ПИКАССО. ФРЕСКА «ГЕРНИКА»

 

Над Герникой

белая Ника

не раскинет солнечно крылья.

Солнце пало.

Солнце зарыли.

Вместо солнца в небе – лампада.

Ей, ничтожной, некуда падать –

всюду смерть.

Опаляет и гложет.

Остывает земля еле-еле.

Умирает белая лошадь.

Мать – глаза от огня почернели –

белым криком ребенка накрыла.

А над нею – довольное рыло

светлоглазого минотавра.

Этот город задушен, отравлен.

Этот город – преддверие ада.

Звероликие в касках рогатых,

ваше время черно и красно!

Спи, Испания, траурным сном,

белым-белым...

Герника, верни

в небо тяжкий огонь –

и воскресни в полуденном блеске!

Не тускнейте от пламени, фрески...

 

 

ПАННОЧКА

 

Нет, не светла, но непорочна.

И с каждый днем – скромней и строже.

И траурней.

Ничья она.

 

И снова день нелепо прожит.

Стоишь ты в кружевной сорочке

и в светлой дымке цвета льна.

Луна – застывшая свеча.

Ты – в ожиданье палача.

 

Ты – в ожиданье вызволенья.

Лишь тени, спутанные ленью,

едва бредут, едва бредут…

 

Ну где же ты, отважный Брут,

храбрец по имени Хома?

Я жажду!

Се – моя тюрьма,

а будет – королевский замок.

 

Ты ждешь Хому.

Приходят хамы

с дрекольем, с воплями, огнем,

грозятся – мир перевернем!

 

Хомяк прижался к прутьям клетки

(но спрятать не забыл объедки).

Да, ты одна. Совсем одна.

Не бойся.

Участь решена.

--------------------

Когда уйдет ночная стража

в свои унылые казармы,

наевшись сплетен допьяна,

то на базаре перескажут

всё, что соседки рассказали:

повержен неприступный замок

и зло наказано сполна.

Жует и слушает Хома.

Глянь – за щеками закрома.

 

 

ПОРТРЕТ ЛИТЕРАТОРА

 

Устав от войны и от мира,

он жил по заветам Толстого.

Мадам некиношная мымра

была его скушать готова.

Пока что – работой грузила,

как будто немножко жалея.

Шепнула ей темная сила:

«Схомячь его в день юбилея

твоей погребальной конторы.

И – красного граммчиков триста».

 

А он, вдохновенно расхристан,

писал про степные просторы.

А он, просветленно неистов,

писал о судьбе фаталиста.

 

А мымра кривилась: «Умора!»

 

Потом он женился внезапно

на Соне, а может быть, Китти.

И петлю приладил к раките

в надежде на лучшее завтра.

Зачем-то покинул столицу,

в деревне растил поросяток.

Три раза хотел застрелиться,

повеситься – вовсе с десяток.

 

Сошелся с красавицей Анной

на почве житейских вопросов:

она обещала обманно,

что дружбу сведет с паровозом,

копила ненужные вещи

и книги с открытым финалом.

Но ей подвернулся помещик

на «мерсе» пронзительно-алом.

 

Герой наш, печален и кроток,

бумаги извел больше воза,

глазея тайком на покосы

и косы веселых молодок.

В судебной погряз волоките,

но вроде бы выиграл даже,

и Соню, которая Китти,

с тех пор звал графиней Наташей.

 

Устав от покоя и лени,

семейной идиллией скован,

хотел он свои накопленья

раздать-раздарить незнакомым.

Но тут заартачилась Китти,

которая будто бы Соня:

достала поношенный китель,

купила гривастого пони.

 

Герой наш из теплой из хаты

подался в степные просторы

и стал называться махатмой,

создателем вечных историй.

 

 

СПЯЩАЯ КРАСАВЦА

(Мелодрама с попаданцем)

 

В роскошном, будто тронный зал, подвале –

засоня в горностаевом манто.

Пускай турниров не было лет сто,

и головы, и копья здесь ломали

и юный принц, и королевский маг.

Итог ничтожен, хоть широк замах.

Куда ни сунься – пыль, тоска и мрак.

Рыдайте, лютни! Злобная колдунья

красотку загубила молодую,

ну, и поместье – акров пятьдесят.

Грехи отцов над девочкой висят!

 

Хмельное разливалось по хоромам,

и грустный граф давился осетром.

Вдруг шибануло посильнее грома –

и в панике зашелся дальний гром.

Ну, рыцари, конечно, похватали

кто верный меч, кто нож, а кто мосол.

Вошел субъект. Представился: «Виталий!»

И тут же по-хозяйски сел за стол.

 

На чужаке – колет в каких-то пятнах,

а шапка-то – ой-ой! – еще чудней.

Он в ножку вепря впился плотоядно,

махнул два кубка, а потом на дне

высматривал неведомые знаки,

молчал, пыхтел, недобро щурил глаз.

Еще хлебнул. И вымолвил:

«Салаги,

чё за проблема, признавайтесь враз!»

Ну, тут все враз, конечно, загалдели

(рыдайте, лютни! развернись, душа!).

Пришелец кулаком пристукнул: «Ша!

Братва, да вы салаги в самом деле!

Ща я изображу вам ход конем!

Ну, где она?.. Следите за процессом!»

Едва взглянул на спящую принцессу –

И в голос заорал: «А НУ ПОДЪЕМ!!!»

 

Она вскочила. Распахнулись очи.

«О, рыцарь! Как прекрасен ваш…колет!»

Он посмотрел на свиту:

«Так, короче:

Вопросы есть? Вопросов больше нет».

 

Рассеялось проклятие старухи.

Вот – новый принц.

С ним счастлива страна.

Из края в край с утра и дотемна

шуршат, шуршат отчаянные духи…

 

 

МЫ

 

А вот сиди теперь кумекай

(судьба строга, строка легка):

мы – дети ядерного века,

друзья полярного зверька.

 

Мы – дети камня, люди-глыбы

(вокруг – цемент, бетон, гранит).

Несчастен тот (судьбе спасибо),

кто нас посмеет уронить.

 

Мы – дети бронзы. Бронзовея,

возводим личный пьедестал.

На нем (чуть выше и правее)

«Превед, медвед!» – скоблит вандал.

 

Мы – дети скромного железа.

Мы – от сохи. До микросхем.

Оно, как водится, полезно

(но, разумеется, не всем).

 

Мы – без изъятья, без изъяна

(строка крепка, башка легка).

У нас душа с приставкой «нано».

Но... не истаяла пока.

 

 

 

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: