В моде ли постоянство?

       Дорогая Танюша!  Извини, что так долго молчу. Я разочаровалась в электронных письмах, поэтому и  не писала тебе в твою  Самару.  К тому же боюсь электронной зависимости.  А потом все же вспомнила о тебе, когда случайно зашла в «одноклассники . Ру», собственно, для того, чтобы  понять, есть ли люди с твоей фамилией,  потому что мне твоя фамилия очень нравится, все-таки она лучше той, которую я взяла, выйдя замуж. Надо было мне вообще оставить  нашу ту, мою девичью, правда же?  Это потом сделали за меня французские чиновнички, выдав мне французский паспорт  на имя Анны Тигиной. «Я же Сургучева уже почти 40 лет», - завозмущалась я. - «Сегодня вы замужем, а завтра разведетесь», - отбрила меня белокурая француженка -паспортистка. Тем самым она внушила мне хорошую мысль.  - Девичья фамилия никуда не девается! Строкой ниже мы поставили Вам фамилию мужа ». Напоминаю  тебе,  как та училка — наш  исторически первый классрук, что мы же родственнички, правда, очень дальние.  Дальние иногда более дружны, чем самые близкие, и я счастлива нашей многолетней дружбой, правда, в основном на расстоянии.  Как говорил Иоанн  Кронштадский: наши самые близкие - первые враги наши.  Наверное, он имел в виду свою супругу, которая писала на него жалобы . Мне немножко прояснил эту историю наш местный батюшка, теперь уже не наш, он вернулся из Франции в Москву, где легче прокормить такую огромную , как у него, семью.  Он рассказал, что до революции берущий себе приход  молодой и холостой священник должен был взять замуж дочку  того священника, который раньше руководил этим приходом, а  теперь отошел от дел.  А поскольку молодая жена о. Иоанна никак не ожидала, что он будет работать  по окормлению паствы с 5 утра  до 12 ночи и не уделять никакого внимания ей прежде всего как женщине, то и пошли такие письма... И стали они  первыми врагами. Это вместо того, чтобы жена да убоялась мужа своего  (для меня это вообще больной вопрос, ты же знаешь). Извини, отвлекаюсь. Что-то растекается моя мысль по древу, это , надеюсь, не от возраста, я всегда была такая, ты мне даже делала на эту тему замечания еще чуть ли не в песочнице, рядом с нашей бердской качелью и гигантскими шагами,  где мы вместе играли, помнишь?    Возвращаюсь к  основной логике : я искала подходящий псевдоним для себя, уже давно мне пора  писать рассказы о своих воспоминаниях, вместо писем, в которых была сильна наша бабушка Татьяна Тигина, и решила проверить, подходит ли псевдоним Татьяна  Тигина,  то есть нет ли писателей с таким именем. Вроде нет, но в одноклассниках-ру  тигиных тань и тигиных ань пруд пруди,  попадаются и  очень интересные люди, особо мне понравилось сообщество любителей афоризмов, я перечитала их все  вкупе с комментами и  почему-то обратила внимание на один афоризм. Там  напротив него еще фотография самого Ремарка, видимо, молодого,  молодой  он был красивый, потом, согласно мемуарам, он стал походить лицом немного на лису, но тоже остался интересным, однако.   Вот всегда у меня так: стоит обратить внимание на иной афоризм, как появляется человек,  тотчас же   с ходу  его подтверждающий .    Всем своим обликом. Итак,    вот  вам этот афоризм Ремарка. «Надо хранить верность. Верность слову, обязательству, другим, себе самому». Пусть он даже и не всегда сам был верным, ну так известное дело, на то и писатель, чтобы учить читателя одному, а на деле поступать по-другому.  Материал-то надо накопить.  Могла бы  и про Льва Толстого еще не то сказать.  Тоже постоянству учил, а сам каков?  На спектакле «Власть тьмы» в нашем Русском доме культуры и науки в Париже, бульвар Ланн,  куда я забыла, как попала, ты же знаешь, я в Париже очень редко бываю, а поставил этот спектакль ваш же Самарский театр, слева от центра сидели многочисленные законные потомки Толстого, а справа от центра не менее многочисленные потомки Лев Николаевича , но от бастардов.   Впрочем, отвлекаюсь.   Главное мне подарить тебе рассказик, который пойдет , быть может, по миру под псевдонимом Юлия Тигина.        

  Лет 9 тому назад, когда я была еще вполне молодой и красивой, но уже стала наконец получать российскую пенсию «по старости» (ужасное название!), у меня объявился в России новый (точнее, старый ) поклонник. Это мне очень льстило. А что вы хотите, годы. Ценишь уже любого поклонника, пусть ему хоть сто лет.  Тем более этот не из последних.  Он и раньше за мной ухаживал, когда мы работали вместе, но поклонников было так много, особенно среди студентов, что я  его  почти   не замечала.   А теперь не заметить его было просто ну невозможно. Например,  летом он  носит шляпу, а из-под нее  выглядывают    черные  длинные волосы.   Шляпа скрывает лысину. В одном анекдоте говорится: если мужчине не хватает блеска, у него заводится лысина. Был очень худощав, то есть вовсе не имел модного сейчас пивного животика.  Мне нравится, как те же англичане говорят: «Чем  человек толще, тем глупее».  Вроде бы жир, особенно пивной,  забирает у человека часть мозга вместе с его функциями.  А вот Тургенев сказал бы про моего героя: все в нем изобличало человека из хорошего общества.  Хотя происхождением он из деревни, но ведь и в деревне бывает хорошее общество, я в этом по жизни много раз убеждалась.  А блеска в нем теперь действительно немного-таки не хватало!  Бедный: в свои нынешние 75 лет  давно живет один на одну  маленькую пенсию. В однокомнатной хрущевке. Что самое удручающее, чаще голодный, чем сытый.  А ведь раньше был блеск!  Не было больших денег, но ведь был самый что ни на есть блестящий блеск!  Прямо как в романсе на стихи Беранже «Пара гнедых». Дмитрий Иванович (мой герой) его очень любил.  Он вообще  неплохо пел романсы  и даже участвовал в нашей институтской самодеятельности.  Но главное (это вам не баран чихнул): он был шахматным гением. Играл с самим Ботвинником и даже один раз выиграл у него.  И много раз выигрывал в драке с новоиспеченной шахматной программой на ЭВМ (он, кстати, когда-то сам принимал в ее составлении участие).  На нашей кафедре он был простым лаборантом.  На такой скромной немужской должности его держал наш прежний ректор. Благодаря Дмитрию Ивановичу (тогда его все звали Димон) наш институт хватал всюду первые места  на  шахматных блицтурнирах, где Димону не было равных. Да и ректор частенько вез его к себе в свою элегантную квартиру , расположенную   почти что за городом,  и снимал стрессы , сутками играя с Димоном, который ему не поддавался, несмотря на просьбы супруги ректора. Та даже отказывалась кормить Димона, если он не будет уступать, иначе, мол,  у Анатоль Иваныча моего  бессонница,  но ректор тайком от супруги проносил  в прихожую для   Димона  сумку с  щедрым сухим пайком  на целый месяц. А кафедра наша много занималась соцопросами.  Это наложило отпечаток  на характеры моих коллег  и на мой тоже, что я четко осознаю.  Ну и зануды же социологи!  Занудливее нас только, наверное,  следователи и, может быть, бухгалтера. . Мы все любили задавать  одни и те же вопросы, но разным людям. По опросникам. Эта привычка   даже передается генетически.  Когда моя  младшая дочь только заговорила предложениями (в свои 2 года) , она брала в руки картонную карточку и карандашик и приставала к каждому входящему в наш подъезд  с одним и тем же вопросом: «А вы кудате пойдете?»  И ставила на картонке какую-то отметку.  Вот так получаются социологи.  Но династия не  зародилась.  Теперь из моей дочки  должен получиться  во Франции врач. Единственная профессия, по которой нет безработицы.  Потому как развелось  столько болезней,  которые понаделали и медики своими лекарствами вкупе с грехами предков и экологией, а  электронную руку, роющуюся в наших внутренностях,  все-таки должен держать живой человек-врач. В  1992 году  еще нашему брату-социологу   хоть немножко доверяли, а теперь царит полное недоверие всех ко всем, стоит сплошная агрессия и заруба (опять же по данным социологов, но на конкретные проценты считаю излишним ссылаться ).  Иногда Димон тоже  участвовал в наших опросах, однако собирал мало анкет : было очевидно, что он парит в других эмпиреях -  шахматных.  Но он успевал быть дамским угодником.  Однако   мне кажется, в нем не было ничего пошлого.  В отличие от,  например,  другого нашего холостяка всей кафедры  доцента Валеры, который, если о чем-то вас просил,  непременно обещал: «Сделаете это, и я весь ваш душой». И добавлял с бархатной интонацией: а может быть и телом.   Ну и шуточки у вас, Валерик.  Правда, на кафедре мне запретили критиковать пошлые высказывания Валерика, одни мотивировали это тем, что он просто больной, а другие говорили, что он на самом деле очень робкий и еще ни одной женщине не удавалось  продолжить с ним общение на затронутую им тему его души , опробовано много раз  (теми женщинами, кто победил свою робость, наверное). Димон же острил  только на тему политики и шахмат, часто приносил   в клюве новые абстрактные анекдоты.  В них он был силен!  Прибавьте к этому медальный профиль , тонкие черты нежно-розового лица, стройную,  прямую, хоть и невысокую фигуру.    Семейная жизнь его не  заладилась . Вроде в молодости был дважды женат, а сейчас он был не только беден, но элементарно голоден.  Я знаю, что он частенько приходит на нашу кафедру ближе к обеду и всегда кто-то ведет его (кстати, по очереди) кормить в нашу столовку. Кафешки у нас еще спокон веку чудо как хороши! Ведь наш институт назывался раньше институт общественного питания  и советской торговли, а сейчас именуется совсем мудрено и не по-русски.  Кличку Димону тоже сменили: не Димон он теперь, а сын полка.  Когда я приезжаю в очередной раз из Франции, Димон каждый раз заходит ко мне на огонек, созвонившись по телефону,  я даже заранее покупаю для него колбаску, невзирая на свое вегетарианство. Памятую трогательную песенку из репертуара дуэта Иваси, принеси, мол, чего-нибудь.  Повод для визита всегда один: состояние моего проигрывателя «Вега». Димон еще и величайший меломан.  Он , как правило, с пылу-с жару  пробует запустить  у меня пластинку с классикой.  Особенно почитает  Бетховена. И если что-то не так, то героически  грузит на санки  (если это зима) проигрыватель и везет потом своему другу, который ремонтирует у себя  на дому вот таких динозавров. Наверное, сам динозавр, как и Димон. 

-Да заберите «Вегу» себе насовсем , Дмитрий Иванович, - настойчиво предлагаю   я.

- Нет, я не могу принять от вас такой дорогой подарок, Анечка. Лучше напоите чайком иной раз, я просто буду почаще у вас бывать и слушать ваш аппаратик.

   От коллег я прознала, что Димону уже надарили  пять  старых проигрывателей, есть у него даже  рижская «Ригонда».  Они не вмещаются в его однокомнатную квартиру,  однако когда он летом робко выставил полусломанную   Вегу  на скамейку рядом со своей квартирой (квартира у него на первом этаже), чтобы разобрать ее и посмотреть , в чем там дело, его согнали бомжи и стали бесцеремонно использовать  старушку как столик для выпивки.

      По бедности своей он не может покупать абонемент на концерты классической музыки, и коллеги с нашей же кафедры , пытаясь найти ему пару и положить тем самым конец его одиночеству,  плетут  сватовской заговор: дарят ему талончик на концерт, а рядом сажают по тому же абонементу одинокую меломанку из числа своих подруг.

    Как правило, Димон не поддается  чарам.

-Мне подсовывают  таких уродок, Анечка, ну вы бы их  только видали. 

-Не с лица воду пить, зря капризничаете, Дмитрий Иваныч.

 - Вот вы красивы, годы вам идут только на пользу, вы же вроде Козерог, а те хорошеют с возрастом.

-К ста годам хоть на подиум, - парирую ему я и подливаю в  его чашку  чай.  Мой чай он всегда хвалит, и я  всегда дарю ему несколько   красивых коробочек на посошок.  Особенно будучи под впечатлением его рассказов о том, какой великой державой по части своей  национальной линии ЭВМ был Советский Союз  (а потом пришли ЕС и  того хуже — Виндоуз, благодаря которым теперь видно все, что делается у вас в стране, окна они и есть окна, и никаких диверсий  больше не надо). Также меня волнуют рассказы о том,  как он встречал в аэропорту Ботвинника и что Советский Союз был величайшей шахматной державой, а где теперь эти шахматы? Он иногда  обещает меня научить играть в шахматы, но мне жаль его,  его слабое зрение, и немножко себя,   бестолковую и неорганизованную.  Во Франции я учусь шахматам дома и по детским книжкам. А потом меня доучивают мои  московские внуки, когда я к ним приезжаю.

    Недавно мы оказались случайно вместе на одном концерте, правда, бесплатном,  и я удивилась тому, что  Димон меня не узнал.

-Извините, Анечка, я ведь совсем не вижу, а в вас появился какой-то аристократизм, - вместо извинения  он пускается на лесть.

- Франция еще не до того доведет, - отвечаю  я .  Хотя наследственный аристократизм у себя не исключаю (особенно когда внутренне нечем похвастаться)  : мама у меня, рожденная после революции,   выбрала себе  в качестве родителей недобитых дворян .  Что, правда, она всю жизнь  принципиально скрывала  ото всего миру.  (Во Франции есть  в ходу мистическая теория, что душа еще не зачатого  ребенка сама выбирает себе родителей, но она в том 1921 г. еще была не знакома тогда с теорией классов).   Испытывая такой вот внутренний конфликт, мама   жестоко не разрешала  мне сходить хотя бы один раз на дворянский бал в Москве, когда это  возрождение дворянства  ( помнится, в 1990 г.) началось.

-А почему Франция? – спрашивает Димон.  За отчетный период   он потерял не только  зрение, но и память.  Он пережил микроинсульт, и он долго рассказывает мне, как его лечили и спасли. Хотя и раньше память не  была у него выдающейся. Он прекрасно помнит только блиц-турниры и каждое слово Ботвинника или нашего ректора при игре и даже интонацию, с которой они его произносили.  А теперь он ходит с палочкой и почти не видит. Я довожу его до его дома,  он договаривается со мной о том, что придет на очередной чаек.  Напоследок спрашивает:

-Анечка, вы замужем?.

-Да.

- А сколько у вас детей?.

-Двое.

- Дочки, сыновья?

-Две дочки.

-Муж есть?

- Да есть, есть, мы это только что выяснили.

-Это значит, вы при погонах. А я всегда хотел на вас жениться.  У вас всегда этот муж или вы разводились?

-Всегда именно этот. 

Я вспоминаю своего  ребенка маленьким  у подъезда и мысленно  помечаю  карандашиком на картонке. Какие зануды эти социологи, даже такие малыши!  В свое время того же вышеупомянутого Валерика после окончания института направили на его родной завод в ОтиЗ, где поручили отвечать  за соцопросы рабочих. Он составлял анкеты и экспериментально, как ему велели,  опрашивал  рабочих и ИТР. За что (вовсе несправедливо)   его  грубо прозвали  нудьгой.  Он обиделся , уволился и пошел в аспирантуру.

           Димону хоть и редко доводилось быть  интервьюером, но привычка задавать одни и те же вопросы осталась.

В последний  его визит приговор моему проигрывателю был без права обжалования.

- Вот он где-то у вас коротит.  Смертельный номер. Теперь его только на запчасти. Я его отвезу своему другу.

     Мы начинаем  паковать  в картонки  проигрыватель, чтобы потом привязать его к санкам.

- Анечка? Вы замужем? Где ваш муж? Сколько у вас детей? – вперемешку Димон задает мне свои обычные вопросы.

Наконец он задает вопрос, на который я всегда ему честно отвечаю.

-Сколько вам лет, Анечка?

-64.

-Анечка! – восторженно кричит Димон. – Вам же сто лет в восьмеричной системе.  Поздравляю! – он тепло пожимает мне руку. – Это надо обмыть.

       Я уже делаю вывод, что соловья баснями не кормят.

-  День рождения у меня давно прошел. Я ставлю чайник, а сначала откушаем овощное пюре.

-Какая вы умница, Анечка. Мне ведь только пюре теперь, а я готовить не умею. У меня ведь  осталось только два зуба, - он с простодушием ребенка открывает рот.

  Я и не замечала раньше, что у Димона почти нет зубов. Протезы стоят несметные деньги, уточняет он. Дареному коню в зубы не смотрят.  Но чем больше человек потерял зубов, тем хуже у него память.  Английские физиологи обнаружили. Они  на эти темы любят просвещать,  чтобы потом  показать свое превосходство всему миру.  Известное дело, Великобритания,  англосаксы.  Это все я почерпнула из дяди Интернета.  Пока Димон осторожно цедит пюре, он задает мне все те же вопросы.

   Потом он героически стаскивает коробку с Вегой на первый этаж, шкандыбая на наших  крутых ступеньках.  У меня замирает сердце: вдруг споткнется и упадет. От моей помощи он отказывается.       Потом возвращается: он забыл где-то свою палочку. Но, возможно, не у меня.   Да, у меня ее нет. Я даю ему свою лыжную палку.

- Как хорошо, Анечка, не быть хромым. И бегать еще на лыжах. Это вы ходите на лыжах?

-Да, я почти каждый день , и это в столетнем возрасте.

-А сколько вам лет, Анечка, ну если без шуток?

-Сто в восьмеричной системе.

-Вы замужем, Анечка?

-Да.

–       Как жаль. Вы бы были мне идеальной женой. Ведь вы же неспособны изменять.

–       Ну это еще неизвестно, - глупо хмыкаю я,   успокаивая себя тем,  что Димон Иваныч недослышит.  А на самом деле это звучит еще более пошло, чем у того доцента Валерика.

–       У вас есть дети?

-Да,  двое.

- А сколько лет вы прожили с  супругом, если он у вас есть? (кстати, это формулировка из нашей  анкеты  «Любимый город 1995» (мы ее готовили к юбилею  нашего города)) , которую Димон все-таки  запомнил.

-41 год.

-Это все с одним мужем? - Димон  удивился и слегка отошел от анкеты.

-Да.

-Анечка, ну какая вы постоянная! - С нескрываемым восторгом и в то же время с легким отчаянием  кричит  он, уже стоя на пороге.

         А вы говорите, что постоянство теперь не в моде.

     P .S. Дорогая Танюша, я не спрашиваю тебя, понравился ли тебе рассказ.   Время, в которое мы живем, диктует необходимость критики, особенно в адрес этих малополезных обществу     писак, которые возомнили себя писателями и даже совестью нации. У меня нет привычки собирать мнения. Я боюсь схожести с  басней Крылова «Осел и Соловей», хотя ты далеко  не осел, а вообще очень умная.  Но критика — это всегда вмешательство в творчество.  Bisou — bisou . Всегда твоя Анна.

 2015, Франция

 

 

 

 

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: