Мария Кабанова «Внеземные»


 

Внеземные

 

В новом веке, у нас, как у всех людей,

Будет своя планета.

Радиус – менее километра,

Но как хорошо на ней!

 

Там отсутствует пресный водоём,

И в воздухе – примесь ртути.

Зато если прыгать по ней вдвоём

Взлетаешь, как на батуте.

 

Мы кур привезём, и коров брюхатых,

И почву в огромных склянках;

И оборудуем маленький кратер

Под дом-землянку,

 

Мы будем зверье разводить как Ной,

И звездную пыль смывать,

И любоваться на серп земной,

В скафандрах ложась в кровать.

 

А, состарившись, в день один

Умрём красиво и просто:

Подпрыгнем вместе – и улетим

В открытый космос...

 

... Комп закроем, посмертно вздохнем в тоске.

Уступим приставку детям.

И вновь – ты в Нью-Йорке, а я в Москве –

Заживём на чужой планете.

 

 

Знаешь, как я хочу жить?

 

Знаешь, как я хочу жить?

По утрам к восьми вылетать в окно

в свой офис из облаков.

Я – почётный менеджер муз,

счетовод ворон.

По ночам строчу об этом отчёт в тетрадь.

Но внутренний голос мне шепчет: «Мать!

Таких профессий нет в кодексе трудовом.

Пора уже кем-то стать».

 

Только я ненавижу, когда меня называют «мать»,

и голос ничей, тем более, свой мне не указ.

Лучше буду просто письмом без тем.

Девочкой без имени и лица.

Успешным никем.

 

Нет, что ты, я не о призраках совсем.

Не о невидимках. Все гораздо обыденней –

в нашем мире, чтоб быть никем,

не обязательно быть невидимым.

Можно просто с утра подойти к Бог знает кому,

ни о чём посмеяться, ни зачем улыбнуться,

и подарить ему…

 

Ничего?

 

Ну, зачем ничего – настурций!

Или сирени. Или вот этот стишок шифрованный.

Главное – ни по какому поводу.

 

Или вот: плачет ребенок. Нет, не сирота.

Не-сироты тоже, бывает, ревут, между прочим.

Так вот, он ревёт – аж складывается пополам.

А тут дзинь-дзинь!

Малыш оборачивается, а там

на скамейке – кто-то плюшевый с колокольчиком.

И сразу не так грустно. И сразу почти легко.

 

А кто его тут оставил?

 

Да… Так. Никто.

 

Или вот: старый-старый старик, с которым всем-всем скучно.

Ему так одиноко, что трудно дышать.

Но с прошлой недели кто-то играет с ним во внучки.

Застилает кровать.

Если болен – приедет и среди ночи.

Над шутками его хохочет.

Короче –

прибавляет сил.

А как зовут-то её?

 

Забыл.

С памятью у старика не очень.

 

Или вот, представь, лет этак через десять,

все также молод, улыбчив, весел,

ты вдруг меня вспомнишь

не любовницу и не жену.

И тут что-то в сердце пойдет ко дну.

Вызовут скорую

помощь.

 

Ты проснешься… Нет-нет, не на травке райской.

Не засоряй мне этот стишок банальностью.

Ты проснешься, месяц спустя, со шрамиком на груди.

Доктор скажет тебе: «Не бойтесь – оно приживается.

Самое худшее, милый мой, позади».

 

Ты улыбнешься, бравируя перед врачом.

А потом спросишь

 (ты же ведь спросишь, правда?):

 

– Доктор, скажите, а оно чье?

 

– Да ничье.

Об этом Вам знать не надо.

 

 

 

Иван Христос


Он снимает чердак на Арбате, 

 Несмотря на протесты бати, 

 И превращает воду в вино, 

 И водит меня в кино.

Он всё видит и в темноте, 

 Он выходит сквозь дверь к гостям, 

 И воскрешает мёртвых – те 

 Посылают его к чертям.

Он видит, но не замечает зло, 

 Он сеет манну на даче, 

 А если крадут мобильник в метро – 

 Он деньги суёт в придачу.


***

Бог-Отец вздыхает во мгле, 

 Пьет, как смертный, и много курит. 

 Бог-Отец витает в Москве, 

 Тайно служит в прокуратуре,

Верит в «око за око», и ест с ножа, 

 Измеряя грешки на весах. 

 Взял он как-то сына и задержал, 

 И отправил на небеса.

А друзей его в ад сослал и в Сибирь –

 Пусть талдычат там о любви!

 Идиоту ж ясно: до «не убий»

 Здесь пока что не доросли.

Бог-Отец, как и раньше – один во вселенной, 

 Но по сыну съедает тоска, 

 И ворчит Он – мол, это всё Машкины гены! 

 Родила она мне дурака...


 

Карпаччо из сердца

 

Вырежи сердце пока горячее,

тонко нарежь параллельно венам.

Я умру. Зато карпаччо

будет отменным.

 

Съешь, смакуя. Чокаясь красным

с той, что будет меня милее.

Знаю, не любишь сырое мясо.

С кровью моё, поверь, вкуснее.

 

Лакомись, милый, хоть раз не спорь со мной -

мы с тобой любим о вкусах спорить.

Вкусно, полезно и жира ноль –

покойная увлекалась спортом,

и на массаж ходила почаще коров Кобе,

и подставляла тебе обе

щеки, когда ты бил по одной.

 

А ты любил меня на убой –

без тормозов, без памяти и без робости.

Режь же теперь и не прекословь!

Людей навалом и так на глобусе.

Вода нынче как-то ценней чем кровь.

 

Ну что ты морщишься? Ты же мужчина.

Пойми, моя жертва не беспричинна.

Руки не дам вот, а сердце – да!

Ведь это единственный способ, любимый,

нам с тобой стать целым единым.

 

А то разбежимся же, как всегда.

 

Отпуск

Пора уезжать. Напоследок сижу в беседке, 

 пью остывшее лето с синего неба-блюдца, 

 и море кидает в меня грусть, как монетку 

 чтобы вернуться.

 

Не от мира сего

 

Не отрицаю, что я не от мира сего.

В мире моём у самых богатых нет ничего.

Двенадцать месяцев в год там золотая осень,

и гражданство дают лишь тем, кто его не просит.

 

За решёткой там только тот, кто душой кривит,

а во власть допущен лишь тот, кто сошёл с ума.

Там проживают в парках и ходят гулять в дома,

живут до ста и умирают в наркозе сна

от нежности и неоперабельной любви.

 

Там законы пишут дети не старше пяти лет,

и разработкой атомных конфет

заняты лучшие там умы.

Там нет виз, но туда не купить билет,

ибо чужих там страшатся более чем чумы.

 

Простуды там лечат, гуляя в дождь без пальто,

и от слепоты капают слезы в глаза,

и, если уехать оттуда, то

тебя никогда не впустят назад;

 

но, если, однажды, в мороз дымя сигареткой,

два земляка найдутся в стране чужой,

они обнимают друг друга сразу и крепко

и стоят так всю жизнь – ну, как мы с тобой.





Комментарии читателей:



Комментарии читателей:

Добавление комментария

Ваше имя:


Текст комментария:





Внимание!
Текст комментария будет добавлен
только после проверки модератором.