Дарья Ельцова «Одеяльные сказки»


Пальцы ритмично стучат по столу.

— Слушай, у тебя есть одеяло?

— Тебе холодно?

— Не очень. Хочу, чтобы стало совсем-совсем уютно.— Держи.

Я переползаю на кровать и, укутавшись в мягкое одеяло, довольно урчу...

— Ты знаешь, у тебя сказочное одеяло... — Довольное урчание плавно переходит к сонному счастью.

— Дааа... Оно по ночам рассказывает сказки.

— О чём?

— Хм... Ну вот ты знаешь, откуда появились пятна на окнах?

— Нет.

— Это остепенившиеся солнечные зайчики. По ночам одеяло передаёт мне их разговоры. Они жуткие ворчуны и страшно ругаются, если на них с разбегу налетает молодёжь.

— А что на это говорят юные сыны солнца?

— Они смеются и играют с кошкой.

— Ой, а откуда к тебе пришла твоя кошка?

— Об этом знают только одеяло и я..

— Расскажи..

— Кошка пришла с крыши.

— Так просто?

— Подожди. Я ещё не рассказал. На крыше есть шкаф. А в шкафу растёт дерево. На этом дереве она жила. Дрессировала древесных страусов.

— Но она же кошка! Она должна есть птиц!

— Почему должна? Вовсе не должна. Когда она жила на крыше — она ела исключительно апельсины. С дерева.

Я сонно улыбаюсь и зеваю.

— А мне оно расскажет сказку?

— Ну конечно... Надо только захотеть...

Плотнее заворачиваюсь в одеяло, обнимаю подушку и сонно улыбаюсь.

— Тёплых снов.

— Ага... — он улыбается в ответ и снова поворачивается к монитору.

А я тихо сплю и вижу сны. О шляпных странах, о железных деревьях... И слушаю историю о том, как появились пятна на стенах...

 

О цене улыбок

 

Он шёл по городу со спокойным выражением лица, лишь изредка прикасаясь кончиками пальцев к губам и быстро пряча руку в карман — когда ветер ласково ерошил Его волосы, когда пробегающая мимо дворняжка дружелюбно помахала хвостом, когда ребёнок улыбнулся Ему и протянул конфету в измятом фантике... Только Его глаза светились подобно лампочкам на новогодней ёлке, а на лице — ни тени улыбки, ни призрака радости..

Он шёл, ласково прикасаясь ступнями к заснеженному асфальту. Снежинки запутывались в Его волосах и таяли, принимая тепло.

Над городом пролетела стая синих птиц, предвещая приход ночи. Зажглись первые фонари.

Он шёл, окутанный светом фонарей, и прятал улыбку за кончиками пальцев.

Первая звёздочка, открывшая свой единственный глаз, подмигнула Ему и улыбнулась. Он достал из кармана огненный лепесток, оставшийся ещё с лета, и подбросил его вверх.

— Держи. И спасибо за улыбку.

Он двигался всё дальше и дальше, обходя весь город, заходя в каждый переулок, заглядывая в каждый дворик. Карманы его куртки тихо светились, и казалось, что из них исходит смеющаяся, светлая музыка..

Утром Он, умиротворённо вздохнув, взобрался на крышу своего дома и, оглядев город, стал горстями вытаскивать из карманов свои улыбки. Похожие на бабочек, они расправляли крылышки и разлетались над городом... Чтобы кто-нибудь улыбнулся... Ветру, перебирающему волосы... Свету фонарей... Встречной дворняжке.. Случайному блику солнца.

Он стоял и, радостно улыбаясь, смотрел на город. Ветер окутал Его плечи и Он рассмеялся. Теперь было можно.

Наступил новый день.

 

Асфальтовое небо

 

«Небо... асфальтовое...» — назойливая мысль стукнула в голове в очередной раз и на время затихла.

Он меланхолично пускал дым, наблюдая за тем, как тот смешивается с паром изо рта. Дым складывался в причудливые фигуры и растворялся в сером асфальте неба.

Моросил дождь. Холодный, серый дождь, смывающий последнюю рыжину с листьев.

Он кинул сигарету в урну и пошёл, тихо напевая песни лета. Серое асфальтовое небо отражалось в Его глазах. А Он смотрел на него и улыбался.

Подул ветер. Из-за туч вырвался сноп солнечных лучей и рассеялся над замерзающим городом... Он стоял посреди серой, мрачной улицы с ясной улыбкой в ярко-зелёных глазах. А ветер, игравший прядями его рыжих волос, звал всё дальше и дальше.

Но Он всё стоял, не спеша уходить. Будто ждал кого-то.

— Здравствуй! — Он радостно протянул руку, приветствуя Того Другого.

Тот Другой поднял на Него холодные синие глаза и улыбнулся в ответ:

— Вот и встретились...

— Вот и попрощались...

И Он исчез... С последним порывом осеннего ветра.

Тот Другой смотрел на асфальтовое небо и пел вместе с ветром синие песни.

Над городом кружился снег.

Зима... пришла...

 

Перчатки

 

А я снова греюсь на солнце,

По-кошачьи вытянув лапы...

Сонные мысли стекают с ресниц

И медленно падают на пол...

Снова люди мне кажутся странным

И почти неживым организмом...

Я вдыхаю их перечный запах —

Он сегодня безумно капризный.

И, умывшись чистейшей из мыслей,

Я улыбку в ладони не прячу.

Я сегодня немного капризна —

Я сегодня живу по-кошачьи...

 

— Что ты делаешь? Ты слушаешь руку?

— Нет, у меня просто уши замёрзли. Да и не могу я слушать руку — она в перчатке.

— А перчатку? Перчатку ты можешь услышать?

— С перчатками я разговариваю только по пятницам. А сегодня суббота.

— А что они говорили вчера?

— Вчера они говорили мне спасибо за то, что я не стала их морозить и ловила снег без их участия.

— А сегодня? Вдруг они сейчас говорят какие-нибудь нелестные монологи в твой адрес?

— Ничего подобного.

— Но ты же их сейчас не можешь слышать.

— Не я не могу их слышать, а они не говорят. Они вообще по природе своей крайне молчаливые создания. Я с трудом уговорила их на беседы по пятницам.

— И о чём вы разговариваете?

— Всё-то тебе надо знать! Это наш секрет...

* * *

Каждую пятницу я просыпаюсь в предвкушении чего-то... просто чего-то. В предвкушении. Утро проходит в старательном завершении дел, днём я ухожу на учёбу, а вечером... Дааа... Вечером начинается самое интересное...

Быстренько принеся жертву бытовому духу (покормив родственников, помыв посуду и сделав прочую ерунду), я начинаю шаманить.

Сначала я достаю из карманов куртки перчатки. Они, сонно потянувшись, начинают урчать.

Потом я выбираю заварочный чайник — для каждого вечера подойдёт только один из тех, что у меня есть. Выбрав чайник, я начинаю перебирать баночки с заваркой, вопросительно поглядывая на перчатки. Через некоторое время на столе выстраивается целая шеренга чайных коробочек и пакетиков. Перчатки, перебирая пальчиками, вышагивают с важным видом, и пакетики подтягиваются, как рота при визите важного чина. Затем я выбиваю ритм по столу, и начинается следующий этап шаманства. Насыпая в заварник всего понемножку, я мурлычу под нос шаманские песни, а перчатки подпевают мне. У них очень нежный, завораживающий голос, и даже холодильник перестаёт ворчать и жаловаться на жизнь, когда по кухне летает наша песня.

Наконец-то можно немножко отдохнуть... Мы ставим кипятить воду в чайнике и ненадолго замолкаем в ожидании интересного разговора..

И вот наступает ответственный момент. Я завариваю чай и вынимаю из шкафчика наши любимые кружки. Перчатки пьют из одной, а я достаю себе две. Во вторую кружку я добавляю или имбирь, или корицу — смотря какой вечер...

Если вы думаете, что сейчас начнётся самое интересное — то глубоко заблуждаетесь. Интересное давно уже началось.

Перчатки знают очень много странных историй — это совсем не удивительно, потому что по ночам они летают над городом и слушают песни печных труб.

За окном становится совсем темно, а мы всё болтаем и болтаем.

Одно из замечательнейших свойств таких вечеров — это то, что чая и плюшек хватает в самый раз. Ни больше, ни меньше...

Иногда я выключаю свет на кухне и в коридоре и зажигаю свечку. В такие вечера к нам ещё присоединяются тени летучих мышей. Они сообщают нам последние из самых важных новостей — где родилась новая звезда, куда улетел южный ветер, какого цвета глаза у северного моря и сколько миль лететь до самого низкого облака, что зависло над церквушкой, располагающейся неподалёку от моего дома... Они не пьют чай, зато с удовольствием греются у пламени свечки...

Когда у меня начинают слипаться глаза, а перчатки сонно склоняют кончики пальцев к столешнице, я мою чашки и чайник, на прощание бренчу кухне колокольчиками на штанах и, ласково поглаживая перчатки, убираю их в карман куртки. До следующей пятницы...

 

О коллекционерах

 

— Хмм... Недурно, недурно... А что у вас ещё есть? — Пожилой, сухопарый джентльмен в тёмно-зелёном сюртуке заинтересованно наклонился к собеседнику.

— Очень редкий экземпляр. Вот, смотрите... — Юноша лет двадцати, аккуратно открыл кейс и бережно достал оттуда небольшой свёрток.

— И сколько вы за это возьмёте? — глаза старика загорелись, и он возбуждённо потёр руки.

— К сожалению, она не продаётся. Могу только обменять на что-нибудь столь же ценное. — Юноша развёл руками и убрал свёрток обратно в кейс.

— Отфильтрованный лунный свет? Пепел недописанных стихотворений? Концентрат ледяной ярости?

— Нет, нет и нет. Как можно такой негатив предлагать на замену вот ЭТОГО?! У Вас есть что-нибудь... солнечное?

— Только пятна. Но у них выдержка миллион лет!

— Не так уж много.

— Но и не так уж мало, согласитесь.

— Да, безусловно... И тем не менее... Я не могу с вами обменяться, нет. Извините.

Они раскланялись и разошлись. Пожилой джентльмен пошёл дальше по залу рассматривать экспонаты, а юноша направился к выходу. Но тут к его плечу прикоснулась чья-то лёгкая рука.

— Простите... А не могли бы вы обменяться со мной? — рыжая девушка задорно улыбнулась, и глаза её вспыхнули шальными огоньками из-под ресниц.

— А что у вас есть? — Он недоверчиво покосился на неё и отодвинулся на полшага.

— У меня? У меня есть сонное счастье котёнка, проснувшегося от дыхания мамы... Это достойная замена первой улыбке ребёнка?

— Более чем... — Он ошарашенно потряс головой и с интересом посмотрел на девушку —  Скажите, а как вам удалось добыть такое чудо?

— Хм... Это долгая история... — Она наклонила голову к плечу и улыбнулась. — Пойдёмте, я расскажу её вам. У вас же есть время на чашечку лунного света?

Взявшись за руки, они вышли из старого, побитого всеми ветрами особняка на перекрестье дорог... А старик, задумчиво улыбнувшись в усы, открыл дверь, прятавшуюся за одной из колонн, и вошёл в маленькую каморку, в которой уже закипал чайник.

 

«А вам зачем?»

 

— Хей! Есть кто живой?..

— Нет. А вам зачем?

— Нуу.. Это-о-о..

— Юноша, вот давайте, вы сначала предложение в голове сформулируете, а потом выскажетесь. Без «ну» и «это». Хорошо?

— Эмм... Ххорошо... — Юноша замялся и отошёл к стене. Отблески огня от торчавшего в стене факела плясали по пещере в безумном танце. Становилось всё страшнее, и он уже жалел, что пошёл в эти катакомбы. Мало ли что там местные про духов рассказывали — наверняка туристов надурить хотели... Но кто же тогда с ним сейчас разговаривал?!

— Ммм.. Простите, а вы кто?..

— Юноша, вы ещё на мой вопрос не ответили, а уже следующий задаёте. А вопрос был очень простой: зачем вам здесь кто-то живой? Я, конечно, могу предположить, что вам в шахматы поиграть не с кем. Но шахмат у вас всё равно нет... Впрочем, я заболтался. Вы уже сформулировали причину?

— Ну... Это...

— Юноша, мы же договаривались...

— Интересно же! — выпалил молодой человек и ещё сильнее прижался к стене.

— Хм... Неплохая причина. Но в данном случае невозможно глупая. Интересоваться живыми в таком месте — по меньшей мере нецелесообразно. Изучать предмет интереса стоит в местах скопления его.

— Да нет же! Просто говорят, что здесь есть духи, а я подумал, что здесь просто живёт кто-то... ну... человек.

— Хм... Что же... Ваше объяснение принято, юноша.

— Так кто вы?..

— Я? Да никто. Я вам примерещился. Меньше надо галлюциногенов принимать, юноша, — и проблем будет меньше..

— Ааа... ага...

— Всё, юноша. Вы можете идти. Прощайте.

 

Когда он скрылся за поворотом, из тени в центр пещеры вышел чёрный кот, потянулся, зевнул и устроился поудобнее.

— Духи ему нужны... — он сердито фыркнул и постучал хвостом — Может, ему сюда и Богов привести, чтобы полюбовался? Молод ещё... Вот поживёт пару тысяч лет — может и покажусь...

Так, ворча, он постепенно задремал. И, зевнув, растворился в бликах теней...

 

Кстати, о легендах...

 

Через порезы сухих полей

Можно увидеть каркас Земли...

Можно услышать дыханье змей...

Можно узнать о мечтах зари...

Пальцы раскинув, как перья крыл,

Молча лежать, выпивая небо...

Тихо вздохнуть... И, глаза закрыв,

Сонными тропами — в пропасть бреда...

Можно ли просто, без злобы дня,

Жить, пропуская сквозь душу Солнце?

Не для чего-то, а просто — для...

И улыбаться вот так же просто?..

 

Когда-то, в очередном где-то, существовало странное племя. Они никогда не убивали себе подобных. Животных — без проблем. Ну правильно, какое разумное прямоходящее откажется от порции протеинов? А вот людей — никогда. Религия не позволяла. Они считали, что цвет человеческой крови слишком прекрасен. И проливать её простым смертным не дано. Посягательство это на права Богов.

И ходила в этом племени одна легенда. Что когда-нибудь, через многие века-годы, Боги позволят людям убивать друг друга. И земля будет залита кровью. Прекрасной, переливающейся, завораживающей кровью...

Прошли многие века-годы. Проползли тысячелетия. Прошаркали дни и месяцы.

Люди действительно научились убивать друг друга. Не одно поле заросло травой с кроваво-красными прожилками. О том странном племени все и думать забыли, если вообще знали...

Но в загадочном «где-то здесь» пробегает иногда — не легенда, а так, мысль фанатейная одна, утопия очередная... О том, что когда-нибудь, через многие миллиарды лет, люди перестанут убивать друг друга. И не потому, что религия не будет позволять, а потому, что так лучше и легче...

И вот ведь штука какая: если та, старая, легенда сбылась, то, может быть, и эта сбудется? Легенды — они ведь такие... Загадочные...

 

Подснежники

 

Скамейка проснулась и поёжилась от холода.. Редкие лужицы, оставшиеся на ней после вчерашнего дождя, обратились в плёнку льда.

По улицам, шурша свернувшимися в трубочку листьями, шла Осень. Листья всё плотнее скукоживались и ввинчивались в уже замерзающую почву, оставляя на поверхности старую шкуру.. Весной они проснутся и, просочившись сквозь корни к веткам, займут свои места на деревьях.

Скамейка немного попрыгала, чтобы согреться и поплотнее укуталась в опавшие шкурки листьев.

К городу незаметно подкрадывалась тучка...

 

Редкие прохожие, кутаясь в шарфы и куртки, спешили по своим делам.

Звенели провода, предупреждая о приближающейся зиме.

И тихо-тихо скрипели качели, погружаясь в сон.

Тучка, приблизившись к городу вплотную, окутала небо над ним густым туманом...

 

Сонные льдинки тихо опускались на асфальт, на шляпы прохожих, на засыпающую скамейку. Запутывались в рыжих волосах Осени и усыпляли... усыпляли...

С неба падала уснувшая вода...

И прохожих становилось всё меньше и меньше. Они тихо засыпали под первым снегом.

 

Спит город. Небо над ним поёт колыбельную... Спят люди-подснежники... Тихо спят... До весны...

 

Пограничное

 

Машины опять слишком шумно всхлипывали колёсами по лужам, будто были очень больны и никак не могли справиться с насморком. А старый телефон-автомат горестно вздыхал и жжутко им завидовал. Всё-таки, они могли куда-нибудь отправиться и устроить настоящий балаган. А он не мог.

Он стоял почему-то не рядом с какой-нибудь стеной, и не в тёплом помещении телеграфа. Уже несколько десятилетий он влачил своё существование в старом заброшенном парке на окраине города. Кому вообще пришло в голову поставить там телефон-автомат — неизвестно, но все уже давно привыкли и не обращали на него внимания..

Изредка пробегающие мимо парочки останавливались и бросали в него монетки, радостно сообщая родителям, что отправляются на шабаш.. Иногда дряхлые духи леса вылезали из своих нор и звонили знакомым нимфам. Но денег у них не было и они расплачивались листьями и старинными песнями...

А старый телефон-автомат тихонько шелестел облезающей краской и старательно поддерживал связь с внешним миром.

С Лысой горы так просто уйти не удавалось ещё никому...

 

Алфавитная жжизнь

 

Ж тихо жужжжжало себе в уголочке и клеило маааленькие бумажжжные кораблики. За окном капал дожжждь, но Ж не боялось его, потому что З вчера ззанесло зззонтик...

Ж жужжало старинные каминные напевы, и камин, стоявший в углу, тихо потрескивал ему в такт.

Ж прислушалось...

За окном шуршали листья, заворажжживая ужже редкие капельки дожжждя... Ж встало, потянулось и, аккуратно собрав кораблики в корзинку, вышло на улицу..

Кораблик за корабликом Ж опускало в далёкое плаванье. Они плавно скользили по лужжжам и тихо исчезали в сгущающихся сумерках...

 

Ж зажжмурилось от удовольствия и потопало домой. Оно село у камина в кресло-качалку и стало смотреть на огонь. В камине потрескивали можжжевеловые дрова и в комнате вкусно пахло... Ж налило себе в кружжжку чай, который вччера принесло Ч. Они ззабежжали вдвоём с З и радостно криччали о дожждях, ззонтах и ччудесном ччае... Ж снова довольно пожжужжало, вспоминая, и достало ежжевичный джжжем.

Тихо тикали часы, потрескивал камин, а Ж жждало весны, когда все бумажжные кораблики приплывут обратно и будут рассказывать жжжутко интересные истории...

 

Дополнение к Красной Книге

 

В следующем своём воплощении собираюсь стать карманным прыгающим мамонтом рыжего окраса, живущим на подоконнике. Ну или где придётся.

Карманные рыжие мамонты совсем маленькие, размером с котёнка, нажравшегося молока.

Лохматость повышенная. Активность периодическая. Экстремумы приходятся на сон и послеобеденное время, заряженное энергией белковой пищи. Период нестабильный. Зависит от настроения карманного прыгающего мамонта. Может, он у вас вообще прыгать не захочет, сядет в уголке и будет играть сам с собой в шахматы. Или будет петь гимны трудовой молодёжи 15‑го века. И не важно, что гимнов тогда у трудовой молодёжи не было, — он придумает.

Карманный прыгающий мамонт рыжего окраса — очень редкое животное. Питается плюшками. Потому и редкое: подыхает с голоду. Ибо плюшек на него не напасёшься. Или просто сбегает, чучело облезлое, симулировав собственную смерть. После побега обычно мигрирует в окрестности кондитерской фабрики. Летом зачастую можно обнаружить их гнездовье. Но — совершенно случайно, если настойчиво прогуливаться у кондитерской фабрики с килограммом апельсинов. Их выдадут распеваемые от перевозбуждения гимны рабочей молодёжи 16‑го века.

Впрочем, к осени это милое существо вернётся само, если всё же не пало жертвой низкого содержания плюшек в вашем холодильнике...

 

Карманные прыгающие мамонты рыжего окраса существуют. Хотя бы потому, что в следующем своём воплощении я собираюсь им стать.

Загружайте плюшки в холодильник.

Ставьте чайник.

Чай я предпочитаю зелёный.

 

Сумеречная сказка

 

Если я снова расчерчу на полоски

Белый лист,

Кто-нибудь спросит меня,

Что я хочу сделать...

А я не отвечу.

Я просто снова возьму

Белый лист

И нарисую на нём линии

Чёрным грифелем.

 

Если кто-нибудь спросит меня,

Что я хочу сделать,

Я подарю ему букет

Полосатых листьев

С тонким запахом

       ненаписанных историй...

 

Зелёные оконные лисы довольно улыбались в предвкушении полнолуния.

Над городом летали клочки бумажек, которые постороннему наблюдателю показались бы обычными обрывками газет. Но на самом деле это лисы строчили письма и отправляли их ветряной почтой — самым надёжным лисьим средством связи.

Зажглись первые фонари. Синие сумерки, словно ждавшие этого сигнала, на тонких лапках начали обходить город...

 

Сидящая на скамейке девушка задумчиво грызла карандаш и жмурилась от удовольствия. Она болтала ногами и озадаченно поглядывала на небо.

 

Тем временем, лисы, обеспокоенно смотря на тучи, созвали тысячи листьев, и те помчались ввысь. Разъярённый листопад с гудением, которому позавидовал бы любой пчелиный рой, яростно набросился на неприятеля.

Тяжёлые, мрачные тучи, испугавшись летящей на них шальной ватаги рыжих, поспешно убрались подобру-поздорову.

 

Девушка нанесла последний штрих и улыбнулась...

Зелёные оконные лисы завороженно смотрели на сияющую луну...

 

А по улицам города медленно шла девушка, бренча колокольчиками. На плече у неё сидел новорождённый зелёный лисёнок и довольно урчал, прядая ушами.

 

Радуги

 

Давным-давно, или совсем недавно — это как посмотреть — происходило множество интереснейших событий. Рождались планеты, умирали мелкие букашки. Дикие звери действовали по строгому но справедливому закону джунглей... А люди придумывали всему названия — от нечего делать, не иначе. Я, опять-таки, не знаю — зачем, но один умник решил обозначить цвета словами...

А надо сказать, что в ту пору по небу сновали тысячи радуг. Это были прекрасные существа, не имеющие никакого конкретного цвета. Это просто были струящиеся потоки света и настроений. Довольно часто они опускались на землю. И, в зависимости от того, какое настроение было у радуги — таковым цветом были и вещи...

А потом объявился этот умник...

Ему же невдомёк, что цвета — это состояния вещей, настроенческие потоки. И нельзя их обозначать буквами!

И радуги обиделись на столь невозможную глупость человека. Даже пятнами покрылись. Расслоились настроения... И что-то сломалось в нашем мире. Вроде бы и планеты так же рождаются, и букашки исправно умирают, да и закон джунглей никто не отменял...

Но вещи стали постепенно сереть.. Пока весь мир не стал монотонно-серым. Только яркие радуги обиженно кружили высоко в небе..

Люди приспособились. Успокоились даже — хорошо же, когда всё серым-серо..

Но нашлись герои! Не герои, конечно, а те, кому Жить хотелось. Не существовать — а Жить. Это было племя Говорящих с Дождями.

Они стояли под проливным дождём и пели песни. Пели, пели... И не теряли надежды..

И однажды между ними пробежала искра Настроения — фактически, новорождённая радуга. И они пели... всё одушевлённее и одушевлённее, с каждым звуком всё больше и больше сливаясь с дождём... И с последним аккордом растворились совсем. А в небе засияла самая яркая из всех радуг, что были когда-то.

 

Конечно, сейчас ещё можно найти на Земле серые участки. Но Говорящие с Дождями иногда спускаются с облаков и уговаривают радуги присоединиться к ним.

Вы же видели, что после дождя цвета совсем другие? Все замечают. Но не все поют.

А мне хочется.




Комментарии читателей:



Комментарии читателей:

Добавление комментария

Ваше имя:


Текст комментария:





Внимание!
Текст комментария будет добавлен
только после проверки модератором.