Чудо

 

Тише сна, тише сна,

Тише облака льняного

Проплывает даль земного

Мимо кроткого окна.

 

Чуть дыша, чуть дыша

Шепчут ходики прилежно,

И круглеет безмятежно

Их стеклянная душа.

 

Далеко, далеко

Лунный свет белеет в чаще,

И течет по звёздной каше

Золотое молоко,

 

Над землёй, над землёй

Золотым потоком льётся.

Чудо кружит и крадётся,

Как пушистый кот лесной,

 

За луной, за луной.

Я загадывать не буду.

Я боюсь, что это чудо

Вдруг случится не со мной.

  

 

Лилии, луны, лагуны

 

Всё повторяется, кроме

Времени вечной погони.

В смерти подобной истоме

Падают листья в ладони.

 

Как ни смешаются руны,

В дебрях тумана едины

Лилии, луны, лагуны,

Луны, лагуны и льдины.

 

Крошатся замки из глины.

Сну бесконечному рады,

Дремлют луга и лощины,

Листья, леса и лампады.

 

Лодка скользит мимо ивы,

Лёгкие волны лаская.

Неразделённо-красивы

Лебедь и пена морская.

 

Лебедя белые перья

Луч озаряет лиловый,

К лунам льняные поверья

Тянутся стеблями снова.

 

В ласковом свете лиловом

Смутно, прозрачно наивны

Лилии, луны, лагуны.

Луны, лагуны и льдины.

 

 

Легенда

 

Он казался беспечным, как бог речной,

Но в глазах стыл зелёный холод.

Он смеялся не раз, говоря со мной.

Он был светловолос и молод.

 

Он, бродяга без места, любви, души –

Оттого-то и прост, и весел,  –

У порога небес в неземной глуши

Свою душу на гвоздь повесил.

 

Он туманы любил, мало ел, ловил

Перемены погоды чутко.

Всё, что он без улыбок нам говорил,

Было шуткой иль стало шуткой.

 

Уходил, и его укрывала мгла,

Оставались всегда другие.

И, казалось, его ждут вдали дела,

Но никто б не сказал, какие.

 

И немало сердец, тщетно трепеща,

Вновь цеплялось – постыдно, всё же –

За летящие складки его плаща

И ботинки из крепкой кожи.

 

Я была младшей дочерью и весне

Поклонялась, гуляя в клёнах.

Но бывало порой слишком тесно мне

В безмятежных глазах зелёных.

 

Мы встречались не раз. Я любила петь

Про высоты и боль святую.

Он молчал и, пронзая лазури твердь,

Видел вечную пустоту.

 

 

Русалочка

 

Я сыпала снег из ладони на голое поле.

Спала на соломе,

смеялась без смеха,

плясала на иглах и сеяла ветер.

Я море ловила в озябшие сети,

смотрела на птиц и стояла на пристани дикой,

пустынной, босой.

Я питалась акридами, мёдом

и горькой росой.

Собирала по камню и строила замок,

искала дорогу в песках и всё думала:

можно ль из радуги выкроить мост

и добраться

до Бога,

до светлых очей Его, молча спросить:

сколько Ты мне отмерил прожить?

Потому что, Господи,

не надо мне вечности!

Дай только душу, одну, человеческую,

чтобы однажды на пашнях Твоих

встретить его – или их? – и утешиться,

издали видя влюблённых.

Не спрашивай,

стоит ли он стольких жертв и не много ль

в истории мира безумных. Ведь в том

и загадка,

не так ли?

Дни утекают за днями по капле,

и можно поймать журавля,

реки сделать послушными,

горы засыпать песком и разрушить,

но в мире есть то, что нельзя удержать:

время, летящие звёзды –

и сердце.

 

Встреча по дороге мимо Хореографического училища к Музыкальному колледжу

 

Случилось – я невольно забрела

В неброский парк, оттаявший слегка, и

В красивый дом, где жили зеркала

И белые создания мелькали,

Чья жизнь – нелёгких танцев череда.

А был другой, где клавишно, воздушно

Рождались звуки, тая, как вода,

Переливаясь из кувшина в души.

Два прошлого навстречу вышли мне

Нежданно, не касаясь снежной пыли.

Лилось вечерне пение в окне.

Мы, может быть, о чём-то говорили…

 

Они, как люди, встреченные мною,

Шли рядом с грациозной простотою,

А вечер сыпал снег на их жакеты.

Со мною шли правдивые сюжеты

Моей души – как будто бы в начале,

Но не совсем, и мы о том молчали.

 

А ветер сыпал пригоршнями ноты.

Мы разные избрали повороты,

День отгорал, светя усталым глазом,

Они глазами улыбнулись разом,

Незримо, не спеша, необратимо

Кивнули – и прошли, чужие, мимо.

 

 

Бальмонт

 

Стихи капризны. Их упрямый нрав

Неважно поддаётся дрессировке.

Они спешат сказать, что ты не прав,

Что всё не так и нет ещё сноровки,

 

Что третья строчка – сущий крокодил,

В десятой с ударением неладно.

И если им собой не угодил

Хотя бы раз – немеют беспощадно.

 

Порой они манят издалека,

Давя вблизи суровым сводом правил…

«Рождается внезапная строка!» –

Изрёк Бальмонт и, видно, не лукавил.

 

Прекрасно, что Бальмонту повезло

Со строками в столь каверзном вопросе.

Мне, для потехи или же назло,

Они являться не желают вовсе.

 

Я целый день боролась со строфой,

Во сне искала рифму к слову «яппи»,

Но вдруг ко мне пожаловал домой

Бальмонт с зонтом коричневым и в шляпе.

 

Он в кресло сел, не дожидаясь слов,

Вздохнул, сказал: «Прекрасная погода…

Нет лучшей для создания стихов…».

А я сказала: «Но… какого года?»

 

Бальмонт в окно печально посмотрел

И сообщил: «Романы надоели.

Бальзак неплох, но Санд – уже предел».

А я сказала: «Правда! В самом деле!»

 

Он мне поведал: «Очень некрасив

Пейзаж в окне. Съезжайте из неволи!

В Испании покушайте олив,

В Италии промчитесь на гондоле.

 

Наймёте дачи, поглядите свет,

Запишете сказания и были…»

Я робко объяснила: «Денег нет.

Нам за февраль ещё не заплатили».

 

Тут он закрыл трагически глаза,

Промолвил: «С вами скучно отчего-то!»

И испарился резво, не сказав,

Как научиться сочинять с разлёта.

 

С утра пейзаж был вял и бледно стыл

Немногословным хмурым колоритом.

Неактуальным сделался распил

Громоздких строф: Бальмонт его затмил..

Что он хотел сказать своим визитом?

 

На выставке авторской куклы

 

Зима белела вьюжно в клубах пара,

В аккордах снежных фуг и увертюр.

Метелью нас умчало с тротуара

В Страну чудес, страну миниатюр.

 

Она населена народцем скромным,

Изящным и не ведающим зла.

Внимательно, задумчиво и томно

Игрушки смотрят вслед из-за стекла.

 

Здесь барышни под пышными зонтами

Рассеянны, в мечты погружены.

А кролики в перчатках и с часами

Толпой малюток – сов окружены.

 

Склонилась мирно к жёлтому вязанью

Старушка, на ковре сидят коты.

Мерцают и поблёскивают тканью

Одежд своих принцессы и шуты.

 

В лучах несмелых солнечного света,

Как тронный зал, виднеется проём,

И там среди азалий дама – Лето

Стоит с Царевной – лебедью вдвоём.

 

Их множество; им незнакома скука,

Наполнен смыслом каждой куклы взгляд,

И тишина такая, что ни звука

Не пропадёт, но все вокруг молчат.

 

И впору у существ прелестных этих

Спросить (в надежде получить ответ),

Благополучно всё ли в высшем свете

Их королевств, которых вправду нет.

 

 

Магия луны. Фантазия по работе Доры Нейфельд

 

Если повесить на стену дождь,

Он в сумрачном забытье

Начнёт шелестеть, погруженный в своё

Неясное бытие.

 

У созданных кем-то полотен век –

Не вечность, но где-то треть.

И если повесить на стену снег –

Он будет лететь, лететь,

 

Морозить и таять – подставь ладонь, –

Нездешняя благодать.

И если повесить на стену огонь –

Он будет плясать, плясать.

 

Но лунные дебри остерегись

Вносить как забаву в дом.

Их тонкие ветви уходят ввысь

И скованы синим льдом.

 

Не знаешь наверно, какие сны

Коснутся твоей руки.

Там оклики северных чащ слышны,

Но слишком они звонки,

 

И тканый их плен как большая клеть,

Где заперто божество.

А синий огонь будет тихо петь

Про время и волшебство.

 

 

Замок. Фантазия по работе Любавы Бутаковой

 

Вечно смотреть на струящийся свет золотой,

Замок, и мост, и хрустальной воды переливы.

Можно ли видеть реальность нездешней такой?

Так беззаветно ловить её звуки, мотивы?

 

Это видение чуда пьянит, как вино.

Краски его утончённы, легки и певучи.

В лучшую сказку из лучших живое окно,

В небо, где тучи… плывущие лебеди… тучи!

 

Бурно вскипают они и, касаясь земли,

Перетекают друг в друга взволнованно-пенно.

Что за судьба уготована замку вдали?

Кто охраняет покой его нощно и денно?

 

Чей это сон, сон во сне, сновиденья поклон?

Мир фантастический кистью чудесной расцвечен.

Нет! Не считайте, что здесь обрывается он:

Я полагаю, что он, как душа, бесконечен.

Петербургские зарисовки. Пушкину

 

Весна – но с прежней живостью рисуется

Старинный град над сутолокой уличной.

Я шла вдоль стреловидной узкой улицы,

Дома смотрели вежливо и сумрачно.

 

И окна в них темнели, будто омуты.

Они довлели арками и сводами.

И, рябью суетливою подёрнута,

Катила Мойка воды с теплоходами.

 

Желала прикоснуться тихо к свету я.

Переживала боль твою и горе я.

Вокруг меня, в холодный дождь одетая,

Стояла молчаливая история.

 

Когда же я узнала, что не сбудется

Моя мечта побыть в твоей обители,

Как будто постарели разом улицы.

И разбрелись собравшиеся зрители,

 

И двор дремал громадою неслышною,

Стена желтела кротко многоокая.

Лишь в высоте невидимо над крышами

Всё пела, пела птица одинокая.

 

Я шла назад – кафе манили красками,

На Невском ветер промышлял разбоями –

И думала, что в день зимы неласковый

Белело небо так же над тобой.

 

Петербургские зарисовки. Памятник Гоголю

 

Город был щедр: он не сети, а солнце

ткал,

Утренний свет заливал многолюдный

шум.

Но не забуду, как скорбно вдали

стоял

Гоголь за Невским – в крылатке, под гнётом

дум.

 

Осень и лето делили день

пополам.

Гоголь молчал с непокрытою

головой.

Дождь моросил, люди шли по своим

делам.

Он оставался недвижен, как

неживой.

 

Руки в глубокой тоске на груди

сложив,

Думал одно на ветру и в палящий

зной:

«Как безнадёжна ненастная эта

жизнь!

Как мне хотелось увидеть её

иной!..»

 

Так он стоит. И, эпохи замкнув в

кольцо,

Эхом земным светоносный его

двойник,

С неба спускаясь, глядит на своё

лицо,

Строки шепча не написанных ими

книг.

Март

 

Прощай, зима! Под гнётом вязких туч

Не возвышайся хмурой серой кручей.

Сегодня март особенно певуч –

Но завтра станет он ещё певучей.

 

Он отряхнёт от снега города,

Запустит кровь звенящим диким током,

Броню зимы взломает без труда

И разольётся радостным потоком.

 

Он отомстит за долгий этот год!

Всю дребедень со сбитого порога,

Я знаю, он с собой не заберёт,

Но окрылит – а это очень много.

 

Он протрубит, взорвав седую глушь

Победным громом лучезарной меди.

И пусть черны дворы в объятьях луж,

Пусть за стеной ругаются соседи,

 

Пусть не всегда опорой служит речь,

Пусть рвётся там, где латано и тонко,

Мне надо верить, чтобы уберечь

В себе самой наивного ребёнка.

 

Я верю в добрый путь и краткий миг.

Я верю в чистый звук и звуку внемлю.

Я верю в сны и мудрость старых книг.

Я верю в то, что солнце греет землю.

 

Я верю в поэтический азарт.

Я верю в мёд и яблочную мякоть,

И потому – сметай преграды, март!

Ты так красив, что я хочу заплакать.

 

Призраки

 

Из окна виден лес. Пахнет свежим бельём и травою.

Небо над головою.

Мимо нашей ограды – гуденье и грохот мопеда.

Долог день до обеда.

 

В сад идти не хочу. Пауты и сплетение веток,

Гроздья терпких ранеток.

Я бегу в огород. Там деревня открыта для взора,

Льнёт к ладоням простора.

 

Дед в сарае работает. Бабушка чистит картошку

На уху и окрошку.

Говорит: посмотрю, квас стоит на жаре или бродит.

И идёт. И уходит.

 

Мне за нею нельзя. По дорожкам струится прохлада.

Нет ранеток и сада.

Нет девчонок соседских. Нет дома, о нём мы тужили:

Там живут, но чужие.

 

Я ещё успеваю коснуться малиновой ветки,

Тесной кроличьей клетки,

Оглянуться на дом, на котёнка. И в дымке иного

Я теряю их снова.

Когда ты меня полюбишь

 

Когда ты меня полюбишь,

Прозрачный ноябрь застынет,

Накинет вуаль и вынет

Горсть солнца в венке неярком.

Мы будем гулять по паркам.

Земля не сойдёт с орбиты

И звёзды не грянут оземь,

Когда ты меня полюбишь.

Мы будем сидеть в кафешках

И слушать, как стонет вьюга.

Мы будем искать друг друга

В минутных приблудных лицах,

Тянуться всем сердцем к ветру,

Которого будет много

На площади между нами.

Меж нашими площадями,

Далёкими, как планеты.

Я буду, гадая, где ты,

С тобою гулять по паркам,

Скамейка в пустынном сквере

Приветит нас, но коснуться

Тебя не смогу я даже

Случайно, не встречу взглядом.

Увы, я не буду рядом,

Когда ты меня полюбишь.

И я никогда не стану

Тебя упрекать напрасно

За то, что случилось это

Позднее, чем поздно, слишком,

Безумно, безмерно поздно, 

И так, что нельзя поправить.

Пусть так. Но оно случится.

 

 

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: