Предчувствие

Губы открыты для поцелуя,

их змеиная кожа, от былых касаний ставшая  грубой,

отслаивается, под ней -

не подозревающий о возможностях прикосновения слой.

Поцелуи, как бабочки, мерцают в темноте, садятся на губы.

Губы в пыльце, сердце

не знает пока, тлея под старым пеплом.

***

Если не знаешь еще, как любить,

поучись у огня или брата его, прилива -

хоть и страшно немного, но я согласна.

Поучись бесповоротности

у каменистого дна ущелья,

решительности - у сломанного в грозу

векового каштана.

Пройди курс беззаботного веселья

у пузырьков воздуха,

тянущихся со дна океана, как серпантин.

Научись всему этому - и домой.

Уходи в нарядных четках воспоминаний.

Что ты можешь предложить совершенству этого мира,

кроме вкусно рассказанных сказок

о том, что когда ещё произойдет?

Надписи

Я хочу выводить слова на исчезающих поверхностях. 

На снегу, на глубоких лужах, на песке в прибой, на чопорно сжатых губах, на полезном морском воздухе, на вредной, горячей на ощупь корочке крем-брюле.  

Я хочу дать им шанс исчезнуть до того, как они обретут значение и вес. 

Я хочу отпустить их на волю до начала зависимости, предательства, лжи.

Напишу на молоке - пусть они смешаются с утренним кофе; на ветровом стекле - пусть сотрут их нетерпеливые "дворники".

Любовь слепой девушки

Опиши, попытайся, своими словами этот мир:

aнемичный бриз, воздух без обертонов моря,

убогие плоскости крыш.

Опиши мне звуки и мы сравним впечатления, и я пойму наконец, какой ты.

Расскажи мне о красках и формах, пока я занята

прикладной геометрией рук твоих и плеча, пока мои пальцы

путешествуют по лезвию ножа, приручая его, обучая небольным надрезам.

Дольки яблока, верно, окрашены моим несоленым прикосновеньем,

без крови и моря, без драмы знакомств и разрывов.

Пока в эту дверь не вошли другие,

отрепетируем маленькую любовь.

*По мотивам фильма Левана Когуашвили*

Таперша

Он говорит после непродолжительного раздумья:

"Не могла бы ты переписать мою жизнь?

Я скажу, с какой цифры все можно переиграть.Какие пассажи

предотвратили бы виражи.

Мне кажется, все могло б состояться еще быстрее или не состояться вообще.

Вместо альта мне могли бы всучить мольберт.

Я мог бы не давиться который год любовью к мертвецам,

а пeребраться к ним, прописавшись там,

и это мою кончину

оплакивали бы верные Кончиты.

Я бы мог переходить улицу только в положенных местах,

не садиться в ночные поезда,

отбывающие в сомнительном направлении,

не обсуждать вопросы счастья с какой-то бледной тенью".

"Нет,- отвечаю. - Я –

всего лишь перелицовщица, предсказательница погоды,

трактовательница  календаря,

переводчица с местного на лунный,

костюмерша в театре неясного толка.

Всего лишь истолковываю и выдаю костюмы,

одни и те же в разные пьесы-  переменой костюмов ничего не переменить.

Не спасти от убийцы, припрятав топор.

Я - тапёр,

приписывающий смысл звукам.

Пожалуйста, не прижимайся щекой, перестань целовать мои руки.

В них нет ничего".

Похищение поэмы

В родильной палате мужчины лишние.

Слова, горячи, словно хлористый кальций,

Бесстыдным потоком по венам струятся.

Слова оживают и требуют пищи,

И скоро всем станет предельно ясно,

Как роды поэмы трудны и опасны,

Как плющат безжалостно первые схватки.

Но - что им опасность! В родильной палате

Еще не такое расскажут. Внимательно

Послушай о творческой злой лихорадке,

О том, как, отмывши от слизи и пены,

Ты сможешь немного полюлькать поэму...

Но жаркой струей набухают сосцы.

Десны дочерние - лезвием, зверем.

Все ж таки через короткое время

Мужчина поэму возьмет под уздцы,

Встретит аккордом поэмо-экстазным

Прикосновение огнеопасное.

После заката прибой на песке

Вычертит лунную энцефалограмму.

Женское дело - этюды и гаммы.

Поэма - верхом на плывущем быке.

Утешение для матерей

С повитухами и с оборудованием,

С глазами, болью распахнутыми или суженными,

B белизне роддомов и в горных хижинах,

Там, где пот охлаждается больничной стужею

И там, где жар наружный оплавляет нервы,

Роженицы охают, разрешившись

Своим четырнадцатым

или первым.

Распакованных и растаможенных,

Без голубых и розовых бантов,

Где-то в заоблачной кузне характеров

Ангелы взвешивают на ладонях инфантов.

И каким-то безумием руководствуясь,

Распределяя со скоростью звука,

Их возвращают на землю; в общем-то, 

Им находят родителей не по заслугам.

Мама бывает ошарашена, озабочена,

Получая не то, что просила,

Но ангелы знают точно,

Что

ей

по силам.

Темы. Из летних впечатлений

Рояли на площади. Это город проводит акцию.

Рояли прислушиваются к шуму,

Одиноко думают свою думу.

Так и я по утрам прислушиваюсь к почтовой статике,

к темам писем, прячущихся в электронных конвертах.

Веером, как таро колода,

как рассыпчатый гул города,

таинственные, как цадики,

прибывают письма, замыкают коммуникативный круг.

Я гадаю на темах входящей почты.

Одни - многобайтные обещают хлопоты,

другие наполнены лепетом, топотом.

Отвечаю не вдруг:

так в предгрозовые дни рояли вздыхают, формируя звук.

Тема "Секс" обычно приходит от людей без любви.

(писал какой-нибудь тяжеловекий современный Вий).

Тема "Будет вам счастье" - от тех, кто живет в безверье.

Иногда - чье-нибудь сдавленное "Посмотри этот фильм"

или "Интересно":можно судить по ним,

что отправляющий

очень хочет говорить с тобой, но хронически нелюдим.

Вот так они поутру рассказывают обо всякой ерунде,

маневрируют, атакуют, почву зондируют,

а потом обстоятельства накрывают волной - держись! -

а потом ко дну тянет за ноги какая-то канитель,

но иногда прибывает письмо, озаглавленное “день”,

или “стих”, или “жизнь”,

и душа, по-рояльному вздрогнув, тихонечко резонирует.

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: