Наталья Гилярова «Побегушки»

 


Сказать, что Софья прожила на свете миллион лет, будет преувеличением... Но очень долго! И знала она о жизни, можно сказать, все. Что можно о ней узнать почти за миллион лет.

И вот однажды она подружилась с девчонкой, Сашкой. Сперва одна единственная фраза, произнесенная Сашей, заставила Софью присмотреться к ней.

- Мне стыдно быть человеком, - сказала та,- раз я человек тоже, я могла бы сделать то, что делают эти... люди.

В эфире были новости.

Саше и раньше случалось ронять эту фразу. Но фраза, никем не понятая, просто падала на пол, заваливалась в какую-нибудь щель. Впервые собеседница прислушалась.

У Саши появилась подруга.

По возрасту Софья была старухой из старух. Но выглядела она молодой женщиной. Рослая, крепкая, с гордо посаженной головой, прямым и открытым взглядом, улыбчивым ртом. Ходила легко, ее движения отличались особой свободной грацией,и в них сквозила сила. А одевалась небрежно, но небрежность эта как будто тоже происходила от избытка силы, и напоминала о ветре и свободе. Светлые прямые волосы собирала в обычный хвост.

Она имела ученые степени, и некоторое время назад основала научное общество "Тартар". Софья предполагала подвигнуть ученых исследовать тайну жизни и смерти,разгадать основополагающую загадку бытия. Пусть не сразу, не одним поколением, веком и даже тысячелетием, но всё же начать... Она полагала эту загадку первой из тех, над которыми людям стоит поломать голову. Но ученые были заняты своими делами,производя разные предметы отвлечения - как игрушки в детском стоматологическом кабинете. Самые человеколюбивые из них разрабатывали лекарственные препараты, самые серьезные пытались обуздать ген старения. Любознательные обдумывали возможность существования микроорганизмов на Марсе. А к тайне из тайн - обрывочности жизни - и не подступались. Вопрос считали отвлеченным и даже не совсем научным.Тайна оставалась за семью печатями, или больше... Софья подивилась, порасстраивалась. И стала закрывать научное общество "Тартар".

А Саша работала девочкой на побегушках в юридической фирме, лавочке по прикрытию других лавочек. Так она и появилась у Софьи - маленькая,серьезная, в очках, с деловым портфелем.

Саша казалась невзрачной. Слабая, голова втянута в плечи, на бледном лице печать муки. Для нее явно тяжела была ее работа, тяжелы бумаги и портфель, с которым приходилось бороздить гигантский неуклюжий город.

Бумагу надо было взять в неком учреждении, отвезти в другое, чтобы какой-нибудь равнодушный начальник нарисовал закорючку и тиснул печать...И эта архаичная процедура, дикая и, если смотреть со стороны, нелепостью даже забавная в компьютерный век, ни мало не забавляла Сашу. Развозя бумажки, Саша сильно уставала, спотыкалась на колдобинах,задыхалась, догоняя автобусы, и падала под них. Они, рыча и ругаясь, тормозили. А она ужасно боялась потерять громоздкий увесистый портфель с документами.

Но неудобный город и его огромные злые автобусы - пол беды. Были еще люди, персонифицирующие это жуткое пространство, своеобразные наяды и дриады - урбаниады. Люди ругали Сашу, шпыняли локтями, трепали,отрывали пуговицы - в транспорте, в очередях. А в начальственных кабинетах ей либо примитивно хамили, либо равнодушно издевались.

По улицам люди ходили толпами. Саша исподтишка поглядывала по сторонам - не найдется ли в урбаниадной толпечеловека? Но лица были змеиные, хищные, редко промелькнет безобидная тыквенная голова. Те из урбаниад, чьи взгляды она ловила на себе, смотрели со злым любопытством. Иного любопытствак себе Саша не встречала.И на следующий день попадались новые гады,хищники, и, если повезет, тыквы... Толпа гудела,шумела, кричала, но никогда не разговаривала. И дома было молчание.

Ее мама, когда еще была живой, белой, мягкой, румяной, когда еще гладила школьную форму для дочери, часто говаривала:

- Этот мир страшен. Зло всегда побеждает. Добро страдает. Счастье -выдумка, на самом деле его нет.

Саша всвежеотглаженнойформе приходила в школу и сообщала девочкам:

- Счастья не бывает.Этот мир страшен.Зло всегда побеждает.

Ее считали занудной дурочкой.

А потом мама заболела и стала такой страшной, изуродованной, как если бы ее пытали в застенках. Говорила она все то же, но слова ее звучали еще убедительнее для Саши.Потом мама мучительно умирала, и умерла. Саша осталась одна в большой квартире... Ей было девятнадцать.

Проснувшись утром, она боялась отъять голову от подушки - страх перед жизнью и людьми горой сидел у нее на хребте. Сашиной защитой были только четыре цинии , вытянувшиеся в ящике на балконе. Она смотрела на цветы и знала - они однолетние,в следующем году этих красных пятнышек уже не будет, и ничто не защитит...

Да и дома у нее, по сути, не было.А было убежище, нора, где можно спрятаться, согреться, переждать время, но не жить. Жить - значило выбраться из коробки квартиры, броситься на улицу. Не только потому что нужно было бегать по поручениям, у Саши было дело гораздо важнее - среди урбаниад искать человека, который полюбит ее.

Таким образом Сашина жизнь и проходила - на страшных улицах. Бездомная жизнь, бродячая, скитальческая... В поисках человека Саша уже износила семь пар сапог, семь пар туфель и столько же пар босоножек,семежды семь раз стоптала стопы... Она искала искупителя своих мук.


2.

Но было пусто. Только урбаниады. И они не унималась. Пинали локтями, лягали ботинками,хлесталиматом.Один раз даже сорвали и разбили сашины очки. Урбаниады были,как раненыеобезумевшие звери,как овчарки,специально натравленные рвать людей...Ее и грабили.Один раз на темной улице с нее сняли шинель.Это тогда было вообще принято - срывать с бедных людей шинели...

В другой раз у нее срезали косу. Которую Саша носила с детства. Которую мама по утрам заплетала и учила беречь. Косу у Саши украли в метро. На одной станции она зашла с косой, на другой вышла - без...

Когда Саша поняла, что волос, действительно, нет, она ощутила себяпоруганной. Ей стало обидно и страшно. И она бросилась к подруге, к собеседнице, к Софье.

Софья, тоже одинокая, жалела Сашку. Сашка часто плакалась ей,она никак не могла понять, как можно жить в таком мире. Но не надоедала Софье, которая блистала избытком созидательной силы. Они пили кофе, или чай с сыром "чеддер", и беседовали. Софья искренне переживала за подружку, она полюбила эту девчонку, с тех пор как поймала ту фразу... Софья вовсе не считала Сашку нытиком, а жалела, что у той нет достаточно толстой кожи, чтобы гулять по этому миру и не чувствовать боли. Такой место в колбе, или в теплице. Или на другой, счастливой планете. В прекрасном саду, где она плавала бы на лодке и дружила со стрекозами, дышала цветами и пила нектар. Вот тогда бы она ожила. А здесь её ранит бетон и асфальт города, обжигает ядовитый свет и огни.

Сашка - женщина тьмы. Из тех, кто боится яркого света, кому неудобно на этом свету. Земные красавицы на свету покрываются воском и лоском, загаром. Прикиды, ресницы, румяна, авто и удобные широкие магистрали - все это их загар.А женщины тьмы тем временем прячутся от света. Во тьме для них - целая вселенная, во тьме они мечтают об искуплении.


Саша без косы совсем утратила равновесие и брела, шатаясь. Машинально сжимала ручку бессмысленного тяжелого портфеля, только случайно не потеряла его тогда. По дороге упала.Стояла слякотная промозглая осень, она пришла к подруге вся в грязи.

- Как же это так? - твердила она, - почему? А в следующий раз они вырвут мне глаза?

Софья развесила мокрую одежду Сашки на батареях, завернулаее самое впледы, и принялась заботливо расчесывать ошметки ее волос.

Софья знала, что Сашка права. Она обречена. Ей всего двадцать два, но пора прощаться с нею. Толпа затаптывает ее, как травинку у дороги. И глаза, в которых столько ума и души - возможно, тоже не пощадят. Не толпа, так само время. Сашка уже теперь - как муха в паутине паука... Через какой-нибудь миг ее не станет. И Софья не знала, куда она уйдет.

И вдруг Сашка сказала:

- Вот нашелся бы искупитель... Который взял бы на себя всю вину мира... И стало бы легче...

- Что ж, может быть, он и найдется... Искупитель этот...- заметила Софья. Она без лишних вопросов поняла, о ком говорит подружка. Но Сашка старалась еще разъяснить, получше:

- Всю эту несправедливость,безобразие,подлость нужно искупить. И если бы нашелся в этом негодном мире один-единственный прекрасный человек, и полюбил меня- я примирилась бы и с миром... Это было бы, как анестезия. Не больно - в океане боли...

Она даже улыбнулась... представлять себя довольным,безмятежнымсуществом было щекотно, захватывающе хорошо.


3.

Софья ошиблась. Сашка не была обречена. Её не затоптала толпа. Напротив, ей невиданно повезло. Она нашла своего искупителя! Прямо на улице. Прямо на серой, холодной, слякотной. Сперва она не увидела его в урбанистической толпе, а услышала.

- Вы заблудились? - спросили её.

Ее очки заливал дождь.

- Нет, - ответила она испуганно.

Огляделась. Разглядела только размытый абрис прохожего.

-А я - да, - пожаловался он. - Где тут ближайшее метро? В этом городе невозможно ничего найти.

Прохожий, который понимает, какой это страшный город! Родная душа. Сашка протерла очки и решительно взглянула на него. Он стоял под большим черным зонтом, какой-то маленький и растерянный. И вот этот зябкий прохожий под своим черным зонтом шагнул прямо в ее ищущую душу.

Сперва она довела его до метро, чтобы спасти от опасности потеряться совсем... У стеклянных дверей спасенный забил номер ее телефона в мобильник. Звали его Виктор. Он стал позванивать, интересоваться, оказывать Саше небольшие знаки внимания. Она, в свою очередь, заплатила ему всем своим вниманием. И вскоре он переехал к ней - своего-то дома у него в этом городе не было. И у нее, впрочем, не было. Так два человека за раз обрели дом.

И жизнь пошла для Саши непривычная. Даже неодушевленные предметы вели себя необычно.На широком подоконнике в кухне беспорядочно толпились разные вещи,но приглядевшись,она заметила,что две чайных коробки стоят рядом,и два спичечных коробка держатся друг дружки, и две бутыли, одна с подсолнечным маслом и другаяс кукурузным, касаются боками, и даже пузатому термосу составляет паруподстать ему банка с компотом...а на крыше дома напротив рядом отдыхают два облака.

- Витя слеплен из земли, воды, воздуха, солнечного тепла и света, - восторженно рассказывала Саша подруге. - Как этот мир смог создать его? Он - так умен, так благороден, он всегда все знает. И всегда поступает правильно...

Софья слушала и помалкивала, опасаясь вспугнуть Сашину радость. Ей нравилось, что подружка похорошела, стала легкой, веселой и даже румяной. Сашин голос приобрел звонкость, глаза - яркость, милые черты заиграли. Как будто ее выпустили на свет. И сняли с плеч ношу, тяжелую, как негодная вселенная.

Саша и в самом деле освободилась из сейфа ограниченного мира. Колючая проволока, решетки, препоны, запреты, замки,задвижки, шпингалеты, даже шлагбаумы - все оковы разом спали. Сократились до размерашвейногокрючочка на лифчике, который тоже легко расстегнуть.Пространство оказалось достаточным для дыхания. И глазам стало просторно смотреть.

Сашка при встрече бурно обняла Софью.

- Сонечка, милая, как удивительна жизнь! Я так благодарна за это чудо, что хочется расцеловать всех людей на свете!А как Витя красив! Внешность ведь всегда соответствует сути!Не бывает тараканов, которые на вкус напоминали бы яблоки, так ведь? Это невозможно!

Она ошибалась. На самом деле, если быона задумала испечь пирог,и если бы,когда она месила тесто, Витя позвал ее взглянуть на какую-нибудь смешную картинку, и пока ее не было,таракан упал бы в миску с тестом и утоп, и пробуя пирог, она бы раскусила этого таракана,ей бы показалось, что на зуб попал цукат. Тараканы в это время, в пределах отдельно взятой кухни Саши, имели вкус фруктов,и никто-никто об этом не догадывался, ведь Саша не умела печь пироги.

Виктор служил помощником кого-то там в министерстве, которое занималось международными отношениями. Его отец наместничал в далекой губернии, а сын после обучения разным премудростям в институте для самой хитрой молодежи решил обосноваться в столице. Саша ему приглянулась. Тихая, услужливая. Хорошая большая квартира в центре. Чем не невеста для будущего дипломата?

Наконец, Софья увидела это чудо. Виктор был неприметен, со сплющенной уже начинающей лысеть головенкой и бессмысленным сморщенным личиком. Прищурил бесцветные глазки, сканируя Софью. Пунктуальный, правильный,безнадежно примитивный.

Порой Софье казалось, что подругу одолело настоящее слабоумие.

- Витя такой чувствительный, такой чистый, такой ранимый... Он нуждается в гармонии и любви...Мне страшно за него. Он должен жить в прекрасном саду,дружить со стрекозами, дышать цветами,пить нектар... И я этого добьюсь для него!

- Как же ты преувеличиваешь... - вздыхала Софья.

Очередной раз за свой долгий век она убедилась, что любовь - иллюзия. А раз так, настоящее искупление невозможно. Ни для Саши, ни для нее самой.


4.

Не все люди приспособлены пылесосить. Некоторыеподолгу или никогда не заглядывают под свою собственную кровать.А это опасно!Заглянешь когда-нибудь - там и пыль, и какие-то картоночки, деревяшечки, и совсем странные предметы... Испугаешься. А то и ползает что-нибудь. Однажды Сашка увидела там крокодила... И в карманах она носилакучу ненужного. Хотела достать платок, а ее цапнултарантул... Сашка пришла к подруге совсем растоптанная, плоская.

Это Виктор походя растоптал ее. Более успешная особа, дипломат, посол, поманила его... Ему самому до такого назначения еще долго и трудно ползти. А тут - готовенький, вполне упакованный и блестящий посол. И он побежал, топоча и топча все на своем пути... Хотел расстаться мирно, но случайно вытоптал вселенную.

Посол Кении. Удивительно, но Витя выбрал для себя тот же сад с фруктами и стрекозами... Он скрылся в цветочной дымке,а Софья пыталась смыть с подруги грязь и залечить ее раны. Но Сашка не хотела залечивать раны. "Это же следы его подошв!" - говорила она, - "это все, что у меня осталось на память о нем, пусть будет". Ведь это замечательно отвратительно устроено, что никакой на свете закон не ограждает человека от жестокости самых близких. Даже в таких человечных "правах человека", ничего не говорится о том, что человек имеет право не быть преданным.

