Путеводитель по книжным мирам
Стоит прочитать

Илья Фоняков

«Овертайм. Избранные стихи»

Современная петербургская поэзия. Санкт-Петербург. Издательство «Любавич», 2010 Современная петербур

В книгу Ильи Фонякова вошли избранные стихи 1963-2010 годов.

Семьдесят пять лет жизни – много это или мало? Сам Илья, замечу, относился к последним годам своей жизни (умер 26 декабря 2011 года) – как к подарку, как к «добавленному» времени, но я глубоко убежден, что хорошие люди должны жить дольше. Илья Фоняков был неровный поэт, но он был настоящий поэт. Будучи человеком тонкого и точного вкуса, прекрасно зная русскую поэзию (и не только), он никогда не опускался до поделок (как многие его коллеги), хотя ему приходилось писать и на заказ. Он был человеком официальным. Спецкор советской «Литературной газеты», это многое определяло. Он и написал об этом впоследствии:

«Рус. сов. поэт. Осн. тема – героич.

труд сов. людей на стройках семилетки» –

так был я обозначен в лаконич.,

академич., трехстроч. сухой заметке

в шестидесятых, в энциклопедич.

двухтомном словаре. Глядите, предки,

чего сумел потомок ваш достичь,

какой был удостоен этикетки.

Ну что ж, не отрекусь. И впрямь я был

\\\"рус. сов. поэт\\\". Рус. сов. людей любил

и жизнь их, героическую в целом,

спешил, как мог, в словах запечатлеть,

считая это в жизни главным делом.

Чего ж стыдиться мне? О чем жалеть?

Он помог многим писателям – молодым и не очень.

Он помог Гале Шпак, Юрию Михайловичу Магалифу, десяткам и десяткам многих других поэтов. Не всегда ему нравились мои стихи, но когда приходили суровые времена, он сам, без всяких просьб, поддерживал меня. В статье «В защиту тех, кто разбрасывается» (1979) он защищал писателей, работающих в разных жанрах, что в советское время не сильно приветствовалось. Когда выходила в свет моя магаданская книга «Люди Огненного кольца» (1977) и Госкокомиздат потребовал ее на контрольное рецензирование (ничего хорошего это, понятно, не обещало), Илья взялся написать к ней предисловие. Заехав ко мне на Сахалин из Японии, он поразился, узнав, что я работаю над переводами болгарских поэтов (которых он очень ценил) без всяких предварительных договоренностей и договоров. В его глазах я как-то вот не вписывался в советскую поэзию. Излишним свободомыслием... Эстетическим эгоизмом... Не знаю... Илье это не мешало внимательно следить за всем, что я делаю...

Как поэт он был высшей степени традиционен. Но именно это являлось его силой.

Вот почему я часто повторяю про себя (и читаю друзьям) его стихи о бабушке одного его приятеля. Прекрасные, нежные стихи, опять и опять подтверждающие, что Илья Фоняков – прежде всего Поэт.

У моего приятеля

В качестве воспитателя

Была – да славиться ей в веках! –

Бабушка, говорившая на пяти языках.

Бабушка не была ни переводчиком, ни лингвистом.

Она когда-то окончила институт благородных девиц.

Она ходила в халате, засаленном и обвислом,

Читала философию и не любила художественных небылиц.

Она читала беспрерывно, бессистемно, бессонно

(Дольше всех светилось её окно в темноте)

Маркса, Пифагора, Кьеркегора, Ницше, Бергсона,

Конта, Канта, Ганди, «Униту» и «Юманите».

Семья моего приятеля вымерла во время блокады.

Промежуточных звеньев не стало: были только бабка и внук.

Юноша, лишённый родительского догляда,

В пору ломки голоса абсолютно отбился от рук.

С ним беседовать было некогда, он возвращался поздно,

Бывало, что выпивши, бывало, что не один.

Бабушка самоотверженно продолжала отыскивать подступ

К интеллекту внука – утешения её седин.

Почерком девическим, изящным до умопомрачения,

Пронесённым сквозь годы старения и потерь,

Она выписывала из книг наиболее примечательные изречения

И кнопками прикалывала их потомку на дверь.

Клочья экзистенциализма и диамата,

Словно коллекционные бабочки под стеклом,

Красовались, касаясь друг друга крылом,

И дверь была от записок лохмата.

Мы с приятелем смеялись, рассматривая её в упор,

И только недавно поняли, разобравшись толково:

Способ воспитания был не хуже любого другого.

Некоторые изречения помнятся и до сих пор.

Что вообще сберегли мы, а что – растратили?

Вспоминаю квартиру тесную на втором этаже.

Ну и бабушка была у моего приятеля!

Нынче таких не бывает уже.

Написано в 1963 году.

Да, в 1963-м... Все мы тогда начинали...

И у всех было чудесное ощущение нашего личного бессмертия.

Геннадий Прашкевич