Наше северное село Емецк в 90 км от Холмогор в 1958 (год моего рождения) ещё было районным центром и по праву – всё-таки по летописям древнее столицы. Кругом тайга, а тут на другом берегу реки Емцы огромный заливной Емецк-луг, задающий образ здесь. Восьмиквартирный двухэтажный дом без водопровода с русскими печами шаньгами, огромными черничными и брусничными пирогами жил тихо и размеренно. На первом этаже семья моего лучшего друга, на втором наша семья – у меня младшая сестрёнка. Отцы наши водят катера, буксируют лес в Архангельск по Двине. Летом я уезжал к бабушке в Сийский монастырь – там деревня и северный сийский говор (как придут две старухи к моей бабушке и Марья залебёдская так говорит, что завораживает). А в Емецке ребятня на улице разная: кто на Северодвинский завод атомных подводных лодок готовится, кто в вузы, а кто в тюрьму – это основные аттракторы были нашего бития-в-миру.

Незаметными стараниями моей матушки я был отдаляем от «улицы» и от какой-либо появлявшейся на горизонте подружки. Потом я узнал её арифметику: подруга – это два часа в день отвлечения от занятий. При этом мама не могла в силу своего образования вникнуть в смысл моих «занятий», оставляя мне полную свободу выбора «пути». У неё была природная грамотность письма, оптимизм, красивый голос и постоянная боль сиротского детства.  

Взрослые помимо родителей, которые всерьёз влияли – это школьные учителя: мужчины и женщины. Александр Михайлович – учитель математики и классный руководитель перед школьной линейкой негромко так говорил мне: «У тебя, Виктор, с собой галстук (пионерский)? Ты всё же потом на линейке повяжи его…». Понимал он. А к литературе Зинаида Николаевна не только не отбила, а усилила интерес. Она умела высмотреть мысль в акустической грязи нашего ответа и поддержать эго нашей мысли. Шторм любви к себе деликатнейшим образом уняла очаровательная «иностранка» Елена Сергеевна. Ещё бы не шторм. Из Питера из воздуха творивших там в это время Бродского, Товстоногова, Мравинского и других с красным дипломом Герценовки к нам вдруг прилетело самоё кредо культуры в образе озорной с французскими духами, прононсом и музыкой молоденькой женщины. Даря мне на день рождения книгу Марселя Пруста, сказала, что если сможешь прочесть, то будешь силён. Словом, ориентиры на интеллектуальной местности окрашивались ещё и густыми эмоциональными красками.

Дальнейший путь был намечен мною ещё вполне в духе времени – ядерная физика. В Питере в Политехническом институте есть такая специальность. Обманываю медкомиссию института (с моим зрением однозначно нельзя туда идти), но не сплю ночами в общежитии в тяжёлых раздумьях: маме тяжело, уже два года как не стало отца-фронтовика, оправдан ли риск? Перевожу документы на теплофизику на этом же факультете. Приступы головной боли прошли, и этот метод короткой пробы стал моей технологией осуществления сложного выбора в самых острых ситуациях жизни. Таков и вариационный принцип в механике: пошевелиться в точке и нащупать живое (оптимальное) направление среди мёртвых. Болезненно – но даёт человеческий результат.

Готовили теплофизиков в основном две кафедры. На одной работал Лойцянский, всем известный по фолианту «Механика жидкости и газа», многажды переиздаваемому. «Удовольствуемся рассмотрением…» - такой вот в этой книге характерный стиль, за который, между прочим, отвечал профессор Лорен Гаевич Степанянц (он у нас читал лекции). Вот сдаю я первую часть «Газовой динамики», сидим мы с ним вдвоём за партой в коридоре кафедры, так как это вроде коллоквиума, и он мне, ставя четвёрку, говорит с ливановской такой вкусной интонацией заядлого живчика-курилки: «Вы обратите внимание, пожалуйста, на свою речь, уж очень ломано, невнятно как-то звучит». Изящный ум. Это меня, помню, сильно задело. С того момента слово само по себе стало чем-то большим для меня, чем просто слово. Динамика динамикой, а вот есть ещё нечто тут же, что не менее важно.

Первый осознанный стишок был исторгнут этим корявым языком под ярчайшим впечатлением дружеской поддержки моей студенческой группой в трудной для меня ситуации. На третьем курсе в конце зимы я угодил в инфекционную больницу Военной академии с псевдотуберкулёзом. Изолировали надолго. Вдруг вижу прямо в окне «друзья, по шаткой лестнице взбираясь, как ангелы спускаются с небес» и приносят мне, с явным риском, мёд живого участия и просто мёд, варенье. Я совсем не ждал чего-то подобного, так как дружить в кампании мне трудно.

По окончании вуза из предложенных мест распределения на работу у меня был выбор или в Киев, в НПО «Арсенал», или в Институт теоретической и прикладной механики СО РАН. Замечу, что прежде ещё мы с другом обошли несколько крупных НПО в Питере: на двух-трёх нас брали без проблем со словами: «Только забудьте, чему вас учили». Я выбрал Академгородок. На кафедре теплофизики мне одобрительно улыбались и говорили: «Поезжайте, там наш Гольдштик – светлая голова, давний выпускник кафедры работает, правда, в другом институте». Михаила Александровича я ещё застал здесь в СО РАН, а вот его ученик, профессор Н.И. Яворский, заведующий бывшей его лабораторией позднее стал моим оппонентом по докторской. Более вдумчивого, ответственного, уделившего мне (и проклявшего, наверно, тот день и час, когда согласился) столько времени профессионала и желать было нельзя.

