Родился 1 марта 1947 года в Сталинском Аксуйского сельсовета Фрунзенского района Киргизской ССР, и понятия не имею, что это за место, поскольку затея моих родителей устроить личную жизнь в теплых краях не удалась. В 89-м я приезжал с подростком сыном в Среднюю Азию, в Фергану на отдых, видел речку Аксу, возможно ту самую, такой зеленой воды нет в наших северных реках, и пытался представить свою молодую маму, себя на руках. Но через день там начали убивать людей. 

 Как я понимаю, бывший фронтовик, мой отец, всю жизнь проработавший главным бухгалтером, стал жертвой жулья, и увидел сына уже в пятилетнем возрасте. Мама же, оставшись с младенцем на руках и 16-летней племянницей сиротой в чужом краю, при первой же возможности вернулась в Сибирь, к бабушке, и с тех времен осталось две истории, как меня чуть не купили киргизы, и как мать чуть не погибла из-за врачебной ошибки, поскольку ей ввели не тот раствор. 

Я рос в атмосфере любви двух женщин. Бабушка была статная, уважаемая женщина, много повидавшая, образованная, поездившая по заграницам, мастерица на все руки, портниха, иголочкой кормила четырех дочерей и мужа, вернувшегося инвалидом после газовой атаки на первой империалистической. 

 Это были переселенцы из Центральной России, рязанские, пензенские. Родина отца – деревня, жители которой носили одну фамилию, рядом с имением Белинского, в Пензенской губернии. Россия, называли они, в отличие от Сибири. В России в этом понимании я не был ни разу, да и сибирскую деревню Канаш, чувашское название, для моей мамы было существенным проживание рядом с чувашами и мордвой, она владела их языками. Они перебрались поближе, в районный центр Маслянино, но тоже ни железной дороги, ни электричества. Мама рассказывала, что ей предлагали ехать учиться в совпартшколу, но это шло бы вразрез с ее религиозными убеждениями. Ее асоциальность передалась и мне, а подспудно и христианская мораль, избегание материального благополучия, стремление оставаться в тени, не подчеркивая своих заслуг.  

Бабушка в молодости служила горничной в семье Тухачевских, и Миша, будущий маршал, отправляясь на экзамен, просил Таню благословить его, поскольку у нее легкая рука. К сожалению, маме не передалась эта харизматичность, она и всегда одержима была комплексом младшей сестры, а старшая, моя тетя, переняла величавость и великодушие, свойственное бабушке, которую я помню с 1,5-летнего возраста. Помню, как доит корову, как подкладывает мне кустик земляники в сосновом бору, будто бы я сам нашел. Помню ее тяжелую и таинственную болезнь и кончину, слившуюся в сознании со смертью Сталина и возвращением отца. 

 Шесть лет армии, да шесть лет другой армии, – помню эту фразу моей матери, произносимую с укором и болью, в связи с недооценкой подвига ожидания. Семейная жизнь так и не заладилась, и ей пришлось воспитывать одной теперь уже двоих сыновей. Много раз мы переезжали с места на место, на Урал, в Кузбасс, жили в Восточной Сибири, в зековской Суетихе, рядом с Тайшетом. 

Своеобразным запасным аэродромом оставался дом моей тети в районном городе Черепаново, в сотне километров от Новосибирска, городок без реки и озера. Образ небольшой избушки, в которой было принято спать на полу, вшестером, ввосьмером в крохотной комнате, остался для меня образом отчего дома, а муж тети был первым взрослым мужчиной, с кем я познакомился и подружился, с кем впервые ходил в городскую баню и заинтересовался вопросами пола. Мужчины, фронтовики, с их тяжелыми ранами, пугали меня. Скептическое отношение к отцу, воспринимаемому глазами матери, сильно навредило мне в дальнейшем. Постоянное скитальчество и бездомность тоже. 

 За одиннадцать лет сменил десяток школ. В Черепаново учительница литературы во всеуслышание объявила и повторяла это неоднократно, что я вырасту писателем. Что натолкнуло ее на такой прогноз, не знаю. Но кем не стал, так это физиком, хотя и имел прозвище «Архимед», легко решал задачи первой физико-математической олимпиады, но на шесть лет оказался выбит из колеи туберкулезом, настолько отупляющим сознание, что его хватало лишь на журналистскую работу, которая никогда не была для меня легкой. 

 Мать приложила немало усилий, чтобы переехать в город, мечтая дать детям высшее образование. Сама она едва ли окончила семилетку, а техникум отца ценился больше, чем теперь университет. 

 Мое неуемное увлечение фотографией, а затем и сочинением стихов, привели в молодежную газету, где я впервые увидел новую для себя жизнь и шефское отношение сотрудников. Одна из них, Галина Шпак, известная новосибирская поэтесса. Мне помогли войти в журналистику. Первые месяцы приходилось ездить в районную редакцию газеты с неистребимым названием «К новым победам», вновь открытую после завершения хрущевских экспериментов. Профессия была мне важна, затмевала все остальное в жизни, все так называемые радости. 

 В 1966 году поступил на факультет журналистики, ближайший был в городе Свердловске. Отделение заочное, приходилось зарабатывать на жизнь в редакции многотиражной газеты на оптико-механическом заводе. Это была пора сплошного счастья, постоянного знакомства с достойными людьми, рабочими, инженерами, принимающими меня всерьез, не делая скидок на возраст, такой отзывчивости и доброты я не встречал больше нигде. 

Часть заводских впечатлений – в повести «Снег на голову», она опубликована в журнале «День и ночь», в интернетовской библиотеке «Нового мира» и в книге «Из Магадана с любовью», которую можно отыскать в 11 интернетовских библиотеках, выпущена и аудиокнига. 

 Десять лет связано с литературными понедельниками у Ильи Фонякова, называемыми некоторыми «литинститутом». Личность Ильи Олеговича была в моих глазах столь значительна, что, каждое занятие было праздником, многое делалось мною с прицелом на то, чтобы произвести впечатление на руководителя. Конечно, чтобы по-настоящему понять вред затянувшегося ученичества, надо было расстаться с Учителем. Были публикации стихотворных подборок в «Дне поэзии» и «Комсомольской правде». 

На Крайний Север не едут без веской причины. Как правило, их несколько. У меня и квартирный вопрос, и денежный, и смерть дочки, и необходимость вовремя забывать то, чему тебя в свое время учили, чтобы работать по-своему. 

 В 26 лет такой феминизированный человек, как я, оказался на свободе, ощутил самостоятельность в таком далеко не простом городе, как Магадан. Впервые к тебе относятся не как к ученику, а как к конкуренту, жестко, наотмашь, делают подлости, но и приходят за советом, уважают. 

Семь лет проработал в областном книжном издательстве, редактирование чужих рукописей, нередко переходящее в соавторство, семикратное перечитывание рукописи, положенное по технологии, в конце концов, приблизило к разгадке текста. Для меня откровением было переиздание книги Леонида Андреева. Думаю, звезды первой величины русской литературы непостижимы, а вот более скромные дарования разгадываемы. Кроме того, я инсценировал для телевидения книгу земляка, Владимира Христофорова, спектакль был поставлен силами Камчатского театра. Все это, а также общение с магаданскими писателями очень помогло, когда начал писать юмористические рассказы. Главным редактором издательства был прозаик Александр Бирюков, его энтузиазм в издании первых книжек магаданских авторов распространился и на меня.  

Первую рукопись затребовали на контрольное рецензирование в Госкомиздат. Рецензент книжку не зарезал, в Магадане ее смотрели еще три писателя, однако через пять лет, на самом пике застоя ее все-таки тормознули. И она, продолжая расти и редактироваться, меняет названия. Однажды ее чуть не издали: такое право давало лауреатство в «Золотом пере Руси», но быстро вернули: мол, сильно критикую Москву. А я-то думал такие времена уже прошли. К тому времени вышла первая книжка «Сто очков вперед» (Магадан, 1981) с повестями о детстве, благожелательно встреченная рецензентом журнала «Дальний Восток». 

 Издательство «Современник» отыскало меня, как молодого, и, быть может, талантливого провинциального автора, и я стал готовить вторую книжку. Ее основа – повесть «Шестнадцать лет» публиковалась в «Дальнем Востоке», а в 1987 вышла моя «Чужая невеста». Сроки тогда были астрономические. 

 К тому времени мир перестраивался и плюрализовывался. Дальневосточное издательство ставило в перспективный план издание моего сборника в серии «Молодая проза Дальнего Востока», поддержку и помощь оказывал мне в ту пору Альберт Мифтахутдинов. По прошествии немалых лет с его ухода понимаешь, как важно бывает показать написанное такому редактору, как он, но и в полном холодном одиночестве есть печальный резон, особенно для такого человека, подверженного влияниям, как я. 

 Когда закончилась первая фаза вселенского бардака, появилась возможность писать и потребность переделывать. Написанное продолжает вариться где-то в подкорке, с энтузиазмом древоточца достаешь нужный файл и меняешь одну фразу, работа над повестями и рассказами, таким образом, растянулась на 15 лет. 

С 1995 года параллельно работал над рукописями. Одну из них, «Из Магадана с любовью» удалось издать. От второй отщипнуть одну главку «Магаданские приколы». В ней несколько первых моих рассказов, юмор многих заключается в сюжетном повороте «прошло десять лет». Бедность фантазии компенсировалась сюжетным поворотом жизни. Несколько вещей написаны в стили мемоюма – юмористических мемуаров. 

 Написана и брошена первая часть романа «В СССР секса нет», повесть «Фергана», которую намерен скрестить с картинками детства, как они отложились в памяти, сравнивая с аналогичными из детства моего сына. 

 Что самому интересно, так это магаданский материал, поскольку раньше никто на нем почти не работал. Работа отнимает много сил, но многое дает для социального здоровья, мироощущения. Никогда так долго не жил на одном месте, и если мне не дано знать землю отцов, то земля моего сына, где он вырос, теперь уже до того возраста, в каком я приехал сюда, дорога мне, как никакая другая. Есть надежда, что на смену разрушению поселков, стоящих на знаменитой Колымской трассе как после разрыва нейтронной бомбы, придет созидание поколением, которое родилось и выросло здесь. Возможно, что и моя работа пригодится им. 

 По итогам 2009 года Журнал «Дальний Восток» назвал лучшей мою публикацию «Магаданский синдром. Коллаж». В ней тоже нашли крамолу магаданские чиновники, даже сообщение о награде журнала не было опубликовано. Книга «Жить-умереть в Магадане» написана за последние два года. К сожалению, в Магадане, где я живу, не выжило издательство, напечатать книгу практически невозможно. Несколько рукописей лежат невостребованными.