Со временем отмыв всё же въедливую грязь, Саша вынуждена была признать, что прохожий ничего не искупил. И сделала выводы, которые непогрешимой логикой пугали даже бесстрашную Софью:

- Если я целуюжизнь, лет пятьдесят, проживу с любимым в согласии - а что если это случайность,и он не предал меня только потому, что мы умерли днем раньше? А мог бы растоптать на пятьдесят первом году идиллии? Вот и невозможно любить пятьдесят лет, как и пять минут. Даже если любовь вроде бы есть,ее нет. Любовь зачеркнута, стерта с карты мира. И мир пуст.

- Это - если он случайный прохожий. Но если - настоящий, прекрасный, все будет по-другому... - тихонько возразила Софья. Она стеснялась своей детской наивности. Потому что была старше Саши, и прожила на свете намного дольше.

Сашка только рукой махнула, и продолжала безжалостно разоблачать. Себя, подругу, мир.

- Каждый школьник знает, что любовь - результат действия гормонов, причина всех вздохов -физиологическая. Репродуктивная функция организма. А мы не хотим верить! И даже самая поэтичная любовь. Возьмем пресловутых соловьев. То, что о любви говорит все радостное,живое - птичий щебет, цветение, и ветер, наполненный пыльцой, трепещущая весной земля, ночь, утро,солнце,луна - даже это работает на общепринятую теорию - любовь - здешнее, природное явление. Вечность ни при чем.

- Ну не обязательно... - робко возразила Софья. - Может быть больше одной причины у одного явления...

Сашка замотала головой.

- Не нужно обманываться. Одни гормоны всему виной. Человеку кажется, что душа страдает и рвется,томится по чуду, что-то великое хочет сбыться... А это - химия организма. Когда гормоныперестанутвырабатываться,человек уже не поймет даже чего хотел, о чем волновался, чего ради мучился... кого искал...

Сашка взглянула на подругу. Теперь взгляд ее был жалобным и растерянным.

- Так вот, Сонечка, я все это понимаю. Но продолжаю обманывать себя. Запрещаю разуму. Силой держу себя в иллюзии! На что-то надеюсь, чего-то жду... Дура!

И Софья поступала так же. Хотя прожила почти миллион лет, и не встретила искупителя. Но каждый порок мираприбавлял любви к нему, небывалому - чем негоднее мир,тем больше нужно искупить. Его образ становился все прекраснее...


5.

Однажды Сашка брела после работы со своим увесистым портфелем. Она ступала в толстом слое желтой ароматной пудры, которой земля освежает свою толстуюкоричневуюмордуразв год.Каждая крупица этой пудры - лист причудливых изгибов.Пудра удивительно громко шуршала под ногами. Сашасмотрела,какворобьи качаются на полуголых ветках - совсем маленькие,ужатые осенью воробьи, и пыталась понять, грустно им или ничего.Шуршание усиливалось, нарастало,как будто бы к перкуссии ее шагов присоединялись еще и еще инструменты - такие же, но другого тембра и громче. Саша затаила дыхание,угадывая мелодию. Шуршание стало оглушительным. Сашу треснули по голове,кинули об землю,и вырвали руку,в которой путешествовал портфель.Боль разорвала мир. Саша ничего больше не видела - ее глаза растоптали. И хотя боль мешала жить,она не помешала вылупиться мысли, которая получиласьтакаякрупная и толстая,как будто собиралась жить вместо Саши, за ее счет: "Не успела!"

Она так и не встретила искупителя.


6.

Прошло пять тысяч лет, а Софья все еще скучала по Сашке. Жизнь подруги оказалась одним мгновеньем. Софья так хотела ее защитить, заключить в какую-нибудь колбу, теплицу, но теплицы не нашлось. Софья послужила для нееещеоднойцинией-заслоняла, насколько могла, от ядовитого света. А Саша оказалась такой же хрупкой цинией-однодневкой для нее.

Софья была обречена на слишком долгую разлуку с любимыми. Насколько же это труднее - скучать тысячи лет, чем даже несколько десятилетий, как это бывает с обычными людьми! И насколько труднее - без надежды на встречу.

За тысячелетия ее любовь нисколько не побледнела.Сашин образ болел в душе, хотя от Сашиных костей и праха не осталось.А Софья случайно увидит в автомате Музея Древнего Мира сыр "Чеддер",и думает -нужнодля Сашки взять, пальчики оближет... И только потом опомнится - нет ее на свете.

На дворе стоял семьдесят второй век. Софья теперь работала консультантом по истории. Она славилась энциклопедическим знанием древности. Львиную долю времени проводила в разъездах по миру со своими консультациями и докладами. Которые нужны были многим, от ученых и до киношников.

Теперь она консультировала кинорежиссера, который готовил историческую постановку.

Кино к семьдесят второму веку переменилось. Фильмы не снимались, древние движущиеся картинки даже удивляли условностью и наивностью формы. Театр был забыт и подавно. А массовым развлечением стали грандиозные натуралистичные постановки. Совершенно натуралистичные, полная реконструкция жизни. Условностью оставались только зрители. Велись бесконечные бессмысленные споры о том, является ли кино искусством... Или, может быть, спортом?

Как бы то ни было, исторические постановки требовали доскональной реконструкции быта древних людей. Они делались на основе документальных материалов,ископаемых обрывков хроники того времени. И привлекали к себе интерес именно музейной достоверностью. Так что самым важным человеком для постановщика стал историк-консультант. И не было в этом равных профессору Софье Нун, которая теперь чинно восседала на стуле перед режиссером Пампарамом.

Имя, данное ему родителями в период несознательного детства, Пампарам забыл. Зато вторым он нарек себя сам, повзрослев -обычай семьдесят второго века. Взятое имя зачастую бывало красноречивей данного. Звучное и веселое имя Пампарам идеально пристало к нему. А вот фамилии сделались архаизмом, одной из непонятных и неудобных, но колоритных и загадочных черт жизни древнего мира. В древности люди могли зваться Убейзайца или Заплатка. Фантастика!

Пампарам был веселым, шумным, амбициозным, склонным к самолюбованию человеком. Несмотря на крупное и несколько даже громоздкое телосложение, носил франтовской наряд - яркое оперение тропической птицы. В таком эпатажном прикиде мог чувствовать себя непринужденно только предельно яркий и артистичный человек. Ведь и в природе ярче попугая птицы по-прежнему не водилось...

Одежда семьдесят второго века напоминала ладную упаковку. Она отличалась от сложной одежды древности практичностью. Изготавливалась из высокотехнологичных материалов, всегда поддерживала комфортную температуру и влажность. Сидела, как влитая,мгновенно облекала тело или сбрасывалась при помощи кнопок под мышками. Декоративность материала ограничивалась только фантазией художника-дизайнера.

Одежда профессора Нун представляла собой шкуру варана. Такой же шершавый материал с имитацией грубых швов. Но узоры складывались из неразборчивых письмен, начертанных на папирусах, бересте, бумаге - все это были древние атрибуты учености.

Пампарам обрисовал свой замысел в самых общих чертах. У него еще не было сценария, не было ни наметок сюжета, ни тени героев. И он не представлял, какие события лягут в основу постановки. Выбрал только век - двадцатый - просто потому, что то тысячелетие не было еще заезжено, а число круглое...

- Где-то двадцатые века... - сказал он.

Профессор живо поддержала:

- Двадцатый век - интересное время. Краеугольное. Один поэт тогда сказал: "Век двадцатый - век необычайный. Чем он интересней для историка, тем для современника печальней..." Действительно было так! Тогда зло зашкалило, настолько, что люди впервые вывели законы человечности!Условились придерживаться их.Таким образом провозгласилиперед всем светом свою видовую значимость. То есть попробовали войти в должность людей со сводом четких правил, который назывался "Права человека". Вы наверняка помните - это из школьного курса "Истории древнего мира".

Пампарам сомневался, что он что-то такое помнит.В последующие тысячелетия происходило слишком много ярких событий. Софья кивнула.

- Вы правы. К сожалению, попытка войти в должность людей провалилась, и нечего об этом помнить. Потому что люди попросту не заинтересовались возможностью стать людьми. Некоторые и вовсе не заметили открывшейся дверцы. Даже тогда. Тьмы и тьмы равнодушных супротив горстки первооткрывателей. И тьмы проходимцев, играющих на наивности этих прекраснодушных пионеров... Так что и после формирования законов человечности подонки общества продолжали преуспевать. А палачи - процветать. Жертвами закономерно становились герои - лучшие из людей, неравнодушные, самоотверженные, не боящиеся поднять голову и сказать правду. А когда их уничтожали, воспитавшие благородных детей родители погибали от душевных терзаний...

Алчностьвладела людьми на правах главной страсти. Мир был подобен песочнице,где детки калечилидруг дружку, отнимая игрушки. "Ваня дал тебе совочек, дай ему твою машинку! Не бей его!Ах, как не стыдно песок в глаза..." - сокрушались редкие блаженные бабушки.

Таких бабушек, бывало, днем с огнем не сыщешь.Сплошь и рядом в морщинахстариков читались примитивные и отталкивающие чувства - злость, алчность...И новенькие неизборожденные лица детей смотрели туда же.Не маячило ничего другого. Люди были безобразны, их фигуры выражали их пороки. Они прилежно постигали искусства уничтожения. Упражнялись в жестокости. Даже кичились низостью, малодушием. Женщины не так увлекались оружием, но были кусачими зверьками, или подлыми тварями, которые только на солнцепеке у моря делались ленивы, пусты, неопасны...

Вы знаете, век был Чугунный, из материалов преобладал металл. Жилища запирали на замки. Двери делали крепкими, стальными. Ценности хранили в стальных сейфах, пространство преграждали чугунными стенами... Чугун, может быть, кажется игрушечным материалом по сравнению с сегодняшними технологиями, но для тех времен это была довольно существенная преграда... Целые заводы изготавливали одну только колючую проволоку, которой можно было обернуть земной шар несколько раз...

А люди оставались ещедостаточно церемонны,и в обществе в основном сиделинеподвижнонастульях, вот на таких, вот так, как я теперь. Норовили скрыть свою дикую сущность.

Профессор Нун приняла совершенно искусственную позу, выпрямила спину и положила руки на колени, демонстрируя посадку древнего человека. Пампарам в удивлении за ней наблюдал - сколько же она продержится таким образом. Сам он вольготно расположился на пуфе. Пуфы были мебелью чрезвычайно пластичной. Они принимали любую форму, чтобы поддержать тело человека в пространстве.Можно было зависнуть в воздухе любым манером - пуф подлаживался.

- И что же, долго так приходилось сидеть?

- Все время, пока на людях... Удобно развалиться можно было только у себя дома.

Консультация проходила в кинопавильоне. Только потому там и оказался этот стул, и еще некоторые странные предметы. В павильонах делались кинопостановки, а между постановками они служили складами, где киношники хранили свой скарб - специально изготовленные предметы быта разных эпох, обломки несуществующих реальностей, иногда довольно крупные обломки. Павильоны отличались грандиозными размерами. Здесь при надобности мог разместиться городской квартал, или набережная с фрагментом моря. Софья заметила в дальнем углу Останкинскую башню - копию, воссозданную по обрывкам хроники. Она лежала на боку, отчасти засыпанная прочим скарбом.

Но даже в этом подсобном помещении чувствовалось, что на дворе - семьдесят второй век. Не было запаха пыли,затхлости, лежалости. Напротив, здесь пахло озоном, душистыми травами - как после грозы. Серо золотисто розоватый свет почивал на всех поверхностях. Таким освещение бывает, когда из-за темной, усталой и растрепанной, уже обессилевшей грозовой тучи прорывается первый мокрый луч солнца, и мир сияет.

Атмосферы в помещениях семьдесят второго века полностью зависели от вкуса и благосостояния домовладельца, были разнообразны и фантазийны. А обстановки комфортны, но минималистичны, поверхности покаты и лаконичны.

Софья иногда скучала по красочному древнему быту, угловатости полок, дощатых полов и бревенчатых стен, даже по паутине. По громоздкой мебели - пузатым комодам и стройным стеллажам, чьи полки порой складывались нотным станом. По всему этому устаревшему, сделавшемусяненужным людям племени предметов...

- В жилищах, в деревянной мебели, встречалась и своя красота, - принялась она объяснять режиссеру, - конечно, все это бывало неудобно для жизни, громоздко... Люди ударялись об углы... И дышали пылью... Но каждый такой предмет был интересен сам по себе, а не просто полезен и комфортен. Можно было жить как будто в музее - любуясь... Хотя и неудобно.

Техника как раз зарождалась в двадцатом веке. Люди научились ловить волны эфира. Если раньше о скорости и силе только мечтали, то в то время эти древние бредни отчасти воплотили - в металле. В глубине морских вод плавали полые металлические капсулы с людьми. Эти громоздкие капсулы должны были, притаившись у соседнего берега,подслушивать и подсматривать. Иногда они тонули вместе с людьми. Низко, прямо над облаками, в небе шустрили металлическиелетательныеаппараты,похожие на чайку или коршуна.И эти тоже могли рухнуть на землю и разбиться. И всё же, некоторые из этих машин, преодолевая страх, вопреки разуму, навострились танцевать в небе вальсы - в одиночку и парами! Металлические капсулы летали и в Космос. Ранние мифы о марсианах возникли тогда.Не путайте с мифами о циклопах и прочих чудовищах, которые в предыдущие времена заселяли подземелья, пещеры, морское дно. Ну а потом переселились на Марс, потому что небо утратило декоративное значение, и сталопочвой для нового мифотворчества.Колесницы, отправляя к далеким планетам, опрыскивали заговоренной водой, чтобы им лучше леталось, как раньше это делали со скрипучими телегами... Да, представьте себе.Жрецы и ведуны разных мастей имели прежнюю власть над неизбывно примитивным людским стадом.

И первые автомобили тогда появились... Тоже металлические, неповоротливые, они могли ползать только по земле, довольно неуклюже и медленно. Ими сложно было управлять, они бились, били и калечили людей. А вы представляете себе древнюю мебель, утварь, одежду? Я надеюсь, вы просмотрели учебные фильмы о Чугунном веке? - строго спросила профессор.

Как будто Пампарам был студентом, а не постановщиком уже нескольких довольно успешных картин. Ну конечно же, он пересмотрел все, что возможно, о выбранном времени. Но мог и не смотреть. Когда Нун рассказывала, картинки ярко и красочно вставали перед его внутренним взором. Она умела изобразить словами. Он видел и неуклюжие плавучие капсулы, и металлические летательные аппараты, и допотопные громоздкие катушки - и все ярче, чем при просмотре архаичной хроники, без помех.

- А метро... Как же мне объяснить вам... - задумалась Софья.

А он уже видел себя в допотопном вагончике, длинном и узком. Вагон этот с металлическим скрежетом нессяпо узкомутоннелю сквозь подземелье. Мрачные неопрятные люди - одни сидели боком к движению, другие нависали над теми плотной толпой. Пампарам чувствовал и себя впечатанным в людскую массу, да так, что не мог пошевелиться. К нему притиснули рядом стоящую девушку. Она была одета, как на древних фресках -в куртку и джинсы. Глаза прикрыты. Непонятно, она дышит, или нет. Но вот человеческое тесто вываливается из вагона... Пампарам встряхнулся и расправил плечи. Девушка открыла глаза, вдохнула воздух и вцепилась в металлическую палку, пытаясь удержать равновесие, потому что вагон затрясся, набирая скорость. Ее нещадно мотало. Она была похожа на бледную травинку, танцующую на ветру. Пампарам разглядел неровные ошметки волос на затылке и полоску обнаженнойшеи между шарфом и шапкой. Странный все же вид транспорта,такой мрачный, как будто предназначен развозить обитателей преисподней, а не живых людей, нуждающихся в воздухе, солнце, свете, тепле и неге...

Пампарам поднялся с пуфа, встряхнулся, расправил плечи, отгоняя мрачные призраки прошлого.

- Я думаю, мы можем сделать перерыв... - заметил он.

Профессор Нун кивнула.

- Пожалуй.

- Перекусить. И вы как раз расскажете о том, что тогда ели, и что пили?

Нун встрепенулась.

- А давайте, мы с вами выпьем кофе... Как это делалось в старину!

- У меня здесь нет этой кофи, и вряд ли есть в здешнем автомате, - развел руками режиссер.

- Но это можно найти в автомате Музея Древней Истории. Я слетаю на моей катушке мгновенно... Ведь наши катушки куда проворнее древних! - профессор говорила уже на бегу.

- Не надо излишне усердствовать,- возразил Пампарам, - лучше опишите словами, что такое кофя, я представлю.

- Я бы сама вспомнила этот вкус с удовольствием.

Софья задержалась у зеркала, надевая легкий яркий шарф. Одно мановение руки - и ткань прочно и красиво облекла ее шею. Но только щарф был не нужен, одежда итак защищала эту область. Просто декоративный предмет, излишество. Пампарам удивился такой женской слабости в профессоре Нун, и даже слегка умилился.

Нун вернулась быстро. Шарообразные пластиковые катушки позволяли носиться по городу с комфортом и со свистом, и при этом были вполне безопасны.

- Что ж, приступим, - потер руки Пампарам, - очень любопытно!

И только теперь заметил, что воранья шкура профессора измазана липкой грязью,а к ноге пристал жухлый лист. На дворе стояла промозглая осень. Профессор выглядела растерянной.

- Я упала. Спешила очень. Уже катушку отпустила и шмякнулась около павильона. Кофе не нашла, это, оказывается, редкость даже в Музее Древностей. А ничего, зато сыр есть, "чеддер". Тоже продукт из тех времен. Отличный сыр. Может, с пеной даже пойдет.

- Не ушиблись? - Пампарама удивила неловкость и замешательство славного профессора.

- Нет.Кажется,не сильно.Вот шарф испачкала, жаль. - Она держала в руках пеструю тряпочку и старательно терла пятно.


7.

Профессор объяснила, как нужно ставить стол.Пуфы, современная мебель, могли не только поддерживать тело человека в пространстве, но благодаря своей пластичности трансформировались в столы и вообще в любой крупный предмет, которыйможет понадобиться в быту. Пампараму с непривычки показалось очень неудобно сидеть за столом, к тому же на твердом стуле.

Посуды 20го века на складе не нашлось (для фильма ее только предстоит изготовить в соответствии с картинками, под присмотром профессора), пришлось использовать обычную посуду - универсальные чаши идеальной формы и материала, которые подходили для всего. Профессор водрузила на стол такую чашу с сыром. Пампарам воззрился на загадочный продукт, потом взял шарик и принялся катать на ладони, разглядывая.

- Тогда это было другой формы. Угловатыми кусками. Или цилиндрами. - Профессор изобразила руками размер и форму, - и все продукты примерно такие...

- А как же их клали в рот? - удивился Пампарам.

Пена искрилась и лезла через край посудин, а края вытягивались, не пуская ее. Пузырьки весело пощелкивали. Острая, с ароматом полыни, имбиря, тимьяна, чабреца и солнечной пыльцы одуванчика, пена бодрила и веселила.

Пампарам пристально, по-режиссерски, глядел на Софью.

- Вы настоящая, живая. Даже не скажешь, что профессор. Я был очень приятно удивлен, сегодня впервые увидев вас. И сейчас... все более удивляюсь.

