***

Пожалуйста, не будь счастливой. Я

еще тебя хочу читать и плакать.

Пожалуйста, не подавай мне знака,

что может быть работа, дом, семья -

иное, кроме острой наготы

и крыльев, называемых словами,

в тебе. Ты дорога мне, оригами

из рифм и смыслов высшей красоты.

Пожалуйста, я так хочу читать,

как ты легко и ярко умираешь.

Ты жерло, ты не женщина. Ты залежь,

к тебе - не прикасаться, но листать.

Пожалуйста, не будь из плоти. Ведь

твоя реальность упростит тинктуру.

Не помещайся в человечью шкуру,

оставь любовь, горение и смерть.

Не по земле твой невесомый путь.

Сверши его. Я знаю. Ты готова.

Тебе не может больно быть. Ты слово.

Не будь счастливой. Я прошу - не будь.

 

***

Саше Аносову

 

Мальчик застенчивый слушает диск Успенской.

На Дерибасовской лето, кабриолет

розовый едет. Мальчик измучен спешкой,

снегом, работой. У мальчика счастья нет.

 

Где-то на Брайтоне шепчущими губами,

хриплыми нотами гладит свой микрофон

дальняя женщина. Мальчик бредет дворами.

Зимняя Тверь искажается в странный сон;

 

в страшный, и мальчику холодно и погано,

мальчик не хочет в пустую квартиру - спать

снова один. Но, как черный курок нагана,

stop нажимает и падает на кровать.

 

Он засыпает. Спать - это ведь не спиться,

это полезно, и будто бросает вспять.

Мальчику снится стареющая певица,

Мальчику снится, что он не один опять.

 

***

Не давай обещаний, которых не можешь сдержать,

не давай никогда никому никаких обещаний.

От любви и от пули по-прежнему не убежать,

и великая мудрость лишь приумножает печали.

От любви и от пули... Еще - от сумы и тюрьмы,

от страны и от матери, как бы порой не хотела.

Даже там, на краю безграничной безвременной тьмы,

не сбежать от тоски по любви и потребности тела

во взаимной душе. Не давай, не беги, не проси;

эта жизнь не твоя. По неведомым звездным законам

Вечно движется мир на великой небесной оси

и сливается в линию вязь на кольце Соломона.

 

 

***

Я мешаю золото с серебром,

я мешаю курево и вино

и твоим прокрадываюсь двором.

За окном темно.

За окном, за кактусом, через тюль,

где забор и старый зеленый дом,

ты в дали высматриваешь июль.

Я - видна с трудом

сквозь тоску и ревность, сквозь города.

Отрезая от сердца тебя как часть,

я стояла, плакала. Как тогда -

и стою сейчас.

Помнишь, это было же, это бы

ложью звать не стоило, но слова

покидали губы, как воробьи.

На дворе трава...

Я мешаю вечно - тебя с собой,

я мешала, но я не буду, всё.

В плеере "Агата": окончен бой,

Бог тебя спасет.

Не пиши, пожалуйста, не маши,

я следы запутываю, и в лес.

Через тюль ты выглянешь - ни души.

Никаких чудес.

 

 

***

К. Д.

Какая все же жуть: не жить, а ждать

и в мониторе жарить роговицы,

тебя как буквы преданно читать

(тебе как духу - никогда не сбыться).

Эпистола, какое баловство,

когда не продохнуть от самолетов

в небесной тьме. Людское естество

так создано: разыскивать кого-то

родного - без учета миль и дней,

передавая мысли по вай-фаю.

Но расстояние делает больней,

когда его не преодолевают.

Не расставание, но рассинхрон

необратимый. Ты - необретенный.

Надежно прячет интернетный схрон

души чужой извечные потемки.

Наверно, хватит грезить наяву.

Мы виртуальны. Боли нет. Мы врали.

Уже не жду и кажется живу

В привычно опостылевшем реале.

 

***

я потерялась во времени и пространстве

март и февраль идут вновь чередой простраций

не выхожу из .com как говорил и.бродский

ветрено за окном и огород уродский

мне бы шарманщика мне бы двора колодезь

мне бы как блоку а. но я дышу сквозь прорезь

рта искривленного радостно-злой улыбкой

мне бы ошибку брать и рифмовать бы с шипкой

мне бы ее курить шипку но нет в продаже

я как сама своя найденная пропажа

я потеряла «не» из предыдущей строчки

я не иду к тебе

я дохожу до точки

 

***

Л. Старшиновой

Нет скотины в гнилых загонах,

иван-чай растет на углях.

Сено в вакуумных рулонах -

кости, брошенные в полях,

зарастающих с перестройки

бесноватым березняком.

Вон таджик гонит стадо с дойки,

хлещет кнутиком-матерком...

Померла в крайнем доме бабка -

та, что помнила две войны.

У забора осталась тяпка,

на веревке висят штаны.

Кроме дачников, люда нету,

и поэт пенсионных лет

наживляет на рифму к лету

им не виданный бересклет.

У него - колосится поле,

новый сборник выходит в свет...

Самогонки нажраться, что ли,

видеть то, чего нет как нет...

Здесь, в трестах верстах от столицы,

ворон кычет, как Гамаюн,

тень Есенина матерится

и запахивает зипун.

 

***

Уходят корабли, уходит сборник

в издательство, уходят времена.

Уйдешь и ты, язвительный поклонник -

уходит все.

Я остаюсь одна.

Не больно и не боязно; я знаю

любой из нас - на плоскости стекла

безвес(т)ный пар, который вдруг стирают -

так и меня. Но все же я была.

Немыслимая, в том числе тобою,

писала эти строчки от руки,

что любишь ты; не ведала покоя,

не знала скуки, выла от тоски.

Чужих небес отчаянная птица,

я билась в это чертово стекло,

выписывая все, что мне пришло

на перья. Чередой мелькали лица.

Твое средь них забудется верней,

чем строки со стекла сотрет создатель.

Ты дочитал - закрой меня, читатель,

и отпусти.

Уходит жизнь.

Я с ней.

 

***

Всё. Я тебя оплакала, как живого:

горького горше - так, что самой бы в гроб.

Что я любила? Ты же всего лишь слово!

Бог - тоже слово...

И до разрыва строп,

душу бессмертную вяжущих к парашюту

тела, теперь не нужного никому:

ты не узнаешь, как мне легко и жутко

шагом кошачьим тихо входить во тьму.

Это совсем не та, что тебя укрыла

тьма; безупречный рыцарь, вот твоя доля - свет.

Ты из бумаги чувствовал, как любила

я тебя: честно - чувствовал или нет?

Я говорю с собой над пустой тетрадью,

кончики пальцев - на абрисе на полях.

Я не смогла сделать так, чтоб ты ожил ради

слабой меня. Буквы корчатся на углях.

Сердце колотится, тихо скулит в грудине.

Все, я оплакала. Встать - и к живым, к другим!

Нет, не любовь. Это просто тахикардия.

Ты - моя выдумка.

Господи, помоги!

 

***

Пока мы ссорились, умер Боуи -

уходят лучшие старики.

Вода и пламень, любовь и голуби -

все это сущие пустяки.

Пока мы ссоримся, мир меняется -

не только к лучшему - вообще,

и ось небесная наклоняется,

и искажается суть вещей.

Ты снова перебираешь страшное,

а я захлебываюсь виной...

Пока мы ссоримся, что-то важное

ползет сквозь пальцы, течет водой,

летит песком золотого времени

и посыпает наш снежный путь.

Судьба не злится, но бьет по темени,

и ничего уже не вернуть.

Мы где-то в космосе в звуках голоса

ушедших - тех, кого не забыть.

Давай, любимый, не будем ссориться

и разрешим себе просто быть.

 

***

Как же я хочу с тобой спать!

Просто, обняв поперек и вдоль

всею собой. Укрывать тебя, покрывать,

быть тебе - юдоль.

Быть тебе - Юдифь.

Олоферну кошмарных снов,

не щадя, по жилам вести мечом

и будить -

до того, как вновь

мороком на горло надавит черт.

Я хочу

свежую соль с куполка лба

ныне и присно слизывать тихим ртом

по чуть-чуть...

И знать, что это моя судьба

на сейчас и потом.

 

***

Дине

Лед под ногами. Хрупкое стекло

твоих, Господь, разбившихся игрушек.

И я меж ними. Мне не тяжело

без праздника, без мишуры и чуши.

Лежу, смотрю на небо из земли

на вас, домой несущих мандарины,

меняющих работу на рубли,

рубли на счастье. Дарите, даримы,

одарены каким-то пустяком

и щек чужих касаетесь губами

на празднике - таков людской закон,

в котором мне

нет места между вами.

Что праздновать? Течение планет?

Стремительные ветры зодиаков

Схожденье чисел? Переход комет?

Листая календарь, не видеть знаков -

какое счастье! Как же ты блажен,

неведающий и входящий в воду

одну и ту же... Но пора уже.

Лед тронулся.

Давайте.

С новым годом.

 

***

Как странно в этом декабре...

Дождит, и я иду без шапки.

Грязь у реки и мостик шаткий.

Дом. Белый песик в конуре -

такой же белый, как и снег,

которого в помине нету.

Год поворачивает к лету,

мы поворачиваем в Лету.

Край неба сумрачен и пег.

Играет ангел на трубе,

от капель вздрагивают веки.

И я грущу, как Е. Онегин,

о снеге.

Но не о тебе.

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: