Рядом с ней Баба Яга

Положительна слегка!

 

***

Ох, какая я растеря!

Где мой шарф? Моё пальто?

Я глазам своим не верю –

Тут же были только что!

 

Вся усыпана дорожка,

По которой я бреду:

Ложки, брошки, и сережки,

Попугайчик какаду.

 

Я подругу потеряла!

(Славно было с ней дружить).

Загляну под одеяло –

Может, там она лежит.

 

А еще… ну просто ужас!

Кто бы это предсказал?

Потеряла я и мужа.

А, быть может, он сбежал?!

 

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: