Владимир Бойков «Цаньян Чжамцо»

  

Цаньян Чжамцо

СЛУХУ ПРИЯТНЫЕ СТРОФЫ


Лирика VI Далай-ламы (1683–1706)

(Перевод)

 

Цаньян Чжамцо – личность уникальная в истории Тибета. И не только как VI Далай-лама (300-летие его интронизации пришлось на декабрь истекшего года), но и  как единственный светский лирик в богатейшей  тибетской литературе. В народных легендах  он почитаем как святой и почти не упоминается как поэт, однако анонимным перерождением его стихов стали народные песни. Новую жизнь – уже в мировой литературе – получает простая и вместе глубокая его лирика только во второй половине XX века.

  

Это я - Ригдзин* Цаньян Чжамцо!

О любви я потаённо чаю

И мои же сердце и лицо

В  каждом человеке различаю.

  

Над восточным хребтом луна

Ясная стала видна.

Предо мной - вижу, вижу - возник 

Светлый девушки лик.

 

Нынче недавние всходы

Свяслами скручены туго.

Скрючат и юношу годы

Круче, чем лук из бамбука.                                                                                                        

                 

Ушла с моим сердцем. Когда бы желанная

Вернулась навеки мне суженой,

Тогда бы как будто со дна океана я

Вернулся с бесценной жемчужиной.

  

В cтранствии увлекся мимоходом

Девушкой, благоухавшей медом.

Гладкий, светлый, бирюзовый* словно

Найден камушек и утерян снова.                                              

              

Сановника высокого дочь -

Красивый персик  точь-в-точь,

Но персик,налившийся соком

Высоко на дереве высоком.                                                                                                                                                                                                                                                                  

Мое сердце у страсти во власти,

Я ж во власти бессонной напасти.

Если с милой не встретиться вскоре,

Как от этой избавиться хвори? 

 

Пусть пора для цветов и суровая -

Беспечальна пчела бирюзовая.

Пусть ко мне чувства милой завяли -

Буду жить, как пчела, без печали.                                          

                   

Северный ветер плоды

Инеем отмечает.

Он же всегда и цветы

С пчелами разлучает.

  

Гусю пришлись камыши хороши -

В озере том обитать он решил.

Озеру ж срок подо льдом оказаться -

Тут от решенья пришлось отказаться.

                              

Без сердца паром, но лошади с ростра*

Глава обернулась сюда.

Любовь моя с сердцем - без совести просто

И не обернулась сюда.

 

Мы с девушкой той - не спиной друг к другу

В базаре пестром - связаться туго

Узлом из трех слов любовных старались.

Потом  по домам - и узы распались.                                                                                                                                                                                                                                                              

 К иве приладил флаг  счастья* проворно

 Мой долгожданный избранник.

 Камни в него не кидай так упорно,

 Брат мой – мой строгий охранник!

 

 Четкую надпись с  бумаги

 Смоешь и каплею влаги.

 Нерукотворные знаки

 Сердца ничем не смоешь.                                                                                                                                                                                                                                                                      

 Черный ставь оттиск даже с плеча -

 Громкая все ж бессловесна печать.

 В каждом пусть сердце печать застенчивая

 Запечатлеется, гласность развенчивая.

  

Яркий мальвы цветок принести

Среди прочего в жертву готовый,

Сделай милость и мне, бирюзовой

Юркой пчелке, и в храм пропусти!                                                                                                                                                       

Если в сердце вошедшая здесь не останется,

А религию мне предпочтет,

То и мне молодому одно лишь останется,

Что податься к скитальцам в ритод*.


 Препоручил я сердце, случилось,

 Достопочтенному ламе, но

 Ничегошеньки не получилось -

 К милой сердце устремлено.

                                                                                                                                                     

 Хотя и стараюсь - не представляется

 Важное ламы лицо.

 Ничуть не стараюсь, но представляется

 Самой желанной лицо.

                                                                                                                                                   

Когда душа в состоянии

Учение Будды постичь,

То Будды легко состояния

В сих жизни и теле достичь*.

 

Из вод хрустальных горного русла,

Из рос лекарственных трав эликсир

Пусть фея небесная в винное сусло

Добавит бродилом целительных сил!

Кто клятву ей даст и вино испьет,

Избавится тот навсегда от невзгод!                                                                                                               

 

Наверху  конь воздушный* скачет -

На ветру  вьется знак удачи.

Потому что на праздник шумный

Зван я дочерью матери умной. 

 

Хохотливые девушки, вижу, сидят -

На одно мне лицо белозубый их ряд.

Но одна на лицо мое молодое

Быстрым ястребом искоса бросила взгляд. 

 

В сердце самое отклик врос:

- Вечно ль вместе быть? - ей вопрос.

- В смерти если разлуки нет,

В жизни ей не быть! - мне ответ. 

 

С девичьим сердцем буду в ладу -

Благочестия не соблюду.

В уединенный ритод сбегу -

Девичьим сердцем пренебрегу.                       

 

Попав ко мне пчелой в тенета, -

Три дня как из Конгпо* всего-то -

Уже тот парень в наваждении

И в страхе за перерождение. 

 

Думать, подруга всегдашняя, смею ж::

Ежели скромности ты не имеешь,

То и прически б могла бирюза

Проговориться - умей бы сказать! 

 

Смеясь белозубо, ведешь ты игру -

Моя голова молодая в жару!

От страсти шалеешь иль просто шалишь?

Прошу, поклянись, что ты сердцем горишь!                                                                                                                             

                                                                                                     

Как птицу с утесом свело тех влюбленных,

Кабатчицей-матерью благославленных.

Прошу им помочь - случись по пути

Счастливцев в долгах и невзгодах найти. 

 

Сказать родным слова, что потеплей,

Не довелось - любимому достались.

Их утаить ему от "кобелей"*

Не удалось - вот и враги дознались. 

 

Желанную девушку я,

Охотник, словил, да напрасно:

Скорее судьба, чем судья

Ее увела самовластно. 

 

Безразличен сердцу камень

Драгоценный под руками,

Но чужими чуть возьмется -

Сердце сразу же сожмется.                                                                                                                                     

Любила меня, но другой

Женой своей сделал ее.

С того и сердечной тоской 

Иссушено тело мое.

 

Мою ненаглядную взяли похитили.

 Спросить прорицателя надо бы мне,

 Зачем навещать меня надо во сне

 Бесхитростной девушке в этой обители?                                                                                                                                               

Если все еще девушка эта жива,

Если в доме еще сохранилось вино,

То тебя, молодая моя голова,

Этот верный приют ожидает давно.

  

Этой девушки матери нет,

Мать ей - персик цветущий, скорее:

В ней расцветшие чувства скорее

Облетают, чем персика цвет! 

 

Милая, с милым не щедрая пылом,

Нравом родственна дикой волчице:

Той без отказа накладывай мяса -

Глядя в горы, все так же дичится. 

 

Норовистой лошади, рвущейся в горы,

Найдутся аркан, и путы, и шоры.

Коль скоро подруга вдруг заартачилась -

Чары бессильны и заговоры.                                                                                                                                 

Ветры со скалами в паре

Орлу истрепали перья.

Людское вранье с лицемерьем

В паре меня истрепали. 

 

В окаймлении свет, в сердцевине мрак -

Несет в себе туча иней и град.

Наставник не в белом, не в желтом, а в черном,

Наставник тот - Будды Учению враг.*                                                                                                                                    

На свежей проталине, все еще стылой,

Уместно ли лошадь пасти!?

В компании новой сердечные с милой

Уместно ли речи вести!?

 

Дни пятнадцатые луны

Повторяются без новизны:

Посредине живущий заяц*

Жизнь исчерпывает, исчезая.                                                                                                                                            

Месяц текущий исчерпан вполне,

Новой пора наполняться луне.

В благоприятном* начале иного

Месяца я навещу тебя снова. 

 

Вселенская ось, гора Сумеру*,

Непоколебимой будь,

Луны и солнца сохраняй меру

Вращения - время и путь.                         

 

Ночь месяца третья освещена

Еще далеко не полной луной.

Пятнадцатой ночью будет полна.

Ты будешь тогда, надеюсь, со мной.

 

Десять вех совершенства объявший,

Ваджру несущий, клятву давший

Защитник Веры*, силой богов

Исполнясь, низвергни веры врагов.                                     

 

Прилетела из Мон*  кукушка,

Соки жизни в движеньи нашла.

На меня, чуть нашлась мне по подружка,

Тела с духом истома нашла.

 

Если к бренному сердцем не близок,

Как ни умен, как ни зорок,

В сущности - недоумок.

 

Леопардовый” пес иль “тигровый”* ярится,

Да кормежкою все ж приручается.

Почему-то твоя волосатая “львица”

Приручением  лишь разъяряется.

 

Нежность любимой видна во плоти,

В сердце же нежном не ведаю дна.

Мы на земле - черт-те чьи письмена,

Хоть начертали созвездий пути.                                                                                                                                

Дебри лесные в долине на юге -

Место для встречи мне и подруге.

Не утаилась тайна такая

От говорящего лишь попугая.

Ты, попугай, если хочешь, болтай, но

От посторонних, пожалуйста,тайно!                                                  

 

Густолюдна Лхаса* и знавала

Благородных людей из Чунг-чжала.

Так и та, что меня поджидала, -

Подруга моя из Чунг-чжала.                                 

  

Стара, желтопега, - собака,

Людей ты умнее, однако.

Как  я кану в сумерки эти - молчок!

Как  предстану вновь на рассвете - молчок!

 

К милой ушел я - чуть света не стало,

Снег же - чуть свет - постелил кружевцо.

Тою порой в Потала* обитал я,

Я - Ригдзин Цаньян Чжамцо.                                                                                                                                        

В нижней Лхасе я порой гостевал -

Некто Данзан Бангпо*, гулеван.

Тайна - не тайна с этого дня:

Явны следы на снегу от меня.

  

Под одеялом со мной - гладкотелая,

Нежная - криводушна подруга.

Под притворную  речь захотела ли

Обокрасть ты богатого друга?                                                                                                                        

 

Шляпа на лоб надвинута,

Коса за спину закинута.

- Дороги спорой! - сказано.

- Счастливо оставаться, - отвечено.

- Горько расставаться, - сказано.

- До встречи скорой! - отвечено.

  

Белый журавль, перелетная птица,

Дай мне, пожалуйста, сильные  крылья -

Дай облететь весь Литан* без усилия

И без задержки назад возвратиться.                                                                                                                                                        

В “зерцале дел” оценится по смерти

Владыкой ада* жизнь твоя, глядишь.

Здесь не бывает надлежащей мерки -

Так пусть найдется там. Да победишь!

 

Стрела судьбы* неотразима,

И наконечник - в цели.

Давно я встретился с любимой,

И сердце с ней доселе.             

 

Вот попугай - из южного Тибета,

Из Индии павлин - она далече,

Но "Веры Круг" из мест различных света

Их сводит всех - Лхаса* их место встречи.                                                                                                           

Людской обо мне молвы

Правдивость себя подтвердила:

Как юноша сделал, увы,

Три шага к хозяйке трактира.

 

В птичку - ивы душа запала,

В иву - птичья душа запала.

Если совпадают в самом деле -

Их и серый ястреб* не разделит.

  

В жизни я  этой, коротко петой,

Слишком к тебе был придирчив, подруга.

В бездне иного юные снова

Сможем ли снова увидеть друг друга?                                                                                                                   

Попугай, говорливая птица,

Посиди, пожалуйста, тихо -

В ивняке сестрица дроздиха

Сладкой песней должна разразиться.

 

В кущи демона-змия* попасть -

Тут, конечно, мы сиры и наги.

Стоит яблоку сверху упасть -

Тут как тут мы и полны отваги.

 

Лучше бы, прежде всего, не видеть,

Чтобы сердца не терять.

Лучше же, прежде того, не ведать,

Чтоб из сердца не терять.

  

ЦАНЬЯН ЧЖАМЦО - ОКЕАН СОЗВУЧИЙ

 

300 лет назад, 14 ноября 1706 года, близ озера Кукунор скончался VI далай-лама, конвоируемый монгольским отрядом в императорский Пекин.

Имя единственного, насколько известно, и совсем не поэтому великого лирика Тибета, сокращенное монашеское имя VI далай-ламы – Цаньян Чжамцо – мало знакомо не только русскому читателю. Случилось так, что лишь в 1915 г. появилась первая публикация текстов великого тибетского поэта за пределами родной страны. Первые же переводы стихов Цаньян Чжамцо появились на китайском языке в сборнике “Тибетские народные песни” в 1954 г. в Шанхае. В 1958 г. увидело свет русское издание этого сборника (в переводах А. Клещенко под редакцией Л. Гумилева), в котором 29 (по нашей оценке) стихотворений Цаньян Чжамцо были анонимны. Но в изданных в Китае на тибетском “Тибетских народных песнях” в 1959 г. указывалась принадлежность некоторых из них Цаньян Чжамцо. В 1961 г. в сборнике М. Дункан “Любовные песни и пословицы Тибета” были представлены английские переводы 85 песен, с оговоркой приписываемых Цаньян Чжамцо. В 1975 г. в книге Е. Кычанова и Л. Савицкого “Люди и боги Страны снегов” приводятся русские переводы 28 стихотворений уже под его именем.

Вместе с тем, еще в 1902 г. российский востоковед Г. Ц. Цыбиков привез из Тибета 333 тома (ныне хранятся в Тибетском фонде Российской академии наук), среди которых были ксилограф и рукопись песен Цаньян Чжамцо. Тот же Цыбиков впервые записал и народные сказания о необычной судьбе VI далай-ламы. Только в 1983 г. появилось научное факсимильное издание названных ксилографа и рукописи, сводного текста и перевода 67 стихотворений с комментариями, осуществленное Л. С. Савицким.

Смертная судьба VI далай-ламы была предопределена не величием его религиозного духа или поэтического таланта, а политической значимостью его сана.

Человеческую же судьбу Цаньян Чжамцо определили случайность и предназначенность мирских встреч и отношений.

Возвышение далай-лам в Тибете и Тибета в Центральной Азии в XVII в. связано с предшественником Цаньян Чжамцо – "великим V" Агван Лобсан Чжамцо, который в союзе с предводителем монголов-хошутов Гуши-ханом утвердил первенство учения Гэлугпа ("желтошапочников") в многовековом соперничестве с учением Кармапа ("красношапочников") и окончательно закрепил ламаизм в монгольских племенах, что не могло не вызвать недовольства маньчжурского Китая. Политическое верховенство далай-ламы установилось ценой раздела власти с регентом как светским главой и с «ханом – хранителем веры» в лице вождя монголов-хошутов. Это обстоятельство открывало возможности для постоянно грозящей китайской экспансии, поскольку установившаяся с 1644 г. в Китае маньчжурская династия Цин повела агрессивную политику против соседей.

За три года до своей кончины (умер в 1682 г.) V далай-лама назначил регента. Им стал крупный политик и ученый, автор многочисленных сочинений по астрономии, истории и медицине, дэба* Санчжай Чжамцо, являвшийся, по некоторым сведениям, его сыном, которому удавалось, сохраняя власть в своих руках, скрывать смерть V далай-ламы в течение 15 лет, объявив о его удалении для медитации в глубинные покои дворца Потала. Но через три года после смерти V далай-ламы Санчжай Чжамцо осуществил поиски его перерожденца, который был найден в южной области Тибета – в Мон-цзон. VI далай-лама родился 28 марта 1683 г. и в качестве перерожденца 12 лет тайно воспитывался образованными ламами в замке Нанкарцзе под присмотром самого Санчжай Чжамцо, что, по-видимому, наложило светский отпечаток на личность VI далай-ламы.

В начале 1697 г. Санчжай Чжамцо был вынужден сообщить о существовании VI перерождения далай-ламы, поскольку незадолго до этого для встречи с V далай-ламой прибыла духовная миссия из Китая, которая с этим известием и отбыла к императору Канси (1654 – 1722).

Летом того же года VI перерожденец прибыл в Лхасу, 31 октября он дал II панчен-ламе первые обеты, получив

предварительное монашеское звание "гэцул", сопоставимое с чином послушника православного монастыря, и новое, подобающее дарованию имя Лобсан Ринчен Цаньян Чжамцо – Драгоценный Мудрец Океана Созвучий. Наконец, 8 декабря VI далай-лама официально вышел из медитации, что оповестило о его интронизации и о смерти V далай-ламы. Положение владыки Тибета, видимо, не слишком обременило Цаньян Чжамцо благодаря стараниям регента и в то же время открыло неожиданные возможности пить полной чашей из запретной светской жизни, проводя время во дворце Потала в Лхасе и в летней резиденции в монастыре Брайбун. Когда же в 1702 г. пришло время по традиции дать окончательные обеты и получить полное монашеское звание "гэлонг" – VI далай-лама беспрецедентно отказался принять окончательное посвящение, несмотря на настоятельные просьбы II панчен-ламы. Видимо, Цаньян Чжамцо устраивала жизнь светского монарха и мало привлекала роль духовного владыки ламаизма. Скорее всего это отвечало и стремлениям его воспитателя Санчжай Чжамцо.

Вскоре резко изменилась политическая ситуация. Весной 1703 г. Лхавсан-хан, младший из правнуков Гуши-хана и с 1695 г. подданый Китая, отравил своего старшего брата и заполучил власть над тибетскими монголами. В это же время Санчжай Чжамцо совершил попытку отравить самого Лхавсан-хана, но тот был спасен от яда одним из лам. Летом II панчен-лама признал «ханом – хранителем веры» Лхавсан-хана. В этом же году Санчжай Чжамцо вынужден был отказаться от полномочий регента, но передал их своему старшему сыну. Борьба за главенство между двумя властями Тибета, подогреваемая Пекином, разгоралась. В начале 1705 г. Санчжай Чжамцо, сохраняющий свой политический вес и поддерживаемый предводителем джунгар Галдан-ханом, подготовил вооруженное покушение на Лхавсан-хана, снова закончившееся неудачей. Сразу же после этого у гробницы V далай-ламы в Потала состоялась встреча представителей всех властей Тибета, на которой Лхавсан-хану было предложено удалиться из Лхасы к озеру Кукунор. Последний, выказывая покорность, удалился, быстро собрал достаточно сильное войско, вернулся и, без труда преодолев организованное Санчжай Чжамцо сопротивление, вошел в Лхасу. Тибетские властные круги, чтобы погасить пламя военного конфликта, предложили удалиться из Лхасы в этот раз Санчжай Чжамцо. По дороге тот попал в засаду, был схвачен монголами и тут же казнен.

Император Канси одобрил действия Лхавсан-хана и пожаловал ему лестный почетный титул «хана – спасителя веры», одновременно выразив недовольство VI далай-ламой и сомнение в его подлинности. В начале следующего года Лхавсан-хан поставил перед государственным прорицателем-ламой Тибета вопрос: является или нет Цаньян Чжамцо истинным перерождением V далай-ламы? Получив ответ, Лхавсан-хан в июне 1706 г. публично обвинил Цаньян Чжамцо в неблагочестии и направил его под арест в монгольский военный лагерь Лхалу близ Лхасы. Через две недели, несмотря на не прекращающиеся волнения тибетцев, VI далай-лама был объявлен низложенным и отправлен под конвоем к богдыхану в Пекин. Когда караван проходил мимо монастыря Брайбун, монахи напали на него и отбили Цаньян Чжамцо, после чего снова поставили вопрос перед государственным прорицателем об истинности VI перерождения далай-ламы. Утвердительный ответ оракул дополнил замечанием о том, что далай-лама находится в сетях злых сил. Такой ответ не мог ни утвердить, ни опровергнуть правомерность действий ни одной из противоборствующих сторон. Войска Лхавсан-хана окружили монастырь Брайбун и потребовали выдачи Цаньян Чжамцо, и тот добровольно оставил монастырь, который все же был захвачен и разрушен. Караван с VI далай-ламой продолжил свой путь в Китай. Менее чем через полгода вблизи озера Кукунор Цаньян Чжамцо скончался: по китайской версии – по причине болезни, по тибетской – от насильственной смерти.

После кончины Цаньян Чжамцо на протяжении 12 лет было еще два VI далай-ламы: один был найден Лхавсан-ханом, но так и не был признан, другой – самими тибетцами и считается у них VII.

Судя по некоторым историческим свидетельствам и по не всегда скромным для сана далай-ламы стихам самого Цаньян Чжамцо, скорее всего, большую часть из пяти запрещенных для монаха мест – кабак, публичный дом, разбойничий притон, царский дворец и бойню – своевольный поэт все же посещал. Нарушались им, видимо,

и другие буддийские заповеди. Политические противники Тибета сочли такое небрежение к канонам удобным поводом для расправы с Цаньян Чжамцо, но трагедия ранней гибели освятила его личность и народная молва не давала первородному VI далай-ламе уйти из жизни.

По некоторым легендам Цаньян Чжамцо чудесным образом исчез у озера Кукунор, а потом объявлялся в разных краях в образе то бродячего песнопевца, то пастуха, то нищего, затем снова исчезал и, наконец, умер то ли среди монгольских пастухов, то ли созерцая в одной из пещер южнее Лхасы. В одной из легенд Цаньян Чжамцо с неким нищим отправился из Тибета в Индию по святым местам, по возвращении он с ним расстался, получив от него в подарок нож, и направился в Монголию. Там он нанялся пастухом, и однажды хозяева обвинили его в пропаже нескольких овец, задранных волками. На другой день он принес связанного живьем волка, протянул хозяевам свой нож и предложил им самим убить виновника. Хозяев поразила такая святость пастуха, и они стали относится к нему почтительно. По другим легендам у него в нарушение обетов была страстная любовь с одной женщиной, и она или родила, или должна была родить от него сына, которому было уготовано унаследовать власть в Тибете или даже стать властелином мира. Китайские астрологи уведомили об этом своего

богдыхана, и по его приказу женщину не то вместе с сыном заключили в тюрьму, не то просто убили, а далай-ламу изгнали в Монголию или должны были доставить в Пекин, но с дороги, как записал Г. Цыбиков, "опальный далай-лама послал ко двору труп своего случайно умершего спутника, выдав за свой, а сам, переодевшись нищим-монахом, скрылся и бродил инкогнито по разным местам непросвещенной Монголии, родного Тибета и священной Индии". Таковы вкратце обстоятельства жизни, смерти и бессмертия VI далай-ламы.

Что же касается Цаньян Чжамцо как лирика, то его стихи стали народными песнями и почти утратили имя автора. Большей популярностью мог бы гордиться, пожалуй, лишь великий перс Шамседдин Хафиз (1325–1389).

Творчество и судьбы многих выдающихся поэтов, разнесенные в человеческом пространстве и времени, имеют подчас поразительные совпадения.

Если верно, что Цаньян Чжамцо, был погублен, то можно назвать и других, так или иначе трагически ушедших поэтов. Это и павший в бою древнейший из лириков эллин Архилох (VII век до н. э.), и погубленный дуэлью А. С. Пушкин (1799–1836), и расстрелянные XX веком поэты – русский Николай Гумилев (1886–1921) и испанец Федерико Гарсиа Лорка (1898–1937).

Если заметить, что Цаньян Чжамцо прожил всего 23 года, то можно обнаружить, как много поэтов не дожили до своего тридцатилетия. Среди них и Шандор Петёфи (1823 – 1849), погибший за независимость Венгрии в позапрошлом веке, и Павел Васильев (1910–1937), ставший жертвой не столь давних сталинских репрессий. В том же ряду убитый на дуэли Михаил Лермонтов (1814–1841), в его переложении известный мотив Генриха Гейне (1797–1856)

 

Они любили друг друга так долго и нежно,

С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!

Но, как враги, избегали признанья и встречи,

И были пусты и хладны их краткие речи.

 

Они расстались в безмолвном и гордом страданье,

И милый образ во сне лишь порою видали.

И смерть пришла: наступило за гробом свиданье...

Но в мире новом друг друга они не узнали.

 

поразительно отвечает элегии VI далай-ламы

 

В настоящей короткой жизни

слишком много просил [у тебя] –

позднее [в ином ] юные годами

друг друга сможем ли увидеть?

 

Поэтическое наследие рано сраженного болезнью Николоза Бараташвили (1817–1843) так же невелико по объему, но занимает в грузинской культуре столь же великое место, как и песни Цаньян Чжамцо - в тибетской.

С мудрейшим старцем Омаром Хайямом (1048–1123) легендарного тибетца сближают не только содержательные совпадения, но и малость формы произведений, что характерно также для некоторых китайских лириков и японской поэзии в целом.

Искушенный читатель, несомненно, найдет и другие параллели и пересечения вдохновений Цаньян Чжамцо в мировой лирике, а также, понимая общечеловеческую значимость достижений Тибета в духовной сфере, может найти, что выдающемуся месту, которое занимает поэзия Цаньян Чжамцо в тибетской культуре, вполне соответствует достойное ей на мировом Парнасе.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Сведения для послесловия и примечаний почерпнуты, в основном, из главного труда Г. Цыбикова "Буддист-паломник у святынь Тибета" (Цыбиков Г. Ц. Избранные труды в двух томах. Новосибирск. 1981.) и исследования Л. С. Савицкого, а его переводы из той же книги (Цаньян Джамцо. “Песни, приятные для слуха”. М. 1983.) легли в основу версификации настоящего издания произведений Цаньян Чжамцо.

 

Стр. 3. Полное имя VI далай-ламы - Лобсан Ринчен Цаньян Чжамцо (Драгоценный Мудрец Океана Созвучий), сокращенно - Цаньян Чжамцо. Имя Ригдзин, возможно, часть его первоначального.

Стр. 11. Эпитет "бирюзовый" связан с популярностью этого камня в Тибете и соответствует русскому фольклорному "красный" в значении "красивый, яркий, хороший".

Стр. 23. На носу парома помещалось вырезанное из дерева изображение головы лошади, обращенной к корме.

Стр. 27. Флаг счастья (удачи) - молитвенный флаг с изображениями и надписями молитв и заклинаний.

Стр. 35. Ритод - монашеская келья или скит.

Стр. 41. Т.е. миновать череду перерождений.

Стр. 45. Воздушный конь или конь-ветер - изображение коня, символ успеха (см. примечание к стр. 27).

Стр. 53. Конгпо - область на восток от Лхасы.

Стр. 61. В дословном переводе "олени-самцы".

Стр. 81. В одежде ламаистского духовенства преобладал желтый цвет, миряне чаще всего носили некрашеную белую одежду. Черную одежду носили адепты какой-то другой религии.

Стр. 85. По китайским поверьям в полнолуние на диске луны виден "лунный заяц", который толчет в ступе снадобье для элексира бессмертия. В древнеиндийском рассказе бодхисаттва Гаутама был в одном из перерождений зайцем и принес себя в жертву, в награду заяц был помещен Индрой в лунный шар.

Стр. 87. Период роста луны, т.е. первая половина месяца, считается тибетцами благоприятным.

Стр. 89. В древнеиндийской космогонии плоская Вселенная состоит из четырех миров и ее середину вглубь и ввысь пронизает высочайшая гора Сумеру.

Стр. 93. Десять вех - десять ступеней самосовершенствования бодхисаттвы, являющему адепту буддизма образец на пути к достижению нирваны.

Ваджра - скипетр, оснащеный лезвиями-перунами.

Защитник Веры - одно из многочисленных охранительных буддийских божеств.

Стр. 95. Мон - область в южном Тибете, родина Цаньян Чжамцо.

Стр. 99. “Леопардовая” и “тигровая” - тибетские породы собак. Кроме того, "волосатые собаки" - мифические животные ада.

Стр. 105. Лхаса - административная столица и религиозный (ламаистский) центр Тибета.

Стр. 109. Потала - дворцовый комплекс, возвышающийся над Лхасой и являющийся резиденцией далай-ламы.

Стр. 111. Нижняя Лхаса - собственно город, которому здесь неявно противопоставлен дворец Потала.

Данзан Бангпо - Превосходный Владыка.

Стр. 117. Литан - местность на востоке Тибета.

Стр. 119. Владыка ада - владыка смерти Яма, властитель над душами во всех трех мирах - подземном, земном и небесном, личный судья каждого умершего.

Стр. 121. “Стрела судьбы” означает, возможно, какое-то гадание с помощью стрельбы из лука.

Стр. 123. Лхаса - буквально "Земля богов".

Стр. 127. Серый, или монгольский, ястреб придает стихотворению и второй - политический - смысл.

Стр. 133. Демон-змий* - одно из мифических полубожеств, подобных древнеиндийским нага с головой человека и телом змеи, - обладает сверхестественной силой и обитает на деревьях.

Стр. 138. Дэба - начальник крупной отрасли управления. 

 

 




Комментарии читателей:




Комментарии читателей:



Комментарии читателей:

Добавление комментария

Ваше имя:


Текст комментария:





Внимание!
Текст комментария будет добавлен
только после проверки модератором.