Путеводитель по книжным мирам
Стоит прочитать

Г. Прашкевич, А. Богдан

«Противогазы для Саддама»

Новосибирск, «Мангазея», 1999. Серия «Русский криминал»

ПОЭЗИЯ ПРОЗЫ

Я нередко встречал, да и сам писывал стихи, замаскированные под поэзию. В качестве камуфляжа надлежит использовать: чеканный, желательно даже гитарный, ритм; точную, а ещё лучше — сложную рифму; два-три не до комы избитых сравнения... Казалось бы: чего ещё? Да вот, чего-то в этих стихах не хватало. То ли мысли. То ли чувства. То ли совести. В общем, души.

Литераторы часто притворяются. Поэт Ницше притворялся философом, философ Достоевский — детективщиком, печальный сатирик Шварц — каламбурящим сказочником...

Поэт Геннадий Прашкевич ловко, давно и успешно притворяется фантастом, приключенцем, детективщиком и вообще прозаиком. Но я его раскусил. Что бы он ни творил, он всё равно остаётся поэтом — и это особенно заметно по его прозе. Например, по книге «Противогазы для Саддама».

В романе, написанном в соавторстве с Александром Богданом, изображён удивительный мир, гармоничный в своей раздрызганности. В нём живёт (или пытается выжить) каждый из нас, почти ничего не зная о способах выживания в этом мире. В нём сосуществуют, переплетаясь друг с другом, пожирая друг друга и унавоживая друг друга, целых три мира — бизнеса, политики и криминала. Безусловным достоинством книги является то, что по крайней мере один из соавторов (а, может быть, и оба) знает этот мир не понаслышке...

Впрочем, я не собираюсь пересказывать сюжет. Во-первых, это было бы нечестно по отношению к любителям детектива. А в-главных, сам я не любитель, и детективные сюжеты мне скучны.

К счастью для меня, кроме «Противогазов для Саддама», в этой же книге напечатана повесть «Парадокс Каина», которую Геннадий Прашкевич написал сам по себе, без соавторов. Я начал читать с неё — и очень скоро понял, что не читаю, а перечитываю. При этом мне показалось, что фразы составлены как-то не так, и я полез в свои книжные полки.

Действительно, восемь лет назад, когда я впервые читал «Парадокс Каина», он был другим. Он так и назывался: «Другой», — и был опубликован в авторском сборнике Геннадия Прашкевича «Кот на дереве». Читая новую версию, я то и дело обращался к старому тексту, пытаясь понять: что и зачем изменено? А потом решил, что изменений слишком много, чтобы обращать на них специальное внимание. И что все изменения, по сути, сводятся к одному: стало больше Прашкевича.

И это хорошо. Хорошего должно быть больше.

Я перестал сравнивать и стал просто наслаждаться.

Иногда мне кажется, что на Прашкевича очень легко написать пародию. Не такую, какие писал Александр Иванов — выискивая и выпячивая огрехи, а такую, какие писал Александр Архангельский — воспроизводя стиль. Всего-то и нужно: сочинить или найти несколько ключевых фраз; повторять их как можно чаще по мере изложения сюжета; написав слово «конец», ещё раз рассыпать эти же фразы по готовому тексту; выделить их курсивом, — и вот тогда они заиграют и заблистают всеми смыслами, какие в них есть, и всеми смыслами, коих в них нет, но которые есть в рядом стоящих фразах.

В романе «Иномарка с томскими номерами» одной из таких ключевых фраз оказалась фраза из рекламы: «Вот видишь? Никакой перхоти. Забудь о перхоти!» — и эта фраза блистает и переливается всеми смыслами рядом стоящих фраз, поскольку собственного смысла не содержит.

Стиль Прашкевича — это игра не слов, а смыслов. Ищи ключевые фразы и рассыпай их по тексту. Всего-то навсего.

Правда, для того, чтобы их найти, нужно быть Прашкевичем. Но это — единственная трудность.

Читая «Противогазы для Саддама», я тоже наслаждался стилем Прашкевича. Сначала — только стилем.

А потом стал обнаруживать — и с каждой страницей всё чаще — некую смысловую (или эмоциональную?) перекличку этого романа с «Парадоксом Каина». С маленькой и очень страшной повестью о фантастическом успехе генной инженерии, достигнутом в некоей азиатской стране. О том, как под руководством «военной Ставки», ценой страданий, голода, смертей и поломанных судеб неисчислимого количества людей был создан человек будущего — сверхсильный, сверхумный, сверхдобрый. Сверхчеловек. Тот, что должен прийти и неизбежно придёт на смену Человеку Разумному.

Человек Другой — так назвал своё создание доктор Улам, герой «Парадокса Каина». Человек виноватый — так его стал называть я, когда после «Парадокса...» прочёл «Противогазы для Саддама».

Звери безгрешны. Человек от рождения грешен и виноват. И даже до рождения. Чем он сильнее, умнее, добрее, совестливее — тем больше на нём вины. Водила Лёшка (персонаж «Противогазов...») не виноват — и даже штрафы в полицию платит за него прибалтийский «авторитет» господин Лео. Сергей (томский бизнесмен) и Валентин (уволенный из Конторы гэбист) — виноваты. Ибо знают, что делают, почему и зачем. Ибо много крови пролито и много судеб поломано, прежде чем (и для того, чтобы) появились такие, как они. Человек Другой — это человек виноватый. Он обречён на то, чтобы выжить и занять место человека разумного.

И вот ведь что интересно: не было в «Противогазах для Саддама» этих смыслов! Но они появились и заиграли, потому что рядом с «Противогазами...» напечатан «Парадокс Каина». Эти две очень разные вещи стали друг для дружки «ключевыми фразами», способными вскрывать и усиливать смыслы рядом стоящих.

Быть может, не будь в книге «Парадокса Каина», я, читая «Противогазы для Саддама», наслаждался бы только стилем. Потому что сюжетные перипетии меня не очень увлекли. И даже очень не.

Но это не беда. Если я захочу насладиться не только стилем, я всегда могу перечитать «Счастье по Колонду». Или «Демона Сократа». Или «Парадокс Каина», который когда-то был «Другим».

Эти вещи поэт Геннадий Прашкевич написал для меня, ловко и успешно притворяясь прозаиком.

Александр Рубан