Друг проводил меня последней мартовской ночью в аэропорт Пулково, и вот, как сейчас вижу, лента транспортёра увлекает меня в тёмную дыру тоннеля, ведущего к самолёту в полную неизвестность за четыре тысячи километров под громким именем Академгородок. Необычное тревожно-сладостное чувство!

Характер у моего завлаба оказался холерическим, а методы управления – тоталитарными. Это инфарктное сочетание. Мои успехи были таковы, что через полгода он просто стал угрожать отправить меня обратно (мне бы радоваться!), а это было бы для меня в то время полной катастрофой. Однако справились. Правда, не без восстания народа лаборатории в конституционной форме под моим началом в 1987 г. В итоге, тем не менее, я благодарен своему научному руководителю (памятуя, что народы и молодые научные сотрудники сами достойны своих правителей и руководителей). После этого эпизода он сказал мне в ответ на моё предложение продолжить работу по диссертации: «Я ценю твою прямоту, когда глаза в глаза. Но отеческого отношения больше не будет». И мы закончили дело в течение года защитой моей работы. Ещё через год наш завлаб переехал к себе на родину в другую союзную республику, а я получил действительную свободу любого самого радикального выбора направлений исследований, чем я и воспользовался с последующей защитой в 1998 году докторской диссертации.

Тут задену бытовой вопрос, который оказался вопросом моего бытия в Академгородке. Живя в коммунальной квартире, в комнате 10 кв метров вчетвером (в 1986 родился второй сын) мы дошли до точки (дети всё чаще в больнице). И после получения кандидатского диплома я обратился в фонд Президиума СО РАН с просьбой удовлетворить мои права молодого специалиста по улучшению жилищных условий (прибыл-то я сюда по плановому распределению!). Помощник Председателя СО РАН по связям с общественностью просеял моё заявление через первое сито. Была трёхсторонняя встреча в Президиуме: Председатель с помощником по управлению делами СО РАН, директор ИТПМ с помощником-профбоссом и я. Все первые лица трёх сторон были «за» (за некоторых вторых не ручаюсь). Дальше, правда, дело застопорилось. Но тут газета «Комсомольская правда» устроила очередную прямую связь в этот раз с президентом АН СССР Г.И. Марчуком, а моя жена дозвонилась-таки по действительно прямой линии. К чести Гурия Ивановича – глубочайшая ему благодарность от нашей семьи – он оказался и в этом частном вопросе человеком слова и дела. В опубликованном в «КП» содержании прямой связи он выразил удивление тяжелейшим жилищным положением молодых сотрудников ННЦ (о чём сообщила ему моя жена), а лично по моему вопросу обещал разобраться. Вопрос был им решён до конца (приехав в Академгородок по делам, он запросил в Президиуме папку с документами «по моему делу» и т.д.).

Работа над докторской диссертацией, вернее путь, закончившийся её написанием и защитой, был весьма тернист, но страшно увлекателен. Меня с самого начала не обманывала интуиция – в верном направлении двигаюсь – это давало силы. И, не смотря на то, что временами я ощущал недостаток математической подготовки, а также отсутствие плеча развитой научной школы, внутри которой комфортно находиться и продуктивно работается, не смотря на все эти серьёзные вещи и критику на семинарах и при опубликовании (иногда очень жёсткую) удавалось продвигаться. Конечно, я встречал и редких единомышленников, сотрудничал с ними. Силы давали и опубликованные результаты, встречи с корифеями, например, с профессорами В.Н. Николаевским, М.И. Шлиомисом, Ю.В. Немировским, С.С. Моисеевым, которые сами имели работы в этом направлении и хлебнули критики. От них я узнал, как к этому кругу вопросов относились академики Колмогоров и Седов. Вопросов после защиты для меня стало ещё больше. Но…

В начале нулевых материальное положение рядового ведущего научного сотрудника совсем уж стало непереносимым, если, конечно, он не ездил регулярно работать за границу (а я был всего раз в Гёттингене, и то хороший товарищ с той стороны посодействовал с грантом). Голова опять болела, теперь ещё больше. Живая вариация не сразу, но нашлась. Выбор был сделан: я попал в систему образования, но уже не на подработку чтением лекций, а полностью в качестве заведующего кафедрой приборных устройств (направление «сервис») факультета технологии и предпринимательства НГПУ. Система образования оказалась более динамичной, факультет при новом декане передовым не только в НГПУ, но и в стране по линии технологического образования, развита внебюджетная деятельность, информатизация обучения, возможности вести исследования в совершенно новых для меня областях.

В 2006 году в Новосибирском книжном издательстве я выпустил сборник стихов «Стоозёрная», в 2009 «Трамвайный плясун» (стихи и эссе). В 2007 я получил возможность и познакомился с совершенно фантастическим человеком – крупным российским поэтом и писателем Геннадием Мартовичем Прашкевичем, благодаря тому, что он возродил важную для духовного здоровья нашей среды традицию – Литературный клуб при Доме учёных Академгородка, членством в котором очень дорожу.