Он протянул руку и коснулся ее пальцев, взял ее руку. На каждом ногте он увидел галактику. Мириады солнечных систем и планет, вращающихся по своим орбитам. Одни солнца зажигались, другие гасли. Пампарам засмотрелся. Нун покачала головой.

- Это вы интересно подметили. Я слишком живая - может быть, поэтому так долго живу...

Она долго живет? Она кажется слишком молодой даже, чтобы носить ученую степень. Пампарам действительно с трудом верил в это профессорство, хотя и убедился в отменной эрудиции этой женщины.

- Простите, я отвлеклась... Не будем говорить обо мне, продолжим о вашей постановке, - заметила профессор.

- Да, конечно, не будем терять времени. - Пампарам отпустил ее руку. Теперь мерцание галактик завораживало его взгляд издали. Такого технологичного маникюраон еще не встречал.

- У вас уже, должно быть, сложилось общее впечатление о двадцатом веке? Тогда приступим к конкретным историческим событиям - только это очень страшно. Я вам уже говорила, что зло тогда зашкалило, а человечных людей была лишь горстка, и их истребляли...

- Надо же, а я думал, подлее нашего века не было, - заметил Пампарам.

Нун задумалась, покачала головой, печально тихо улыбнулась.

- Человеческое общество всегда отличалось подлостью. И мир нуждался в искуплении. В том веке жила одна девушка, почти ребенок, Сашка, и она говорила: "Стыдно быть человеком..." - Софья подняла взгляд на своего слушателя, и прибавила,- она-то была ни к какому злу непричастна. Я хорошо ее знала. Да, я жила уже тогда. Простите, что опять говорю о себе. Не знаю, что на меня нашло - обстановкой, должно быть, навеяло...

Софья обвела рукой окружающее пространство, полное странных предметов.

Пампарам глядел на нее внимательно и недоверчиво.

- В такое нелегко поверить. С какой стати все люди живут век, а вы - тысячелетия? При том что самая современная наука не достигла таких результатов. Даже дольшедвухсот лет никто еще не протянул в здравом уме...

- Я - нездешняя. - Просто объяснила Нун. - Я из бессмертных людей, издалека. - Она махнула рукой куда-то в сторону. -Мы зовем нашу планету "О", если вам интересно. - Долгий певучий звук.

Пампарам глядел на нее обескуражено. Неужели сумасшедшая? Софья принялась успокаивать его:

- Ничего особенного, мы почти такие же, как вы, живем совсем так же, только наука и техника у нас посильнее, потому что знание и умение накапливается, не нужно каждому поколению учиться заново... А так мы обычные люди.

Пампарам пытался вникнуть в этот бред.

- Никогда не слышал ничего подобного. Теперь доподлинно известно, что Млечный Путь необитаем... Ну и другие галактики, очевидно, тоже...

Нун покачала головой.

- Мы живем очень далеко. Вы про нас не знаете, потому что людям до нас не добраться, а никто из наших до сих пор не решался ступать на Землю. У нас, представьте себе, считают, что смерть заразна. Я первая решилась. Пока жива. - Она иронично, и в то же время зябко улыбнулась. - Я пришла сюда в поиске людей. Но оказалось, что на вашей планете очень тяжело любить и дружить. Потому что друзья уходят. Я потеряла многих...

Пампарам поймал себя на том, что почти поверил. Бывает, какой-нибудь бред неожиданноподкупает. Особенно,когда излагает обаятельный собеседник. И невольно думаешь - можетбыть, и на самом делев этом местепроизошел пролом в сейфе нашего ограниченного мира?

- Понимаете, мы очень тоскуем по любви. Особенно сильно оттого, что живем вечно. Вы представляете, что такое вечное одиночество?И вот тоска наша делается огромной, как вселенная.И по дружбе мы тоскуем, потому что у нас такая подлость вечная, до которой даже вам, смертным, далеко...А вечную подлость можно вынести только благодаря дружбе и любви. Понимаете, нужен кто-то, кто был бы так прекрасен, что искупил бы все одним своим существованием... Я обшарила всю нашу планету, узнала всех до единого человека! И поняла, что там искупителя нет! Вот я и решилась прийти на вашу Землю. У вас здесь появляются новые люди, и всегда остается надежда, что он придет невесть откуда. Я здесь давно, с тех пор, когда люди еще не умели писать... И до сих пор жду.

- Неужели за все века,за всю историю, на всей Земле, ни один человек не был достаточно хорош для вас? Вы ведь видели всех,всех до одного?- в словах Пампарамапослышалоськакое-то детское любопытство.

- Что бы искупить все зло, - профессор помотала головой, - ни один. Но я еще в пути... - Она взглянула на часы. - К сожалению, нашу консультацию придется отложить. Мне пора лететь! Симпозиум в Австралии начинается через два часа.

Она пожала Пампараму руку, а убегая, задержалась на миг перед зеркалом, чтобы намотать свой шейный платок.







Комментарии читателей:



Комментарии читателей:

Добавление комментария

Ваше имя:


Текст комментария:





Внимание!
Текст комментария будет добавлен
только после проверки модератором.